Все дальше в прошлое уходят два года, проведенные мной в Березниковском музыкальном училище, но по своей значимости в моей жизни им нет равных, потому что как профессиональный музыкант я, в основном, сформировалась именно в этот короткий срок. Кроме того, в моей жизни это было единственное время настоящего студенчества – веселого, светлого и радостного, каким оно и должно быть в идеале.
С тех пор прошло вот уже 50 c лишним лет, но березниковское музучилище постоянно снится мне. Во сне я вновь и вновь с волнением поднимаюсь по его лестничным пролетам, перехожу с этажа на этаж, заглядываю в комнаты общежития, пытаясь найти «свою» комнату №83… Я иду в класс № 5, такой уютный, со стенами, обитыми бархатом, – там проходили мои занятия по специальности. В классе стоят два отличных инструмента, на них играть - одно удовольствие! В вестибюле на стене висит открытый ящик для писем, и я с нетерпением смотрю: не белеет ли для меня конвертик в ячейке на букву «К»? И непередаваемые ощущения – изредка обнаружить здесь заветное письмо от одного молодого человека, чье имя наполняло меня радостным трепетом. Сердце взмывало в воздух, как самолет, и счастье на пару недель была обеспечено – до следующего письма! Иногда писали и родители, хоть мы и виделись по выходным раз в неделю. В любом случае - факт получения письма от близких, любящих тебя людей согревает в чужом городе, поддерживает и придает сил! Вся наша жизнь проходила в этом здании, из которого мы выходили только раз или два в день - для того, чтобы поесть в кафе «Вечернее».
Давно отшумела, отзвенела эта короткая, насыщенная и незабываемая студенческая пора, но воспоминания о ней греют меня всю жизнь. И, оглядываясь назад, на годы ранней юности, я неизменно вспоминаю – как много хорошего получила здесь, на родной уральской земле, в своем первом училище, где витал дух студенческого братства и подлинной любви к музыке. Ведь человеку снится только то, что глубоко затронуло его душу…
А самым главным было то, что в БМУ мне сказочно повезло с педагогом по специальности!
Начиналось все в 68-м году. Мне 15 лет, позади восемь классов и музыкальная школа в Соликамске. Мой дальнейший путь предопределен – это музыкальное училище.В нашей области было два музыкальных училища — в Березниках и в Перми. Эльвира Иосифовна Красноперова, моя учительница по специальности в музыкальной школе, бывшая пермячка, считала, что я должна поступать только в Пермь (ПМУ котировалось выше, чем БМУ). Но в Перми не было общежития, и мне ничего не оставалось, как ехать в Березники, город в часе езды от Соликамска . К тому же, стало известно, что в Березниках есть сильный педагог по фортепиано – Кузнецова ( Малкова) Людмила Васильевна. Незадолго до поступления я съездила к ней на прослушивание. Молодая, строгая учительница в очках, с копной пышных каштановых кудрявых волос, завязанных в пучок, прослушав мою игру, сказала: «Поступай!»
После этого она предложила мне послушать участников проходившего в тот день фортепианного конкурса на лучшее исполнение произведений композиторов – романтиков. Я с робким благоговением вошла в концертный зал – и… растворилась в храме музыки. Меня словно подхватили и закружили ласковые волны новых для меня прекрасных произведений! Было так хорошо, светло и радостно на душе в преддверии новой жизни, а в памяти навсегда остался впервые услышанный мной нежный благородный элегичный вальс Шопена № 9 ля бемоль мажор – первое произведение, связанное для меня с Березниковским музыкальным училищем…
И вот июль 68-го, я приехала на поступление. Многие абитуриенты прибыли с родителями, которые толпились в коридорах. Я и представить себе не могла, чтобы рядом со мной в это время была еще и мама! И так волнуешься, но в одиночку с волнением справиться гораздо легче! Конкурс среди поступающих был огромным! Меня поселили в комнате общежития с несколькими абитуриентками, среди которых были Галя Груздева и одна девочка - домристка, хорошая, скромная, которая много и серьезно занималась. И вот после объявления результатов она молча вошла в комнату. «Ну что, прошла?» - спросили мы, - «Не прошла», - сказала она, потом медленно, задумчиво-машинально потянула с кровати домру и пошла прочь . «Ты куда?» - крикнули мы вслед , - «Заниматься», - тихо ответила она… Мы не поняли… В такой ситуации принято было рыдать в три ручья (и мы много насмотрелись в эти дни на плачущих девочек), но, спрашивается, - зачем же теперь заниматься?… Нам с Галей было жаль ее, мы-то - поступили…
К первому сентября общежитие наполнилось студентами – и прежними, и новоиспеченными… Меня окружила волнующая атмосфера, на душе было радостно и чуть-чуть тревожно. Впереди было время открытий, достижений, труда, узнавания людей, невиданного расширения границ моего музыкального мира…
ОБЩЕЖИТИЕ.
После провинциального Соликамска Березники показались мне большим современным промышленным городом. Радовали глаз широкие улицы, городская площадь, оживленное движение, двухэтажный вокзал со стеклянными стенами, троллейбусы, впервые увиденные мной, большое количество молодежи – учащихся техникумов и училищ. Чувствовалось дыхание большого города. Я с некоторой робостью оглядывалась по сторонам. Наше училище помещалось в четырехэтажном кирпичном доме на ул. Л. Толстого, недалеко от кинотеатра « Мелодия». Первый и второй этажи занимали учебные классы, на третьем и четвертом располагалось общежитие. Для меня, домашней девочки, это был новый мир. В школе ребята из параллельных классов не очень-то общались между собой, а об общении со старшеклассниками не было и речи! Здесь же разница в возрасте не имела значения, мы жили одной большой семьей – мальчики и девочки от 14 до 20 лет! Нас была не одна сотня – и столько симпатичных мальчиков! (Про девочек напишу отдельно). То, что мы жили рядом, в одном общежитии, облегчало нам возможности знакомства. Мы рассматривали друг друга в коридорах, сталкивались и знакомились в классах, где можно было заниматься самоподготовкой с 6 до 8 утра, до начала занятий, и с 17 до 23 часов, после их окончания.
Меня поселили в комнате на шесть человек. Девочки были с разных отделений: я - с фортепианного, остальные – теоретики и дирижеры-хоровики. Быт был незатейливый – 6 кроватей, 3 тумбочки и стол. Сами мыли полы по очереди. Вечерами по комнатам ходила комиссия из взрослых студенток, проверяли порядок и выставляли оценки в графике, висящем в коридоре. Иногда, не успев прибраться, мы запирались изнутри на ключ, гасили свет, и сидели, притаившись, пока комиссия, безрезультатно постучавшись в нашу дверь, пройдет мимо.
