Записки корреспондента Шубина Александра

Всю жизнь я проработал журналистом. И вот, перебирая в шкафу старые дела, заметки, которые почему то сохранились, я наткнулся на пачку "1975 год - колхоз «Красный партизан»".

Боже мой! Ведь это моя юность, начало моей работы, как корреспондента областной газеты. Едва открыв ее, я сразу вспомнил эту свою командировку. Так помнит своих первоклашек учитель, строитель мостов - свой первый мост, моряк - свой первый корабль. Не случайно эта пачка сохранилась. Она была очень дорога мне воспоминаниями о дорогих мне людях.
 
По заданию редактора я, тогда начинающий репортер, был направлен в Аратский район для освещения подготовки колхозов к посевной.  Задание мне показалось простым. Я бы мог сесть за телефон. Обзвонить несколько колхозов, собрать цифры, останется только обработать все, да текст подготовить. Но жизнь городская как-то надоела,  и я решил проветриться.

С поезда сошел на станции Арат. Зашел в райсельхозуправление. Заведующий рекомендовал мне поехать в самый дальний колхоз «Красный партизан». Расположен он на стыке Казахстана, Барабинских степей и отрогов Алтая. Селу Кодрак, где была центральная усадьба колхоза,  было уже 300 лет. Это меня так поразило, что я пошел в районную библиотеку, чтобы узнать подробности истории села. Зав. библиотекой выдала мне все сведения не только об истории села, но вообще об образовании России как государства.



"Кодрак"

Оказалось, что наши прапрадеды жили на берегах Дуная, Эльбы и Десны. Однажды, народы, населяющие эти благодатные края, двинулись двумя потоками на восток. Одни - к берегам Днепра и Припяти, другие - к берегам Волхова и Ильмени. Часть осела на возвышенности, где берут начало Ока и Москва-река. Народом, что осели на Днепре, управляли два скандинава – Дир и Аскольд, которые основали Киев. Они же руководили набегами варягов из Балтийского моря в Черное на богатую Византию. Отсюда и поговорка: из варяг в греки.

Северные  славяне тоже без варягов управляться не могли. Позвали из Дании вождя Рюрика. Он исправно нес службу, поставил Новгород, Изборск, поселения на Ладоге. После смерти Рюрика понесло северных славян на юг. Под предводительством Олега захватили они Киев и подчинили его себе. Олег ставил на юге крепости-города, дабы было удобнее делать набеги на Византию. За умение побеждать и вовремя уходить с богатой добычей его прозвали «Вещий», что означало волшебник, кудесник. Он до того был умелым правителем, что легенды о нем дошли до наших дней.

После смерти Олега правители Руси почему-то решили пойти на Балканы. Покоряли болгар, другие народы, пока последний вождь не сложил свою голову на Днепровских порогах от печенегов.

Пришел к власти младший сын Рюрика - Игорь. И хоть правил он 33 года, но ничем в истории не отмечен, кроме своей смерти. Жадный был непомерно. Собирал дань с древлян - показалось мало, вернулся за добавкой. Ему добавили. Привязали к вершинам двух берез да отпустили. Урок: знай меру!

А вот жена его, Ольга, оставила заметный след в истории Руси. Проехала лично по всем владениям, установила твердый договорной оброк. Вообще прославилась умом, хитростью, мудростью. Может быть, правителями лучше женщин выбирать? А то вон, у нас -  один воин, другой - пьяница..

Ольга первой стала заводить дружбу с другими странами. Установила посольский дом. Дважды ездила в Константинополь, где приняла христианство. Крестным ее стал император Константин, а Ольга - первой русской христианкой.

После смерти Ольги начались распри на Руси. Восстали три брата - Ярополк, Владимир и Святослав - друг на друга, началось братоубийство на Руси. Всех победил Владимир, внук Ольги. Много воевал Владимир, особенно с печенегами. История донесла нам повесть, как Никита Кожемяка одолел грозного печенега - просто поднял его в воздух и задушил. На месте той битвы построил Владимир город Переславль. Сюда для охраны границ съезжались герои, вроде Ильи Муромца.

Был Владимир трусоват, умом не блистал и долго соображал. Но было у него хорошее войско и отличные военачальники. Потом женился он на дочери императора Византии, Анне. Ну, и попутно окрестился, и окрестил в Днепре своих подданных,  хоть крещение было не везде добровольным. Правил не жестко, не был жадным. В народе его любили за доброту, и прозвали «Красным солнышком». Было у него 12 сыновей и дочерей без счета.

Святополк убил братьев своих, Бориса и Глеба. И его самого убил Ярослав. Так, впервые за всю историю Руси на трон взошел не воин, а строитель. И воздвиг Ярослав многие города на Волге. Особо почитал Ярослав Бога. Построил много прекрасных соборов и храмов, и получил прозвище «Мудрый». Ярослав укрепил родственные связи с Европой – женил сына на дочери Византийского императора, а сам женился на дочери шведского короля. И все три его дочери стали королевами:  Елизавета - Норвежской, Анастасия - Венгерской, Анна - Французской.

Но погребла древняя Русь вместе с Ярославом свое могущество, свое величие. Вновь начались распри, междоусобица. Спокойствие установилось только при внуке Ярослава - Владимире Мономахе. Жена у него была дочь англо-саксонского короля. Как некогда его дед, также мудро правил и он. Но после него опять начались раздоры, распри между князьями.

Еще чем примечательно это время – славяне снова двинулись в необжитые места. И каждый князь ставил свой город-крепость. Один из них, Юрий, построил Москву. Но жадность одолевала его - все тянулся к богатому Киеву. Собрал он войско и пошел на Киев. За жадность к чужим богатствам дали ему имя - "Долгорукий". Завоевал Юрий Киев, устроил большой пир. Там его и отравили. Хроника так его описывает: «Был высок, толст, с кривым носом. Великий любитель жён и пития». Вот и весь правитель.

Между собой воевали три города на Руси - Новгород, Владимир и Москва - до тех пор, пока не пришли татары и не пожгли всё, устроив великую резню. И хоть почитают князя Новгородского Александра, но был он слугой у татар. Носил на шее золотую пластину - знак его правления на Руси. И пока был послушен - был жив. А когда начал ослушаться, его вызвали в ставку да там и отравили. Долго потом бегали в Орду Тверские, Московские и другие князья - каждый хотел править Русью.
 
Предал их московский князь Иван. Князей вызвали в Орду да там и четвертовали. Так, на лжи, предательстве, крови соплеменников возвышал Иван Москву. Любил Иван большие подарки и брал мзду - взятку по нынешним временам. За это дали ему прозвище «Калита», что означает поясной кошель. Вот отсюда зародилась неудержимая жадность, страсть к золоту и богатству московских правителей. Богатство они любили гораздо больше, чем дружбу, совесть и честность.

Пробовали русичи побить татар, особенно на Куликовом поле, да неудачно. Вновь пришли татары в Москву и пожгли ее. Потом пришел еще более могучий, Тамерлан, и побил татар. Русь лежала у ног его. Но произошло чудо - не пошел на Русь Тамерлан. По преданию, явилась к нему Богородица и сказала: «Этот народ под моим покровительством. Уходи». И ушел Тамерлан. Русь была спасена.

И строились на Руси многие храмы и расписывались иконописцами. Но как собаки за кость грызлись князья за власть, пока на московском троне не начал править 10-летний княжич Иван. Правил он 55 лет, и стал самым великим собирателем земель русских. Присоединил к Москве Тверь и Новгород без кровавых сражений. И установил Иван свод законов для управления Русью. Да и жена его – племянница Византийского императора Софья, была верной, надежной помощницей во всех его делах. Это она создала при Иване двор,  как у монархов Европы, вообще много хорошего сделала она для Руси. Но вот любовь простого народа не завоевала, хотя она построила белокаменный Успенский собор и целый ряд значимых зданий. Благодаря Софье в Москве началось каменное строительство. Причем, здания создавались мощные, величественные. Строились на века.

Славной победой Ивана было освобождение Руси от татар. Войска хана Ахмата и Ивана сошлись на реке Угре. Простояв  изрядно друг против друга, разошлись. И татары ушли в степь.

На этом татарское иго закончилось, и Русь вздохнула спокойно. Началось освоение восточных земель. Отправлялись отряды ушкарей-разведчиков завоевывать, покорять новые земли. Русь стремительно развивалась благодаря мудрой политике Ивана и его сына Василия.

И вот, родился внук Ивана, которого тоже назвали  Иваном в честь деда. Но только именем он походил на деда. Если Иван был великим правителем, то внук его, Иван Васильевич, был величайшим тираном земли русской, объявивший  себя царем. Жестокое было правление Ивана Васильевича. Много людей загубил он лично, еще больше - его слуги-опричники.

Но странное дело! Именно во время правления Ивана Грозного, как прозвал его народ, идет самое мощное освоение Урала, Сибири, Алтая. Купцы Строгоновы послали на покорение Сибири отряды Ермака. Другие купцы, деловые люди также собирали отряды и шли на восток. В центральной России начался голод. Вслед за воинами за Урал хлынул простой люд. Спасаясь  от нашествия поляков, шведов, литовцев, народ забивался в самую глушь, где их не могли достать ни опричники Ивана Грозного, ни шайки разбойников.

В стране началась смута, и продолжалась до 1613 года, когда царем избрали Михаила Романова. Впервые в России выбирали царя. Возрождение России началось, когда на трон взошел младший из Романовых - Петр. Петр Великий, как назвал его народ. В это время и было образовано, согласно летописям, село Кодрак. Вдали от проторенных дорог построили мельницу, плотину, распахали земли. Здесь жили разные ремесленники.
 
Время было спокойное. При Елизавете, дочери Петра, 20 лет не было ни одной казни. Это была пора правления женщин - время дворцовых переворотов, интриг и предательств. Но, тем не менее, Москва и Петербург процветали. Укреплялись и другие города. Проводились в стране реформы, особенно важна была отмена крепостного права. Большие массы людей шли на восток осваивать неизвестные земли на свой страх и риск. И что удивительно - вдали от властей сёла процветали!
 
Хорошел и рос Кодрак, и единственной бедой были пожары. Пока научились добывать глину, делать и обжигать кирпичи - сгорел не один дом.

Особенно сильное развитие получил Кодрак при строительстве Транссибирской железной дороги. По ней пушнину, мясо, зерно, мед и прочий товар стало возможно сбывать в другие города. Такова предыстория возникновения сибирского села Кодрак, где впоследствии и образовался колхоз  «Красный Партизан».


С этим багажом знаний я пошел на автобусную остановку, где познакомился с тремя женщинами, которые возвращались из райцентра в Кодрак. Узнав, что я корреспондент областной газеты, и буду писать о колхозе «Красный Партизан», они наперебой стали  рассказывать о больнице, о школе, библиотеке, о магазине, о замечательных людях, которые там работают. На мое замечание, что я иду освещать предпосевную подготовку, одна женщина заметила: «Мил человек! Надо писать не о тракторе, который землю пашет, а об трактористе, о его семье, его нуждах. А сев что? Конечно, посеем, не в первый раз! Тут уж никто Елизавету Павловну не подведет!» На мой вопрос: «А кто она такая?» - услышал: «Большой души  человек! Для доброй четверти  ребятишек деревни она - крестная мать. Но это надо заслужить! Ты хочешь спросить, кем она работает? Главным агрономом!» И в словах, и в тоне женщины чувствовалось глубокое уважение и любовь к этой незнакомой мне пока Елизавете Павловне.

Автобус остановился прямо на шоссе, у какой-то будки. Женщины вышли, вышел и я. Один дедок отошел от будки, о чем-то переговорил с водителем автобуса. Потом автобус уехал. Мелодичный голос церковного колокола расплывался в предутреннем тумане. Женщины перекрестились на звук невидимого колокола и заспешили по грейдированной дороге в село.

Село углядывалось метрах в трехстах от тракта. Я остановился у необычного сооружения, перекрывавшего дорогу. То ли навес, то ли склад без торцов. Да и стен у сооружения не было. Только крыша. Она покоилась на шести могучих столбах. На передней балке была прибита полоса из медной жести с отчеканенной надписью "С. Кодрак". А еще, рядом – "карантин". В детстве я сам увлекался чеканкой и сразу увидел руку хорошего мастера. Вывеска была лаконична, строга, но необычайно изящно оформлена по краям, а особенно по углам. Пройдя по мокрым,  утоптанным опилкам между столбов я вслед за женщинами заспешил в село.
 
Первое, что я увидел, подходя к селу - золоченые купола храма с блистающими в лучах восходящего солнца крестами. Редакция газеты в городе также была недалеко от храма. Был слышан звон колоколов. Звон какой-то особенный, и купола с крестами сияли по-своему. По улицам села шли люди. Одни спешили в храм, другие к зданию недалеко от него. По флагу на крыше да вывеске «Правление колхоза «Красный Партизан» я понял,  что прибыл к месту назначения.

