Шарф отложен на "потом",
запятые стайкой вьются.
Тихо-тихо входит в дом
счастье... Даже кот у блюдца
замер, слушает шаги..
А в душе проснулось лето.
Я коснусь твоей руки
и шепну тебе об этом…
Лара Мишанова
Жизнь у Антона Шемякина отчего-то никак не желала выстраиваться в логически стройную цепочку. Последний год она походила на изуродованную странным образом картинку, нисколько не похожую на тот сценарий, который Антон Сергеевич тщательно выстраивал и редактировал с юных лет.
Ему казалось, что твёрдо знает, чего именно хочет, каких целей, и в каком порядке собирается достичь. Для этого было достаточно сильное желание жить интересно, уверенно, дерзко, к тому же вдохновляли и окрыляли головокружительные перспективы, неизменно удачное стечение обстоятельств, отменное здоровье, и прекрасная муза, романтические отношения с которой были катализатором всего остального.
Так и было, пока рука судьбы не дрогнула нечаянно, обронив, и беспорядочно смешав уже уложенные в красивую рамку детали почти готового полотна, изображавшего счастливую жизнь с дивным продолжением, и заготовленные заранее пазлы, каждому из которых было определено своё уютное гнёздышко.
Увы, роковые события, к которым Антон не был готов, увели вектор судьбы далеко в сторону, словно магнитная аномалия, подчиняющая себе стрелку компаса.
Прежние удачи и будущие достижения были безжалостно брошены в миксер обстоятельств, который перемешал и взбил их в густую массу. Капли негатива окрасили жизнь в безрадостный грязно-серый цвет, породив усталость, уныние, апатию, и скуку.
С тех пор как лучший друг увёл прямо из-под венца невесту, девушку, с которой Антон успешно выстраивал отношения больше двух лет, испорченную картинку в первозданном виде восстановить не удавалось.
Впрочем, вновь почувствовать вкус жизни не было, ни желания, ни сил.
Кануло в Лету то злополучное лето, не оставив иных воспоминаний, кроме немного смущённого лица, опущенных глаз, и тонких пальцев невесты с красивым маникюром, нервно теребящих кружева подвенечного платья, затем монотонной чередой одинаковых дней без событий пролетели дождливая осень и бесснежно-слякотная зима.
Даже весеннее цветение, солнечный свет и вернувшееся тепло, не радовали.
Марина до последней минуты скрывала своё решение, хотя приняла его задолго до торжественного дня. Антон так и не понял, для чего ей понадобилось столь экстравагантно расстаться, превратив сцену банального объяснения в зрелищное шоу.
Можно было спокойно, не ломая комедию, не превращая расставание в фарс, выяснить отношения. Суть осталась бы та же, но один на один пережить предательство было бы легче.
Любовь – территория свободы: похожа на порхание прекрасной бабочки. Стоит только к ней прикоснуться, как с невесомых крыльев облетает перламутровая пыльца, лишая возможности продолжить полёт.
Гости с раскрытыми от удивления ртами старались не смотреть на жениха и невесту, чувствуя неловкость, неуверенно топтались, переглядывались, однако с интересом ожидали развязку, и шептались, закрывая ладонями рты, чтобы невозможно было прочесть их мнение по губам.
Антону тогда казалось, что это был спланированный заговор, что над ним насмехаются.
Ампутированные любимой крылья Антон так и не отрастил вновь: считал себя неудачником, решил, что всё интересное в жизни уже произошло, и дальнейшие усилия бессмысленны.
Однообразно-унылые утомительные будни изнуряли пустотой. Нелепость беспомощного существования, лишённого радости движения, наводила на тревожные мысли, от которых пришлось отгородиться одиночеством.
Друзья и добрые знакомые один за другим покинули его скучное общество, застыла на месте некогда успешная карьера. Антон перестал осязать и чувствовать.