Поскольку общежитие и училище находились в одном здании, нас постоянно окружала музыка. Как приятно было просыпаться рано утром на четвертом этаже под мягкие звуки валторны или трубы, доносившиеся с нижних этажей! Все у нас было, как в любом общежитии: и душ, и столовая. Душ находился на первом этаже, стекло было замазано краской, но высокая форточка была постоянно открыта, и время от времени в ней появлялись лица подглядывающих парней, непонятно как туда забравшихся…. Девчонки с визгом неслись прятаться за перегородки.
ПЕРВЫЕ УРОКИ.
В восемь утра раздавался звонок на первый урок, будивший беспечных студентов, и заспанные мальчики и девочки, едва натянув одежду, протирая на ходу глаза, - неслись вниз, опаздывая в классы…
Мне запомнился первый урок истории, которую вела Долли Александровна Гурович. Это была хорошая, но очень строгая учительница. При первой же встрече она задала нам на дом примерно 16 -18 параграфов. Урок по расписанию был примерно через день, и казалось невозможным выучить столько материала за такой короткий срок! Мы были в шоке от объема информации, сидели в обнимку с учебниками по углам, коридорам, вдоль батарей и зубрили, зубрили историю европейских государств – Англии, Франции, Германии… И вот роковой день настал! Д.А. начала вызывать по одному. Пока несчастный бубнил, стоя у доски, остальные судорожно читали следующий параграф. Д.А. неожиданно останавливала отвечающего и вызывала кого-нибудь другого, прося продолжить с того места, на котором предыдущий остановился: «Продолжит такой-то…» «Такой-то» не слушал предыдущего… Она сажала одного за другим, ставя двойки и тройки. Очередь дошла и до меня. Я, как сомнамбула, на ватных ногах выползла к доске и еле слышным от волнения голосом начала мямлить текст. Благодаря хорошей памяти, я вроде все рассказала, но мне казалось, что в этот день не повезет всем, и я выглядела не лучше остальных. Но неожиданно Д.А. похвалила меня и сказала, что ей понравился мой ответ, который был логически выстроен (какое счастье, никогда бы не подумала!), в особенности же, то, что в конце своего рассказа я подвела итог, сделала вывод. Повезло… Но от пережитого стресса этот первый урок стал для меня «незабываемым»!
Уроки литературы я вообще всегда любила – и в школе, и в БМУ, и позже, в Москве. Здесь их вела Быстрых Нина Александровна. Особенно мне нравилось то, что, в отличие от уроков истории, педагог больше сама рассказывала, чем спрашивала. А слушать было так интересно!
УРОКИ У ЛЮДМИЛЫ ВАСИЛЬЕВНЫ.
Людмила Васильевна, мой педагог по специальности, собрала класс для составления расписания – студентов у нее было много, человек 15, все девушки и только один мальчик – Витя Гажев, мой земляк из Соликамска. Мне казалось, что, после моего поступления на одни пятерки, она улыбнется мне или хотя бы даст какой-нибудь знак, что она меня помнит, но она ничем не выделила меня из общей массы. Она была мудра и строга, несмотря на молодость – ей в ту пору было всего 27 лет! И мы побаивались ее!
Начав составление расписания, она предложила: «Кто может приходить к 8 утра?» Все молчали, слишком рано вставать… Вызвалась я. Мне было все равно…
Чтобы позаниматься по специальности, многие из нас вставали в 5.50 и бежали занимать классы, где можно было играть с шести утра, одновременно записываясь на вечер (с 17 часов классы освобождались). С шести до восьми утра я штудировала свою программу, а в восемь должен был начинаться мой урок у Людмилы Васильевны. Но она приходила позже, после девяти часов. К этому времени в классе уже сидела следующая студентка, чье время было 8.45. Я тихонько радовалась, что Л.В. не успеет теперь спросить у меня всю мою большую программу – всегда что-то было готово лучше, что-то – хуже, и ноты того произведения, которое я знала хуже всего, я зарывала под низ большой нотной стопки, выложенной на пианино. Но радость моя была преждевременной! Придя в класс, Л.В. начинала серьезную работу. С каждым студентом она занималась не 45 минут, как было положено по расписанию, а 2-3 часа, и спрашивала ВСЁ! К концу моего урока, когда я, вся в мыле, покидала класс (часам к 12-ти), там уже сидела куча народу, подошедшего к своему назначенному времени! И так она занималась со всеми, без перерыва на обед, заканчивая свою работу не в 14 - 15 часов (по расписанию), а в 20-21час! Поэтому на следующий день она не могла подняться рано, чтобы приехать на работу к 8 утра (незадолго до этого она вышла замуж, и, как я узнала намного позднее, была в то время уже в положении, но никто из нас об этом даже не догадывался – по крайней мере, в течение первого семестра).Эта удивительная женщина поражала своей неутомимостью! Только имея сильный, могучий организм и редкостную любовь к своему делу, можно было так беззаветно отдаваться работе!
Людмила Васильевна стала особым человеком в моей жизни! Это огромное везение на моем музыкантском пути! Я не перестаю благодарить судьбу за то, что она привела меня именно в БМУ, к Людмиле Васильевне!
Чуть полноватая, миловидная, при этом достаточно строгая и авторитетная, молодая учительница умела держать дистанцию. Мы ее бесконечно уважали! Под внешней бесстрастностью лица, сквозь холодный блеск очков я быстро разглядела ее добрые с прищуром глаза, на губах играла еле заметная обаятельная улыбка. Для меня этого было достаточно, чтобы проникнуться к ней бесконечным доверием! Я почувствовала в ней сердечного человека! Непостижимый, редкостный сплав строгости и доброты, сильного характера и женского обаяния! И каким же Музыкантом она оказалась! Недаром директор БМУ Эрна Андреевна Тибелиус сказала о ней моему папе: «Людмила Васильевна – наш клад!»
На первой же встрече с первокурсниками она дала нам какое-то запредельное задание - выучить к первому уроку десяток этюдов Черни соч. 740 «Искусство беглости пальцев» - НАИЗУСТЬ (за пять дней!) Я судорожно начала заниматься – в школе таких заданий не было! Успела выучить не все (этюдов 7) и очень волновалась, идя на первый урок, который состоялся 7 сентября. Раньше я всегда справлялась с заданиями, а здесь, выходит, недоучила! Но, к моему удивлению, Л. В. похвалила меня. Оказывается, она проверяла «потолок» каждого студента (кто на что способен?) и оказалась довольна моим результатом.
Я прошла у Л.В. громадный репертуар! Как мне было интересно! Занималась с огромным воодушевлением. 20 сентября я уже играла в концерте новое произведение «Из карнавала» Грига. Все спрашивали меня: «Ты с этим поступала?» и очень удивлялись, что я выучила его в такой короткий срок.
