За всю жизнь я встретила человека три, не больше, чьи отношения в семье, как с родителями, так и между родителями, были близки к тому идеалу, который можно обозначить словами: уважение, поддержка, взаимопонимание, любовь.
Что касается меня, то поздними вечерами, когда стихал шторм скандала между родителями, я сбегала в темный пустой прямоугольник двора между четырьмя пятиэтажками. Я ложилась на детскую горку и, глядя на черное ночное небо, думала, что было бы так хорошо, если бы все мы разом умерли.
Я не знаю, как это - любовь в семье, или нежность, ласка, объятия, поцелуи, душевные разговоры, поддержка. Не было у нас такого. Сейчас я словно эксклюзивные жемчужины намываю в песке своего детства – жемчужины моментов, когда детскому сердцу было тепло и спокойно рядом с родителями. Мне почему-то очень, очень важно намыть эти сокровища, чтобы жить дальше. Остальное море тяжелых воспоминаний тоже плещется в памяти, но я работаю над тем, чтобы блеск жемчужин перетянул а себя мое внимание. Я хочу, чтобы море осталось картинкой, не вызывающей эмоций.
В нашем подъезде на втором этаже жила девочка Оксана. Номер один из тех троих счастливчиков, кому крупно повезло. Когда я бывала у нее в гостях, я словно была в кино – настолько неправдоподобны были отношения родителей и их любовь к этой Оксанке… Все это было так славно, что невозможно было не завидовать. Домой идти совсем не хотелось.
Однажды Оксана прибежала ко мне и со слезами на глазах позвала к себе. Оказалось, ее родители ругаются, и ей ужасно страшно. Я, как бывалый и закаленный в таких делах ребенок, спокойно поднялась к ним, хотя была в шоке от такой неожиданной новости. Первое, что я услышала, войдя в квартиру, тишина… Я в недоумении уставилась на подругу. Она потянула меня в гостиную, показывая рукой на кухню. Ах, вот оно что! Родители заперлись в кухне, и там шепотом выясняли отношения два взрослых человека. Да… В тот момент мне было намного хуже, чем этой девочке из такой благополучной семьи.
Оксана ходила по комнате, грызя ногти и всхлипывая. Я листала журнал «Работница» и строила коварные планы. Мне так хотелось пригласить ее в разгар ссоры моих родителей! Тем более, ждать бы долго не пришлось, ссорились они два-три раза в неделю. Ну как ссорились… Просто называть одним и тем же словом то, что происходило у Оксаны и у меня, совершенно нелепо. У меня были громкие, пятиэтажные оскорбления, оглушающие крики на пределе голосовых возможностей, а голоса в нашей семье это щедрый дар божий, побои, слезы, синяки и кровоподтеки на теле мамы, неконтролируемая жестокость отца и боксерская сила его больших рук. И страх, животный страх, что он может убить маму. Страх, толкающий меня на маму, чтобы прикрыть ее от ударов, и чтобы тут же улететь к противоположной стене, и бояться дальше, заливаясь слезами и умоляя его остановиться…
Вспомнив последнюю ссору родителей, я закрыла «Работницу» и передумала приглашать к себе Оксанку, она нежный тепличный цветочек, дрожащий от шепота беседующих на кухне родителей. Она может и в обморок у меня упасть, это мне ни к чему. После ссоры родителей у меня и так забот хватало: уложить маму, позаботиться о ней, убедиться, что все, наконец, закончилось. Потом убрать осколки того, что разбилось или сломалось, умыться, одеться, выйти в темный пустой двор посреди пятиэтажек. И лечь на детскую горку, уставиться в черное, иногда звездное небо, мечтать, чтобы все умерли и шептать: Господи, скажи, зачем жить семье, в которой нет любви?...