На улице и на работе он видел безрадостные лица угрюмых, озабоченных невзгодами и неразрешимыми проблемами людей, которым ни до кого не было дела.
Женщины и мужчины скандалили, спорили, агрессивно сливали друг на друга негативные эмоции, попадали в неприятные и драматические ситуации, подстраивали друг другу каверзы.
Отцы и матери ругали, наказывали детей, которые страдали и плакали. Взрослые дети изнуряли родителей непокорностью, упрямством, и ленью.
Люди вокруг мучились депрессиями, аллергиями, бессонницей, похмельем, болезнями. Эти состояния, казалось, и составляли суть их жизни. Никто никого не хотел понимать.
С работы домой, из дома на работу. Там и там Антона ждала размытая реальность в виде густого тумана, в котором восприятие действительности ограничено зыбкими неясными контурами предметов без объёма и цвета, где нечем было дышать.
Его раздражало всё, и все.
Прошлая жизнь изредка всплывала в памяти фрагментами, как нечто недосягаемое, словно счастливые годы жизни были галлюцинацией, фантомом. Обрывочные сюжеты вызывали приступы агрессии. Он уничтожил фотографии и письма, выбросил вещи, напоминающие о Марине, спрятал в чулан зеркала.
Антон пробовал горстями глотать таблетки от депрессии, повесил на окна тяжёлые тёмно-коричневые шторы, чтобы отгородиться от внешнего мира, почти не включал свет, глушил тоску алкоголем.
Если бы для выживания не было нужды работать, зарабатывать, он отказался бы от профессии.
Почувствовать вновь вкус жизни не получалось. Да он и не стремился что-то менять.
Лишь недавно внутри что-то неясно шевельнулось, вернуло робкое желание оглянуться по сторонам, вспомнить, что он живой.
Это случилось, когда в отдел, которым Антон заведовал, пришла новая сотрудница, Жанна Игоревна Постникова.
Женщина бесила его нарочитой жизнерадостностью, избытком энергии, чрезмерной самостоятельностью, упрямой настойчивостью, и несокрушимой профессиональной уверенностью.
Антон относил эти качества к желанию выделиться, что сильно раздражало.
Жанна ярко одевалась, назойливо лезла на глаза, задавала слишком много вопросов, причём постоянно улыбалась, и бесцеремонно стреляла глазками.
Она явно его клеила.
Антону Жанна Игоревна казалось излишне самоуверенной выскочкой и беспринципной карьеристкой, которая метит на его место.
Смятение, и страх, что женщина может разрушить остатки стабильности в его безрадостной жизни, вынудили решиться на затяжной конфликт.
Мужчина скрупулёзно выискивал недостатки в её работе, приписывал сотруднице саботаж, нарушение субординации и дисциплины, цеплялся по любому поводу, и просто так, чтобы унизить, указать место в служебной иерархии.
Жанна Игоревна безропотно терпела придирки, покорно исправляла огрехи, соглашалась с любыми претензиями, улыбалась, и никогда не отводила взгляд.
У неё был низкий грудной голос, тёмный цвет глаз, густые брови, объёмные шелковистые волосы, приятное смуглое лицо и стройная девичья фигура, скрывающая истинный возраст.
Жанна Игоревна выглядела подростком.
Если бы Антон не знал из личного дела, что женщине тридцать пять лет, ни за что бы в это не поверил.
Её слегка портил неумеренный макияж, обилие побрякушек, и резкий запах духов, иначе она вполне могла бы ему понравиться.
Антон обратил на неё внимание как на женщину, заслуживающую внимания, случайно, вопреки желанию и воле.
У генерального директора был юбилей. По долгу службы пришлось принять в торжестве участие.
Он сел в дальний конец стола, потихоньку напивался, стараясь не обращать ни на кого внимания, чтобы немного позднее под шумок незаметно исчезнуть.
Суетливо-хмельная обстановка напрягала, хотя ему никто не мешал скучать. Тамада частил с тостами, развлекал гостей играми с эротическим подтекстом, зажигательными танцевальными ритмами, а Антон мечтал о тишине и покое.