Первые пару недель Л.В. посвятила освобождению моего пианистического «аппарата». Она «посадила» меня на упражнения и этюды. Вскоре моя мышечная зажатость была успешно и полностью преодолена! После этого пошел интереснейший этап вхождения в настоящую серьезную музыку. Л.В. дала мне «Фантазию на темы Рябинина» Аренского для ф-но и народного оркестра. Произведение было на слуху, потому что его исполнял наш народный оркестр, солировала Карпова Л.Н., педагог по фортепиано. Эта «Фантазия» так нравилась мне! Это было красивое, эффектное произведение! Мы вдохновенно играли его вдвоем с Л.В. на двух фортепиано. И, как мне передали девочки, во время моих занятий под дверью класса толпами собирались студенты, чтобы послушать, как играет «первый курс»!
Я с жадностью предалась работе! Уроки с Л.В. были настоящим праздником, вдохновляли меня! Было безумно интересно, каждый день меня ждали открытия, я занималась с упоением, не замечая времени!
У Л.В. были очень красивые руки – белые, мягкие, гармоничные. Она прекрасно владела инструментом, для нее словно не было на свете технических трудностей. Сидя за вторым роялем, она всегда могла не только безупречно показать, как тот или иной кусок должен прозвучать в идеале, но и сыграть что-то аналогичное! Например, когда я работала над «Фантазией – экспромтом» Шопена, она, объясняя, как следует играть партию левой руки, сыграла мне для сравнения побочную партию из скерцо Шопена № 2. Эта прекрасная музыка настолько потрясла меня, что я впала в какую-то экзальтацию и почувствовала, что глаза мои увлажнились! В груди что-то ёкнуло, в носу защипало, и я с ужасом обнаружила, что плачу! Мне было стыдно обнаружить перед Л.В. свою сентиментальность, я усиленно отворачивалась... Боюсь, она заметила это…
Л.В. увлеченно работала со мной. Наш тандем набирал обороты. Она дала мне виртуозные пьесы: «Ярость по поводу утерянного гроша» Бетховена и « Блестящее рондо» Вебера. У нее было замечательное чувство юмора и артистизм! До сих пор я помню, как она, показывая основную тему из « Ярости…», рассказывала (и выразительно показывала лицом), что вот здесь - грош лежит под кроватью и посмеивается над рассердившимся хозяином, а вот здесь – хозяин в ярости топает ногами, не в силах разыскать свой последний грош!
Она была настоящим Профессионалом! Прекрасно владея словом, умела разбудить воображение! Работая со мной над «Блестящим рондо» Вебера, она «оживляла» текст, представляя его в виде диалога шаловливой внучки – хохотушки с ворчливым дедушкой, безумно любящим свою маленькую проказницу! Это очень помогало найти нужный характер той или иной темы. С этими двумя пьесами я победила на своем первом училищном конкурсе – на лучшее исполнение виртуозной пьесы. Мой номер был последним, конкурс длился несколько часов – участвовали все 4 курса училища. Играла я, когда за окном уже стемнело. После моего выступления студенты высыпали из зала и заполнили вестибюль. Валя Федорова подошла ко мне и убежденно сказала: «Первое место будет у тебя!» Я подумала - такого не может быть, ведь я – «зеленая» первокурсница, а участвовали все курсы!
В этот момент я заметила, что ко мне решительно направилась педагог–теоретик, грозная Фархади Эмилия Гамидовна, державшая в страхе все училище … Она при всех обняла и расцеловала меня, после чего громко произнесла в наступившей тишине: «Ее ждет великое будущее!» - и величаво удалилась. Я была безумно смущена и тронута… Мне действительно присудили первое место!
В середине 1 курса, в феврале 1969 года наше училище выступало с концертом на пермском телевидении. Пел хор, играл оркестр, помню солистку - вокалистку, певшую арию Любаши из « Царской невесты».
Фортепианное соло было поручено играть мне (кажется, я играла тогда «Музыкальный момент» ми минор Рахманинова). Утром у нас был тракт (репетиция в телестудии), днем мы гуляли по Перми (помню стоявший тогда страшный, невероятный мороз, наверное, градусов 40), а вечером играли в живом эфире. На телевидении я оказалась в первый и единственный раз, и во время моего выступления огромная масса народу стояла сбоку от меня и в упор глядела на мои руки – хор, оркестр, солисты - не вошедшие, конечно, в кадр. Я была чрезвычайно застенчивой девочкой и дико робела играть перед лицом всего училища, при этом в прямом эфире, в свете софитов. Для меня, 16-летней, это было серьезным испытанием. И вот зажглась лампочка на камере, и мне дали знак, чтобы я играла. Я заиграла, рояль хороший. «Что-то уж очень хорошо все идет»,- подумала я, успешно преодолев 2/3 пьесы. Будучи совершенно неопытной исполнительницей, я еще не знала, насколько коварна эта мысль, которая приходит в голову во время игры. Ее надо гнать от себя всеми силами, ну а я… расслабилась - и в тот же момент споткнулась… Но не остановилась, а продолжила дальше. Однако настроение мое упало. Я очень боялась Людмилы Васильевны, мне казалось, что я подвела ее. Но она, слушавшая мою игру в соседней студии на мониторе, ничего не сказала мне. И, конечно, как мудрый педагог, понимала, что такое ответственное выступление начинающего музыканта не может обойтись без шероховатостей – из-за отсутствия концертного опыта. После окончания игры я встала из-за рояля, не зная, куда идти – мне об этом не сказали: то ли куда-то в сторону (но там плотной стеной стояли студенты), то ли вперед на камеру. Я стояла столбом, вопросительно глядя на окружающих, но все словно воды в рот набрали - и так же, молча, смотрели на меня. Никто мне даже жестом не показал – куда идти? Глазок на камере не гас. Я была на экране. Не помню - сколько продлилось это мое стояние, и как я из него вышла…?
На следующий день была запись на радио. Я впервые в жизни очутилась на студии. Там было уютно и безопасно, не то, что на ТВ в прямом эфире…. Я знала, что здесь в случае неудачной записи можно будет сделать другой дубль, и чувствовала себя спокойно. Играла «Блестящее рондо» Вебера. И запись сделали быстро, с первого же дубля. Ее потом часто крутили по радио. Она получилась такой удачной, что наши преподаватели не могли поверить, что это играет учащаяся первого курса. Спустя много лет я хотела найти эту запись в фондах пермского радио, но не удалось, к сожалению…
Кроме победы на виртуозном конкурсе, достижением моим на первом курсе стало выступление на классном вечере Людмилы Васильевны – в первом отделении играли ее студенты, второе отделение было полностью моим.
