(вторая авторская редакция)
- Слышь? Тут еще одна…
Андрей пнул обломок кирпича. «Не дает покурить спокойно».
- Ну где ты там?
Выплюнув самокрутку в жидкую грязь цвета ржавчины, Андрей неторопливо обошел труповозку, свернул за угол. С привычным уже отвращением оглядел открывшуюся картину.
У подножия полуразрушенной стены, покрытой мхом и плесенью, широко раскинув руки и распахнув огромные, небесно-голубые глаза, лежала худенькая девушка в кожаной куртке и джинсах. На бледном лице застыло выражение невообразимого ужаса. В светлых волосах запутались сухие листья.
«Что она тут делала, на окраине? Пыталась уйти из города? Знают, что некуда, и все равно»…
- Ну, чего встал? Бери давай.
Савелий приподнял девушку за рукава куртки, Андрей обхватил ее тоненькие лодыжки, - штанины джинсов оказались неприятно липкими, - и они поднесли удивительно легкий, будто наполненный гелием, труп к распахнутым настежь дверцам фургона. Внутри ссутулилась, упираясь ногой в грубо сколоченный поддон, на котором лежали вповалку мертвецы, мрачная Даша. На Андрея с Савелием она даже не посмотрела.
- Хоть бы помогла… - проворчал Савелий, когда они бросили тело безымянной блондинки поверх других тел - голова ее при этом запрокинулась, обнажая белую, как снег, шею. – Толку от тебя. Катаешься только.
- Не трогай ее. Она сестру потеряла…
- И что? – вскинулся Савелий, нащупывая в карманах серого комбинезона спички. – У меня вон вообще никого не осталось, одна бабка глухая, я же не сижу без дела, когда другие работают?
- Не трогай ее, - Андрей встретился с ним взглядом.
Савелий отвел глаза, сплюнул, отошел к косому заборчику, опутанному колючей проволокой. Поджег самокрутку, выпустил через ноздри густой сизый дым.
В темнеющем вечернем небе неторопливо летели на юг большие грациозные птицы с длинными шеями. Снова начинался дождь. Брызги взбодрили, освежили лицо, но вязкий туман безмыслия в голове не прояснили. «Оно и к лучшему»… В последнее время Андрей старался думать поменьше, любые размышления рано или поздно приводили его в тесный, как гроб, тупик, где единственным и самым разумным решением казалась смазанная мылом петля. Перерезанные вены в теплой воде. Две упаковки фенобарбитала. Вспомнился Игорь, его слова в предсмертной записке, что мир давно умер, сама реальность не является чем-то реальным, а значит не важно, живы мы или мертвы...
- Андрей, - шепотом позвала Даша.
- М-м…
– А вдруг Он есть?
- Кто?
- …
- А-а-а. Ты опять, - усмехаясь, Андрей покачал головой. - Оглянись вокруг, девочка. И задай себе тот же вопрос.
Даша послушно оглядела развалины старых зданий, опутанные плющом, огороженный колючей проволокой пустырь с расколотой памятной плитой, где были высечены имена погибших на неизвестной, забытой войне, большую лужу посреди улицы с мутным отражением мутного неба - и янтарные, обычно яркие глаза ее потемнели. Опустив ресницы, она заправила за ухо темную прядь.
- И все же это не случайно. Все это не просто так.
Андрей хмыкнул. Пожал плечами.
- Мы едем, нет?
Савелий кивнул, прицельно бросил окурок в открытый канализационный люк. Пока он заводил мотор, Андрей забрался внутрь фургона, захлопнул дверцы, включил плафон, опустился на сиденье рядом с девушкой. Ее узкое, перепачканное сажей лицо в грязно-оранжевом свете плафона показалось ему таким же пустым и бессмысленным, как у мертвой блондинки.
- Каждый день мы отвозим в Пекло по две-три дюжины трупов, – заговорила Даша, когда рев мотора немного стих, и машина потащилась обратно, к центру, подпрыгивая на ухабах и кочках. – В городе работает четыре команды сжигателей, считая нашу. Получается, в день умирает приблизительно сто-сто пятьдесят человек…
- Представь себе, я тоже умею считать.