Мужики стояли на улице, курили. Кто-то сидел прямо на ступеньках крыльца. Я вошел. Комната была полна народу, причем он весь был в движении. Прямо передо мной стоял огромный двух-тумбовый, старинной работы стол. За ним сидели трое мужчин. Двое, что сидели по краям, раздавали какие–то карточки-таблички. Получив ее, посетитель что-то говорил и отходил. Подходил следующий. Это напомнило мне сдачу экзаменов, когда студент выбирает билет.
 
Уже немолодой, с седым ежиком на крупной голове мужчина, сидящий посредине, ничего не выдавал, но к нему тоже стояла очередь. Я понял, что он и есть председатель колхоза Краев. Едва взглянув на мое удостоверение, он подозвал какого–то подростка: «Васек! Отведи человека к Сильверу».  И развел руками словно извиняясь - мол, некогда!
 
Васек провел меня мимо двухэтажного детского сада, огороженного красивой кованой решеткой. Подошли к старинному, но еще добротному дому. Почему к "Сильверу", я понял сразу, как только мы подошли к дому.
 
Сильвер сидел на ступеньках крыльца,  словно поджидая нас. Высокий, даже не худой, а скорее костлявый, дед с косой повязкой на левом глазу и протезом вместо ноги, он очень походил на атамана пиратской шайки. Не хватало только пистолета за поясом, да сабли на боку. Он нисколько не удивился моему приходу и принял меня радушно. С Сильвера и началось мое знакомство с колхозниками «Красного Партизана», с жителями старинного села Кодрак - с врачами, учителями, зав.детсада и кузнецом. Невозможно осветить достоверно работу любого предприятия, а колхоза особенно, если не разбираться с жизнью работников, в их замыслах, мечтах, заботах и тревогах. И свою первую будущую заметку я уже мысленно назвал: "Сильвер".
 

               
"Сильвер"

Вообще-то, его звали Елистрат. Но когда без глаза и ноги он вернулся с фронта - стали звать Сильвером. Его комиссовали подчистую. В мясорубку войны он попал в 42-м году. Отличиться на фронте ему не удалось, потому что батальон попал под жестокую бомбежку и артобстрел. Половина личного состава полегло, а вот ему повезло. Конечно, если инвалидность считать везением. Все равно деревенские бабы завидовали его жене, ну и сочувствовали одновременно.

В меру сил Сильвер работал сторожем в колхозе. С женой вырастили двух сыновей, которые уехали в другие края искать счастья. Десять лет тому назад Сильвер овдовел, да так и остался жить бобылем. Но он не плакался на судьбу, бодрился, вел нехитрое подсобное хозяйство. Да и как без подсобки в деревне прожить? Ведь колхозники получали заплату один раз в году – осенью, после хлебосдачи. Сначала надо было сдать, что положено, государству, да еще на семена оставить. А остаток уже делили на трудодни. Иногда и делить-то было нечего. Одна надежда - на огород.  Вот и Сильвер надеялся только на себя, на свое хозяйство.

Еще в давние годы печи в домах складывали из необожженного кирпича. Дома горели часто - по полсела выгорало, поэтому строили их подальше друг от друга. А бани, как правило, были за хоз.постройками, в огороде. Дворы просторные. Во двор хозяин свозил на лошадях дрова, сено. Здесь же гуляла скотина. Вот и у Сильвера был просторный двор, где в стайке хрюкали два подсвинка - Борька и Васька. Петя-петух звонко распевал - будил утром. А вот корову Сильвер не держал - доить не любил. Да и сено заготавливать хлопотно. Молоко, масло, сметану брал у вдовых соседок.
Расплачивался своими умелыми руками. То отремонтирует стайку, то подправит забор, то печь переложит. Да все знали, что Сильвер ни в чем не откажет. А как иначе? Мужика в доме нет, а мужской работы много - дров наготовить на зиму, мешки с картошкой спустить в погреб, скотину какую забить и обработать. Нет, бабы берегли Сильвера, были рады ему, и платили продуктами. А деньги сберегали для покупки соли, мыла с керосином, да обуви с одежонкой. Даже водку в магазине не брали, обходились брагой да самогонкой. Водка только по большим праздникам да на свадьбах, и то - как украшение стола.
 
Сильвер был словоохотлив, рад каждому собеседнику. А когда я вечерком ставил на стол «Зверобой» или «Столичную», то он мог вести беседу бесконечно.
 
Родился он в Кодраке, знал не только хозяев всех дворов, но их детей, и даже родственников в соседних селах. Рассказчик он был замечательный. Да и вел он рассказы не про сев и пахоту с уборкой, а про своих односельчан, про их жизнь. В деревне ведь всё про всех известно. Жизнь каждого принадлежала всему селу - от рождения до смерти. А некоторые и после смерти были почитаемы и уважаемы.
 
Стою как-то у магазина. Пришла машина с товаром. Рядом - пожилые женщины, ждут разгрузки. Невольно слушаю их беседу. Одна говорит: «Сегодня у Семена была, попроведала». Все сочувственно кивают, они знают, кто такой Семен. «Зашла к Вере Петровне, она рядом с дочкой лежит. Вот хорошая была врачиха, всех вылечивала, а сама не убереглась, и дочку не спасла. Пождала, зашла на могилку Матвея - всё убрано, чистенько, кто-то скамейку наладил». При этом имени женщины как-то оживились. «Да, Матвеюшка, бедовый был мужик» - говорит одна.  «Да, - тут же откликается другая, - отчаянный такой разбойник». При этом голос ее как-то теплеет, и глаза у женщин подозрительно заблестели. «Да, охальник эдакий, не убережешься - налетит как петух на курицу, сгребет своими ручищами и всё, попалась голубка». Но не было в их речи какого-то недовольства или упрека в адрес того Матвея.

Потом я спросил у Сильвера:
 
- О каком Матвее говорили женщины?
- Да! - ответил Сильвер, - горячий, смелый, веселый был мужик, а силища! Бывало, телега застрянет, так он лошадь распрягет, сам в оглобли встанет и вытащит телегу! Работал он на пункте переработки конопли. У нас ведь огромные поля ей засевались. Вот свозили снопы на обмолот. Зерно в мешки, а стебли в скирды. Их потом мяли, трепали и в райцентр отвозили - делали веревки и мешки. Была у него жена, да очень рано умерла. Но видно сильно любил он её, потому что не женился больше. Ну, у нас война почитай половину женщин вдовами оставила. Вот и начали они к нему на молотилку заглядывать.
- А он что, сильно женщин любил?
- Да скорее, они его любили. Ну и он ни одной не отказал. У нас ведь в деревне отродясь не было абортов, а если у кого рождался ребенок без мужа, то это грехом не считалось. Наоборот, радовались, что сынок или дочка будет. Да если всех ребятишек, что от Матвея народились, собрать вместе - не одна деревня наберется. И все ребятишки его были крепкими, здоровыми, без увечья какого-то или изъяна. Мужики бранились на него, грозились, да кто рискнет связаться с таким медведем.

Сильвер был дружен со всеми. Я его спросил:
 
- А как это ты за свою жизнь недругов не завел?

А он отвечает:
 
- Так зачем их заводить? Если ты с добром идешь к людям, то и они ответят добротой. Бывает, конечно, что кто-то обидит. Но зачем эти обиды копить в сердце, от обид оно черным делается. Да и обидчик скоро опомнится, сам повинится: извини, сгоряча лишнего сказал. Да в селе у нас, почитай, все так живут. Я вот Марфе-солдатке много лет уже дрова колю на зиму. Председатель Краев всем вдовам за счет колхоза дрова подвозит. Распилить да расколоть только надо. Помогаю. И они мне за это добротой платят. Без Марфиных травок и отваров я бы давно уже загнулся!

- А что за таблички раздают в конторе?
- А это главный инженер и главный механик раздают бригадирам задания. Краев отменил все утренние собрания и летучки. Бригадир, получив табличку-задание, собирает людей - и на работу. А вечером на обороте пишет что сделали, что нет и почему. Он даже не оправдывается. Просто дает табличку секретарше и домой. Но иногда механик пишет на табличке – ремонт трактора, 5 дней. Значит, нечего в конторе 5 дней делать, работай! Одна только Елизавета Павловна таблички не пишет. Ей надо поговорить не только с бригадиром полеводов, но и с людьми.

И снова я уловил в голосе Сильвера какое-то почтенное отношение к этой женщине.
 
Свою заметку в газету о подготовке к севу я отправил через три дня. Но что-то не отпускало меня из Кодрака. Позвонил в редакцию. На мое предложение задержаться, редактор ответил коротко: «Хорошо, только заметки присылай!»

Как-то вечером Сильвер рассказал  мне необычную историю еврея Абрама Соломоновича Шпильмана. За что его забрали «органы» в годы войны, Абрам не знал. Да и сами «органы», видимо, не знали, потому что даже дела на него никакого не завели. Но в лагерь все-таки направили. Спасало его то, что он хорошо рисовал, а еще был фотографом. А это было по тем временам редкостью. Вот он рисует в лагере портреты вождей, делает портреты начальника лагеря, его детей. Потом начальство видит, что дела нет. Надо выпускать, но опасно! Его переводят в другой лагерь, и история повторяется. В конце концов, разобрались и его отпустили. Осел он в Кодраке. Живет с семьей в одной половине дома, в другой – «Фотография».
 
Я очень был рад этому. У меня с собой фотоаппарат и пленки - копил, чтобы обработать после возвращения в город. Сильвер меня отвел к дому Шпильманов.

Абрам и его жена, Сара, обрадовались - новый человек. Они поведали, что у них два сына. Старший, Яцик, работает в городском Доме быта часовщиком, а младший, Рубик - скрипачом в филармонии. «Ах, как он играет!» - говорил Абрам Соломонович. «Когда он играет наши еврейские песни, хочется плакать, смеяться и танцевать!»

Вот этот Абрам Соломонович и стал моим верным надежным помощником. Я написал Косте Нартову - моему другу, он отвечал за размещение фотографий в газете. Отсылая снимки, не подозревал, что они станут одним целым с моими статьями и заметками. Я поразился,  как усиливается смысл заметки, подкрепленной фотографией. Когда вышла статья о работе телятниц «Красного Партизана» с фотографией девчат, газету затаскали и затерли до дыр. А я ходил по селу как именинник. Даже Сильвер одобрил меня: «Вот хорошо! Девчата ведь стараются, их надо хвалить». И тут же добавил: «Это дело надо бы вечером отметить!»

Мои репортажи шли практически еженедельно. А главное, они урезались терпимо и всегда сопровождались фотографиями. «Твои репортажи - как сводки с поля боя, - сказал мне Костя Нартов, - редактор очень тобой доволен. Где-то наверху и его похвалили, так что трудись!»

Особенно удачной была моя статья «Память сердца». Вышла вовремя, к празднику. Речь шла об оказании помощи фронтовикам, а особенно вдовам погибших бойцов, их детям. На переднем плане фотографии был главный инженер Петров А.П. и парторг Попкин В.И. На дальнем плане шел ремонт дома вдовы Бурцевой. В редакции мою статью подправили, представили так, что все организовал Попкин В.И. И все благодарные слова Клавы Бурцевой и ее пятерых ребятишек именно за его заботу. Но я-то знал, что это заслуга Петрова и Краева. А Попкин, просто, в один момент нахально влез в кадр. Я даже пришел к Краеву с извинением. Но он мудро сказал: «Это неважно. Главное, что у Клавдиного дома теперь крыша новая!»
 
Работая в Кодраке, я убедился в великой силе газетного слова. Много слышал от селян, как тяжела и опасна работа лесозаготовителей. Как они всю зиму заготавливают лес и потом его сплавляют. Я написал об этом на одном дыхании - в один вечер. Упомянул добрым словом директора лесхоза Сергеева А.И., который умело организовал всю работу. Заметку с фотографией сплавщиков отослал в «Лесное хозяйство» и очень удивился, когда статья вышла быстро и почти без правок. Краеву позвонил Сергеев. О чем говорили, не знаю, но Краев благодарил меня - решились многие проблемы лесозаготовки. Но особенно радовались мужики, о которых я писал в статье, и их семьи. И понял я, что народу не так уж много надо. Главное, чтобы ценили и уважали его труд.
   