Я помню, что Л.В. на первом курсе хотела, чтобы я на сцене выступала с большими белыми бантами, видимо, для усиления эффекта (маленькая – а как играет!) Я этому отчаянно сопротивлялась! Мне в свои 15 лет хотелось выглядеть постарше, банты мне в школе надоели, и я ни за что не соглашалась на такое предложение!
Людмила Васильевна на всю жизнь стала для меня идеальным образцом для подражания - как музыкант-профессионал, как педагог, как человек. В отношениях с учениками она могла и сдержанно похвалить, и высмеять, и приструнить, умела и распрощаться с теми, кто не оправдал ее доверия. Она была умна и остра на слово, идеально владела методикой преподавания. Яркий, технически безупречный показ на инструменте она всегда сочетала с умным метким словом, это мобилизовало слух ученика. А какой у нее был кругозор! Работая над музыкой, она всегда приводила на помощь литературные или живописные образы. Не только заниматься с ней, но и присутствовать на ее уроках с другими студентами - было истинным наслаждением! Однажды на уроке Галя Соколова играла «Бабочек» Шумана, прекрасное произведение. Как известно, в основе этой музыки лежит литературный сюжет романа Жана Поля «Юношеские годы» - о любви двух братьев – близнецов: порывистого Вальта и нежного Вульта к одной девушке Вине. Вина любила Вульта. На карнавале, когда братья переоделись в одежду друг друга, Вина призналась Вальту в любви, приняв его за Вульта. В музыке в этот момент изображено бурное отчаяние. У Гали не получался этот фрагмент. Л.В. сказала ей: « А если тебе сказать, что тебя не любят? Как ты отреагируешь?» Галя моментально почувствовала нужный настрой и сыграла совсем по-другому – так, как надо…
Л.В. вела у меня также другой предмет – концертмейстерский класс. Вначале мы прошли, как водится, романсы от Гурилева до Глинки, а потом она стала приносить в класс клавиры опер Верди. Я помню, как мы с ней из урока в урок шли по страницам, углубляясь в хитросплетения замысловатого сюжета оперы «Трубадур»… Я читала с листа клавир, она пела…
СТУДЕНЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ.
Попав после школы в демократичную атмосферу училища, я чувствовала себя прекрасно. Наше расписание было составлено таким образом, что суббота и воскресенье были свободными, и в пятницу вечером группа ребят из Соликамска ехала домой на выходные (дорога занимала примерно час - полтора). Иногда я не попадала домой. В сильные морозы (в те времена доходило до – 50 и ниже), когда я ждала соликамский автобус на улице (а он ходил раз в час), случалось, что он не приходил, и я, промерзнув до костей, бесполезно простояв в течение часа - полутора на жутком морозе, да еще с ветром, со слезами возвращалась в общежитие. Но это бывало не часто - в основном, я все-таки уезжала. Из окна автобуса «Соликамск – Березники» я любовалась уникальной уральской природой, особенно по осени, когда всю дорогу за окном полыхали костры ярко - красной рябины! Было так красиво! Какие краски осенью на Урале! Я всегда мечтала о походной жизни, для начала мне хотелось пройти хотя бы вот по этому маршруту – от города к городу, но как-то так и не нашла себе попутчиков…
Дома меня уже ждали родители, приготовив к моему приезду какие-нибудь вкусности, я отсыпалась и отъедалась за неделю, жадно смотрела телевизор, которого тогда еще не было в общежитии. Ехала я с твердым намерением позаниматься по специальности КАК СЛЕДУЕТ (ведь в училище свободные классы всегда были в дефиците). Но дома на меня наваливалось такое расслабление, которого я, несмотря на всю свою волю, не могла преодолеть. И это было хорошо, потому, что спасло меня от перенапряжения тех лет, наполненных большими нагрузками, столовским питанием и постоянными болезнями, которые неизбежно сопровождали общежитскую жизнь с ее скученностью. Там регулярно вспыхивали эпидемии гриппа и ОРВИ, когда от одного заболевшего, как от спички в стоге сена, моментально заражались все окружающие, и мы лежали целыми комнатами. Но по молодости лет мы не придавали значения таким мелким неприятностям. Хорошего было больше! Атмосфера молодости, влюбленности, красоты и музыки перекрывала все минусы.
Изменение моего социального статуса (со школьницы - на студентку) очень нравилось мне. Для начала я обрезала косы и сделала стрижку, могла ходить в том, что мне нравится, а не в опостылевшей школьной форме. Однажды, в свой очередной приезд в Соликамск на выходные я зашла в субботу к своим одноклассникам по пятнадцатой школе, которые теперь учились в девятом классе школы № 13. И с радостью констатировала – как же мне повезло, что я больше не учусь в школе! Мои одноклассницы с косичками в школьной форме и фартуках, с напряженными лицами ходили по коридору в обнимку с учебниками, едва подняв глаза, чтобы кивнуть мне и снова окунуться в зубрежку. Я порадовалась, что мне уже не приходится тратить время на не нужные мне теперь математику, биологию и пр. В музучилище же я могла сосредоточиться на музыкальных и гуманитарных общеобразовательных предметах – литературе, истории, иностранном языке! И больше времени оставалось на главное – на специальность.
Особая, незабываемая страница нашей студенческой жизни – ТАНЦЫ! По субботним вечерам в общежитии начинались приятные хлопоты – девчонки прихорашивались, наряжались. Доставались духи – самыми популярными в то время были польские духи «Быть может» с длинным узким горлышком и серебряным завинчивающимся колпачком, дивный запах которых я помню до сих пор. И вот, наконец, когда педагоги уходили домой, в здании раздавался долгожданный, особый - длинный пронзительный звонок, зовущий всех вниз - в зал, НА ТАНЦЫ!!!
Как бешеный табун, от которого трясется земля, как безудержное торнадо, сметающее все на своем пути, с радостными воплями и топотом несся по лестнице вниз живой вихрь из девочек и мальчиков, в один миг превращавшихся из прилежных и не очень студентов в племя гикающих индейцев – в зал, НА ТАНЦЫ!!! Кресла с грохотом отодвигались к стенам, на сцене возникал импровизированный ансамбль - контрабас, баян или аккордеон, ф-но и ударные (на сцене сидели Саша Солдатов, Федя Хаиров, еще кто-то). И, уже опережая нас, летели в зал волнующие, упоительные мелодии 60-х годов!!! Атмосфера влюбленности электричеством пронзала пространство. Свет выключался, возникала романтическая аура… Молодежь в единодушном порыве качалась на волнах магического ритма, с упоением предаваясь любимому занятию… В те времена мы еще танцевали парами, девочки с мальчиками, но, как пелось тогда в популярной песне: «Ах, как жаль, что на десять девчонок по статистике»… у нас было не более шести ребят, поэтому многие девочки танцевали друг с другом. Быть приглашенной мальчиком – этого удостаивались избранные, наиболее привлекательные особы. В основном в ходу был танцевальный прием на два шага: два влево, один вправо. В то время мы еще танцевали и вальс. Девочки в мини-юбках, коротких платьицах, цветных ажурных чулочках, туфельках на каблучках – загляденье для мальчиков, которые активно обсуждали - у кого из девочек красивее ножки!
