Глава тринадцатая

Зоя Птица
В Гнезде.


      С самого раннего утра одолел очередной приступ фатального одиночества. Попыталась развеять его общением с лилейником, любовно протирая пыль с широких листьев. Не помогло. Посторонний голос в голове тоже замолчал, будто никакой шизофрении у меня вовсе нет.

      Я не знаю, куда себя девать!

      Гнетущая «специфическая» атмосфера Гнезда призывает меня лечь обратно в койку и попробовать умереть под сенью цветущих спатифиллюсов и вьюнков. Я даже попробовала это сделать: терпения в ожидании своего конца хватило ровно на десять минут. Прозвенел будильник с напоминанием для Ангела, что, мол-де, пора пить его «божьи росинки». А после начались занятия.

      Вооружившись набором цветных карандашей, Слон рисует в альбоме свои фиалки. Размашисто, криво, но старательно. Чиркает линии карандашом с такой силой, что за полминуты стирает грифель полностью и начинает марать бумагу.

      — Ну же, ну же, малыш, не так сильно. Тебе карандашей разве не жалко? — останавливаю я Слона, принимающегося за другой цвет.

      — Жалко. Но это же фиалка, — гнусит Слонёнок.

      — Давай я тебе помогу. Жалка-фиалка… Мы ещё и стишок с тобой напишем! Хочешь?

      — Хочу! Хочу! Хочу стишок! — тут же обрадовался Слон и начал хлопать в ладоши, в предвкушении творческого процесса.

      — Будет трудно. Ты готов?

      Энтузиазм несколько стихает. Слон сопит, ковыряет пальцем в носу, но не отступает.

      — Вот смотри, фиалка какая?

      — Красивая.

      — Так и запишем: красивая фиалка, расстаться с нею жа…

      — Жалко!

      — Правильно, молодец! Давай дальше. Дам я ей во…

      — Воды!

      — Пусть цветут цве…

      — Цветы!

      — Умничка! Вот мы и сочинили с тобой стишок!

      — Я сочинил стишок! Сочинил! — радуется Слон и снова хлопает в ладоши.

      Предлагаю малышу попробовать записать придуманный стих в альбоме, чтобы зафиксировать первый «поэтический опус». Если учесть, что к своему возрасту Слонёнок так и не одолел алфавит, то записать стих в альбом, пусть даже с подсказками и печатными буквами, для него — вершина интеллекта.

      — Не умею. Не получается… ыыыы, — начинает хныкать Слон. Схватил карандаш, чтоб писать стих, но вместо букв опять получаются сюрреалистические фиалки.

      — А мы напишем вместе, — нахожусь я. — Давай попробуем!

      — Не хочу! Не буду! — упрямится Слон.

      — Ну вот. Зачем же мы тогда его сочиняли?

      «Не прогоняй меня, Слонёнок. Хоть ты меня не прогоняй! — мысленно обращаюсь я к малышу. — Я не могу вынести этого бездействия и скуки. Это ощущение никомуненужности убивает меня».

      Словно почувствовав мой настрой, Слон поднимает на меня жалобный взгляд. Протягивает мне руку с карандашом. Я пишу стих его рукой, и ряд строчек из-под карандаша приводит Слона в восторг. Ему кажется, будто он волшебник и только что сотворил волшебство.

***



В коридоре.

      В конце коридора у стены сидит Валет и играет сам себе на гитаре. Для полной картины ему не хватает тарелки для податей у ног. Ни дать ни взять уличный бродяжка: такой же несчастный и потрёпанный, для которого гитара и умение играть — это всё, что у него есть. Единственный способ хоть как-то выжить, хоть как-то прокормиться.

      Воспользовавшись уединением Валета и отсутствием заинтересованных слушателей, я решаюсь подойти — поговорить.

      — Привет!

      — Привет, Зо! Отлично выглядишь.

      — Спасибо. Что-то тебя давно не было видно. Болел?

      — Два дня — это разве «давно»? — усмехается Валет, но он явно польщён моим вопросом об его отсутствии. — Провалялся на койке с температурой. Умудрился где-то подцепить. Сама знаешь, лекари из псов никакие. А в Могильник обращаться — так чур меня. Ты, кстати, могла б зайти к нам, проведать старенького, хроменького…

      — Ага. С передачкой из бананов и яблок.