С неожиданной ясностью, будто наяву, Андрей увидел пустынные, погруженные в оцепеневшую тишину улицы, бульвары, аллеи, скверы, и лишь слабый ветерок гоняет туда-сюда обрывки газет, хлопья пепла, голубоватую пыль…
- Мы не доживем, - она будто заглянула ему в голову. - Сдохнем от тоски.
- Утешать ты умеешь, этого у тебя не отнять, - Андрей улыбнулся. - Айда сегодня в «Паноптикум»? Выпьем по стаканчику, поболтаем…
Даша спрятала маленькие ладони в широченные карманы комбинезона и еще больше ссутулилась, волосы скрыли лицо, но она не стала их поправлять.
- Если ты задумал переспать со мной, сразу говорю - не поможет. Станет только хуже.
- Это ужасно, когда у женщины отсутствует женская логика… - Андрей чиркнул спичкой, втянул в легкие горечь дыма. Говорить больше не хотелось. Ничего не хотелось. Впрочем, одно желание все же было – приехать домой, вкатить в вену кубика полтора «змеиного молока», надеть шлем виртуальной реальности и провалиться до утра в вымышленный мир, где жизнь многоцветна, исполнена наслаждений, а смерть… смерть всего лишь иллюзия.
«Но я не буду этого делать, - напомнил себе Андрей. – Не желаю превращаться в овощ. Должна же у меня быть сила воли, в конце концов? И «змеиного молока» осталось совсем чуть-чуть, а до зарплаты еще десять дней»…
Легче от такой решимости, разумеется, не стало. По-прежнему было не ясно, чем заполнить долгие вечерние часы, а если еще учесть, что в последнее время у него разыгралась бессонница…
Смотритель Филиппыч был уже порядочно подшофе – видимо, накатил на радостях от близости непроглядного, как тьма ночного погоста, алкоанабиоза. Он долго не мог попасть ключом в замок на воротах, и этим совершенно вывел Савелия из себя. Слушая вполуха многоэтажные матерные пассажи, Андрей прошелся туда-сюда по разбитому асфальту, сквозь который виднелись шершавые булыжники старинной брусчатки, рассеянно оглядел приземистые дома, темные, со струпьями сажи, налипшей на кирпичные стены. Рядом стояла Даша, долбила носком кроссовка асфальтное крошево, по-прежнему ссутулив спину и спрятав в карманах ладони. На ее комбинезоне цвета пепла отчетливо были видны бордовые брызги. Андрею вспомнилось, что некоторые больные на заключительной стадии кашляют кровью. Скорее всего, сестра, одержимая приступом клаустрофобии, пыталась вырваться из квартиры, а Даша ее не пускала…
Распахнув ворота, Филиппыч отбежал в сторону, махнул рукой. Его заметно качало, красный опухший нос сильно выделялся на побитом жизнью лице, в беззубой улыбке ощущалось что-то невыносимо наивное, бессознательно жуткое, словно лепет младенца, ползающего по трупу матери.
Андрей усмехнулся. Пришла в голову забавная мысль, что иммунитет Филиппыча никакой собственной, непостижимой для познания природы не имеет и базируется исключительно на общей проспиртованности организма. Открыл было рот, чтобы поделиться с Дашей, но не успел. Труповозка уже въезжала в тесный дворик крематория, громко фыркая на весь переулок темным зловонным дымом.
Работали споро, механически. Погрузили мертвецов в вагонетку, отвезли по рельсам в обитое железом квадратное здание с широченной трубой в центре жестяной крыши, сбросили в раскаленно-желтое жерло Пекла, предусмотрительно распахнутое Филиппычем, синхронно отерли нагретые, мокрые от пота лица.
- Спирт есть, Филиппыч? – спросил Андрей, когда они вышли обратно во двор, окруженный пепельно-серыми соснами с раскоряченными ветвями. Даша покосилась, но ничего не сказала. Филиппыч возбужденно заухал, будто сова, пулей метнулся в подсобку. Вышел из нее с граненым стаканом, доверху наполненным мутной жидкостью.
- Что это? – с опаской спросил Андрей.
- Чача, - Филиппыч попытался изобразить жестами свободной руки нечто сверхъестественное. – Сам делаю. Дрянь не покупаю.