Эти танцевальные вечера так нравились нам, что студенты из Соликамска, обычно уезжающие на выходные домой, иногда предпочитали остаться ради них, и я в том числе! Я не зацикливалась на учебе и с удовольствием участвовала в танцах. С раннего детства я обожала танцевать – мой папа, будучи отличным, элегантным танцором, привил мне вкус к танцам. Среди девушек лучше всех танцевала Ирина Дубских – она в детстве занималась балетом, и я с удовольствием наблюдала за ее грациозными движениями, стараясь подражать ей.
Как жаль, что нынешние мальчики и девочки не знают того удовольствия, которое мы испытывали тогда от танцев! То, что происходит на дискотеках сейчас, я не назвала бы танцами – этот долбящий по мозгам ритм, грохот, дым и бьющиеся в экстазе одинокие фигуры! Чем дальше, тем меньше в этом красоты и эстетики. То, что прежде все – и быстрые, и медленные танцы – танцевались парами, составляло особую прелесть.
Часто мы с девчонками собирались в классах и пели под собственный аккомпанемент. Я без труда подбирала на слух любые мелодии и гармонии (привычка подбирать песни с раннего детства, когда не было магнитофонов), но в училище у меня появилась конкурентка – Лида Вислобокова, которая подбирала лучше меня! У нее было более утонченное слышание гармоний, с джазовыми элементами!
Поскольку большинство студентов были приезжие, к тому же, по сути, это были еще в большинстве 15-17-летние дети, оторванные от родительского дома, то все они, особенно приехавшие с юга, мечтали о том времени, когда можно будет поехать домой на каникулы! Мы все пели в студенческом хоре, и я помню, сколько чувств ребята вкладывали в песню Дунаевского, как специально для нас подобранную – «Домой, домой!»: «Скажи мне, друг, чье сердце не забьется, когда звучат слова «Домой, домой!», «Ведь ничего милее нет на свете, чем дом родной, где ждут и любят нас!»
В училище царила веселая студенческая атмосфера. Забегая вперед, хочу сказать, что это напрочь отсутствовало впоследствии в московском музучилище, где был только труд, труд и труд - экзамены, концерты, конкурсы и никаких развлечений, никакой разрядки (за три года помню только один танцевальный вечер). В этом заведении свирепо наблюдали за нравственностью учащихся! В БМУ же у нас регулярно бывали веселые вечера, блестящие капустники, КВНы, заседания НСО (научного студенческого общества). Мы дружно и весело провожали в армию наших ребят. Шли по улицам города с песнями, с музыкой – гитара, баян! Некоторых ребят потом возвращали назад, и мы снова их провожали, и так по 2-3 раза!
На втором курсе (69 год) в холле нашего общежития появился телевизор. По субботам группа ребят, свободных от занятий, расположившись на диване, с большим интересом смотрела передачу «С Днем рождения» (которую вели Дмитрий Иванов и Владимир Трифонов), горячо и дружно комментируя все, что происходило на экране. Выступали эстрадные певцы того времени, например, красавица Аида Ведищева с песней «Бежит, бежит, бежит дорога, не кончается», Валерий Ободзинский (помню, как шумно-одобрительно была встречена его песня «Льет ли теплый дождь, падает ли снег…»)
Пришло время, и мы с девчонками начали борьбу «за фигуру» - нам стало казаться, что мы недостаточно стройные! Поднявшись чуть свет, в районе шести утра, бегали с Галкой Груздевой в парке, но это почему-то не помогало… Тогда я села на полную голодовку: в то время, как все остальные с большим аппетитом уминали деликатесы в училищной столовой (мне тогда все казалось деликатесом - и молоко в бутылках, и свежая выпечка, и котлеты с картофельным пюре) – я мужественно терпела подступающий голод, с каждым часом становившийся все более нестерпимым! И это в разгар подготовки к моему сольному концерту, когда нагрузки были огромными! Иногда, не выдержав рассказов соседок о том, как вкусно сегодня кормят, я срывалась и шла в столовую, молча презирая себя за безволие… Такие эксперименты над организмом не проходили даром, иммунитет ослабевал, и я часто болела.