      — Не, лучше с бидончиком супчика и сочным окорочком! — смеётся Валет, и смех похож на хриплый лай голодного барбоса. — А ты, смотрю, здорово сменила имидж.

      — Правда? Тебе нравится?

      — Правда. Я наконец увидел твои ножки.

      — Ты заставляешь меня смущаться, — честно признаюсь я, зардевшись от комплимента. — Что ты сейчас играл такое нежное?

      — Да так, собственное… Эх, придётся всё-таки встать. И так уже всю задницу себе отсидел.

      Валет тяжело поднимается с пола, переживая за гитару больше, чем за больную ногу. Отказывается от предложенной помощи. Я стараюсь не усмехаться: бывший состайничек всегда обладал болезненной гордостью за свою инвалидность и, скажем так, неяркость.

      Разговор продолжается.

      — Говорят, ваши вчера поразили весь Дом своим боевым раскрасом. У фазанов наблюдалось поголовное несварение желудка, а крысы от зависти едва не свершили массовый суицид.

      — Было такое. Я сама чуть не обделалась вчера, — смеюсь я, но не долго. — Не знаю, что на ребят вчера нашло. По-моему, траур Гнездовища начал принимать уже какие-то извращённые формы.

      — На то и рассчитано, Зо. Пусть ужасаются на внешний вид, зато в душу не лезут, не ковыряются в трагедиях.

      — А разве в Доме есть тот, кто лезет? Я была уверена, что здесь, по большому счёту, никому ни до кого нет дела.

      — Душа — это отдельная тема, — философски отмечает Валет. — Поверь, охотников за душами вокруг просто пруд пруди. Но они хорошо маскируются. Наверное, именно поэтому Рекс так боится твоей открытости и инициативности. Отводит от тебя желающих попользоваться. Как умеет.

      — Не поняла.

      Валет смотрит на меня и, в то же время, куда-то мимо.

      — Подумай над моими словами как следует, и чуть позже поймёшь без лишних объяснений, — тихо отвечает он и резко меняет тему. — Мы сегодня в Четвёртую идём. Тусовка старой чумной братии организовывается.

      Мои мысли тотчас переключаются на Лорда. Опять заныло где-то внутри.

      — Рада за вас. Желаю хорошо провести время.

      — Жаль, что я не могу пригласить тебя пойти с нами. Даже если я совру, будто ты — моя девушка, всё равно никто не поверит. А твой вожак свернёт мне шею.

      Я удивлённо смотрю на чумного дохляка. Подозреваю, что Валета понесло не в ту степь. Что-то он подозрительно разговорился.

      — Что ты всё моего вожака припоминаешь? — обижаюсь я. — Ему вообще фиолетово, как и с кем я провожу свои будни! У него у самого поклонниц целая армия. Всё Гнездо оккупировали.

      — Но ты же не согласишься стать моей девушкой, да? — тихо повторяет Валет, глядя при этом в пол.

      До меня наконец-то доходит вся важность текущего момента. Я даже открываю от удивления рот.

      — Ну скажи, скажи, — подначивает Валет, по-прежнему не поднимая глаз. Я вижу, как от смущения заполыхали алым его уши.

       Собираюсь с духом и честно отвечаю:

      — Нет. Не соглашусь.

      — Я почему-то так и думал.

      — Прости, но давай без обид. Быть чьей-то девушкой — это подразумевает под собой нечто большее, чем просто дружбу. А я не хочу терять такого друга, как ты. Возможно, моего единственного настоящего друга во всём Доме.

      Валет усмехается и тут же торопливо собирается уходить.

      — Ладно, забей. Будем считать, что я ничего не говорил.

      — Не обижайся на меня.

      — Да я и не обиделся. Честно говоря, я знал, что ты не согласишься, — Валет разворачивается и уходит, бойко орудуя своим костылём. Договаривает через плечо: — Я же Лорду и Стервятнику не чета.

      — Что-что? — переспрашиваю я, оглушённая тем, что услышала. Но Валет уже ретировался. Как растворился в воздухе.

      Оглядываюсь по сторонам. Вокруг опять нет никого, кому бы я была интересна. Даже девочек-птичек поблизости нет ни одной.

      «Мне нужно обратно к лилейнику. Поразмышлять с ним над услышанным», — определяю я для себя.

      «Не всё так плохо. А охотники за душами действительно существуют», — даёт о себе знать чужой голос у меня в сознании.