Андрей выдохнул, опрокинул в себя горько-приторную жидкость, занюхал рукавом, пахнущим смертью и гарью, замер на минуту, пытаясь усмирить взбунтовавшийся желудок, явственно услышал, как где-то далеко, будто за гранью реального мира, поют о чем-то своем невообразимом птицы.
У оцепеневшего напротив Филиппыча было такое выражение на лице, словно на Андрея снизойдет сейчас небесная благодать, и он заговорит голосами ангелов.
- Мать твою, Филиппыч, как ты это пьешь?..
- Я в ужасе, господа, - с деланной манерностью высказался Савелий. Шагая к машине, он слегка дергался на ходу. – Вы как хотите, а я домой.
- Ты идешь? – обернулась Даша.
Андрей качнул головой.
- Прогуляюсь.
- Ну, удачи.
Ее безразличный тон задел за живое. Андрей смотрел труповозке вслед, пока она не скрылась в сумеречной глубине переулка, выхаркивая темный взлохмаченный дым.
Налетел ниоткуда ветер, заметался в подворотнях и тупиках, зашуршала по асфальту листва, заплясала в воздухе, и тут же вместе с нею пустились в головокружительные танцы полиэтиленовые пакеты, мятая бумага, вихри праха и пыли… Андрей пригладил растрепавшиеся волосы, обошел груду колотых кирпичей, едва не наступил на дохлую кошку с недоразвитой второй головой, свернул в узкий проход между закопченными заброшенными домами, где предсказуемо били в ноздри самые отвратные ароматы. Здесь уже царила ночная мгла, глухая и неподвижная, с тонкой примесью инфернальной опасности.
Разгоняясь в крови, реактивное пойло Филиппыча горячило грудь. Мелькали похожие на красные всполохи в темноте энергичные мысли, заметно упростился сам процесс осознания окружающего мира, будто бы навьюченный иллюзорным грузом ум сбросил его с себя, встал во весь рост, хотя, разумеется, это тоже было иллюзией.
Только теперь Андрей осознал, почему решил прогуляться. Хотелось растянуть действие алкогольного угара на все те томительные часы, которые его так пугали. Оставалось только решить, куда двинуться, чтобы вечер не закончился совсем уж плачевно.
Вариантов было немного. Проще говоря, два. Закатиться в «Паноптикум», где будут одни и те же рожи, потому что обычные люди туда не ходят (обычные люди теперь вообще никуда не ходят), или навестить гостеприимный уголок Черной Вдовы… Первый вариант имел свои плюсы, но Андрею давно уже наскучило обсуждать с коллегами, кто сколько сжег мертвецов, почему яйцеголовые до сих пор не разгадают биохимический шифр иммунитета, и не являются ли его носители избранниками небес, которым суждено заново заселить Землю. Что же касается Черной Вдовы, Андрей откровенно ее побаивался, хотя и трудно было сказать, почему. Нет, дело было не в том, что она убила и съела своего мужа в голодные дни Великого Шока. И даже не в том, что она продала душу дьяволу, получив взамен не только иммунитет, но и секрет вечной молодости. Все это были лишь слухи, ничем не подтвержденные, правда, весьма устойчивые, а дыма, как известно, без огня не бывает. Дело было, скорее, в том особенном взгляде, которым одаривала посетителей эта странная женщина, ее темные раскосые глаза в такие мгновения будто бы пульсировали изнутри, высасывая волю, и Андрею казалось, что если вовремя не отвести взгляд, душу уже не спасти, он станет другим, навсегда, может и не человеком вовсе… Но страшнее всего было другое. В глубине души Андрей ощущал невыразимое словами желание - смотреть и смотреть в эти колдовские глаза, тонуть в них, как в темных озерах без дна… далеко не сразу удавалось справиться с этим мороком. Позже он и вовсе приходил к выводу, что ничего не было, ему показалось. Мало ли, что покажется, когда так тесно общаешься с мертвецами, что сам уже не понимаешь, живой ты или мертвый?..
В любом случае, идти сейчас к этой женщине хотелось меньше всего - потому Андрей, давно потерявший способность удивляться, и удивился так искренне, когда вдруг выяснилось, что он стоит на пороге ее квартиры и задумчиво вдавливает кнопку звонка.