               
"Кузница"

Трудно представить себе село, особенно, если в хозяйстве есть лошади - без кузницы. Кузница в Кодраке была во все времена, но наибольшего расцвета она достигла, когда в Кодрак был направлен (или сослан) Кузьмин Михаил Федотович.
Он из репрессированных. Много лет отсидел в лагерях, был там жестоко бит, как политический. По состоянию здоровья его освободили и направили в Кодрак, на окраину области. Никто в селе, даже Краев, не знал, сколько бед и невзгод пришлось Кузьмину испытать по жизни. Человек он был замкнутый, нелюдимый. Жил, как обгоревшая головешка. Лагерная жизнь, казалось, выжгла у него все внутри. Но суть человека и его настоящее деревня определяет быстро и точно.
 
Мужики сразу убедились, что Кузьмин хорошо разбирается в технике и электрике. Краев хотел даже механиком его поставить, но Кузьмин упросил оставить ему кузницу. Такой кузницы, как в «Красном Партизане», не было во всем районе. Кузьмин всю ее переделал, перестроил. По сути, получился кузнечный цех. Уже не надо было руками качать меха, раскалять на углях заготовки - работал компрессор. Вместо привычной наковальни Кузьмин установил электро-механический молот.

В кузню Кузьмин никого не приглашал. Больше всего он любил чистоту и порядок. Каждая железка лежала на своей полке, нигде ничего не валялось. И хотя колхоз выделил ему небольшой домик, Кузьмин часто ночевал прямо в кузнице. Зауважали Кузьмина в селе, когда он по своей инициативе отковал и установил оградку у памятника павшим героям, что стоял в центре села. Очень красивая.
 
Кузнечных работ было много, и не только колхозных. Сколько лопат, вил, топоров отковал Кузьмин для селян - не сосчитать! А навесы, шарниры во всех дворах - почитай, все были из его кузницы. Судьба на склоне лет послала ему десятилетнего парнишку Никиту, сына Ивана Егорова. Чем увлекла кузница - Никита, наверное, и сам не мог себе объяснить. Когда все ребятишки бежали на речку, он - в кузницу. Смотрел завороженно, как из безликого раскаленного прута под ударами молотка Кузьмина рождалась скоба, петля для навеса или еще что-нибудь.
 
Кузьмин учил Никиту премудростям кузнечного дела. Учил вдумчиво, всерьез. Передавал ему все свои знания и свой опыт. Постепенно он не то чтобы полюбил парнишку - намертво прикипел к нему. Никита! Вот единственный, родной, близкий ему человек. Видимо, Кузьмин чувствовал, что долго не протянет. Поэтому спешил. Всего себя он вкладывал в парнишку, а тот всё схватывал на лету. Постепенно Никита становился мастером кузнечного дела. Он быстро взрослел и вскоре обогнал своих сверстников в силе.
 
Никита учился в 8 классе, когда Кузьмина не стало. Какое-то время мужики пытались его заменить, но ничего не получалось. И когда что-то надо было срочно сделать, просили Никиту. Официально Краев не мог допустить подростка к работе. Сдавался Краев только в весеннюю страду, да в сенокос.

Фактически Никита был хозяином кузницы. И ключи от кузницы были у него. Зимой в выходные дни, да в каникулы сбегались ребятишки к Никите. Кузьмин запасся листовой медью. Вот Никита и увлек всех молоточком да чеканом выбивать разные рисунки да картины.

Тяга подростков к разным ремёслам огромная, нужен лишь наставник толковый. В селе подшить валенки, изготовить сбрую для коня, выделать шкуру и сшить полушубок - жизненно необходимые вещи. Вот и учили родители детей своих столярному и сапожному делу, как ухаживать за скотиной, как сено косить. И Кузьмин воспитал достойного продолжателя своего кузнечного дела. Недолго он в селе жил, но свой след оставил на многие годы.
 
Постепенно, в силу необходимости, Никита все чаще работал кузнецом. Но ни в одной сводке, ни в одном отчете не было это отражено. Вообще, отношения Краева, как председателя колхоза, с райкомом, райсельхозуправлением были крайне сложными. Всё районное и областное начальство считало, что их указания в колхозах должны были выполняться беспрекословно. Краев был яростным противником такого вмешательства.
Эта глухая, невидимая война привела к тому,  что Краев сдавал сводки и сведения, которых от него ждали, но делал все по-своему. Появилась двойная бухгалтерия. В редкие минуты откровения он говорил Шубину: «Саша! Ну, невозможно выдержать, выполнить все эти законы на селе. Умное диктаторство директора колхоза необходимо! Вообрази работу в колхозе по закону. Например, 8-часовой рабочий день. А декретные отпуска для женщин, а предоставление «абсолютно исправной техники» для работы, строгое соблюдение техники безопасности? Попробуй, выдержи все требования пожарной безопасности!  То, что применяется на заводах и фабриках - для села не годится».
 
К селу у государства вообще отношение особое. Признавая всё на словах, оно никак не хочет приравнять город и деревню. Фактически, рабочие в городе – это передовой отряд строителей общества, а крестьяне - люди второго сорта. У них можно всё забрать, особенно не объясняясь. Крестьяне всегда не жили, а выживали. Медицина, образование, культура, отдых по всем государственным нормам в городе выше, чем на селе.
 
И дело не в количестве жителей, а в принципе: деревня подождет. Подождет новых дорог и жилья. Энергоснабжение, автоматизацию, механизацию – тоже подождет! И эта разрушительная политика не меняется. Поэтому молодежь бежит из села. И это понятно, всем хочется жить хорошо. В городе отработал 8 часов - и всё. Забот нет. В доме тепло, вода, канализация, магазины. Да что там сравнивать! Вот в этом причина того, что Россия, некогда кормившая Европу хлебом, рыбой, медом, пушниной, птицей, мясом - теперь всё это завозит из-за границы. И странно не то, что руководители на всех уровнях не видят и не понимают угрозы безопасности страны, а то, что все понимают и видят, но ничего не делают, чтобы этого избежать. Одни только разговоры о необходимости изменений на селе. Для изменений, я полагаю, нужны только две вещи, первая - воля руководства, вторая - деньги. Но ни того, ни другого пока нет.

Такие невеселые думы одолевали умного, энергичного, грамотного председателя колхоза «Красный Партизан», который болел душой не только за высокие показатели хлебосдачи, но и за хорошую жизнь всех жителей Кодрака.



"Серафим–разведчик"

Вернулся с войны Серафим целым. Сколько раз раненый - не счесть. В конце войны попал по бомбежку и был сильно контужен, его кое-как подлечили и отправили домой.
Но контузия бесследно не прошла. Вдруг, ни с того ни с сего, начинал быстро-быстро говорить взахлеб, как они ходили в разведку, как добывали ценные сведения. Поговорив так минут пять, замолкал. А минут через десять как будто просыпался, но ничего не помнил, и просто продолжал прерванную приступом работу.
 
Был он не высок, не выделялся силой, но звание разведчик, которое прилипло к нему, оправдывал на все сто. Не находилось в селе человека, который так же хорошо знал бы окрестные места. Знал, где какие растут грибы-ягоды, где какой зверь водится.

Жена его, Ефросинья, как ни ругала его, что он хозяйством не занимается, все без толку. Чуть выпадает минута, он, нацепив рюкзак, исчезал в лесу. Ударит мороз, он уже на болоте. Снег с кочки смахнет - такой сочной, такой крупной клюквы принесет! Загляденье! А сколько зайцев переловил петлями - не сосчитать.
 
И вот однажды, будучи в городе, Краев случайно узнал, как высоко ценятся там белые грибы. На селе солили почти все грибы. Бочками! Но в основном - грузди. А белые - мариновали. Самые вкусные и ароматные получались у Ефросиньи. Чем это объяснить - никто не знал.

И вот вызвал Краев Серафима и говорит:

- Серафим! Ставлю тебя бригадиром по заготовке белых грибов. Бригада твоя – ты, Ефросинья да три подростка, которые пошустрее. Ну и возчика с телегой. Ты с подростками собираешь, возчик отвозит, а Ефросинья маринует! Ну, подберу ей еще помощниц.

Серафим не просто обрадовался назначению - он был счастлив. Но любое новое дело дается с трудом. Надо было найти банки, крышки для закатки. Главное - найти рынок сбыта. Не стоять же с банками на площади. Решение этого вопроса Краев нашел в лице управляющей треста ресторанов и кафе Гультяевой Аллы Сергеевны.
Познакомил их однокашник Петра - Сергей Павлов. Они были дружны еще по институту, но особенно сблизились, когда Краев работал в облсельхозуправлении.

Вообще, вспоминая прошлое, Петр убеждался, что три года работы в облсельхозуправлении были самыми напряженными. И если кто подумает, что его взлет от начальника отдела до зам. начальника управления был случаен, то он ошибается.  Молодой, энергичный, холостой, честолюбивый, с лидерскими способностями, он привык решать все вопросы сам лично. Странно, но за все годы у него не было ни заместителя, ни секретаря. Обоих заменял большой блокнот со всеми записями текущих и предстоящих дел. Привычка панировать все дела вперед сохранилась у него на всю жизнь. И еще, заводить карточки на людей, связанных с ним по решению проблем. Десятки блокнотов с фамилиями, телефонами копились годами. И выручали эти записи его не раз. Поэтому ни одного блокнота он не выбрасывал. «Это моя жизнь» – шутил он.

Вот и на Аллу Сергеевну он завел карточку. Муж - милицейский чин, входит в элиту города. Краев всех городских делил на касты. Низшая – это работяги всех мастей. Выше ступенькой - руководители отделов культуры, образования, здравоохранения. Еще выше - директора заводов, фабрик, управлений, главков. Верхней ступенькой было партийное управление,  управление торговли, снабжения, правосудия.
Алла Сергеевна принадлежала к самой высшей касте. Да она и не скрывала этого. Умна, образована, очень красивая, деловая. Она быстрее Краева поняла, какую выгоду сможет иметь от этого знакомства. А деловые связи были у нее такие, что Краеву и не снилось.

Когда их отношения окрепли, Краев отправил в трест Серафима. Серафим-разведчик через водителей, сторожей, официанток, работников кухни и другими, известными только ему путями, узнал, что у треста есть свои базы. Небольшие, но капитальные. Туда завозится речная рыба с Обь-Иртышского бассейна: муксун, щекур, нельма, осетр, стерлядь. Из Казахстана доставляется мясо, из Ставрополья и Крыма - вина, коньяки лучших сортов, из средней Азии – фрукты и зелень. И всё организовано, словно военные поставки особо ценных грузов. В этом Краев убедился, когда Алла Сергеевна пригласила его и Серегу в один из ресторанов.
 
Ресторан был подобен пылесосу, выкачивающему деньги из посетителей. Уютные стулья, столы, бар, музыка, мягкие, успокаивающие цвета. А девушки-официантки в красивой, деловой форме были как топ-модели или победительницы конкурсов красоты. Здесь царил закон - «Любой каприз за ваши деньги!». Наличие отдельных  зальчиков и кабинетов - это дань прошлой моде. Владения Аллы Сергеевны были подобно Лас-Вегасу или Монте-Карло, только на советский манер. Никакой завод, или комбинат не мог соперничать с оборотами треста. А главное - это были живые деньги, наличные! 

Все это Петр Егорович хорошо понимал. А колхозу позарез нужны были деньги. И еще понимал Краев, что Алла Сергеевна и без его услуг может обойтись, а вот ему такой случай упускать нельзя! Да и не увидят рабочие в заводской столовой ни фаршированного гуся, ни заливного языка, ни других деликатесов. С директором «Сиблитмаша», своим другом, Краев не раз и не два обсуждали эту неразрешимую проблему спроса и предложения в стране.

Странное дело - мощности страны позволяли в два-три года дать населению всё - обувь, одежду, мебель, домашнюю утварь. Не говоря о продуктах питания. Но кто-то тормозил, не давал этого сделать. В магазинах очереди за всем - холодильники,  ковры, мебель, даже рыбы и масла с колбасой не было. Существовал негласный закон -  предложение не должно превышать спрос. Пусть в стране будет дефицит всего. А рабочий люд пусть будет в телогрейке, полуголодный, а еще лучше, немного пьян. С пьяным народом легче разговаривать. Или можно вообще не разговаривать. И если в городе еще было какое-то снабжение, то в деревнях и селах о многом даже не мечтали. Надежда была только на себя, на свои силы.

Подготовительная работа по грибам велась не то чтобы тайно, просто Краев никогда не афишировал свои замыслы. Это уже вошло у него в привычку. Все придумки он обговаривал с тем, кто эту идею и претворял в жизнь. Так было с Огревым Сергеем, который руководил цехом мясопереработки, так было с Серафимом. И всегда Краев был уверен - человек не подведет.
 
