Если бы мои книги вдруг, как это бывает в сказке, ожили и заговорили – о чём бы пошёл у них разговор. Прикрываю глаза, представляю лица авторов, прислушиваюсь..
Господи, какие они разные, какие непохожие.. собрались из разных стран, из разных эпох... И всё же уживаются рядом, на одних полках.Как понимают они друг друга, как находят общий язык? Ах, вот-вот – общий язык, в этом всё. Они говорят на одном языке не только в прямом, но и в переносном смысле. У них одна цель, одно назначение – нести людям свет, свет мудрости, знаний – ПРОСВЕЩЕНИЕ. Чувствуете? Для книг, которые на моих полках – это общее: просвещать, прививать высокие идеалы, чувство прекрасного.. Бери, читай, анализируй, совершенствуйся..И в этом они едины. И потому, ожив, они не противоречат , а дополняют, обогащают друг друга. Они друзья, и беседы их дружеские, тихие, задушевные.
А ещё у них общая нелегкая судьба. Им довелось много пережить, терять товарищей, подвергаться сомнениям в надобности, вплоть до отрицания; переносить невзгоды, страдать от страшного врага – сырости и плесени.. Как поредели их ряды. Как долго, с каким трудом добирались они до того, что стало теперь их домом.
– Посмотри, как мне досталось, – шелестит Виктор Гюго, обращаясь к Шекспиру.
– Да, бедняга, и располовинили тебя, и промок. Уж я и не знаю, каким чудом сам уцелел. А Достоевскому как не повезло, «Братьев Карамазовых» не стало.
– Нашла, нашла хозяюшка потерю. По случаю отыскала. Потрепанные книжки, а всё же все.
– Да..Теперь-то нам покойно, хотя где своих читателей- почитателей сыщем?
Бунин откликнулся со своей полки:
– А и надолго ли нас сюда прибило. Я слыхал, как хозяйка сокрушалась – что с нами после неё будет. Известно, человеческий век короткий.
Послышался грустный голос Гейне:
– Ну, да может обойдется. Мы ведь избранные.. Хотя, что сейчас надежно, долговечно. Другие люди, другие песни поют, другие книги читают..
– Друзья, не надо так пессимистично, – произнес из своего угла Аристофан. – Я хочу напомнить вам свой возраст, и вот, однако..
– Хорошо бы нас не разделяли, – вздохнул Гюго.
Вот какой разговор послышался мне, когда ожили мои книги. Грустный разговор.
А ведь начиналось все по-иному. Задумывалось не для одного поколения. Но как странно устроен человек. Он знает, как всё непрочно, тленно. Вот и живи сегодняшним днём. Так нет же, он готов на любые лишения, трудности, жертвы ради далекого светлого будущего, не для себя – для отдаленных потомков, которым всё это и ни к чему, которые не только не поймут, не оценят, не продолжат, а ещё и осудят, да так, что не дай Бог услышать. Я сейчас о книгах, но так во всём.
Разве это не относится в полной мере к тому, что происходило в нашем веке в России? Разве не шло на гибель поколение лучших людей – мечтателей, романтиков, поверивших в идею, сознательно жертвовавших собой ради счастья потомков. Что из этого вышло? Человеку не дано заглянуть в будущее. Вероятно, разумнее заботиться о настоящем. Может, достойное настоящее и есть реальный залог будущего. Однако я отвлеклась.
Всё имеет своё начало. У нас инициатором домашней библиотеки была мама. Я не сразу поддалась её идее. В одной комнате коммунальной квартиры, где в то время проживало четыре человека, где место для любой мелочи, для детских игрушек являлось проблемой, размещать библиотеку казалось просто невозможным. Тем более, это было недопустимой роскошью, что увеличивало и без того значительный дефицит бюджета семьи. Книги пополнялись регулярно, и когда книгоноша приносил сразу несколько книг – это выливалось в ощутимую сумму. Но мама оставалась непреклонной. Будучи вечно занятой на работе, не имея достаточно времени для чтения периодики, зато имея слабое зрение, она собирала библиотеку не для себя, а для внуков. «Я хочу, чтоб наши дети были образованными, культурными людьми. Я хочу оставить им книги и пианино».