За резной деревянной дверью с символической цифрой «13» заорал душераздирающим голосом кот, заскрипели старые половицы, лязгнул замок, дверь распахнулась, и на Андрея посмотрели те самые трансцендентальные лисьи глаза. Поначалу ничего, кроме этих глаз, не существовало, но когда наваждение ослабило хватку, и Андрей снова смог дышать воздухом и даже искусственно улыбаться, он разглядел гладко зачесанные назад волосы, черные, с блеском, косой белый шрам на щеке, широкий рот с тонкими губами, амулет в виде скарабея, темно-голубое бархатное платье до колен, траурного цвета ногти на руках и ногах.
- Здравствуй, Ирма, - продолжая улыбаться, Андрей отпихнул с дороги мерзкого кота безволосой породы, прошел следом за женщиной в комнату, где сильно пахло сушеными травами и кошачьим дерьмом. Присел на продавленный диванчик в углу, открыл портсигар, стиснул зубами кончик самокрутки, мельком огляделся.
Старый компьютер с отдельным монитором на шатком столике, уродливый трехрогий череп неизвестного зверя, прикрепленный к стене, окружающие его портреты загадочных женщин во весь рост, в шляпах с цветными перьями, в старомодных платьях, из-под которых выглядывают покрытые чешуей остроконечные хвосты, заспиртованный в колбе младенец с серебристыми зрачками, горящий в противоположном углу торшер, бросающий на темно-синие стены мертвенный свет, закрытые голубыми шторами окна – все это прошло вереницей смазанных образов через пустошь его сознания, не оставив в нем, к счастью, ни малейшего следа.
- Тебе какую? – Ирма прошлась по комнате, остановилась напротив потемневшего от времени зеркального шкафа, спиной к Андрею, и ее отраженный двойник посмотрел на него пустыми пристальными глазами.
- Любую.
- Есть новая.
- Давай, - Андрей откинулся назад, выдохнул в потолок бледно-голубой дым. – Я сниму пробу?
Открыв дверцу, Ирма достала квадратную бутыль из зеленого стекла, граненый стакан, поставила его на стеклянный столик. Заполнила на треть густой, темно-красной жидкостью. В ноздри ударил резкий запах, отдаленно напоминающий запах серы.
- Хм, из чего это?
- Лучше тебе не знать.
- Понятно, - он залпом осушил стакан, по горлу будто провели безопасной бритвой, внутренности вздрогнули, обожженные неведомой химией, под кожей пронесся молниеносный озноб. Сглатывая вязкую слюну вкуса ржавчины, Андрей поморгал слезящимися глазами…
Внезапно вспомнился Игорь, предстал, как живой. Прямодушный, чудаковатый, с тонким вкусом и своеобразным чувством юмора, бесшабашный и никогда не унывающий, он был прекрасным другом, лучшим другом, какого только можно вообразить. Казалось, он выше общества и его законов, выше «духа века сего», такие понятия как «честь», «мужество», «братство», «долг» сохраняли для него весь свой первоначальный смысл… Андрей горько усмехнулся. Как счастлив он был, когда выяснилось, что у Игоря тоже иммунитет… И разве мог он предположить, что однажды ночью, после посиделок в «Паноптикуме», где они весело «клеили» девушек и спорили о пророческих видениях экзистенциалистов, Игорь вскроет вены у себя в ванной, оставив записку с одной-единственной фразой про умерший мир? Все были потрясены, раздавлены этой новостью. Савелий так и вовсе ушел в многодневный наркотический угар, лишь Даша не казалась удивленной. «Он знал больше, чем мы все вместе взятые», сказала она и больше об этом не вспоминала.
Андрей машинально потушил окурок о столик, спрятал бутылку в карман комбинезона, ощущая, как все расплывается перед глазами подобно миражу, что рассеивается в воздухе и возникает снова. Черная Вдова стояла напротив, неподвижная, как восковая кукла. И такая же, как казалось, неживая.
