Под облаками и пробивающегося сквозь них к земле солнца шёл ничем не примечательный молодой человек по имени Ален. В бывшем любимчик второго сапёрного полка французского иностранного легиона, опора и чаяние братьев слагаемых после ухода его небылицы, в настоящем пребывал в опустошённо-призрачном расположении. Дело в том, что Алену было уже тридцать два года, и он страсть как желал семьи. Девушка, которую он однажды повстречал на своём, увы, поминутно дождливом пути, отвергла его и, должно быть, многое в нём убила. Однако Ален был прозорлив и предвидел картину дня сегодняшнего ещё тогда — в дни знакомств. Но предвидеть — не ощутить. Что ни говори, а всё же разница в летах была внушительна, чтобы насторожиться и новичку, но Ален счёл девчонку много старше — и романтично пошёл в наступление.
Начало ознаменовало собой всплеск забытых чувств, уверенное оживление погребённого право на счастье и бравурную композицию любви, после чего Ален начал влюбляться в эту невинную, чистотелую малютку. Звали её Матильда. И, право, девчонка была слишком хороша, чтобы не обратить на неё внимание.
Он писал ей письма в стихах, заваливал цветами и создал в сердце её зелёную лужайку, на которой поминутно порхали бабочки, и солнце не знало необратимых закатов. Они много гуляли, веселились, общались, и многое друг к другу испытывали. Эта парочка слыла одним целым: пёстрыми ангелами, явно парящими над всем приземлённым. Когда Матильда всё же решилась признаться в любви, Ален не замедлил с предложением и позволил себе вообразить надеждой подкреплённое киношное будущее, сулящее экранный сюжет.
И действительно, их жизнь, их чувства были достойны экранизации, достойны отвлечённого существования в исключительном мире, дающем надежду всему человечеству. При всём притом Матильде не было суждено сказать «Да!». Матильда как будто испугалась, посчитав, что он, Ален, посягает на её свободу и всё объяснила сославшись на возраст. В конце концов, маленький ангел Матильда сочла все чувства и любовь таким же точно товаром, как и любой другой. Её точно бы подменили, или, страшно подумать, выключили. Она стала холодной и пустой.
Ален предпринимал попытки вернуть её. Он протягивал руку, на ладони которой было время, время подумать, прислушаться к себе и понять, чего же она в действительности хочет. Он надеялся, не щадя себя воевал, исчерпав все боеприпасы, все воздушные и земные резервы, но проком всё это так и не обернулось. Обернулось разве что уходом Алена на страницы запёкшейся от драм-слов тетради, карандашом на которых изрекались сочившаяся боль и будни движимой против ветра одинокой песчинки, имя которой Ален. И с какой же редко доступной читателю горечью он сознавал, что на Матильду разлука подействовала тривиальным возвращением к устоявшемуся, самому простому женскому коллективу, с самыми простыми разговорами. На него же нахлынул шквал бури, истерзав одиноко отброшенное в «далёкие глубины дум» судно. Нет, он не грезил и не надеялся её вернуть. В конце концов, это возвращение, произойди оно, всего-навсего отдалит очередное расставание. Так какой в этом смысл?
Когда Ален повстречал Матильду, то за всем детским и дурным он узрел сильную, способную сознательно ценить, безвыходно любить и не лишённую таланта девушку; что это был за талант — один лишь он и знал; ей это было недоступно. Признавшись как-то раз в том, кого он видит в ней, Матильда нескрываемо удивилась, и тотчас призналась в ответ. Она сказала, что ни она настоящая, ни она прошлая ни чёрточкой не похожа на ту, какой, случись, видела себя и ощущала. Это было внутри неё. «Зерно требует времени, чтобы дать урожай» — и он понимал это. Но также он понимал и то, что уж слишком долго тянется «этот день», и что зерно перестаёт подавать надежды. Иной раз ему приходилось, увидев её, чрез боль, укореняться в этом.
Ален также писал: «Вероятно, года через три, она пожелает видеть такого как я рядом. Она будет желать того же, чего так страстно желаю я сам сейчас. Но всё, что у нас есть, — это время. И, к сожалению, к тому моменту я буду в другой стадии, в другой части «вращающегося колеса жизнь». Я лишь искренне ей желаю не повторить моей участи. Вероятно, не стоит принимать активное участие в жизни глубоко интересующего тебя человека, приумножать желания и тяготить к познанию друг друга, равно как и к познанию мира, а просто-напросто плыть по течению, не зная и не ведая сущего. Не ведая и того, что вы попали в логово бездушного стада и неминуемо им стали. Быть может, в этом и заключается взрослая любовь? Быть может, в этом и заключается крепкий союз: любить, не испытывая чувств любви? Быть мёртвым, но притворяться живым...»
Да, это грустная история. И я прошу простить меня за то, что вынудил её прочесть. Но мы уже подошли к её завершению, где можем наблюдать как Ален заканчивает свой бесцельный путь под небосводом и опускается на деревянную скамью, и ощущает в полной мере призрачность и пустоту свою. Он смотрит на детей, кормящих белок, голубей, и по щекам его стекают слёзы радости и горя, за беззаботно смеющихся малышей. Ведь этим деткам, самым ценным из людей, уготованы такие разные судьбы. И одна из них — его судьба, судьба тридцатидвухлетнего Алена наших дней. © 2018 @sandrinstark