Она была молода, работала врачом на ответственных должностях, но даже неловко говорить о её гардеробе и прочих самых скромных потребностях человека. Свое намерение мама выполнила, сделала больше, чем могла. У нас появилась хорошая библиотека, а также пианино, приобретенное за счет 10 - летней маминой страховки.
Её дело продолжил Вова. Он гонялся за книгами, вылавливал новинки согласно нашим интересам. Нашими первенцами были Пушкин, Ромен Роллан, Гюго, Чехов, Тургенев.. Мы любовно вклеивали в них шелковые закладки. Я пыталась читать всё издание автора, что вначале давалось осуществлять а потом стало даже откладываться на пенсионный период, так как поступление книг превышало читательские возможности из-за больших нагрузок и нехватки времени.
Наша библиотека содержала русскую и зарубежную литературу, издававшуюся широко в виде подписных изданий, в собраниях сочинений, как современных авторов, признанных и воскресших из небытия. То, что хотелось сохранить из периодики, переплеталось. Таких книг собралась целая библиотечка. В ней было много публицистики. Естественно, была библиотека специальной литературы.
Я составляла картотеку, но книг становилось всё больше. Сколько – не знаю, не считала, тысяча меньше или больше? Библиотека была нашим богатством, нашей семейной гордостью, нашей любовью. Мама привила старшему сыну эту любовь к книге, бережное к ней отношение, жажду к чтению, оставшуюся на всю жизнь. Все мы не мыслили дня без чтения. Без книги не выходили из дома, не ложились спать. На сон грядущий читали стихи вслух. До сих пор сохранила эту привычку, но в те времена это окрашивалось разделенным удовольствием. Мне жаль, среди прочих потерь, ещё и утрату ритуала чтения вслух. Это особое удовольствие сочетается с пользой, так как развивает слух, восприятие, речь.
Хочу подчеркнуть, мы не были исключением, то было веянием времени. Люди увлекались чтением, это можно было легко увидеть, особенно в транспорте, где мало кто не читал книгу, журнал, газету. Мы, уезжая в отпуск, набирали с собой желанные книги по художественной литературе. Монтеня, например, мы открыли для себя, будучи в Пятигорске. В отпуске это было любимым времяпровождением, и здесь читали вслух. Читал Вова, а я вязала.
Как он читал – до сих пор забыть не могу – в лицах, с выражением, готовый чтец. Он сам это любил. Даже болея, испытывая затруднения с горлом, он не отдавал мне книгу. А ведь, когда мы учились – читала вслух я. Он прекрасно запоминал, а у меня преобладала зрительная память.
Мы интересовались серьёзной литературой. У нас появились Монтень, Руссо, Тацит, Гомер, Плутарх, Библия.. Да, в нашем доме был культ книги, и мама могла радоваться. Книги были нашими учителями, наставниками, спутниками, собеседниками, друзьями. Чтение стихов на ночь я называла десертом. Оно снимало усталость, взамен давая радость и покой. Без книг наша жизнь была бы – да нет, я не могу представить себе жизнь без наших книг. У книг, как и у людей, своя судьба, своя история. И у наших своя история и судьба.
Когда в начале 60-х годов стали издавать классическую литературу в виде подписных изданий, в городе возник настоящий книжный бум.
Подписка велась широко, и всё же желающих приобретать книги было больше. Поэтому энтузиасты взяли дело в свои руки. Производилась запись на книги всех желающих. Затем список разбивали на «сотни». Кто-то становился «сотенным». В обязанности «сотенного» входило каждое воскресенье проверять список. Дважды пропустившего проверку вычеркивали из списка. Поэтому являлись все неукоснительно, несмотря на рань, непогоду и обстоятельства.
Проходили месяцы, и наступал день получения книг по подписке.
С утра, задолго до открытия магазина, собиралась очередь. Её организовывали «сотники». Это было настоящим зрелищем: на несколько кварталов растянувшаяся человеческая река, и разъезжающая вдоль неё конная милиция.
В милиции не было никакой надобности. Люди шли за культурой и вели себя соответственно, никаких инцидентов не было. А конники лишь оживляли картину, придавая ей парадность и торжественность. Не знаю другого такого примера единодушия и организованности при таком большом количестве народа, такого образцового порядка и достоинства. Даже разговаривали тихо. Будто священнодействовали, будто шли к храму. По сути так и было. Думаю, это чувство приобщения к высокому овладело многими и сообщилось даже тем, кто не склонен романтизировать прозу жизни.