Результаты затеи Краева сказались после поставки первой партии грибов. Алла Сергеевна лично продегустировала их и пришла в восторг: «Чудесные грибы! Великолепная закуска! Да еще в русском стиле! Вот гости-то удивятся». Она сама назначила цену. Да такую, что Краев чуть не поперхнулся. Когда на счет бухгалтерии поступила  кругленькая сумма, бухгалтер Никодимыч даже уронил на стол очки.

Серафим развернулся в полную силу. Он заказал сплести такие заплечные корзины, что в них несколько ведер входило. Уводил Серафим свою бригаду на дальние гривы, путями, которые только он знал. Уходил иногда с ночевкой – чтобы не терять время на переход в село и обратно. Сносили грибы к оговоренному месту, где их ждал Колька-возчик. Заготовка грибов шла успешно.

В этот год колхоз заработал столько денег, что Никодимыч посчитал сказкой. Но никто, кроме него да Краева, не знал этой суммы. А зачем? Когда на октябрьские праздники было общее собрание колхозников, правление колхоза наградило Ефросинью швейной машинкой, а Серафима ондатровой шапкой. В этот момент более счастливых людей в зале не было. А когда Серафим, едва сдерживая слезы, сказал «Краев молодец! С тобой,  Егорыч,  я бы пошел в разведку». Зал взорвался такими бурными аплодисментами, словно он целую речь сказал.

Неожиданно для Краева Алла Сергеевна попросила поставить для треста говяжьи языки и гусей к Новому году. И цену опять дала хорошую. Фермы гусиной у Краева не было, но гуси водились на подворьях. И Краев договорился с хозяевами, что колхоз купит у них всех гусей. Такого в селе еще не было, чтобы колхоз за хорошие деньги скупал что-то с подворья!

Конечно, Краев поставил всё. Правда, особой выгоды от поставки гусей колхоз не имел. Но зато ее получили колхозники. А это - возможность залатать бреши в бюджете!

Правда, потом кто-то донес на него в район. Секретарь райкома начал воспитывать Краева, но тот нисколько не испугавшись, сказал: «Хорошо, я сейчас позвоню Алле Сергеевне, и мы решим этот вопрос». Но лишь одно упоминание об Алле Сергеевне  сразу повергло секретаря в шок и отбило охоту вести воспитательные беседы. Знакомство Краева с этой всесильной женщиной в дальнейшем не раз еще его выручало.
 
               

"Три Ивана"

Бичом для колхозного животноводства были болезни животных. Появляясь неизвестно откуда они быстро распространялись не только по району, но и по всей области.
Не зная источника заражения, не умея бороться с эпидемией и не имея средств защиты областная служба ветеринарии выносила решение при обнаружении заболевания уничтожить всех животных поголовно не только в отдельном селе, но и в соседних, где эпидемии еще и не было. Если где-то обнаруживалась, к примеру, свиная чумка, то карательная команда уничтожала всех свиней не только в том селе, но и в соседних. Забитую скотину сжигали и не давали никак использовать. Правда платили компенсацию, но такую, что на нее малого поросенка не купишь, не то что борова.
 
Вдоль села Кодрак от райцентра шел тракт. Его построили, когда хотели невдалеке организовать леспромхоз. Но потом леспромхоз переехал, а тракт остался. У свертка на Кодрак остался и вагончик дорожников, который они подарили Краеву за его угощения с самогонкой.
 
Тот вагончик Краев установил на въезде и поставил рядом с ним большое корыто, заполненное опилками, креозотом и еще какой-то дрянью по рекомендации ветеринарной службы. А над корытом соорудили навес, так что ни пеший, ни конный не мог миновать очистительной процедуры - все проходили через корыто.
 
Следить за порядком у въезда назначили троих Иванов – троих отработавших свое колхозников: Ивана Федоровича, Ивана Петровича да Ивана Кузьмича. Сам пост их был в вагончике, который прозвали «будкой трех Иванов». Работа не тяжелая - шлагбаум поднимать да записывать в журнал проезжающие машины. Машин было мало. А зимой дороги так заметало, что Иваны до марта были как бы в отпуску.
 
Как установили такой порядок - ни одной свиньи, ни одного телка колхоз не потерял, хотя в соседних селах беды были. Одна забота была - ездить в  ветслужбу, привозить фляги с химикатами и поливать опилки. Краев не раз выступал в районе об этом, но его не поддержали. Опыт его не пригодился.

Попутно Краев избавился еще от одной напасти. Повадились в села перекупщики на машинах. Подешевле скупали свинину, говядину, птицу - испытывая острую нехватку денег, селяне вынуждены были идти на сделку. Так вот, подъезжая к шлагбауму и видя навес с корытом перекупщики спрашивали: «Что случилось?» Узнав цель их приезда, Иваны, наученные Краевым, отвечали, что в селе идет падеж скота - не определили еще, то ли чума, то ли холера. Покупать такую скотину желание сразу пропадало и перекупщики уезжали ни с чем. Так постепенно и отвадили их.
 
Но как быть колхозникам? Деньги позарез нужны. А кроме масла, сала, мяса предложить нечего, а главное некому. И вывезти на рынок нет возможности. Краев решил эту проблему просто. Правление колхоза стало скупать излишки продукции у всех без разбора - колхозник ты, учитель или почтальон. Были установлены справедливые цены на овощи, мясо, молоко. Вот с молока все и началось.

Много докладных, писем, обращений исписал Краев во все инстанции, пока получил от областного начальства разрешение построить в селе пункт переработки молока. Разрешение дали, а вот денег - ни рубля. Фактически разбили идею на корню. Но Петр Егорович не очень и надеялся на их помощь. Хоть разрешение дали, и то ладно.
Оказалось, что такие мини-заводы уже выпускались. Да и заводом то его назвать было трудно - колхозная контора была крупнее. Главное - оборудование. На нем можно было получать масло, сметану, творог и даже невиданный в этих краях сыр. С производством сыра Краев решил повременить, слишком хлопотное дело. Вот масло и сметана - это пожалуйста! Закупая оборудование, Краев договорился с изготовителем на его установку. Приехали специалисты и в течение месяца собрали и запустили завод. А на получение разрешения ушли годы.
 
Умение Краева подбирать кадры на важнейшие участки хозяйства проявилось и здесь. Едва получив разрешение он начал поиск специалистов. И нашел их в лице молодой пары выпускников института пищевой промышленности Соловьевых. Им, молодым специалистам, в городе сложно было устроиться на хорошую должность на Гормолзаводе. Да и с жильем было не просто. Краев же пообещал им дом-усадьбу. А главное, он предлагал им целый завод! Соловьевы же знали весь технологический процесс и как всё можно организовать. Хотя весь штат завода – пять-семь человек.
 
Ни выращивание пшеницы с коноплей, ни полеводство не давали такой прибыли, как этот заводик, который народ прозвал «молоканкой». Все село несло на «молоканку» излишки молока, получая тут же в кассе наличные деньги. «Молоканка» стала первой ласточкой в замыслах Краева. А Соловьевы - первыми руководителями нового направления в развитии не только колхоза, но и села в целом. Именно всего села, как хотел Краев.
 
А вопрос с реализацией у него уже был решен, когда он познакомился с директором завода «Сиблитмаш», который стал ему другом, помощником и сподвижником на долгие годы. Странно, но таких соратников Краев находил не в райкомах и сельхозуправлениях, а совсем в других местах.


               
"Марфа-целительница"

И бабка, и мать Марфы, были, как называют таких людей, знахарками. Они собирали травы, коренья, толкли в ступах минералы. Потом изготавливали мази, настои и лечили ими людей. Больниц рядом не было, и эти две женщины буквально спасали от всех недугов.

Люди частенько ломали руки-ноги, были разные несчастные случаи, зверь калечил. Да и сами колотили нещадно друг друга, а потом шли залечивать раны. Знахарки принимали роды, исцеляли от простуды и воспаления. Село то глухое, к городским лекарям не сразу доберешься.

Вот что интересно. Марфа научилась искусству врачевания от матери, мать от бабки. А вот бабка от кого? Скорее всего, врачевание было таким же ремеслом, как кузнечные дела, плотницкие, сапожные, рыбацкие, печные и прочие. Каждый ремесленник перенимал лучшие приемы у другого. Мастер должен был подготовить себе смену. А из кого? В первую очередь, из своих детей. Вот и пошли потомственные пасечники, печники, пимокаты, сапожники. Ну и врачеватели, конечно.

Слава о Марфе-целительнице была на весь район. Да еще, к тому же - Марфа всю жизнь проработала медсестрой в нашей сельской больнице, и с врачами у нее было полное взаимопонимание. Без всякого градусника, без анализов, только посмотрев на больного, положив ладонь ему на лоб Марфа безошибочно ставила диагноз. Врачи даже советовались с ней, определяя курс лечения. Долгие годы практики подтверждали ее правоту.

Однажды у секретаря обкома заболела семилетняя дочка. Неожиданно у нее возникал обморок, она падала дома, в школе, на улице. Обморок сопровождался припадком судороги. Девочка проходила обследование и лечение в Москве, в лучших клиниках Германии и Швейцарии. Всё бесполезно. Болезнь отступала, затухала, но вскоре возвращалась вновь. Девочка измучилась, случались приступы истерики, родители не знали, что делать.
 
Откуда мать девочки узнала про Марфу - неизвестно. Краеву вдруг позвонил сам секретарь. О чем они говорили – никто не знает, только Марфу на другой день вызвали в контору. Она удивилась:
 
- Что случилось, Егорыч?
- Да вот, Марфа, к телефону тебя! Из области.

Долго слушала Марфа сбивчивую речь секретаря, его жену, потом сказала:
 
- Ну что же, привозите девочку. Постараюсь вылечить вашу дочку.
 
Буквально через два дня на красивой машине с милицией приехал секретарь. Вышла девочка, худенькая, бледненькая. Марфа подошла к ней.

- Как тебя зовут, дочка?
- Оля!
- Ну, а я - баба Марфа, - и погладила ее по голове.
 
Удивительно, но едва увидев Марфу, девочка прониклась к ней доверием.
 
- А теперь, Оленька, я тебе вот что скажу. Я тебя смогу вылечить, только если ты согласишься купаться в речке, играть с девочками в прятки, ходить с ними в лес за ягодами.

Глаза у девочки прямо засияли.
 
- Ой, баба Марфа, да я об этом мечтала всю жизнь! Разве мне это все можно? А то мне уколы, капельницы да больничная койка так надоели!
- Ну, вот и договорились! Слышал, секретарь? – обратилась она к отцу девочки. - Оставляйте дочку на лето, к осени вылечим. И вы, женщина, успокойтесь, - обратилась она к красивой даме, которая так и стояла, держась за дверку машины, словно боялась потерять опору. По ее лицу текли слезы, которые она не успевала стирать.

Марфа подошла к ней:

- Успокойтесь, все будет хорошо. Нужно только подождать. Надо время. И не надо приезжать. Приедете, когда вам Краев позвонит. А раньше беспокоить девочку не надо.

Увидев, что шофер достает из машины какую-то снедь, она спросила:
 
- Что это? Разные вкусности? Ну, раз привезли, то не отвозить же их обратно. Только ты, милок, видишь вон детский сад. Вот туда это всё отнеси. Ребятишки обрадуются. А у нас с Оленькой дома всё есть.

На этом разговор закончился. Машины укатили в город, а Марфа с Оленькой пошли домой.

Какими снадобьями, какими травами она лечила Олю - никто не знает. Много раз водила она ее в баню, окуривала разными травами. Там она ее парила вениками, особенно ступни ног. Растирала все тело настоями, обкладывала травами, укладывала отдохнуть. Потом Марфа ее обмывала, обтирала досуха. Они пили целебный чай, и Оля снова ложилась спать. Так долго, так сладко она еще никогда не спала. Лечение, отдых, сон. Вот три составляющих лечения Марфы.
 
Не раз ходили они на пасеку к Берсеневым. Там Марфа шепталась с Николаем, который по ее рецепту готовил разные вытяжки и медовые настои. После цикла лечения шел период отдыха, потом лечение продолжалось. Марфа использовала и барсучье сало, и медвежью желчь, и вытяжки из рогов оленей.

Уже через месяц психическое состояние девочки заметно улучшилось. Но Марфа решила укрепить ее иммунную систему, уж очень много лекарств она приняла в клиниках. Ранним утром Марфа заставляла Олю бегать по росе, по берегу речки и по прохладной воде. Потом вытирала ее досуха, поила  отварами и, завернув ноги в собачью шкуру, и укрыв полушубком, укладывала отдыхать. Оля спала как убитая. Ни разу во сне к ней не приходили кошмары. Наоборот, снилась речка, лес, птички, порхающие повсюду.

Несколько раз Марфа с Олей и Серафимом уходили на сбор трав. О, как это было здорово! Оля познавала мир.