      — Проснулся, сосед! — усмехаюсь я, почти обрадовавшись посторонним мыслям у себя в голове. Диалога, как всегда, не происходит.

      Я возвращаюсь в Гнездовище.

      Жизнь, как по мановению волшебной палочки, вновь стала прекрасной и удивительной. Валет предложил мне стать его девушкой! Это значит, что я всё-таки человек обаятельный и привлекательный. Людям нравится моё общество, и у меня есть все шансы полностью адаптироваться во вселенной под названием «Дом». Действительно стать «своей».

      К сожалению, длится моя радость совсем недолго. Стоило только пройти несколько метров по коридору, как меня резко сгребают в объятия и оттаскивают в сторону от заданного маршрута. Так со мной «здоровается» только один человек.

      И я не ошибаюсь.

      — Рыжий, блин! Отпусти, куда ты опять меня тащишь? Неужели нельзя просто сказать «привет»?!

      — Нельзя, mon cherry, нельзя! Ты меня сразу на х*р пошлёшь, а мне кровь-из-носу нужно, чтоб ты меня выслушала!

      — Опять?

      — Опять. И опять, и опять.

      Дотащив меня до какой-то более-менее безлюдной аудитории, Рыжий наконец отпускает меня. Его деловитость и решительный настрой уже заранее пугают.

       Стараясь быть дружелюбной, зная, что мне не отвертеться, спрашиваю:

      — Что на этот раз стряслось?

      — Да всё то же самое, — шмыгает носом Рыжий и поправляет фиолетовую бабочку под подбородком. — Значит, Валет только что подтвердил их планы: чумная братия сегодня будет пить-гулять… Счёл своим долгом предупредить. Зоинька, твой «час икс», считай, настал, — Рыжий улыбается слащаво и жутко одновременно. - Возьми себя в руки, как следует соберись и не подведи.

      Сказать, что мне тут же захотелось прибить Рыжего на месте — значит ничего не сказать.

      — Я, кажется, уже говорила тебе: оставь меня в покое. Я боюсь твоих налётов. Меня пугают твои поручения и напутствия. Я тебе НЕ ПОДРУГА! Мы с тобой НЕ КОЛЛЕГИ! Что ты цепляешься ко мне, будто я… всемогущая какая-то? Дай мне пожить своей жизнью!

      — Дам, детка, дам, — продолжает улыбаться Рыжий. — Но сначала ты исполнишь свой долг перед Домом. А я, как сама-знаешь-кто, предупрежу о начале операции и пожелаю удачи. Собственно, поэтому я здесь!

      — Как солдату перед боем, да? — ядовито уточняю я.

      Рыжего яд в моём голосе не впечатляет. Улыбается ещё шире и страшней.

      — Ну, если у вас до боёв дойдёт, то, надеюсь, только до постельных! — хохочет он, и я с трудом сдерживаюсь, чтоб не залепить ему пощёчину. — Короче, Зо. От тебя зависит, расчехлю я сегодня свою косу или нет, — внезапно обрывает свой смех Рыжий. — И ты понимаешь, о чём я говорю. Прекрасно понимаешь. А я всё-таки не такой подонок, как ты обо мне думаешь.

      — «Я всего лишь завербовал тебя к себе в подмастерья и таращусь на твою грудь, ага», — отвечаю я. Хотя от слов Рыжего у меня от страха застучали зубы. Я отлично поняла, о чём меня предупредил Вожак Второй.

      — Ты не «подмастерье». Ты сама по себе.

      — Это радует.

      — И твоя филейная часть действительно прекрасна. Хм. Да и сама ты ничего!

      — «Ничего»?! — я отпрыгиваю в сторону как ошпаренная кошка. — Мог бы и соврать, что я красивая!

      — Зойка! Зоя! — кричит Рыжий мне вслед, а после удивлённо чешет рыжий чуб. — Что я такого сказал-то?

      Меня колотит. Не столько от предупреждения, что «наступает урочный час», сколько от того, что
я «и сама ничего». Так мог бы сказать кто-нибудь из моих бывших состайников, а также Лэри или, там, Горбач из Четвёртой. Но никак не Главный Крысюк, прославившийся знатоком и любителем женщин!