- Деньги, - напомнила женщина, будто желая доказать, что еще жива. Андрей протянул ей смятую купюру, а из внутренней глубины уже поднималось хтоническое отчаяние, черное, с глазами как желтые фонари. Внешний мир, в который предстояло вернуться, показался кошмарным сном. В нем не было места солнечным мечтам прошлого, в нем давно уже погасли звездные лабиринты, раскололись с тонким звоном мосты из божьего хрусталя, что соединяли некогда миры в одно гармоничное целое, и где возможное бессмертие с азартным отчаянием обезумевших отщепенцев обменивали на смерть после смерти, и даже дети, дети, посланники затерянных в генетической памяти эдемских садов, разучились радоваться простоте жизни, окруженные со всех сторон непостижимостью ранней мучительной гибели…
Андрей моргнул и увидел, что крепко держит купюру, а другой ее край тянет на себя Ирма. Манящая темнота раскосых таинственных глаз будто бы наполнила его изнутри, и вот она уже наполняет комнату, весь мир за ее пределами, мир, который только что был пустым, и эта абсолютная наполненность бытия другим, но столь же несовершенным смертным существом, оказалась такой необычайно хрупкой и трогательной (как будто посреди ледяной пустыни расцвел пурпурным цветом нежный бутон тюльпана), что у Андрея сладко, как на качелях в детстве, перехватило дыхание, и он впился жадными сухими губами в иссушающий источник той жажды, что была такой же древней, как сама жизнь на земле.
Черная Вдова не сопротивлялась, оставаясь такою же безучастной, как и прежде, но после, когда они опустились на сюрреалистические узоры ковра, обнаженные, и он почувствовал жар, жар отовсюду, проникая всецело в тесную влажную сокровенность, женщина хрипло выдохнула, щелкнув горлом, будто вытолкнула из себя заглушку, синхронно обхватила руками, ногами, вонзила ногти, пуская кровь, шелковистая паучиха с глазами-отверстиями, заурчала утробно, и вот он уже растекся, растворился в головокружительном танце имитации поиска, поиска того сладостного соблазна, что растаял бесследно в пустоте между ними, едва он ему поддался, а когда имитировать было уже нечего, и тягучий мрак самообмана рассеялся, уступая место физиологическим суррогатом покоя, женщина запрокинула голову, обнажая красивую шею, и тихо, едва слышно, сказала:
- Ударь меня.
Андрей замер, покрутил головой, как контуженный взрывом.
- Что?
- Не делай вид, что не слышал, - Ирма не выговаривала, выплевывала слова, будто они были мерзостью, скопившейся во рту. - Ударь меня. Ну.
Как завороженный, Андрей ударил ее по щеке. По той самой, на которой белел похожий на саблю шрам.
- Сильнее.
- Я… я не… - ощущая, как со дна живота поднимается обжигающе-липкая волна тошноты, Андрей натянул комбинезон, вжикнул молнией, потоптался на месте. – Мне пора. Извини.
- Тряпка, - равнодушно сказала женщина ему вслед.
Внешняя темнота, за которой, как за ширмой, стыдливо прятался зачумленный город, встретила Андрея холодной моросью, бледным светом луны, едва видимой в разрывах туч. Вздрагивая от озноба, он пошел через закатанный асфальтом пустырь, к далеким цветным огням окон, и только когда дошел до дороги, с ржавыми останками автомобилей, брошенных на обочине, услышал собственный голос, неустанно повторяющий:
- Баба, обыкновенная баба…
У него было такое ощущение, словно ему во внутренности воткнули крюк и там его проворачивают, к горлу снова подступила тошнота, но теперь она была уже нефизической, и это оказалось гораздо хуже – поддаваясь на соблазн, он пошел следом за пусть пугающей, но обворожительной тайной, а нашел все ту же пустоту, гадкую пошлость, цепенящий холод тесной сырой могилы.
Андрей остановился посреди дороги, жадно отхлебнул из бутылки и на этот раз не ощутил вкуса. Вскоре он убедился, что психоделический коктейль Черной Вдовы не в силах ему помочь, опьянение лишь искажало восприятие, и искажало, разумеется, не в лучшую сторону, сгущаясь в голове плотным чернильным смогом. Дождь кончился, было трудно дышать. Мысль о пустой квартире, где нужно как-то пережить ночь, не давала покоя, словно осколок, застрявший в груди.
Куда идти?
Прошлое скрывалось розовой дымкой иллюзорного счастья, настоящее таращилось расширенными глазами безумия, будущее слепо блуждало в каменных лабиринтах мертвого города.