Убедившись, что девочка здорова, Марфа стала вводить ее в жизнь деревенской детворы. Ребенок без сверстников жить не может. Всё получилось так,  как предсказывала Марфа. Оля подружилась с девочками, играла, купалась с ними в речке, плела венки, ходила за ягодами. Ничем не отличалась она от других детей. Наоборот, она была даже крепче, здоровее других.
 
Марфа сказала Краеву, что ребенок здоров и родители могут ее повидать. Но считает, что до осени ей полезнее пожить еще в деревне. Краев позвонил. Родители не то что приехали - они "прилетели", чтобы убедиться, что Оля здорова. Узнав, что родители оставляют ее здесь до осени, Оля так обрадовалась, что стала танцевать и хлопать в ладошки.

Общаясь с деревенскими ребятишкам, Оля становилась душевнее, общительнее.  Конечно, она знала больше. Да и откуда деревенским знать про многоэтажные здания, про широкие улицы, где трава не растет, потому что всё залито асфальтом. Про пароходы, самолеты. Что улицы ночью так освещены, что видно как днем. Это был другой, не ведомый для них мир. Но в деревне Оля увидела, как птицы вьют гнезда, как выращивают своих птенцов, как ловится в речке рыба, как растут грибы. Она познавала тот мир, который был ей не ведом.

Когда осенью родители приехали за Олей, они ее не узнали. Она окрепла, похорошела, посвежела и как-то повзрослела. Счастье родителей было безмерно. На предложение денег Марфа отказалась категорически.

- Если хотите отблагодарить, то у меня одна просьба. На речку за водой, особенно зимой, стало трудно ходить. Вот у меня какая проблема.
- И еще баню! Баня очень старая. Гляди, скоро развалится, - вступила Оля.
 
В ответ на ее горячее выступление отец только рассмеялся.

- Всё, Оленька, сделаем для бабы Марфы!

И действительно, вскоре приехали мастера и построили такую баню, что все приходили и любовались. Марфа даже растерялась: «мне теперь мыться в ней неудобно, это ведь дворец целый».

Но больше всего Марфа радовалась тому, что приехала буровая машина и пробурила скважину. Оборудовали всё как следует. Надо только кнопку нажать - из гусака-железной трубки тугой струей бьет чистейшая вода. Даже домик над скважиной маленький сделали, а рядом установили скамейки, чем порадовали всех деревенских баб.

Пользоваться «марфиным колодцем» стала вся округа. А на скамейках бабы проводили целые собрания. Теперь в деревне люди толпились в трех местах – у Правления, у магазина да у марфиного колодца. Разговоров о том, как Марфа вылечила дочку секретаря, хватило надолго. Но у самой Марфы всё осталось по-прежнему. Также работала в больнице, так же лечила людей. Ну, если не считать чудо-бани, которой Марфа гордилась. А скважина стала общей. Она только сблизила и сплотила сельчан.
               


"Берсеневы"

Флегонт Берсенев жил под Ярославлем, в большом красивом селе Рябиновка, на речке Выря. Истоки ее терялись среди холмов в непроходимых лесах. Когда собрав все ручьи, ручейки и родники, Выря стала речкой, люди перегородили ее плотиной, устроили запруду-водохранилище и поставили там мельницу.

Устройство плотины, шлюзов, водосбросов, установка водяного колеса и жерновов - дело трудоемкое и дорогостоящее, а главное, требующее настоящих специалистов. Мастер определяет, как чугунной бабой забивать сваи, как заполнять камнями и глиной пространство между рядами свай. И он знает, как поведет себя плотина во время паводка, какой уровень будет зимой. Всё должен предусмотреть мастер еще до того, когда начнется строительство. Строили мельницу долго, основательно. Вернее, строил - князь Улыбин. Это были его земли и люди в придачу.

Отец Флегонта был мельником, мельником стал и сам Флегонт. Семья у него была большая, три сына да две дочери. И хотя они жили в селе, но сельским хозяйством практически не занимались. Мельница работала с десятины. Денег за помол не брали, зато каждый десятый мешок - мельнику. Так что мельница давала большую прибыль. Мечтой Флегонта было выбиться в купцы. Вступить в купеческую гильдию. Завести дом-усадьбу в Ярославле, торговую лавку, выездную тройку. Для осуществления мечты он тянул все жилы из себя и из сыновей. Дети с малых лет были приучены к труду. Старшего Петра он взял к себе помощником. Вскоре Петр заменил его на мельнице.

Нет, не выбился Флегонт в купцы. Просто от непосильной работы надорвал себя и умер. Да и времена изменились, наступили большие перемены. Купцов уже не почитали, как раньше. В семье произошел разброд. Если раньше Флегонт контролировал не только сыновей, но и зятьев, то сейчас каждый жил сам по себе.

Николай, его младший сын, держал пасеки. Отвозил на рынок мёд, вощину, всё, что давали пчелы. А в зимнее время бортничал - делал бочки, бочонки, шайки разных размеров. Петр и Николай были дружны. А вот средний, Степан, подался в революционеры, да и где-то пропал.

Беда нагрянула, когда в село вошел отряд «Красных орлов», как они себя называли. От разбойников и бандитской шайки они отличались только тем, что не таились и не прятались. Наоборот, они считали себя хозяевами новой жизни. А в остальном также грабили, убивали, насиловали. На весь род  Берсеневых они обрушились со страшной силой. Разорили, разграбили всё. Но этого «орлам» показалось мало. Они вообще выгнали Берсеневых из села. Провожая их на телегах в далекую Сибирь  командир «Красных Орлов» с гордостью рапортовал: еще дно кулацкое гнездо уничтожено!
 
И глядя на сгоревшую мельницу, порушенные дома, постройки, изрубленные сеялки-веялки, разбитые ульи, никому в голову не приходила простая мысль - зачем же рушить налаженное хозяйство? Ведь придется всё восстанавливать! Но на Руси все бунты, восстания носили жестокий и бессмысленный характер. Это взрыв злобы, зависти, ненависти. Не созидать, а разрушить - вот главная цель таких бунтов и революций.

И поехали семьи Петра и Николая на четырех подводах в Сибирь. Много испытаний выпало на их долю. Нигде не могли они найти пристанища и подходящую работу.
На счастье о них узнал Краев. Он посетовал соседу, что есть в колхозе заброшенная мельница, да нет мастера, ее наладить. Сосед ответил, есть такой мастер, бывший мельник. Но ссыльный! Надо разрешение на переселение. Краев был так рад, словно нашел самородок.
 
Когда вопрос с переселением был решен, Краев поехал к Берсеневу сам лично. Но Петр уперся - без брата не поеду. Пришлось хлопотать и за Николая. Не знал Краев, что тот щедро отблагодарит его и весь колхоз за эти хлопоты. Но это будет потом, а пока поселили их с семьями на заимке, в трех километрах от села, рядом с мельницей.

На селе трудно кого удивить прилежанием к труду. Но как работали эти две семьи - удивляло и вызывало уважение всех селян. Как только обустроились, начали восстанавливать мельницу. Для этого Краев выделил им пяток мужиков в помощь.

Восстановление мельницы дорого обошлось колхозу. Ни райком, ни райсельхозуправление идею Краева не поддержали, денег не дали. Краев удивлялся. Ну как они не понимают, что в сельском магазине берут соль, керосин, только самое необходимое? И без собственной муки никак не обойтись!

С пуском мельницы село вздохнуло. В домах запахло хлебом, пирогами да куличами. Жизнь сразу преобразилась. Потянулись возы с пшеницей на мельницу из других сел. Потекла копеечка в колхозную кассу.

Наконец-то, Николай мог заняться любимым делом - пасекой. Вокруг заимки и по окрестным балкам было такое изобилия разнотравья, что дух захватывало от запахов. Но главная трудность состояла в том, как найти нужных пчел. Далеко не все пчелы подходили для того района. Целый месяц мотался по области Николай, но нашел, что искал.
 
В первый год завел он десяток ульев. Ходил, разговаривал с пчелами, оберегал их. Он, казалось, и спать был готов вместе с ними. Это только кажется, что животные и насекомые не понимают человека. Еще как понимают! Между Николаем и пчелами возникла полная гармония. Как находил Николай пчелиных маток, как отделял их и создавал новые семьи - знал только он сам. Для охраны пасеки завел двух кавказских псов. Громадные, жуть!  Одного их вида было достаточно, чтобы пропадала охота поозоровать на пасеке.

Вскоре стал Николай качать мед. Для сельских жителей, особенно ребятишек, это было как чудо. Еще придумал Николай делать красивые березовые туески с крышкой и ручкой. Проницательный Краев сразу оценил это новшество. Пчеловодством тогда мало где занимались вообще. А вот так всерьез - только в «Красном Партизане».
Как только Краев собирался в район или область - брал с собой туески с медом. «Начальство ублажать» - говорил он. Но он от этого начальства ничего не просил: «Просто, примите подарок от «Красного Партизана».

На всех совещаниях и собраниях он яростно отстаивал обоснованность поставок на хлеб, масло, мясо. Особенно его возмущало ежегодное увеличение посевных площадей. Он доказывал, что при существующей низкой урожайности нет смысла распахивать новые земли. Тем более, что в «Красном Партизане» их попросту нет! Остались только заболоченные, засоленные и суглинистые участки. Их осваивать просто бессмысленно. С этих земель соберем чуть больше, чем посеем. А сколько затрат!

Краева слушали, соглашались, но планы приходили из области, и их невыполнение грозило потерей должности и кресла. Вот и приходилось Краеву искать другие пути. В сводках он указывал, что планы по распашке новых земель выполнены. Фактически он уже много лет вообще ничего не распахивал. Одновременно ему приходилось занижать в отчетах урожайность, чтобы показатели сходились. Но все равно они были достаточно высокими в районе. Краев знал немало председателей, которые в погоне за высокими показателями доводили колхозы  до крайней нищеты. Но при этом они уходили на повышение, а его приемнику приходилось потом за это отдуваться.
Краев не хотел «повышаться», и все это понимали, но не все знали,  как тяжело порою ему это дается. Иногда хотелось всё бросить, но что-то его удерживало.
 

               
"Сашка-милиционер"

Сашка был местным. Он знал всех, его тоже знали все. И хоть было ему под тридцать, но Александром Петровичем называли его только при официальных ситуациях.

После окончания Школы милиции Сашка сам попросился в родной Кодрак. Он представлял власть в нескольких деревнях и хуторах вокруг. Для передвижения ему был выдан трехколесный мотоцикл, но ездить по здешним дорогам было невозможно. Колхоз выделил ему еще жеребца по кличке Гранит. Но это только по документам он числился жеребцом. Никто и не помнил, сколько лет этому Граниту. Это был старый сивый мерин, который, хоть и носил на себе Сашку, но одолеть 20 км до соседнего села не мог. Тогда Сашка слезал, шел пешком, а Гранит плелся сзади. Но в село он въезжал верхом, отчего его еще звали Сашка-кавалерист.
 
Службу Сашка нес исправно, но своеобразно. За все время он ни одного преступника не арестовал и в тюрьму не посадил. Например, недавно в селе Гутово Семен Гусев в пьяный драке порезал кухонным ножом Ивана Ожогина. Сильно порезал. Его оперировала Ольга Васильевна в нашей больнице. Еще хорошо, что быстро привезли.

Вызвали Сашку-милиционера. И вот сидят в палате у постели Ивана Сашка с Семеном. Сашка зачитывает статью закона  о хулиганстве с  применением холодного оружия, нанесением телесных повреждений. Объясняет обоим:

- Вот ты, Иван, пишешь мне заявление. Тебя, Семен, я на основании заявления обязан арестовать, доставить в район. Там следователь заведет на тебя дело, а суд даст три года колонии. Ты, Иван, будешь залечивать раны, а ты, Семен, сидеть в колонии.

А в это время на больничных ступенях сидят и обливаются слезами жены Ивана да Семена - ведь у каждой на руках дети! Как приходили к соглашению Семен и Иван неизвестно. Но только на другой день привел Семен во двор Ивана двухгодовалого бычка. Обе семьи согласились, что так будет правильно.

Еще был случай, кто-то стал воровать гусей на речке. Почитай вся деревня отпускала уток и гусей на речку. Матрена Сивко написала  Сашке заявление. Он быстро отыскал воришек. Оказались наши ребятишки, 12-14 лет. Гуся поймают, на костре зажарят и съедят. К каждому родителю Сашка ходил лично. Объяснял, что попасть в детскую колонию легче, но вот судьбы людей при этом часто ломаются. Родители уговаривали Сашку, что сами займутся воспитанием подростков. Что за воспитание было понятно по визгу и плачу ребятишек - их пороли. И пороли сильно! Неделю ребятишки и носа не казали, пока их задницы не заживали. А главному зачинщику, Петьке Климову, пришлось Матрене своего гуся относить. Только это не помогло. Выпороли, как и всех.
 
