Давно это было, в стародалёкие времена, такие далёкие, что и не упомнишь. Жил в одном селе Яшка - отцов сын и дедов внук, прыщавый да костистый, для девок красных неприёмыш. Обидно было Яшке, что девки носы от него воротят, поцелуи жалеют. Пошёл он к местному колдуну раздобыть зелья приворотного или другого какого средства.
- Помоги, - хнычет Яшка, - дедушка! Сохнет душа, особливо по Оксане-красавице. Но ежели не её, то другую какую девку, пусть самую завалящую, ко мне приворожи. А я тебе дровишек на всю зиму запасу.
- Не нужны мне дровишки, - отвечает колдун. - Ты мне душу свою продай.
- Как это? - удивился Яшка.
- А так, как вещи продают. А я зато тебе зельице дам заветное, приворотное. Да такое, что все взгляды девичьи ловить будешь, любую целовать сможешь. Будут поцелуи твои горячи да остры. А душу завсегда назад выкупить можно, было бы желание.
Не спится Яшке в лунную ночь: хлопотно, маятно, будто зовёт кто-то. Встал у окна, глядит. Месяц полный, будто соком налитой, далеко видать. Звёздочки с высоты глядят, не моргают. И чудится, будто ещё кто-то смотрит, не понять откуда, только пробирает от этого взгляда, словно от холода.
Достал Яшка из ящичка склянку колдовскую, жидкость в ней алого цвета, будто кровь. Снял крышечку, принюхался. И хочется отведать, и боязно что-то. Много в селе про колдуна гутарили, и хорошего, и плохого, поди разбери, кто прав. И с душой словно шутка вышла. Потянулся старик к Яшке левой рукой, схватил за пазуху, да правую к виску приложил, зашептал что-то тарабарское. Почувствовал Яшка боль в груди да виске, думал вывернуться, но утихла боль так же быстро, как началась. И словно убавилось в Яшке. Вроде всё на месте, руки-ноги целы, сердце в груди бьётся, глаза глядят, но будто по-другому. Протянул колдун склянку Яшке да засмеялся как-то необычно, не то по-доброму, не то по-злому. Схватил Яшка склянку да припустил, словно от медведя-шатуна. Только дома и отдышался.
Маятно Яшке, девичьей ласки хочется, тут либо пан, либо пропал. Не выдержал, открыл склянку да выпил залпом. Чудится Яшке, будто вся комната в крови. Подскочил к зеркалу себя оглядеть, да так и обмер. Не было в зеркале Яшки...
Не спится колдуну. Какой тут сон, когда важное дело решается. Сгубила красна девица старикова сына, женскими чарами в полон завлекла, да страдать заставила забавы ради. Повесился сын от тоски, отчего озлобился колдун на весь девичий род. Захотел мести лютой, тут и Яшка-недоумок кстати подвернулся. Спеши Яшка, твори чёрные дела, утешь страданья стариковские. Ворочается колдун с боку набок, косточки старые потрескивают.
Не спится Оксане, в груди ноет, сердце щемит. С той поры, как повесился Матвей-колдунёнок, малый глупый, но добрый, стали приходить к Оксане недобрые сны. Снится её Матвей в петле, голова свесилась, язык наружу вылез, а глаза раскрыты да смотрят жалобно. Подошла к окну, откинула занавеску. Ночь полнолунная, далёко видать. Спит село, не шелохнется.
Отворила Оксана окошко, спёртый воздух наружу выпустила, свежий впустила. Зеркало напротив окна лунным светом залито, всё в нём видать. Смотрит Оксана на своё отражение, да клянёт на чём свет. Сгубила своей красой Матвея, поспорила с девчатами, что не избежит Матвей её девичьих чар, обворожила парня, точно колдунья, а, выиграв спор, забыла о нём, как о старой игрушке.
Слышится Оксане, будто лезет в окошко кто-то, глянула в зеркало - пусто окно, в лунном свете и мышь не проскочит. Но снова чудится, будто ходит кто, половицами поскрипывает. Снова глянула в зеркало - пуста спаленка. Но чувствует совсем рядом кого-то, обернулась - и обмерла. Стоит Яшка-заморыш, девичий отставник. Хотела Оксана крикнуть так, чтобы всё село пробудилось, но вспомнила про Матвея-висельника, дрогнуло в ней что-то, захотелось грех искупить. И мнится ей, что и не Яшка это вовсе, а живой Матвей, голову свесил, смотрит жалобно. Потянулась к нему Оксана, повиниться хочет, лаской обиду загладить.