И тут он понял, кто ему сейчас нужен. Ну конечно. Да.
Андрей давил и давил на звонок, пока чириканье за дверью не смолкло, хрустнув напоследок, как будто электронной птичке свернули шею. Долго стучал кулаком в обитую дерматином дверь. Охваченный тревогой, он уже примеривался, чтобы выбить ее из петель, когда за соседней дверью послышался дребезжащий старушечий голос:
- Чего шумишь, разбойник? Чтоб тебя… чертово семя!
- Извините, я…
- Ну-ка топай отсюда, чтоб духу твоего здесь не было! Ушла она, понятно? С полчаса как ушла…
А во внешней темноте тем временем разгулялся ветер. Ледяной, пронизывающий. Беспощадный к теплокровным. Первым делом Андрей допил остатки, разбил бутылку об асфальт, после чего быстрым шагом пошел домой, вздрагивая от холода и смутных галлюцинаций, утешая себя мыслью, что у него, кажется, оставалось немного спирта.
У подножия впитавшей зловоние гнили бетонной плиты, где стояли в ряд переполненные мусорные контейнеры, он наткнулся на труп мальчика с открытым ртом. Видимо, он кричал, когда смерть растаптывала в нем последние искры едва начавшейся жизни. В серебряном свете луны лицо ребенка казалось слепленным из снега, темные остекленевшие глаза смотрели отрешенно в безымянную даль… Андрей закрыл мальчику глаза, оттащил труп подальше от обочины, в придорожные кусты.
- Эй!
Погруженный в спасительное безмыслие, он только теперь заметил, что на лавочке возле подъезда кто-то сидит. В тусклом свете чудом уцелевшего фонаря были видны черные волосы, загнутые на кончиках, бледный фрагмент лица с карим блестящим глазом…
- Тьфу ты, черт, перепугала. Что ты здесь делаешь?
- Тебя жду, - Даша шмыгнула носом.
- А я как раз от тебя. Звонил, стучал, думал уже…
- Значит, судьба, - не то смешок, не то всхлип. - Табак есть?
Он поджег ей самокрутку, поджег себе, затянулся. Внезапно обитая железом дверь подъезда с пронзительным визгом петель распахнулась, и на пятачок между лавками выбежал, размахивая длинными руками, худой мужчина в очках. Кроме очков и подштанников на нем ничего не было. Затравленно оглядевшись, мужчина рванул прямиком в кусты палисадника, с минуту трещал там ветвями, затем перемахнул изгородь, остановился под фонарем, задрал голову и издал долгий, нечеловеческий крик.
- Пойдем, - сказала Даша. – Пойдем к тебе…
- Там еще труп мальчика, - поднимаясь по выщербленным ступеням, Андрей тяжело дышал. – В кустах спрятал. Надо будет забрать с утра.
- Где тебя носило?
- Лучше тебе не знать.
- Ты сильно пьяный?
- А по мне не видно?
- По тебе никогда не видно.
- Кхм. В чем тогда разница?
Андрей открыл дверь, уступил девушке дорогу, вспомнил с мимолетным чувством стыда, что в квартире у него творится черт знает что. Отодвинул ногой стопку эротических журналов, в сотый раз поклялся выбросить их завтра с утра. Присел на корточки, помог Даше снять забрызганные грязью полусапожки.
- Что это с тобой?
- Захотелось.
- С чего вдруг?
- Не знаю.
Даша прошла в комнату, щелкнула выключателем. Некоторое время любовалась разбросанными по комнате книгами, дисками, бутылками, окурками, одобрительно кивнула, села в старинное кресло у окна, оперлась ногами о край журнального столика. Андрей смущенно прочистил горло, сходил на кухню, развел спирт водой.
- Будешь?
В ответ она посмотрела на него долгим взглядом. Облизала обветренные губы.
– Давай потрахаемся.
- Что?
- Не делай вид, что не слышал.
Андрей прошелся по комнате, спотыкаясь о вещи.
- А как же те твои слова…
- К черту мои слова, - Даша расстегнула куртку, бросила ее на пол, неловким движением потянула вверх джемпер.
- То есть ты пришла, чтобы…
- Еще одно слово, и я передумаю.
Андрей раздавил в пепельнице окурок, поставил кружку на этажерку, выключил свет.