Когда объявили белый танец, Жанна Игоревна стала настойчиво его приглашать. Отказаться не вышло, хотя Антон пытался применить обычную агрессивную тактику: некрасиво пошутил и бесцеремонно высказался, что думает о ней, о неуместной попытке флирта, о соблюдении статусных приличий.
Едкий сарказм не возымел действия. Жанна Игоревна улыбнулась и ответила с той же долей ехидства.
– Опасаетесь за целомудренность? Клянусь, приставать, драться, и насиловать, не буду, разве что удастся соблазнить, но шансов как я понимаю, весьма мало. Вы боитесь лично меня, или избегаете общаться со всеми женщинами?
– С подчинёнными, тем более подвыпившими, не танцую, и не развлекаюсь. Пригласите кого-нибудь другого, кому ваши манеры… и экстерьер, покажутся соблазнительными. От вас, Жанна Игоревна, одни проблемы, и неприятности. Ещё в постель меня пригласите.
– Вы меня недооцениваете, босс. Предпочитаю не совершать необдуманных действий. Постель, это не повод для знакомства, подобную тактику выбирают те, кому нечего больше предложить. И танец, могу вас уверить, не просто развлечение, скорее серьёзный интимный диалог. Рабочий день, между прочим, закончился. Имидж руководителя нисколько не пострадает, если покажете коллективу, что тоже живой.
– Мне, знаете ли, не до танцев. А беседовать будем на работе.
– И всё-таки я настаиваю. Джентльмен не имеет права отказывать даме, когда она приглашает на белый танец.
– Хорошо… если отдавлю ногу, не обессудьте.
Жанна Игоревна уверенно поставила в удобную для себя позицию руки Антона, и легко закружила его по залу.
Когда-то он любил романтический язык танца, какое-то время даже занимался в студии. С Мариной они часто посещали танцевальные вечеринки. Это было в прошлом, которое невозможно вернуть.
Оказалось, ноги ничего не забыли. Антон удивительно быстро освоился с ритмом и ролью ведомого, даже забылся на время, ощутив возбуждающую теплоту податливого женского тела, и приятную упругость кожи.
Чувственное прикосновение к гибкому стану, невольно возбуждающая воображение экскурсия грудной клетки партнёрши, близость разгорячённого танцем стройного тела, её зачарованный, в какой-то мере гипнотический взгляд, пикантно-бесстыдный запах, влажная припухлость соблазнительно изогнутых губ, оживление и радость на лице, освежили в памяти некогда давно возбуждающее ощущение восторга.
Антон утонул в глубине серых глаз, опьянел от забытого ощущения эйфории.
Вокруг мелькали разноцветные пятна, голова приятно шла кругом.
Внезапно Жанна ойкнула, покраснела, замедлила движение, и остановилась.
В мимике и жестах мелькнула застенчивая неуверенность.
– Извините, Антон Сергеевич, вы можете мне помочь? У меня неприятность.
– Похоже, вы заранее продумали тактику обольщения, – неожиданно грубо оборвал он Жанну, – постарайтесь справиться без меня. Не хватало ещё вляпаться с вами в пикантную историю. Увольте!
– Покрой платья не позволяет мне обойтись без посторонней помощи.
– Причём здесь ваше платье? Ищете повод для скандала? Пожалуй, пора отправляться домой. Слишком шумно, и вообще... мне ещё рано в ложиться психушку. Чувствовал, что будет подвох, но не мог предположить, что вы извращенка.
– Предпочитаете бросить меня в щекотливой ситуации? Можно подумать я предлагаю публичный секс. Что с вами не так, босс?
– Я уже достаточно пострадал от женского коварства. С меня хватит. Попросите помощь у Светланы Витальевны, или у Антонины Юрьевны. Они не откажут.