Обрадовался Яшка - действует зелье колдовское! Обвил руками девичий стан, крепко держит - не упорхнёшь. Затуманилась голова, словно охмелела, в предчувствии ласковой минуты, вовсе исчез со света Яшка...
Но вновь навалилась тяжесть земная, очнулся Яшка, глазами вращает, спаленку чужую оглядывает. Видит: лежит Оксана на кровати, лицом белее одеяла, словно кукла бескровная. Прекрасная грудь застыла навеки, глаза стеклянные, никого не заворожат. На шее сбоку кровавые пятна, словно след от клыков звериных. Её бы пожалеть, но не чувствует Яшка ничего внутри, будто помертвело всё. Пусто без души-то. Попятился спиной к окну, опрокинул что-то, шуму наделал. Бежать надо...
Всё не спится старому колдуну, ворочается с боку на бок, плодов своей мести дожидается. Слышит, в дверь стучат, поднялся, кряхтя, отворил засов, чует - важное дело. Ворвался в избу Яшка сам не свой, волосы всклокочены, на рубахе кровь.
- Отдай душу, дедушка! - просит Яшка.
- Нет у меня твоей души, - смеётся колдун, - всего-то скупщик я, посредник. А душа твоя далеко, у самого Хозяина, у него же и моя душа.
- Что же ты натворил, старый хрыч, - корит Яшка, - я из-за тебя не только свою душу потерял, но и чужую загубил!
- Я же тебя от тоски спас, - отвечает колдун. - Нет души - значит, и болеть нечему, разве что зубу гнилому, так его и вырвать - вся недолга. Сына не уберёг, а тебе услужил, от злейшей хворобы избавил - истомы любовной.
Смотрит Яшка на колдуна: старый, больной, что с него взять. Да и чувств к нему никаких в опустевшей груди - ни злобы, ни мести.
- Говори, как хозяина найти? - спросил Яшка грозно.
Видит колдун, опасное дело, преобразился парень - не узнать, крови людской отведал, теперь на любое дело решиться может. Сказал с тяжёлым сердцем:
- Спустись ко мне в подпол с иконой, встань посередь, переверни икону головой вниз, прочти молитву снизу вверх (позади иконы писано) да перекрестись с живота - он и явится.
Снял Яшка обёрнутую к стене икону - да в подпол. Всё сделал по сказанному, стоит, дожидается, а мысль закралась, как бы не обманул старик.
Повалил отовсюду чёрный туман, весь подпол заволок, собственных рук не видать. Чует Яшка, в тумане стоит кто-то большой да на него смотрит.
- Верни душу, дяденька, - вновь просит Яшка, - по глупости да неопытности запродал, назад хочу!
Голос из тумана, как издалека, еле различишь, но такой голос, от которого жуть берёт. Слова весомые, тяжёлые, словно камни падают.
- А ежели я тебе выбор предложу: Оксана снова жива будет, а душа твоя у меня останется - что выберешь?
Молчит Яшка, мозгами шевелит, осилить сказанное хочет. Как так - снова жива, разве такое возможно?
- Всё возможно, - снова голос слова-камни в Яшку кидает, словно мысли его насквозь видит. Решился Яшка, головой встряхнул, его вина, ему и заглаживать.
Скрипит колдун зубами на Яшку за то, что месть отцовскую порушил, Оксану к жизни вернул.
- Дурак ты, - говорит, - нужно было душу назад забирать, без неё ты каждую ночь девок изводить станешь, кровинушку горячую сосать, а с нею жизнь высасывать. Глядишь, снова Оксана твоя в беду попадёт. Эх ты, пентюх.
Не ответил Яшка, до дому подался. Долго не думал, крепкую верёвку нашёл, мыльцем кровь засохшую с рук смыл, да обмылок на дело пустил...
Новость по селу пошла: Яшка удавился. Странно сделалось Оксане, прошлая ночь из памяти выветрилась, только осталось осадком, будто Яшка заходил. Вспомнился Матвей-удавленник. Чудно. Стучатся подружки в окно, наружу зовут. Встряхнулась Оксана, грустные думы повытряхнула. Новый день на дворе, словно новая жизнь...