Удивительно, что никто не оспаривал решения Сашки. Но не всегда он был таким добряком. В Доронино обворовали магазин. Сашка догадывался,  чьих рук дело. Сразу вызвал следователя. Месяц назад в Юртах появился дважды судимый Мишка Рябов. Вообще-то он давно уехал в город, но тут решил отсидеться у матери в деревне. Мишку и двух его друзей взяли с поличным,  со всем наворованным добром. Все они были пьяными в стельку. Когда протрезвели, стали составлять протоколы и опись украденного.
 
- Сашка! - увещевал Мишка, - мы всё добро вернем. Наложи на нас штраф. Давай договоримся!
- Договориться? Работать ты Мишка не любишь, слов своих не сдержишь. Да и друзья твои опять тебя увлекут. Воровать, да грабить. Так что, отвечай, Мишка, за дела свои неправедные по закону. Сидеть тебе в тюрьме.

Сашку не то чтобы боялись, просто знали, что от него ничего не утаишь, а решения его всегда справедливы. Все были Сашкой довольны, одна жена упрекала:

- Ты как пожарная команда. То в одну деревню, то в другую. Был бы трактористом - всегда дома бы был.
- А кто тогда милиционером?- спрашивал он. Без власти в селе нельзя!

И когда он делал попытки уйти, Краев всегда его уговаривал обратно.
 
- Сашка! – говорил он, - это наше родное село. И мне не легко, но как подумаю, что придет в село чужак - так порушит всё. На тебе лежит задача охранять спокойствие селян. И ты справляешься. А как только уйдешь, начнутся беспорядки. Люди, как овцы,  не могут  без вожака. Это как дитя - без надзора жди беды.

И сдавался Сашка.

Был у него табельный пистолет. Он его брал только зимой, чтобы оборонять Гранита от волков. Но видимо, Гранит им не понравился, потому что ни разу они не встретились.

Особенно известен стал Сашка после одного происшествия. Каждую осень в колхоз присылали студентов на уборку урожая. В эту осень они прибыли под руководством молодого преподавателя. Но тот смотрел не столько за студентами, сколько за сельскими девчатами.

Неизвестно как, но сошлись они с Ириной Сергеевой, зав. клубом. Яркая, броская, хорошо пела, вела вечера отдыха. Она была замужем за Петром Лыковым, и у них была дочка Леночка. Закрутилась у Ирины с преподавателем любовь. Да и у кавалера голова закружилась. Прибежала Ирина к Сашке, жалуется:

- Хочу, - говорит, - развестись с Петром, а он развода не дает! Разве это по закону?
- Вот поеду в район. Можешь со мной ехать, да и кавалера прихвати, чтобы не возвращаться. Боюсь, что друзья Петра могут ему накостылять!

Развелась Ирка, уехала в город. Через два года вернулась. Просится к Петру:
 
- Прости меня, Петя! Это ошибка была моя.

А Петр её в дом не пускает:
 
- Поезжай к своему ученому.
 
Ирка - к Сашке. Помоги, говорит, мне обратно в семью вернуться, ведь там моя дочка. Разве по закону мать с дочкой разлучать?

- Нет, - отвечает Сашка. - По закону мать и дочь разлучать нельзя. Да вот только по твоему заявлению, и по суду ваш брак с Петром был расторгнут, и согласно решения суда дочка оставалась с отцом. Ты не возражала. Значит, ты уже по закону потеряла права. Так что, Петр прав. А ты - нет.
 
Уехала Ирина обратно в город. А Петр вскоре нашел себе новую жену. Откуда народ узнал про эту историю, но Сашку стали звать – Сашка законник.
               



"Сергей Огнев"

Родился и вырос Сергей в Кодраке. Но ни крестьянский труд, ни крестьянский быт ему был не то чтобы противен. Не нравился. Ему хотелось другой жизни. Отслужив в армии, он приехал в Кодрак с мыслью отдохнуть и уехать в город. Большого труда стоило Краеву уговорить Сергея пожить подольше. Увещевая парня, что уедет он ни на год, ни на два, а навсегда. И придется родителям доживать в старом доме, который давно просит ремонта. Да и ставку надо подправить, и сена накосить скотине на зиму. Доводы председателя, а особенно то, что Краев давал материалы, убедили Сергея. Он с жаром взялся за ремонт. От зари до зари трудился неустанно. Но время шло, а конца ремонту не было видно.
 
Вот закончили ремонт дома. Заменил нижние венцы, сменил кровлю. С коровником поступил проще - взял и раскатал его полностью. А потом построил новый. Родители не могли нарадоваться на Сергея. Но мысль уехать всё его не покидала.
Только не учел Сергей всей глубины замыслов Краева. Уж очень понравился ему Сергей. Молод, умен, без вредных привычек, деловит. Все в нем привлекало, но привлекало не только Краева.

Молодая телятница Татьяна жила неподалеку от Огневых. И сердце ее забилось тревожно и радостно сразу по приезду Сергея. Татьяна не была первой красавицей. Но стоило только Сергею заглянуть в ее бездонные карие глаза, поговорить с ней два-три раза, как мысли об отъезде отодвинулись. Нет, он по-прежнему хотел уехать,  но вместе с тем, он уже два раза приглашал ее в кино,  провожал до дому. А по деревенским законам - это уже что-то значило.

Всё решила внезапная простуда Сергея. То ли его, разгоряченного, на стройке продуло, то ли воды холодной хлебнул, но свалила Сергея болезнь. Татьяна не отходила от него. Она с мольбой приставала к Ольге Васильевне: какую малину или мед принести, или еще чего. А когда он пошел на поправку, столько радости было в ее глазах!

К осени родители Сергея пошли к Белоноговым сватать Татьяну. Всё шло по плану Краева, хотя он отнекивался, убеждая всех, что это решение Сергея и Татьяны.
Вызвал Краев Сергея в правление и сказал прямо:

- Направляю тебя бригадиром на лесозаготовки. Надо тебе, Сережа, строить новый дом. Собственный. А место где ставить дом подбери сам. Если что надо, помогу.

Назначение Сергея бригадиром мужики - а они были старше и опытнее его - восприняли спокойно. Молодой, энергичный. Будет себе дом строить. Значит,  будет работать в полную силу. Да и с председателем дружен. Так что скоро сруб 8 на 8 был готов. Глядя на просторный по деревенским меркам дом, шутили - сколько же ребятишек может разместить в этих хоромах Сергей.

Но удержав Сергея на селе, Краев так и не смог привить ему любовь к земле. И на лесозаготовках удержать тоже не мог. Как-то зашел Краев к Огневым. Долго и обстоятельно вел он с Сергеем  беседу.

Краев заходил во многие дома, так проще было понять, что нужно людям. Все знали, что Краев пьет чай без сахара. Но всегда на стол ставили водочку с сахаром и конфетами. Скорее всего, из вежливости. Выпив чашку чая, поговорив, Краев через 15-20 минут уходил. Дела торопили его.

У Огневых же он просидел до вечера. Склонив головы над столом, они чертили в тетради, рисовали, горячились, доказывая что-то друг другу. А разговор был наиважнейший не только для них, но для всего колхоза. Давно вынашивал Петр Егорович идею построить в колхозе цех мясопереработки.
 
Поставки мяса государству были законом. Попробуй, не выполни план мясопоставок! И гнали скот на районный мясокомбинат своим ходом. За время перегона животные сильно теряли в весе. Но это мало кого беспокоило. Наоборот, давало возможность спекулировать, вести хитрые махинации.

А если скот не гонять, а забивать на месте? А если сдавать не мясо, а мясопродукты? И сдавать не по закупочной цене, а по договорной? Во многих кабинетах Краев задавал эти вопросы и не слышал ответа. С ним не спорили. Просто говорили - вот будет приказ, постановление, тогда и будем работать по новым правилам.

И понял Краев, что кабинетные работники, независимо от ранга, больше всего любят свой кабинет. А согласны они лишь на одно изменение - поменять свой кабинет на больший. В результате хождений по кабинетам Краев усвоил железное правило: если хочешь чего-то добиться от райсельхозуправления, заручись сначала поддержкой райкома. Если хочешь поддержки райкома - найди покровителя в обкоме. Идешь с просьбой в обком - найди дорожку в ЦК партии, ищешь решения вопроса в ЦК - обратись к Богу. А когда обращаешься к Богу, тебе уже ничего не нужно. Потому что Господь и так знает, что кому дать, а кому нет. Правило длинное, но верное!
 
Вот Краев и нашел себе друга-покровителя в лице директора завода «Сиблитмаш» - Звягинцева Ивана Петровича. Он поддержал идею Краева. Больше того, он улучшил её, предложив союз-договор на поставку продукции «Красный Партизан» прямо ему на завод, где было несколько столовых. Облсельхозуправление всячески  сопротивлялось. Но Звягинцев, будучи членом бюро обкома, провел решение этого вопроса через обком. Мало того, Краев со Звягинцевым добились дополнения к ранее выданному разрешению на переработку молока. Дополнение состояло из одного слова – мясо. То есть разрешалась переработка молока и мяса. Это был успех!

Строительство цеха переработки, оснащение оборудованием, согласование с разными ведомствами заняли два года. К этому времени Огнев, направленный ранее на учебу, вернулся знающим специалистом.

Вместе с новыми производствами возникли и новые взаимоотношения колхоза с работниками этих предприятий. Менялась привычная схема оплаты труда. Рабочие молокозавода, цеха мясопереработки, станции по ремонту техники, цеха лесопереработки зарплату получали наличными и каждый месяц. Это вызывало массу проблем, особенно в районе и области. Дело дошло до обкома. Оттуда все бумаги направили в Москву.

Но неожиданно для всех, даже для Краева, его деятельность была оценена положительно. И не только оценена, но и рекомендована для внедрения в других колхозах. Теперь Краев сам мог определять ставки сотрудникам. Оплата по трудодням уходила в прошлое.

Права председателя колхоза существенно расширились. Имея в кассе деньги, Краев мог, минуя все сельхозуправления, заключить договора на поставку техники, удобрений, семян напрямую с заводами-изготовителями. Само понятие колхоз изживало себя. Рождалось сельхозпредприятие. Колхозники становились наемной рабочей силой. Вместо колхоза скоро придет новое слово - Агропромышленный комплекс. Но это в будущем. А пока Сергей Огнев метался по району, области в поисках холодильников, трансформаторов, коптильных аппаратов.

На плечи его жены, Татьяны, свалилась вся бухгалтерия. Пришлось ей, как и Сергею обучаться новой профессии. Звезда  удачи светила им, и все трудности они легко преодолевали. Прибавилось забот и хлопот, ведь у них народился первенец, которого называли в честь Краева - Петром.




"Горыныч"

Вечерами, сидя за чашкой чая Сильвер много историй поведал мне про жизнь села. Одну я запомнил хорошо. 

Конопля у нас выращивалась издавна. Стране требовались веревки, канаты, мешки, пакля, половики. То ли климат такой, то ли земля, но конопля росла отменная! Выше двух метров. Зерно отличное. Во время уборочной, коноплю сжимали в снопы и складывали стоймя в суслоны для просушки и дозревания. Потом везли на ток, обмолачивали. Солому складывали в огромные скирды и всю зиму их перерабатывали - мяли, трепали, выбивали стреху. Пеньку упаковывали в тюки и отправляли в район на пеньковый завод. Там из нее и делали нужную продукцию.

Нам, подросткам, больше всего нравилось шелушить зерно. Ничего нет вкуснее, чем толченая картошка, чуть разбавленная молоком и обильно посыпанная жареной коноплей. Это объедение! Но добыть коноплю не просто. Дело в том, что семена конопли - тоже ценное сырье. Вся собранная конопля сдавалась государству. Даже за трудодни его не давали. Для охраны конопляных полей выделялись охранники-объезчики. Всех нарушителей они сурово карали.
 
Одним из тех охранников был безногий Семен Гаврилович. Все звали его Горыныч. Сам сбор конопли простой: наклоняешь коноплю над разложенным платком или тряпкой. Руками трешь-шелушишь колосья, зерно осыпается на платок. Один ошелушил - наклоняешь второй, третий, четвертый. Затем обдуваешь от мусора, зерно сыплешь в сумку или мешок. Вот вся премудрость.

Мы, как правило, собирали где-нибудь поближе к лесу, в котором могли бы спрятаться от Горыныча, но он непостижимым образом отыскивал нас везде. Сидя верхом на коне, он легко догонял и охаживал нас кожаной плеткой. Кому больше, кому меньше - доставалось практически всем.