- А если Он все-таки есть? – прошептала Даша, когда они расслабленно закурили, соприкасаясь телами под теплым шерстяным одеялом. – Ну а вдруг?
- Угу…
- Мы же не можем знать наверняка, что Его нет?
Андрей протяжно зевнул, провел кончиками пальцев по ее нежной шее.
– Как ты думаешь, солнце, зубные феи существуют?
Даша фыркнула.
- Думаю, нет.
- У тебя есть доказательства?
- Х-м-м… - она потушила окурок, скользнула ладонью под одеяло. Андрей закрыл глаза.
- Помнишь, ты говорил, - сказала Даша, когда они закурили снова, – что нашел в разгромленной аптеке коробку с фенобарбиталом? Вы еще с Савелием долбились им каждый день, пока не надоело?
- Ну, - буркнул Андрей. Красные искры самокрутки исчезали в темноте мгновенно, так же исчезали сейчас и любые мысли.
- Можешь дать мне пару упаковок?
- Зачем? – он приподнял голову, вглядываясь в неразличимое лицо девушки.
- Нужно.
- Конкретнее.
- Какая разница? Нужно.
- Скажи, зачем. Тогда дам.
- Клянешься?
- Слово мужчины.
- Ну смотри. Ты обещал.
Даша выдохнула. Помолчала, едва заметно вздрагивая обнаженным телом.
- Ну в общем… в общем, я решила уйти, Андрей, - голос ее звучал механически, как у компьютерной программы. – Я не могу так больше. Я сломалась.
У него возникло ощущение, будто он заранее знал, что она так скажет. Замкнутая в стенах темнота, щекочущий ноздри дым, нежная кожа, страшные слова полушепотом… все это уже было когда-то, возможно, во сне.
- Ты поэтому пришла? – услышал он собственный голос. Откинул одеяло. Сел. – Чтобы получить таблетки?
- Да. То есть не совсем… я и в самом деле хотела. Хотела именно с тобой, понимаешь? В последний раз.
- Это лестно. Спасибо за честность, она действительно греет, - казалось, кто-то другой произносит за него эти ядовитые реплики, а сам он наблюдает со стороны, будто смотрит кино. – Знаешь, я дам тебе эти таблетки. Черт с тобой. Если ты такая слабая, черт с тобой. Но знай, это предательство. Предательство!
- А Игорь? Он тоже предатель?
Андрей ударил ее. Хлестко, наотмашь. В голове мелькнула неуместно веселая мысль, что именно такого удара ждала от него Вдова.
- Да как ты… как ты смеешь говорить о нем?! Ты, шлюха!
- Шлюха, - эхом отозвалась Даша. От удара она упала с дивана и лежала теперь на полу, лицом вниз. – Дай таблетки. Пожалуйста.
- Ни черта ты не получишь. Вешайся! Вены режь! Легкой смерти она захотела! С кайфом хочешь уйти? А вот хрен тебе!
- Ты же слово дал…
- К черту это слово! И тебя вместе с ним. Убирайся!
Пока она собирала одежду, всхлипывая, Андрей, ломая спички, пытался закурить. От первой затяжки сгорела треть сигареты.
- Ничтожество. Тряпка… - громко хлопнула дверь. Андрей стиснул зубы. На небосводе сознания промелькнула ярким метеоритом мысль - побежать, остановить, попросить прощения. Отговорить. Но и она исчезла бесследно, будто искра в темноте. Назад пути не было.
Он лежал, сворачивал самокрутки и курил, курил, пока не кончился табак. Затем поднялся, включил свет, подошел к тумбочке в углу, выдвинул ящик (ему по-прежнему казалось, что он наблюдает за собой со стороны), достал две упаковки фенобарбитала, выдавил таблетки на тумбочку, получилась приличная горсть. Смахнул в ладонь, захрустел, запил разведенным спиртом, достал из того же ящика шприц, ампулу «змеиного молока», затянул на руке жгут, открыл ампулу, нащупал иглой вену, надавил на поршень, включил компьютерную систему, надел на голову шлем, загрузил локацию «Райский остров». Медленно откинулся назад. Губы его раздвинула странная, нечеловеческая усмешка…
В безмятежно-синем небе над головой летели на север большие грациозные птицы с длинными шеями. Бирюзовые волны, набегая на золотистый песок, омывали босые ступни нежным теплом. Мыслей в голове не было никаких, но оно и к лучшему. В последнее время Андрей старался не думать, мысли мешали наслаждаться жизнью, каждым ее мгновением, всей ее глубиной.