В БМУ училось много девушек, приехавших с Украины, где поступить на местах было почти невозможно из-за больших конкурсов, и они ехали к нам. Хохлушки были хороши собой – «кровь с молоком», карие глаза, каштановые волосы! Женское население общежития вообще представляло собой настоящий «цветник» - девушки одна лучше другой! Ребят было мало. Музучилище – это было все-таки, по преимуществу, «женское царство»! Кроме уроженок Украины, выделялись своей хрупкой красотой татарочки, например, Лариса Нагимова, грациозная, как горная козочка, с ореолом золотых волос вокруг головы. Я, с детства неравнодушная к красоте, искренне восхищалась нашими девушками, стройными и нарядными. А какие глазки: голубые, зеленые, синие, прозрачные, как озера, карие, золотистые или бархатные - густые, как ночь, с пушистыми ресницами! Я без устали разглядывала прелестные лица, впервые в таком количестве окружавшие меня. Цветник! Помню, как-то зашедшая к нам в комнату замужняя студентка, жившая в городе, сказала: «Куда только городские парни смотрят?» Увы, нас тоже волновал этот вопрос…
Красивыми были не только девочки, но и мальчики! Молодость всегда прекрасна! На горизонте маячил баянист Андрей Попов, жгучий брюнет в сером костюме с ослепительной улыбкой, которого мы, младшие студентки, восхищенно разглядывали издалека на почтительном расстоянии – для нас он был недосягаем, у него тогда была любовь - миниатюрная девушка по имени Ольга, и он не расставался с ней! Эдик Ширинкин, эффектный 19-летний духовик с усиками, похожий на героя – любовника, был неизменным участником танцевальных вечеров. В 69-м году в БМУ пришел красавец Джафаров и еще один парень, похожий на Джона Леннона – утонченный блондин в золоченых очках - кажется, его звали Виктор Карнаухов, лишивший покоя многих студенток. В 69-м году в БМУ поступил пианист Валера Дьяченко, как бы сейчас сказали – парень с сильнейшей харизмой. Он произвёл неизгладимое впечатление своим талантом на женскую половину училища. Из студентов складывались пары, многие переженились, но, все же, мальчиков всегда не хватало. БОльшая часть мужского населения явно предпочитала технические учебные заведения. Если в училище появлялся симпатичный парень, это вызывало настоящий девичий переполох! Однажды ко мне в гости приехал мой соликамский сосед, студент – политехник, учившийся тогда в Перми. По коридорам как будто вихрь пронесся… И когда мы с ним вышли из здания, все без исключения окна были облеплены девичьими лицами, с жадным интересом глядящими нам вслед…
Мы находились в переходном возрасте от детства к юности, и на наших глазах разворачивались романы студентов чуть старше нас. Все, что касалось области чувств, легким крылом уже слегка касалось наших душ и вызывало неясное, щемящее волнение в груди. Под модную в то время песню Валерия Ободзинского «Настоящая любовь» мы, девочки, мечтали о большой и чистой любви, но, конечно, имели о ней весьма смутное представление. Главным казалось встретить достойный «объект», а остальное придет само собой. Постоянно находясь в «женском царстве», завидовали тем девчонкам, кто «находил» себе симпатичного парня. В музучилище с ребятами всегда был дефицит. Наиболее частый вопрос, задаваемый подругам, был: « А где же вы познакомились?» Другим почему-то везло - у всех были какие-то случайные встречи, но только не у меня… Очень в тему была песня того времени «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся. Мне не везет в этом так, что просто беда…» Видимо, я слишком много времени проводила за инструментом и почти не оглядывалась по сторонам…
Но вот однажды и со мной произошел романтический случай. Я пошла в кафе «Вечернее» и села со своим обедом далеко от входа. За окошком било отражающееся от снега апрельское солнце, воздух был пронизан свежестью и радостью ранней весны. В этот момент в зал вошла большая группа парней - и каких! Видимо, это были учащиеся какого-то технического училища – стопроцентные парни, один лучше другого! Я обомлела… Мой взгляд сразу упал на одного из них, в оранжевом свитере со спортивной фигурой – ох, до чего же хорош! Они тоже заметили меня и зашептались между собой. Я услышала: «Смотрите, какая девушка сидит!» Они сели у выхода, поглядывая в мою сторону… Парень в оранжевом свитере улыбался мне и смотрел с явным интересом и симпатией… Обед стал у меня колом в горле! Ну почему он был не один?! Впервые в жизни я оказалась в центре внимания такой большой мужской компании!… Я не могла есть под их пристальными взглядами и думала только об одном – как бы мне удрать. Но они сидели у входа, и мне пришлось бы идти мимо. Я не решилась на это - а вдруг споткнусь или как-нибудь не очень изящно пройду? Я решила их переждать и тянула время в надежде, что они уйдут, съев свой обед. Они же явно ждали, когда я пойду мимо, ведь я пришла раньше, словом – кто кого? Я задумчиво чертила вилкой по тарелке... Все- таки мне удалось «пересидеть» их. Ребята, видимо, поняли, что я решила здесь заночевать, и нехотя поднялись, вопросительно поглядывая на меня… Выдержав приличную паузу – за которую они должны были уже уйти – я направилась к выходу. Мои надежды не оправдались – все парни, уже одетые, дожидались возле гардероба. Они окружили меня: «Девушка, можно Вас проводить?»… Ой, какие ребята славные! Симпатичные, вежливые, воспитанные… Но проводить меня всей толпой – это уже слишком. Как с ними разговаривать? Я в жизни не видела столько юношей одновременно. От волнения мой язык прилип к гортани…. (Где вы, мои бойкие подружки? Уж они-то бы не растерялись…)
И я – отказалась, хотя мне так хотелось, чтобы они не послушались меня и хотя бы выследили, куда я пойду (общежитие-то почти рядом!)… Но мужчины, особенно такие молодые, понимают все буквально… «Эх, девушка!», «Жаль! » - понеслись реплики, полные искреннего сожаления… и…они ушли. Больше я их никогда не встречала, хотя в кафе «Вечернее» ходила каждый день и втайне надеялась на повторную встречу. Этот яркий эпизод остался в моей памяти, и мне кажется, что я и сейчас узнала бы того веселого парня в оранжевом свитере…
Веселые годы,
Счастливые дни.
Как вешние воды,
Промчались они…
ВТОРОЙ КУРС.
На втором курсе у нас появился новый предмет – гармония. Вела его опытный педагог Розалия Федоровна Шемилюк, приехавшая из Бакинской консерватории. У нее была авторская методика преподавания этого предмета, и она дала нам очень сильную основу. Пришлось, конечно, сидеть поначалу за гармонией ежедневно, часами, но результат был потрясающим! Когда через год я поехала учиться в Москву, проблем с гармонией не возникало. Мало того, мои познания в этом нелегком предмете вызывали изумление у студентов - москвичей, которым основы гармонии преподавала молоденькая неопытная аспирантка московской консерватории, обучавшая их по традиционной методике.
Второй курс был необычайно плодотворным для меня как пианистки! Сколько радостных музыкальных открытий ждало меня! Моя замечательная Людмила Васильевна умела ставить передо мной сверхзадачи и увлекать новыми горизонтами. Когда в конце первого курса я сыграла сольное отделение, и за моей спиной начали шептаться, что, дескать, «техника - то у нее есть, а вот звук!», она сказала: « Мы им покажем, какой у тебя звук!» Она задумала эксклюзивный проект - сольный концерт студентки второго курса из двух отделений! В истории училища это было впервые. Она предложила мне сыграть монопрограмму из произведений одного композитора - Феликса Мендельсона–Бартольди. Летом я выучила полтора десятка «Песен без слов», 3 этюда, Прелюдию и фугу, «Серьезные вариации», « Фантазию», « Блестящее каприччио» и другие, сейчас уже не помню, что именно – известные и малоизвестные его сочинения. Мендельсон считался не слишком глубоким композитором - в силу того, что его жизнь сложилась благополучно и была лишена надломов и трагизма, сопровождавших жизнь других известных творцов. Но задумкой Л.В. была реабилитация этого прекрасного композитора - показать его в многогранности его проявлений. Хочу сказать, что эта задача нам удалась.