– Но что они могут подумать, – Жанна наклонилась к его уху и зашептала, – у меня расстегнулся бюстгальтер. Женщины могут предположить, что вы намеренно это сделали.
– Что вы себе позволяете! Тараканы в вашей голове настолько изобретательны?
Жанна Игоревна приложила палец к его губам, – не привлекайте внимание. За раздевалкой в фойе есть тихий уголок.
– Надеетесь, что буду копаться в вашем исподнем? Бред какой-то.
– Тогда проводите меня домой, не могу же я танцевать с болтающимся лифчиком. Это смешно… да и неприлично. Неужели так сложно защёлкнуть застёжку?
– Как вы себе представляете подобную процедуру? Вообразите, что у меня лопнули трусы, а я прошу отойти в сторонку… и заштопать. Как вам такая перспектива?
– С трусами проще: снял, и выбросил. Расстегнёте молнию на спине, и… вы что, боитесь до меня дотронуться? Предложи я это кому другому, подозреваю, не услышала бы вопросов. Ну же, смелей. И продолжим танцевать.
– Закройтесь в кабинке дамской комнаты… и не морочьте голову. Между прочим, моя мама… снимала бюстгальтер через рукава.
– И куда я его дену? Ни карманов, ни сумочки у меня нет. Вещь дорогая, импортная. Ладно, уговорили, снимайте пиджак, прикройте.
Процедура извлечения пикантной детали женского туалета прошла безболезненно и быстро. Жанна повернулась, чмокнула Антона в щёку, и вложила кружевную конструкцию в его руку.
Мужчина опешил, отпрянул, словно получил ощутимый ожог.
– С меня довольно! Вы несносны. Я не фетишист. Втянули в авантюру, теперь издеваетесь.
– О-ё-ёй! Какая цаца, скажите на милость. Скажу по секрету… он не отравленный. Положите в карман, и расслабьтесь. Отдадите позже. Ничего страшного не происходит. У вас что, милейший, никогда не было женщины?
– Какое это имеет значение? Женщины – вселенское зло.
– Господи, вас обидели? У меня тоже есть повод злиться на мужчин, не нужно только обобщать.
– Можно подумать, вы не слышали историю моего позора… о том, что невеста ушла к другому, прямо на свадьбе. Устроила гнусный спектакль, публичную порку, практически кастрацию. Представляете, каково мне было!
– Сплетнями не интересуюсь, жалеть, и вытирать сопли, не собираюсь. Меня тоже… ославили. Жених сбежал, когда я была на последнем месяце беременности. Это не повод перестать жить и верить людям. Если не прекратите ныть, босс, завтра поменяю бюстик на слюнявчик. Соберитесь, Антон Игоревич. Не хочется верить, что ваш случай безнадёжный.
– Пытаетесь унизить? Мне плевать. Не собираюсь мериться размерами предательства. Мы разные.
– Это не мешает нам продолжить танец. Только не надо так откровенно глазеть на мою грудь. Изделие натуральное, не силикон.
Танцевали увлечённо, постепенно сокращая расстояние.
Когда упругая грудь Жанны Игоревны нечаянно коснулась Антона, ноздри уловили запах её разгорячённого тела, а руки почувствовали податливый трепет мышц корпуса, его насквозь пронзила волна блаженства, чего мужчина никак от себя не ожидал.
Зачарованный, опьяневший от возбуждения и близости, Антон поцеловал женщину в шею.
Жанна ощутимо напряглась.
– Оттаяли, босс? Отрадно. На этом извольте откланяться. Обещала ведь, что не буду совращать.
– Простите, Жанночка, сам не знаю, как такое случилось. Нервы.