- Андрюш, ну где ты там? – послышался певучий голос Евы. – Беги скорей сюда. У нас новенькая!
- Ха! – он метнул дротик, полюбовался на краба, насаженного на острие, и только после этого обернулся. Бронзовые от загара, не знающие одежды красавицы, готовые исполнить любое его желание, толпились вокруг новоприбывшей, щебетали наперебой, улыбались двусмысленно.
Андрей прищурил глаза. Худенькая блондинка с голубыми глазами. Трогательная беззащитная прелесть в каждом движении…
- А-ха-ха, - засмеялась Елена Прекрасная, - вы только посмотрите на него! Он уже весь пылает!
- Негодник, - покачала головой Диана Охотница. Клеопатра сдержанно усмехнулась, бросила украдкой темный огненный взгляд.
– Как я ей завидую! – воскликнула Афродита, прыгая на месте, как девочка.
- Иди и насладись ею, - сказала Ева, потрепав его по щеке. – А мы пока приготовим твоих крабов, добытчик ты наш.
Он не заставил себя долго упрашивать - подхватил девушку на руки, мельком удивился, какая она легкая, словно пушинка, отнес в хижину, положил на пальмовые листья, жадно наклонился над ее совершенным телом, вдыхая головокружительные ароматы цветущей юности…
Девушка робко отвечала на его поцелуи, и от этой ее робости у Андрея кружилась голова, как на качелях в детстве.
- Постой… - прошептала она, когда Андрей, хмелея от смутного наслаждения, уже намеревался вонзить свое восставшее мужское начало в ее распахнутую настежь женственность. – Послушай… - загнутые на кончиках ресницы затрепетали, щечки порозовели. – А что, если Он есть? И все это неслучайно?
Андрей отстранился. Вверх поползла, обжигая внутренности, едкая тошнота. Показалось, что это уже было когда-то, возможно, во сне…
- Что?
- Не делай вид, что не слышал, - девушка хихикнула, бросила на него холодный насмешливый взгляд, будто кто-то другой посмотрел сквозь ее зрачки. – Я вот к чему. Если Он есть, то и демоны тоже… Как ты думаешь? Существуют демоны?
Он помотал головой.
- У тебя есть доказательства? - девушка облизала темным языком губы. – Глупый какой… Ты не можешь быть ни в чем уверен, Андрюша. Ты вообще ничего не знаешь. Но при этом ведешь себя так, как будто тебе известно все на свете. Разве это не смешно?
Она звонко расхохоталась, и на ее искаженном лице проступили пепельно-серые пятна. В тот же миг пятна обуглились, почернели, сверкнули яркие языки пламени…
- Как вы смешны и ничтожны с этим вашим болезненным самомнением! Жалкие страхи, высосанные из пальца страдания, грязные страстишки, с которыми вы носитесь как с писаной торбой! Нет ничего хуже и гаже этой вашей ЗАРАЗЫ!
Задыхаясь в сжимающихся тисках паники, Андрей бросился к выходу. Показалось на миг, что еще можно что-то сделать, исправить…
Дорогу ему преградил его собственный бледный труп.
- От нее у тебя нет иммунитета, - сочувственно пояснил труп. – Ты умер при жизни.
Выхода уже не было, вокруг расстилалась выжженная пустыня, из широких зигзагов трещин взметалось вверх, к затянутому багровыми тучами небу, рваное, ярко-красное пламя.
В ПЕКЛО ЕГО! В ПЕКЛО!
Андрей закричал. Он вложил в этот крик о помощи всю надежду, что еще оставалась в нем, но крик затих, и надежда рассеялась, бесследно рассеялась в пустоте…
И все же перед тем, как эту мертвую пустоту затопил отовсюду невообразимый прежде, невыносимый жар, он успел подумать, что рай существует.
Раем была его жизнь на земле. Навсегда потерянная, она останется с ним…
Вечным огнем. Вечной памятью.