В процессе работы над «Песнями без слов» Л.В. учила меня красивому звукоизвлечению. Это была замечательная школа, следующая ступень мастерства после успешного освоения техники. Благодаря этим урокам, при дальнейшем обучении в Москве мой звук всегда ставили в пример, а мои московские педагоги говорили мне после академических концертов и экзаменов: «Ни у кого рояль не звучал так, как у тебя». Учила меня Л. В. и «подтекстовке» – этот способ я позднее всегда успешно применяла и в своей игре, и, позднее, в педагогической работе. А заключался он в том, что к «Песням без слов» я придумывала слова и пела эти тексты тихонько «про себя» – это сразу оживляло мелодию, давало правильную логичную фразировку. Объем программы был огромный, и мне приходилось заниматься специальностью иногда до 8 часов в день.
И вот в декабре 1969 года состоялось это знаменательное событие в моей жизни - мой сольный концерт из двух отделений – в концертном зале БМУ. Программа была примерно на 2 часа чистой музыки. Мне было 16 лет.
Директор училища Э.А. Тибелиус по такому случаю напечатала 200 афиш, которые поручили студентам расклеить по всему городу. Концертный зал был переполнен! Кроме своих, училищных, пришло много городских любителей музыки. Люди стояли в проходах и в дверях! Сказать, что я волновалась – ничего не сказать! Какая ответственность! До 20 лет я панически боялась сцены и теряла на концертах почти половину того, что «выдавала» в классе! Но, тем не менее, концерт прошел с большим успехом! Девчонки говорили мне потом: «Как ты только могла наизусть столько выучить?» А Ольга Шелобанова сказала: «Сколько народу в зале - я чуть сознание не потеряла от волнения, а ты хоть бы что, вышла и улыбнулась…» Это все было внешним, а внутри…
Моя внешность на сцене всегда была обманчивой. Считалось, что я очень спокойная и не волнуюсь при выступлении. Такое я производила впечатление. Но никто не знал, какой ценой мне дается это внешнее спокойствие. Для меня главным было то, о чем я всегда помнила во время игры: не выдать того смятения и неописуемого волнения, которое творилось у меня внутри, того, чего никто не видел… Во время публичного выступления включаются такие внутренние механизмы, которые абсолютно не поддаются волевому контролю, особенно это касается молодых, неопытных концертантов, но присуще и маститым артистам. Это похоже на панику, когда тебя несет куда-то, как перепуганную лошадь. Разум перестает контролировать исполнение – он улетучивается…. Без хорошей психологической подготовки на сцене нечего делать… Накануне этого события мне посчастливилось купить только что вышедшие две ценные книги Григория Когана: «У врат мастерства» и «Работа пианиста». В них очень подробно был описан весь процесс подготовки музыкального произведения, включая психологические моменты выступления на сцене. Книги попались мне в руки очень вовремя, я подробно их проштудировала, и это мне сильно помогло. На концерте у меня было время прийти в себя и даже немного поэкспериментировать: я впервые ощутила власть исполнителя над публикой, когда затаивший дыхание зал следовал за тобой, за твоими движениями, за твоими чувствами…
Этот концерт дал тогда огромный толчок моему музыкантскому росту! Вмиг забылось – какой ценой дался мне этот успех, сколько труда и лишений пришлось пережить… Ведь порой, падая от усталости после многочасовых занятий, часто больная (это вообще никогда не бралось в расчет), я заставляла себя продолжать заниматься, потому что надвигался концерт, а мне казалось, что я не успеваю все выучить. Надя Демидович как-то сказала мне: «Ты должна отдыхать, ты просто страшная стала», - так я себя изнуряла, но мне уже было не до себя. Я не могла подвести Людмилу Васильевну, которая поверила в меня. А после концерта ощущение было – как будто одолела трудную горную вершину… И сразу захотелось двигаться дальше, вперед, к новым свершениям!
У меня сохранилась газета «Березниковский рабочий» со статьей об этом концерте. Накануне своего главного концерта - в БМУ я с этой же программой выступила в музыкальных школах Соликамска и Боровска - «обкатала» ее.
После этого события традицию сольных концертов подхватили некоторые другие студенты, и вскоре студентки третьего курса Катя Чекиджиева и Ирина Дубских сыграли по отделению.
После мендельсоновской программы я окунулась в мир Шопена! Этюды, прелюдии, ноктюрны, «Фантазия – экспромт»… За этот год я прошла под руководством Л.В. огромный репертуар! Бах, Моцарт, Бетховен, Рахманинов…
Успех концерта окрылил меня! За 10 дней зимних каникул в феврале я выучила новую программу, и в мае играла уже новый «сольник». С подружкой Людой Новиковой мы сыграли по отделению. Помню, мы собирались на концерт у Люды дома и …опоздали (транспорт подвел). В зале сидели люди, а Людмила Васильевна встретила нас с таким лицом, что хорошего ждать не приходилось… После концерта нам так влетело от нее!!! Ух! Премьерши! Возмутительное легкомыслие! Это стало нам хорошим уроком! Л.В. умела не только блестяще преподавать фортепиано, но и воспитывать!
В середине второго курса (в начале 1970 года) в Березники приехал с концертом московский пианист Алексей Скавронский. После его концерта состоялся мастер–класс, в концертном зале, в присутствии всего училища. Я была больна, с температурой 39, но мне пришлось играть 23-й этюд Шопена, который был еще в разборе, причем я открывала мастер-класс. Руки у меня тряслись от болезни и неготовности, помню ощущение катастрофической беспомощности и, естественно, моя игра не произвела впечатления на маэстро. Вслед за мной за рояль села взрослая пианистка Эля Урлина, уже окончившая училище, которая уверенно сыграла давно готовые «32 вариации» Бетховена, и удовлетворенный Скавронский хорошо поработал с ней.
Зато немного позже, когда приехал пианист Арнольд Каплан, я была уже здорова и играла на мастер-классе готовые произведения. Все сложилось так удачно, что Каплан посмотрел на меня с явным интересом. Был теплый майский вечер, окно нашего пятого класса было открыто. Я играла последней, а предыдущая студентка сыграла не слишком удачно. Это успокоило меня – все-таки я могу лучше! Произведение, которое она играла – «Арабески» Шумана – так вдохновило меня, что к моменту своего выступления я уже была эмоционально разогрета! Как важно выступать не первым номером, а ближе к концу! Спокойная обстановка (не в переполненном концертном зале, а в небольшом уютном классе), эмоциональная «разогретость», - и мои пальчики меня не подвели, они бежали легко и безупречно! В числе прочих произведений были 23-й этюд и прелюдии Шопена соль мажор и ре минор. Каплан заулыбался и проиллюстрировал, как одна пианистка на концерте сыграла в финале трагической прелюдии ре минор не три ноты «ре» подряд («набат»), а промахнулась и «врезала» с размаху напоследок «до» на fff ! Мы хохотали до слёз, представив себе, как она со зверским лицом лупит по соседней клавише в таком «пафосном» месте, и что после этого делается в зале!