Иногда улов был хороший, килограмма два-три. А иногда - небольшая чашка. Всё зависело, как скоро нас обнаруживал Горыныч. Разбежавшись по лесу, мы потом собирались вместе и шли домой. Странно, но Горыныч иногда обгонял нас по дороге, и словно не замечал. А собранное зерно он никогда не отбирал. Повзрослев, я понял - не со зла он нас гонял, просто судьба у него была такая.




"Ольга"

Ольга увидела Никиту, когда пошла в первый класс. Ее мать, почтальонша Вера, нацепив сумку с почтой через плечо, хотела вести ее в школу. Мимо проходил как раз Никита.

- Никита! - обрадовалась Вера, - отведи Олю в школу, а то мне почту разносить надо.
- Конечно, - Никита был доволен, что ему доверили в такой день отвести первоклассницу.
- Давай портфель, - по-мужски сказал он. - Вон у тебя букет какой огромный! Ты его и неси.

Видимо судьба предопределила их встречу, но когда он собрался после уроков идти домой, Ольга уже стояла, его поджидала. И хотя букета у нее не было, она отдала ему свой портфель, и они зашагали, благо им было по пути.

Так и повелось у них - утром Ольга его поджидала, и он безропотно нес ее портфель. Для Ольги Никита был как старший брат. Он помощник, друг, защитник.  Так и жили они, учились, ходили вместе в кино, купались на речке.

Никита возмужал, окончил школу, поступил в Омский сельхозинститут, а Ольга продолжала учиться. После третьего курса он был направлен в свой колхоз на практику. За это время Ольга превратилась из девочки в цветущую молодую девушку. Едва завидев его, она подбежала и повисла у него на шее. Это было так неожиданно для Никиты, но вместе с тем так радостно забилось сердце, что Никита растерялся. Молодые люди забылись в той юношеской увлеченности, страсти, которая присуще только молодости. К ним пришла любовь.

Ольга влюбилась в него без памяти, без рассуждений и колебаний. На селе было принято девушке вести себя скромно, сдержанно. Мать Ольги вела с ней нескончаемые беседы на эту тему. Но ничего не помогало. Ольге было 15 лет, она окончила 8 классов, гормоны бушевали в молодом  сильном теле.

Не помогали беседы и отца Никиты. Никита отшучивался, но при каждой их встрече он подхватывал ее на свои сильные руки и готов был носить весь вечер. Обеспокоенная Вера упросила свою сестру, которая жила в городе, забрать Ольгу к себе от греха подальше. И сослали Ольку в город - учиться в медучилище.

Все надеялись, что разлука успокоит молодых людей, особенно Ольгу. Но ошиблись. Ольга не просто влюбилась в Никиту. Она просто не представляла свою жизнь без него - как без солнца и без воды. Он был для нее всем. И это чувство со временем не ослабевало, а росло и крепло. Она любила его всем существом.

Подружки по училищу дружили с парнями, влюблялись, плакали от неразделенной любви, снова влюблялись. Только Ольга была  в стороне. Она всем спокойно, решительно сказала, что и у нее есть жених, он ее ждет и никого ей не надо. И сказано это было с такой убежденностью, силой, что все от нее отстали.
Все силы она отдавала учебе, и это принесло хорошие плоды. Ольга была одной из лучших.

Вернулись в село Никита и Ольга почти одновременно. Ольга превратилась в настоящую красавицу. И опять закрутила их любовь, словно они не расставались. Но теперь родители скорее радовались за них, чем беспокоились.

И вот однажды, словно случайно, забрели они в прилегающий березняк, где Ольга не столько отдалась Никите, сколько приняла его в себя спокойно, радостно, долгожданно. Она ждала этого, казалось, всю жизнь, и была счастлива. Припав к Никите, она глядела на него огромными сияющими глазами, и вдруг сказала:

- Никита! Если тебе нужна моя жизнь - я тебе ее отдаю. Ты – мое счастье, ты - моя радость, ты - моя судьба. Без тебя я не мыслю свою жизнь. И помни, я буду любить одного тебя, чтобы не случилось!

И столько в этих словах было силы и уверенности, что Никита растерялся. Осенью они сыграли свадьбу.

Ольга работала в сельской больнице, а Никита на двух работах - механиком в ремонтном цехе и кузнецом. Отец Никиты давно заготовил лес для дома, даже собрал сруб, который так и стоял, из двух половинок, в огороде. Так что дом собрали быстро.

На другой год народился у них первенец. Назвали в честь Краева - Петром. Он и стал крестным отцом. А крестной матерью конечно - Елизавета Павловна.

Через два года родилась Настя. Жизнь молодой семьи Егоровых вошла в спокойные берега, словно река после половодья. Работа, домашние дела, хозяйство, дети. Всё, как у большинства жителей Кодрака. Так спокойно прожили они пять лет. А на шестой грянула беда. Она подошла внезапно, словно сошедшая лавина. Так налетит ураган, посрывает крыши, и нет от него никакой защиты.

За эти годы Ольга уже выучилась на врача, работала хирургом в больнице. Но это было условно. Врач на селе должен уметь всё, от приема родов до сложных операций. Удаленность от городских клиник, разбитые дороги не давали возможности отвезти больных. Ольга делала всё. Абсолютно всё! Она была и травматолог, и гинеколог, и терапевт, и хирург. Работы было очень много. Больных везли из соседних сел, там с медициной было совсем плохо – порою, только медпункт.

Ольгу не просто уважали - ее ценили и почитали. Всегда внимательная, спокойная, она знала все семьи, кто и чем болел. За это люди были ей благодарны. Ольга пользовалась уважением в райздравотделе. Ее не раз приглашали на работу в районные больницы. Но и только! Оказывать помощь оборудованием, лекарством никто не спешил. Таков уж принцип снабжения был в те годы.

Все заботы и хлопоты по обеспечению больницы дровами, всю коммуналку колхоз, в лице Краева, взял на себя. Хотя должно было государство, но таков уж был Краев - забота о людях села была у него на первом месте. А сев, уборка, зимовка - это вторично. И люди понимали его, ценили и уважали за это.

Жизнь, мысли и дела каждого жителя были как на ладони у всего села. Поэтому все сразу заметили перемену сначала в Никите, потом и в поведении Ольги. А виной, источником беды была дочь пасечника Николая Берсенева. Ольга еще ничего не знала, не подозревала, а бабы на ферме, у магазина, у Марфиного колодца, вовсю шептались, обсуждали новость: Никита загулял с Ленкой Берсеневой! 

Стройная, красивая, веселая, она с седьмого класса считалась первой красавицей, и в дальнейшем как-то привыкла к этому. Она с удовольствием вела школьные вечера, выступала в сельском клубе, и к окончанию школы вскружила голову не одному парню.
Елена была полной противоположностью Ольги. Если Ольга - спокойное озеро, Елена - бурный поток. Ольга - мягкий, ровный свет, Елена - молния.

Ольга узнала о связи Никиты и Елены от своей матери, Веры-почтальонши. Бывая почти в каждом дворе, она выслушивала всякие намеки, сочувствия. Но не хотела верить всем этим разговорам. Уж очень дружно, складно жили Никита и Ольга. Да и любил Никита Ольгу безмерно, ценил, уважал ее. Чтоб он променял свою жену на вчерашнюю школьницу? Не поверю. Нет! Этого не может быть!
 
Вера всё-таки поговорила с Ольгой. Она выслушала спокойно, даже как-то безразлично.

- Мам! - сказала она. - Я люблю Никиту всю жизнь. От него у меня дети. И я никогда, ни при каких обстоятельствах не разлюблю Никиту, даже если Никита уйдет от меня, я не скажу о нем никогда плохого слова. Значит так судьбой предопределено, я приму любое его решение. Никита сделал меня счастливой на всю жизнь. И это счастье будет навсегда со мной. Я буду продолжать любить до самой смерти. Для меня он навсегда останется мужем. А детям отцом. Я не вправе его осуждать,  и не буду этого делать.
- Ну, дочка, решай сама, - вздохнув, ответила мать.
 
Никита проводил все время на работе, то на ремонте техники, то в кузнице. Он весь потемнел, то ли от солнца, то ли от кузнечной жизни. Приходил домой поздно, вел себя как обычно, хлопотал по хозяйству, играл с детьми. Но Ольга чувствовала, как тяжело дается Никите это спокойствие.

Тревога и напряженность Никиты исчезли в один миг. Прибежала мать Веры и сказала, что Елена уезжает в город. Учиться на учительницу. Бабы у марфиного колодца по-обсуждали эту новость, да и успокоилась. Уехала Елена. Успокоился Никита. Отлегло от сердца у Ольги. Но, как оказалось, не надолго.



"Никита Егоров"

Иван Егоров был первоклассным шорником. Никто лучше его не шил сбрую для коня. Ни у кого хомуты не были такими мягкими, прочными, удобными, как  у него. Шил он и сапоги, и ботинки. Считай пол-деревни ходили в его обуви, передавая их от старшего к младшему. Но это было скорее увлечением, хобби, как говорят.

В колхозе Иван работал электриком. Всё электрохозяйство - от подстанции до лампочки - было в его ведении. Он отвечал за все обрывы, отключения, за прокладку новых линий. Так и ходил с «когтями» на плече, чтобы на столбы залезать.
 
Семья у Егорова  небольшая - сын Никита да дочка Анечка. Никита всегда около отца, Анечка - при матери. Да так все дети в селе росли. И все было хорошо, пока Никита не влюбился. Казалось бы, не страшно, десятый класс. Но дело в том, что Ольге – дочке почтальонши  Веры, было всего 10 лет!

Вообще-то, любовью их отношения было сложно назвать. Это была скорее сердечная дружба. Но исходила она как раз от Ольги. Ольга спокойно приходила к ним в дом,  а поводов побыть, поговорить с Никитой у нее было бесконечно. Жена Ивана пробовала поговорить с Ольгой, но всё бесполезно. «Без толку! - заявила она Ивану. - Ольга влюблена в нашего Никиту по уши».

Нравы на селе были строгие, поэтому Иван грозно предупредил Никиту: «Никакого баловства с Ольгой! Видишь, она еще ребенок!» Да Никита и сам понимал, что влюбленность и любовь - разные вещи. Поэтому он с легким сердцем уехал учиться в Омский сельхозинститут.

Студенческая жизнь мало изменила Никиту. Воспитанный в строгости, приученный с детства к труду, он не входил в шумные компании, не посещал танц-клубы. На вопросы девчат, почему не ходишь, он шутливо отвечал: «Да я такой неуклюжий, что всем ноги оттопчу». На вопросы, почему он ни с кем из девушек не дружит, простодушно отвечал: «У меня уже есть невеста, она мне вот постоянно письма пишет, а по нашим законам мне много невест нельзя! За многоженство и из института еще могут отчислить».

А письма ему действительно проходили от Ольги. И столько в них было нежности, тепла, доверчивости, что он их не выбрасывал, а перечитывал по нескольку раз.
Когда он приезжал на каникулы, Ольга неизменно встречала его у будки трех Иванов. Так, взявшись за руки, они шли в село.

И вот, вернувшись с дипломом механика, он встретил не смешную девочку-подростка, а цветущую девушку. Ей было 15 лет. Любовь закрутила их так, что перепуганная  мать Ольги срочно вызвала в село свою сестру, которая жила в городе и работала врачом. Они вдвоем взяли в оборот Ольгу и заставили уехать в город поступать в медучилище. Ольга, скрепя сердце, согласилась. Поселилась у тетки, которая взяла ее под жесткий контроль. Но вместе с тем поощряла ее походы в театры, музеи. Даже давала ей деньги на билеты, обувь и одежду.

За время учебы Ольга повзрослела, многое поняла, узнала много нового. Когда, окончив училище она добралась на попутке до села, ее встречал Никита. Не стесняясь никого, она бросилась ему на шею, обняла, глаза ее сияли. Никита повел ее домой, где мать Вера с утра жарила и парила всякую снедь. Побыв часок с матерью, она с Никитой ушла на берег Тарсьмы, где целовались вволю. Перебивая друг друга, они говорили о своей любви, о том, как соскучились, о том, что теперь они будут вместе навсегда.

Еще когда Ольга училась в училище, мудрый Петр Егорович вызвал к себе Никиту и сказал: «Ну что, механик, придется тебе возглавить бригаду лесозаготовителей. Вот там и заготовишь лес для своего собственного дома. Слышал я, что у вас с Ольгой взаимная симпатия. Одобряю, хорошая дивчина. Будет тебе верной женой! Так что к ее возвращению будет  куда привести молодую жену.
 
Назначение Никиты в бригаду мужики восприняли с радостью. Такой медвежьей силы не было ни у кого. А главное у него был спокойный, рассудительный не по годам характер. Да и помочь молодому парню срубить себе дом, было дело святое. Так что к приезду Ольги было выбрано место для усадьбы, срублен дом, оставались мелочи.
 