– Ещё скажите, что не хотели, что сожалеете. Я пойму, я сильная. Обиженный мужчина, это загадка. Ранимое сердце, тяжёлое детство, деревянные игрушки, и всё такое. Не верю я в случайности и совпадения, Антон Сергеевич, не обманывайте себя и меня. Поцелуй, это прикосновение к душе. Мне бы не хотелось…
– Я не готов сейчас для серьёзного разговора… для интимных отношений. Вы правы, я хотел вас поцеловать. И сейчас очень хочу. Но не буду. Боюсь разочароваться, ошибиться. Кто обжёгся на молоке, будет дуть и на холодную воду.
– Давайте уже тогда провожаться.
Антон расстроился, когда подошли к подъезду Жанны Игоревны. Он давно не чувствовал потребности разговаривать, общаться.
– Видите, на третьем этаже окна светятся? Дочь не ляжет спать, пока не вернусь.
– А меня никто не ждёт.
– Так ведь и вы никого не ждёте. Прощайте. Спасибо за прекрасный вечер.
– Это вам, вам спасибо.
Антон отошёл от подъезда под тень дерева, прислонился к стволу, и смотрел на её окна.
Кровь с шумом, отдающимся в висках, носилась по артериям и венам. Таким же маршрутом следовали пузырящиеся, не дающие возможности сосредоточиться, мысли, всплывающие в сознании гроздьями.
Они распускались и исчезали, оставляя после себя стекающее мутными каплями чувство тревоги, возбуждаемое необоснованными мучительными сомнениями, стоит ли, сбивали дыхание, провоцировали на решительные поступки, удивляли, восхищали, и конечно смущали.
Антон вполне мог остановить суетливую сумятицу из ненужных мыслей, стоило лишь признаться самому себе, хочет ли он это делать.
Что будет, если Жанна, это очередная иллюзия, фантом, если она и он, оба выдают желаемое за действительное, если проскочившая между ними искорка подобна Огням святого Эльма, которые давали мистическую надежду на спасение морякам во время грозы.
Ложные мечты, ожидание чуда, всё это может испариться в одно мгновение, исчезнуть, и тогда…
Какие силы будоражат сознание, призывая действовать: самовнушение, болезненные фантазии воспалённого ожиданием чуда мозга, тайное послание из глубин психики, осторожная подсказка параллельного мира, первобытный инстинкт, рефлекс на химический раздражитель?
Свет в окне погас, чего нельзя было сказать про эмоции.
Память настойчиво возвращала волшебные ощущения, которыми наслаждались органы чувств, в процессе контактного танца.
Антон вновь и вновь переживал многократно усиленные волнением тактильные ощущения, головокружение, эйфорию, волшебный вкус поцелуя, опьянение запахами, наслаждение от звучания голоса.
В этот момент мужчина вспомнил о предмете, который лежал в кармане, долго сопротивлялся желанию дотронуться до него, внимательно разглядеть. Любопытство распирало, овладевало сознанием. Сопротивляться дольше не было сил.
– Раз, два, три, – считал он ступеньки, перескакивая через несколько сразу.
Бюстгальтер в кармане будоражил воображение. Он хранил интимные запахи, помнил тепло прикосновения к нежной коже женщины, которая вернула ему вкус жизни.
Антону было неимоверно стыдно, и в то же время удивительно приятно, сознавать, что частичка Жанны находится рядом.
Он уснул с бюстгальтером, зажатым в кулак, всю ночь бредил свиданием, сочинял сценарий разговора, представлял детали встречи.
Проснулся Антон, едва забрезжил рассвет.
Мысли за ночь видоизменились, но так и не приобрели чётких контуров. Он хотел, чтобы Жанна стала роднее, ближе, и тут же сомневался, нужно ли себя обнадёживать. Бежал одновременно туда и обратно, склоняясь к тому, что нельзя торопиться, что прежде нужно думать, думать, и думать.
Антон отпарил костюм и пару рубашек, снимал и вновь надевал. Руки дрожали, мышцы живота сделались каменными. Он уговаривал себя поторопиться, следом ругал, приводил тысячи аргументов за и против.