«Сотенные» вели свои ряды, показывая образец дисциплины.
Хотелось, чтоб это благородное единение людей не кончалось..
Надо было видеть лица тех, кто, получив книгу, выходил из магазина.
И, если мне скажут, что были те, кто красивыми корочками книг украшал свой интерьер, я отвечу: – Да, были. Но эти не стояли несколько месяцев в очереди, а покупали по блату, и отличить их не стоило труда.
Могли ли мы в те времена предположить, что нашей библиотеке не суждена большая жизнь, что на ней самым прямым образом отразится наша неуютная судьба, что мы не сможем воплотить в жизнь мамину идею – сохранить и передать по наследству наше сокровище. Всё, всё оказалось напрасным – и надежды, и дела.
Первым ударом была смерть Вовы. Сын женился, пришлось разменять квартиру и расстаться с частью книг. Как же трудно было отбирать их для этой цели.
С Аксаковым произошла такая история. Я намеревалась читать его, когда станет посвободнее со временем, думала, доберусь как-нибудь. А в связи с новыми обстоятельствами отнесла его в буки. Спустя какое-то время услыхала о нём передачу по радио, отрывки из произведений, и так огорчилась потерей, что сама стала искать у букинистов. Успокоилась лишь, когда мне помогли найти потрепанное, но полное издание Аксакова. Но настоящую драму я переживала при сборах в эмиграцию. Конечно, были потери пострашнее – мы покидали Родину, друзей, родные могилы.. Но я не взвешивала и не сравнивала потери. Я не спала ночами, не умея сделать выбор, ибо часть книг я всё же сохраняла. Я лежала с открытыми глазами и смотрела на полки с книгами. Я помнила историю каждой. У меня были такие планы, такое предвкушение радости от общения с моими сокровищами..
Всё же я привезла в эмиграцию довольно много книг, несколько сот - три ряда полок от пола до потолка. Я их регулярно пересылала по почте, таcкая неподъёмные сумки Книги должны были дождаться нашего приезда в Америку, будучи на хранении у дальних родственников. В Америке меня ожидали новые разочарования. Мои книги не нужны тем, ради кого они собирались. Сейчас отошли от чтения. Даже там, дома. Я убедилась в этом, когда пыталась сдать их в буки. Даже дома полные собрания сочинений Толстого, Горького, Маяковского.. даром не хотели взять в буки. Никто, мол, не покупает. Правда, вокруг Набокова, других, ранее не издававшихся авторов, был ажиотаж. Я обрадовалась когда у меня их взяла бесплатно молодая пара.
Другое время, другие люди, другие песни поют, другие книги читают.
И всё же я не сожалею, что в моей жизни была такая любовь. И осталась. Свои книги я пристраиваю. Здесь, где я теперь живу, есть маленькая русская библиотечка. В ней есть и мои книги. Сюда, видимо, отдам и остальные, пусть люди читают. Если правда, что ничто не исчезает бесследно, то и они не исчезнут.
1993 г.
В библиотеке при нашем доме появились мои книги. Первым был четырёхтомник Хемингуэя. Позже я стала сдавать книги в районную библиотеку где был и отдел русского языка. Я привозила их в магазинной тележке. Можете себе представить моё состояние, когда я увидела как работник библиотеки сдвигает МОИ КНИГИ со стола в
огромныё чёрные мешки для гарбича. Это не драма- это трагедия. Я остолбенела.
Мы потеряли всё что нажили нелёгким трудом с такой любовью, что этого забыть, перестать чувствовать, нельзя вовек. Я сейчас о книгах, но то же прошло по всем параметрам. Я только сохранила часть книг - сто раз отбирая кого спасти. Никто их уже не читает, кроме старшего сына. Он испытывает особое чувство. взяв томик Пушкина или Бунина.. Мне читать не позволяют глаза, да и руки. Сами книги пожелтели, пострадали. Но я их сохраню до конца, как символ части из прошлого,того. что сделало нас такими, какими мы останемся до конца, не взирая на все крутые перемены, изменившие мир, пусть это и не сулит удачи.
Май 2021год