       До этого момента я была уверена, что Рыжий — тот человек, который запросто наговорит тебе самых изысканных комплиментов, припишет тебе уйму несуществующих достоинств, лишь бы сделать приятное, самому казаться героем в глазах дамы. Почти как по басне «Кукушка и Петух». А тут… даже слов не хватает, чтоб описать моё разочарование!

      Стараюсь продышаться, усвоить полученное «ничего». Мысли постепенно перетекают к озвученным ранее предупреждениям, и мне снова становится не по себе.

       Я не солдат и не подмастерье на службе у смерти. Но… Но кажется я начала понимать, что имел в виду Валет, когда говорил про «охотников за душами». Рыжий — один из них.

      Я попалась в капкан.

      «Это не капкан. Это крик о помощи», — пресекает мои страхи чужая мысль. Но я всё равно остаюсь при своих сомнениях.

      Погружённая в свои размышления, я возвращаюсь в Гнездовище и едва не сталкиваюсь нос к носу со следующим домовцем.

      Горчичного цвета шаровары. Футболка цвета хаки с кислотной фразочкой «Kill me please, my pretty girl». Мелированная шевелюра. Наглые блестящие глаза. Челюсти хрустко разгрызающие ярко оранжевую морковку исполинского размера.

      — Без паники, крошка, твой мачо-мэн уже здесь! — пафосно говорит мне хрумкающая «морковка». И в следующий миг я узнаю его.

      Белобрюх!

      — Привет, — машинально здороваюсь я и хочу пройти мимо крысёнка, но он останавливает меня фразой:

      — А ты клёвая тёлочка, я с тобой замутил бы!

      Нога, занесённая для шага, так и повисла воздухе. Медленно опускаю её. Медленно разворачиваюсь. Под беспрерывное хрумканье морковкой со свистом переспрашиваю:

      — Чего-чего?

Белобрюх шмыгает носом, вытирает рот кулаком, опять принимается за морковку и продолжает как ни в чём не бывало:

      — А чё? У тебя есть за что подержаться, всё не «батарею» из девичьего крыла обнимать. Ух, достали меня эти тощие селёдки! А с тобой-то да в нашем трахальном мешке-то?.. Мммммм! Сказка!

      Шерсть на загривке встала дыбом. Рот скривился в угрожающий оскал. Глаза налились кровью.

      Я сейчас стану убийцей. Очень, очень жестокой убийцей. Птички в Гнезде хотят кушать. Им нужна свежая падаль…

      Крысёныш даже не пятится!

      — Тише, тише, — снисходительно продолжает Белобрюх. — Ты очень плохо думаешь обо мне. Я, между прочим, умею с достоинством проигрывать. Тем более, раз уж не сразил тебя своим шармом, — Белобрюх устало усмехается. — Знаешь, крошка, твоя разборчивость в итоге оставит тебя старой девой. Учти.

      — Я тебя сейчас облаю с такой разборчивостью, что мало не покажется! — взрываюсь я, когда чаша моего терпения наконец переполнилась. У крысёнка даже зашевелились волосы на макушке от силы моего голоса. Я сжимаю кулаки и трясусь от ярости. Из моих глаз сыпятся искры, как у киборга при коротком замыкании.

      — Темпераментная! — безмятежно улыбается Белобрюх. — Морковку хочешь? — суёт мне в нос обгрызенный пенёк. — Ну, не хочешь как хочешь. Ладно, иди, женщина. Не мешайся мужчине за работой.

      Белобрюх прячет огрызок морковки в глубокий карман своих шаровар, достаёт из другого кармана баллончик с краской и начинает писать на стене новое объявление.

      Я, разъярённая и злая, на некоторое время даже теряю дар речи: эта потрясающая наглость зарвавшегося крысёнка просто не может не восхищать!

      — Я тебе не «тёлочка»! — выдыхаю я.

      — Ты просто sexy! — оборачивается Белобрюх, таинственно шевельнув бровью. Я аж подпрыгиваю на месте от такого «комплимента».

       Раскрасневшись под лукавым взглядом самоуверенного малолетки, пулей несусь обратно в Гнездо.

      Я — потенциальная старая дева!

      Я — «клёвая тёлочка», и он со мной «замутил бы»!

      Да за кого этот опёнок принимает меня?!

      Ненавижу крыс! Всех! Всех ненавижу!

      Кстати, о Крысе… Пора бы ей уже вернуться со всеми моими заказами.