В семь часов утра мужчина сидел на ступеньках второго этажа в её подъезде, вздрагивал от каждого шороха, репетировал слова, мимику и движения, десятки раз прислонял ухо к заветной двери в попытке услышать за ней движение.
Антон трепетал от восторга и страха, обливался попеременно холодным и горячим потом, задерживал дыхание, чтобы хоть немного успокоиться.
Напряжённый позвоночник гудел от неопределённости ожидания, ослабевшие ноги вибрировали, зубы выдавали барабанную дробь.
Ждать не было сил.
Около восьми Антон решительно позвонил в дверь.
И тут же убежал, как нашкодивший мальчишка.
Он слышал, как Жанна открыла дверь, но не мог сдвинуться с места.
Чтобы окончательно решиться, понадобилось больше десяти минут.
Жанна Игоревна открыла сразу, как только Антон нажал на кнопку звонка, словно ждала, была уверена, что это именно он.
– Доброе утро, Жанна Игоревна! Вот, – протянул он комочек ажурной ткани, – вы забыли. Я уже приходил, вы крепко спали.
– А, это… Я уж подумала, что напугала вас. Впервые встречаю настолько эмоционального мужчину. Нельзя так бурно реагировать на безобидные ситуации. Доведёте себя до инсульта, что тогда? Боже, да у вас мешки под глазами. Совсем не спали? Проходите на кухню, я сейчас, только умоюсь. Чай будете?
Жанна Игоревна выглядела обворожительно, хотя не вполне проснулась, об этом свидетельствовала лёгкая припухлость под глазами. Без макияжа она казалась старшеклассницей, о чём, заикаясь, сообщил гость.
Уютная, домашняя, Жанна стояла предельно близко, едва не касалась его грудью.
Проводив на кухню, женщина закрылась в ванной.
Чайник громко кипел, но Антон не решился хозяйничать.
Попытки сосредоточиться одна за другой терпели фиаско.
Увидев просто, по-домашнему одетую, в замечательном настроении, Жанну Игоревну, подошедшую к столу, гость не раздумывая, сам не ожидая от себя такой прыти, протянул руки, обхватил ягодицы, притянул её к себе, и зарылся лицом на животе.
Несколько минут неподвижной тишины и блаженства, встречный взгляд, руки в руках.
– Можно, – неуверенно спросил Антон.
– Да, уж! Я наверно должна воспринимать данную ситуацию как признание в любви? Ты всегда так себя ведёшь, или это результат сильного стресса?
– Да!
– Ещё интереснее. Разрешаешь самостоятельно выбрать любой ответ из неназванного списка, то есть, согласен на всё… а гарантии: не испугаешься, не исчезнешь? Антон, я понимаю твоё невменяемое состояние, но много о чём хочу спросить, прежде чем на что-то серьёзное решусь. Отмолчаться не получится.
– Я люблю тебя… наверно! Будь моей женой.
– Заявление принято. Давай тогда поговорим… порассуждаем… о любви. Как ты себе её представляешь? Для тебя любовь, это развлечения и секс, или нечто иное? Как насчёт ответственности, взаимодействия, романтических чувств?
– Серьёзно, очень серьёзно представляю суть семейных отношений. Жить после ремонта и свадьбы будем у меня, там места больше. Эту квартиру сдадим в аренду.
– У меня дочь подросток. Она может испугаться чужого мужчину.
– Я умею ладить с детьми.
– Допустим. Но ведь тебе захочется иметь своих детей. В моём возрасте… затягивать с этим как бы нельзя, а притираться особенно некогда. Вдруг у нас ничего не получится? Дети ведь ни в чём не виноваты.
– Согласен… на любые условия. Оглашай. У нас есть время освоиться, испытать чувства… и определиться с ответственностью.
– Пробный вариант с испытательным сроком?
– Нет, бессрочная любовь.
– Не могла подумать, что ты решишься на такой ответственный шаг, босс.
– Я тоже не мог. Как насчёт поцелуя?