И вот теперь, сидя рядом с Ольгой, он рассказывал ей. Как они заживут в этом доме, а потом шутливо спросил:

- А ты замуж-то за меня выйдешь?

Ольга вдруг стала строгой, серьезной, и глядя прямо в глаза, ответила:

- Да,  Никита, выйду. Я люблю тебя всю жизнь и буду любить тебя всегда.

А потом добавила, словно предчувствуя что-то:

- И буду любить, несмотря ни на что. 

Они еще долго сидели, глядя на убегающую воду, на проплывающие облака, на темный лес за Тарьсмой. Но главное уже было сказано.
 
Вскоре Иван с женой отправились к Ольгиной матери сватать Ольгу за Никиту.
Обряд сватовства в деревне любили, почитали. К нему готовились заранее. Вели переговоры. Это было представление, где зрители - всё село.
 
Вера-почтальонша с утра жарила, парила, готовилась встречать дорогих гостей. И хотя все знали наперед, что начнет говорить сваха, что ей должны отвечать родители, где в это время должны быть Ольга и Никита, как должны быть одеты - все это знали, но ждали все равно с нетерпением.
 
После уборочной сыграли свадьбу. А через год родился первенец - сынок. Назвали Петром. А через два года - Настя. Жизнь закрутилась колесом.

Никита открыл кузницу, и теперь кузница превратилась в круглосуточный цех. Он обучился электросварке. Теперь многие проблемы по ремонту техники решались легче.
Краев дал Никите помощников по-смышлёней. И работа наладилась.

Пошел год за годом неустанного труда. Ольга выучилась на врача. Стала работать в больнице сначала хирургом, а потом главным врачом. И никто - ни Никита, ни Краев, ни Ольга - не знали, что впереди судьба готовит им нелегкое испытание.

В эту весну буйно цвела черемуха. Белым пушистым одеялом покрывала она берега Тарьсмы. Никита сломал охапку черемухи и решил отнести в школу. Он потом даже не мог объяснить, кому он нес этот громадный букет. Директору, учителям, ученикам?
Когда он подошел к школе, дверь резко отворилась и из нее буквально выпорхнула девушка и упала ему прямо в руки.

Черемуха белым ковром лежала у их ног, а глаза их были прикованы друг к другу. Он держал ее как пушинку, как что-то ценное, боясь уронить и разбить. Словно молния пронзила их обоих. Никита был поражен ее красотой, ее гибким телом, ее руками, ее глазами. Он даже дышать перестал. Язык прилип к нёбу. Руки как парализованные не отпускали ее. И она, привыкшая повелевать парнями, сейчас не могла оторваться от Никиты, от его рук, от его глаз. Она была словно горлица, сраженная на лету меткой стрелой охотника.

Они ничего не замечали вокруг, словно оцепенели. Потом Никита услышал ее тихое: «Смотрят!» и очнулся. Елена выскользнула из его объятий и, не помня себя, бросилась бежать.

Никита тоже не помнил, кому он вручил букет, как дошел до кузницы. Весь вечер перед его глазами стоял образ незнакомой девушки. Ему нестерпимо захотелось вновь увидеть ее, но ее нигде не было.
Встретились они неожиданно – у магазина. Оба остановились, как вкопанные.
 
- Как тебя зовут? - спросил Никита.
- Елена, - еле слышно ответила она и вся вспыхнула, словно лицо ее осветили ярким светом. Но тут ее кто-то окликнул и она, бросив виноватый взгляд на Никиту, исчезла.

Никита почувствовал необъяснимую радость, пьянящую и наполняющую его целиком. Он удивлялся, как это он жил и не знал Елену до этого.

Они как магниты тянулись друг к другу. Встречались словно случайно, стремились друг к другу, но встретившись, вдруг пугались чего-то и, боясь остаться наедине друг с другом, расходились. Но расходились только для того, чтобы вновь оказаться рядом, снова ощутить незнакомое, неизвестное им чувство. Никита не понимал, что твориться с ним, не замечал, что увлекся вчерашней школьницей.

Но если Никита не замечал, то деревенские бабы сразу увидели перемены в Никите. Все знали работящего Николая-пасечника, а про Никиту и говорить нечего – его просто любили. Любили за спокойствие, за доброту, за готовность оказать помощь.
Да и к Елене все относились хорошо. Ну, крутит головы молодым парням, ну и что? Дело молодое.

Но ведь есть еще Ольга! Бабы были в растерянности, никто из них не осмеливался заговорить на эту тему. Над селом нависла невидимая грозовая туча. Казалось, вот-вот сверкнет молния и разразится беда.

Кто-то доложил обо всем Краеву. Петр Егорович по-настоящему озадачился. Он знал, что надо принимать срочные меры, а какие - в голову не приходило. Пошел он тогда к Елизавете Павловне. О чем они толковали - неизвестно, но только на другой день он вызвал к себе Николая. Поговорил с ним, а вечером сам пришел к ним в дом.

Елена была дома. Она встрепенулась, едва увидела Краева. Но он ничего не говорил о Никите, об их отношениях. Завел он совсем другую беседу.

- Вот, Николай, решило правление послать вашу Елену на учебу в пединститут. Говорил я с директором школы, учителями. Все хорошо о ней отзываются, одобряют.
 
Елена, чуть дыша, стояла в соседней комнате. Вот, вот сейчас что-нибудь скажут, боялась она. Но разговор шел все о другом. О том, что стипендию ей будет платить колхоз, что ей, будущей учительнице, подберут усадьбу, помогут построить дом, ну а дальше - как жизнь покажет.

- Очень большая нужда в учителях! Мало желающих ехать к нам в глубинку.
- Да мы что! Мы согласны! Вот только, как сама Елена?

Позвали Елену. Она вышла - вся пунцовая, зардевшаяся.

- Вот, Лена. Колхоз предлагает направить тебя на учебу за счет колхоза. Ты как, согласна?

От волнения Елена еле стояла на ногах. Превозмогая себя, еле слышно произнесла:

- Согласна. 
- Ну, вот и хорошо, - ответил Краев, вытирая изрядно вспотевший лоб. - Через недельку я собираюсь в город, могу Леночку с собой прихватить. Зайдем с ней к ректору института, уладим дела с учебой, с общежитием. Елена должна привыкнуть к городской жизни. Познакомится с преподавателями, сходит в театры, музеи. Ведь городские настороженно встречают деревенских. Вот Елена и обживется заранее. Я обо всем договорюсь.

Закончив эту речь, Краев вздохнул с облегчением. Николай провожал его, а в это время Елена, упав на кровать, разрыдалась. «Как через неделю? Ведь Никиту отослали за запчастями! И он не проводит ее? Да и не поговорили мы с ним».

Много разных мыслей пронеслось в ее голове. Не знала она, что еще накануне Краев вызвал к себе Огнева и Никиту.

- Вот что, ребята. Прежде, чем закупать оборудование для цеха переработки, поезжайте вы на подобные предприятия в Ростов, Омск и Подольск. Ты, Сережа, изучай технологию, а ты Никита, механику, электрику. Надо выбрать, что по-лучше, по-надежнее. Удостоверения подорожные получите у Никодимыча. Вопрос, ребята, очень важный. Стоимость заводика такова, что колхозу придется в долги влезть, но иного пути развития колхоза нет.

Так напутствовал их Егорыч, а сам не мог взглянуть в глаза Никите - хорошее лекарство сладким не бывает. Сергей и Никита уехали.

Краев повез Елену в город. Конечно, он уже переговорил с ректором, обо всем договорился. Хорошую комнату в общежитии ей подготовили. Ректор даже обрадовался:

-Нам сейчас она позарез нужна. В деканате масса дел, а все в отпусках. Я думаю, что мы с ней договоримся.

Успокоился Краев. Наступило затишье и в сердцах наших героев. Так часто бывает в жизни. Пару раз звонил Краев в институт. Елена устроилась, подружилась с библиотекаршей института.

Вернулись Сергей и Никита. Вскоре определился завод-поставщик оборудования. Пришла техника, люди. Заводик начал строиться. Никита с головой ушел в работу. Он совсем забыл про Елену.

Так прошел год, другой. Все было у Никиты с Ольгой хорошо. Елена училась, но в деревню не приезжала. Николай говорил, что в письмах она рассказывает про студенческие отряды, что учеба ей нравится, что всё у нее хорошо.

Прошло время. И однажды в кабинет Краева вошла сияющая Елена.

- Вот, Петр Егорович!  Закончила институт, вот направление в нашу школу.

И столько радости, открытости было в ее глазах, что сердце Краева сразу успокоилось. Бабы пошушукались и тоже успокоились, потому что ни Елена, ни Никита не давали повода.

Начался учебный год. Много лет в школе не было химика. И Елена стала преподавать химию, хотя русский и литература ей были ближе.

Несколько раз она встретилась с Никитой и с Ольгой. Но дальше «здравствуйте» ни о чем не говорили. Все держали строгий нейтралитет. Успокоилась и Ольга.

Прошла зима. Лето. Подошел сенокос. У «Красного Партизана» были богатейшие заливные луга. Краев всегда заготавливал сена максимально. По опыту знал, что во многих хозяйствах уже в марте будет нечем кормить скот. Районное начальство тоже знало, что Краев может выручить, чем он и пользовался. Сложное это дело - обмен товарами, бартер. Но иного выхода не было. Отдавали нерадивые председатели свои фонды - солярку, бензин, удобрения. А куда деваться? Скот чем-то кормить надо.

Далеко от села протянулись покосы. Но хитрый Краев начинал ставить стога с дальних. Полагал, что ближние всегда успеет. Сено заготавливали чем придется - тракторами, конными косилками, а на склонах оврагов - вручную. Дня через три за косцами шли бабы – сено ворошить для ускорения сушки. Потом копнами свозили в одно место, где ставили стог. Копны обычно свозили ребятишки. В сенокос село пустело. Шла страда. Мобилизовали всех – врачей, учителей. Кто не мог косить – кошеварили, приглядывали за детьми.

Работала на сенокосе и Елена. Свое обещание предоставить ей дом Краев сдержал. Николай его обустроил к приезду Елены как мог. Так, что жила она в своем доме.

Как допустил Краев, что Елена оказалась в бригаде Никиты - он сам объяснить не мог. Елена вершила стога - ответственная работа, требующая сноровки и ловкости.

Сенокос шел дружно, весело. Погода, на удивление, стояла хорошая, без дождей. Почти во всех бригадах сенокос уже был завершен. Бабы с песнями возвращались в село. Да и Никита собирался сегодня дометать зарод. Уже копновозы ускакали в село, оставалось только завершить, когда на горизонте стала собираться огромная черная туча.

Никита отпустил всех женщин - пусть до дождя домой дойдут. Остались они с Еленой вдвоем. Никита метался с вилами - подавал сено наверх, а Елена укладывала. Он весь взмок, но понимал - надо спешить. Гроза приближалась.

Неожиданно ветер стих. Не к добру, подумал Никита. Он удвоил усилия. Вот уже конек скирды готов. Осталось нарубить молодых березок, сплести их и уложить на скирду. Едва он успел перекинуть их через зарод, как небо от края до края распорола молния. Грянул такой гром, что казалось, небо обрушилось. Крупные капли дождя упали на пересохшую землю.

Бросив веревку Елене, он привязал один конец к березе, с другой стороны стал страховать спускающуюся Елену.

- Леночка! Спускайся, - крикнул он.

И тут же хлынул не дождь, а целый ливень. Елена соскользнула по веревке и оказалась, как когда-то у школы, в объятиях Никиты. Но теперь это была не школьница, а взрослая женщина. Платье ее было мокрое, и вся она, горячая, буквально прилипла к Никите.

Его обдало жаром ее тела. Чувства, дремавшие все эти годы, разом вспыхнули как порох. Разум укатился куда-то на дно оврага. Страсть заполняла все его существо. Нечто подобное творилось и с Еленой. Губы их слились в жарком страстном поцелуе.
 
Гроза усиливалась. Никита разрыл сено, устроил внутри зарода подобие норы, туда они и забрались. Молнии вспарывают небо, гром грохотал, но они ничего не замечали. Они отдались любовной страсти со всей силой, их накрыло с головой. В эту ночь впервые Никита не пришел ночевать домой. Только одна Спиридониха, вышедшая  зачем-то во двор, видела, как две тени скользнули вдоль улицы в дом Елены. Медвежью фигуру Никиты не узнать было невозможно.

С этого дня началась удивительная, необъяснимая история взаимоотношений Никиты, Елены и Ольги. Ей удивлялись, восторгались, осуждали, но не понимали.