Потом он уехал, и Л.В. сказала только, что я понравилась Каплану. Недели через три она подзывает меня и сообщает, что пришло письмо от Каплана, в котором он приглашает меня и Валеру Дьяченко приехать на прослушивание в Москву - в музыкальное училище при консерватории!
Описать мои чувства невозможно!!! В Москву!!? Из уральской глуши!!! Такая перспектива никогда в жизни не приходила в голову мне, скромной провинциальной девочке! Я готовила себя в будущем к поступлению в ближайшую к Березникам Свердловскую консерваторию, куда ехали все наши лучшие выпускники… И вдруг Москва…
Валеру провожала на поезд, кажется, вся женская часть училища. Мы съездили в столицу на прослушивание, понравились тамошним педагогам, и нам сказали, чтобы мы возвращались в Березники, сдавали свои летние сессии, а уже после этого ехали в Москву – сдавать вступительные экзамены на общих основаниях. Мы так и сделали. После сдачи двух экзаменационных сессий (в Березниках и в Москве) я и Валера стали студентами второго курса музыкального училища при Московской консерватории! В 17 лет для меня начался новый интересный этап жизни.
Вспоминая время занятий с Людмилой Васильевной, я радуюсь и благодарю Бога за нашу встречу.
Моя любимая учительница! Замечательная женщина, подарок моей судьбы!
Сплав высочайшего профессионализма, ума, требовательности и доброты – редкостный баланс! Образец самоотверженного служения делу! Для меня она осталась на всю жизнь идеалом педагога - музыканта! И, что встречается редко, – при этом она была и настоящим Воспитателем. Как она умела поставить на место, когда студенты – «молокососы» начинали задирать носы (а через это проходят, наверное, все)! Помню, к нам в училище приехала выпускница Пермского музучилища с концертом, после которого Л. В. собрала свой класс на обсуждение. Студенты со своих мест начали критиковать ее игру, в какой-то степени еще достаточно ученическую, «правильную». Мы сильно увлекались тогда индивидуальностью, непохожестью на других. Самым страшным для нас было слово «серость». Помолчав немного, Л.В. сказала: «Почему-то вы не заметили достоинств ее игры, а предпочли сосредоточиться на недостатках. А при этом - ни один из вас не играет так, как нужно!» Студенты притихли…
Она обладала не только сильной волей, но и характером, умела защитить обиженных!
Когда меня уже пригласили на учебу в Москву, и я срочно сдавала все предметы, наша теоретичка – эксцентричная, непредсказуемая, импульсивная особа – вдруг поставила мне по сольфеджио четверку! Никогда в жизни у меня не было четверок по сольфеджио, это был мой любимый и легкий для меня предмет, в котором я чувствовала себя, как рыбка в воде. Я зарыдала в своей комнате, решив, что меня теперь не примут в Москву, ведь мне нужны были только пятерки, а четверок у меня до той поры не было ни по одному предмету! Л.В. решительно отправилась к этой преподавательнице, и надо было слышать, какой крик двух женщин стоял на весь этаж!
Любимая учительница защищала меня, не побоявшись вспыльчивой теоретички, которой нравилось демонстрировать свою власть (хочу - казню, хочу - милую!) В конце концов, Л.В. вышла ко мне со словами: «У сильного всегда бессильный виноват» и сообщила, что мне разрешили пересдать. В результате я ехала в Москву с одними пятерками!
Л.В. была всесторонней, гармоничной личностью. Когда мы приходили к ней домой, она показывала нам великолепные альбомы с репродукциями знаменитых художников и очень интересно, доходчиво рассказывала. Она хорошо знала историю искусств и открывала нам мир прекрасного. Она любила нас, и мы отвечали ей горячей взаимностью!
Однажды весной 1970-го года она пригласила нас к себе домой. Там было уютно, свежий майский ветерок колыхал прозрачную тюль у раскрытого балкона. В хрустальной вазе на столе горел ярко - желтыми головками букет весенних уральских купавок. А по полу топало крошечное голубоглазое кудрявое чудо – годовалая дочка Людмилы Васильевны – Лерочка, которая, завидев много незнакомых студентов, время от времени обхватывала колени своей мамы и ревниво прижималась к ним своей курчавой головкой, на что Л.В. ласково приговаривала ей: «Какая у меня дочечка хорошая, умная, послушная, все понимает…» и т.д. Малышка успокаивалась и отправлялась к бабушке, давая возможность маме пообщаться с учениками…
Я никогда не слышала раньше, чтобы с младенцами так разговаривали – можно сказать, «на равных»! ( С ними обычно просто сюсюкались). Мне это так понравилось, что я взяла этот тон на вооружение, и в будущем со своими маленькими детьми разговаривала так же. Все стороны личности Л. В. восхищали меня!
Вот еще маленький эпизод. На первом курсе мне исполнилось 16 лет. День рождения приходился на зимние каникулы, когда я была дома, в Соликамске. Перед моим отъездом из Березников что-то к слову пришлось – я сказала ей об этом, и мне показалось неудобным не пригласить ее на день рождения. Я и пригласила, она поблагодарила. Я была совершенно уверена, что она тут же забудет об этом, и уж, конечно, педагог не поедет к своей ученице на день рождения в другой город! Каково же было мое изумление, когда в день своего рождения из окна соликамской квартиры я увидела Людмилу Васильевну, выходящую из машины вместе со своим мужем. Она приехала из Березников меня поздравить! И привезла сказочные, восхитительные подарки – красивое шерстяное платье и чудесную, всю в кружевах ночную сорочку! Я лишилась дара речи! Размер был в точности мой! В то время я даже стеснялась мечтать о таких прекрасных, дорогих вещах и спросила ее: «Людмила Васильевна, как же Вы угадали с подарками?», на что она, усмехнувшись, ответила: « Ты что, думаешь, я не знаю, чего хочется в 16 лет?» Какой же замечательный получился день рождения! Оба они – и Людмила Васильевна, и ее муж Николай Васильевич – были милейшими, приятнейшими, умнейшими людьми, мне было так хорошо с ними, несмотря на разницу в возрасте! Мы смеялись, веселились, хохотали за столом, щедро накрытым моими родителями, уставленным пельменями и другими деликатесами, и мне было жаль, когда они стали собираться домой. С ними не хотелось расставаться! Скажите, часто ли можно встретить такую учительницу?
В конце второго курса Л.В. сказала мне: «Ты всему научилась. А теперь иди и смело выражай себя!» Она как будто отпустила меня в самостоятельное плавание! И это было здорово! Я почувствовала себя взрослой, сильной, самостоятельной пианисткой. Я поверила в себя! Я перестала быть ученицей. Людмила Васильевна дала мне тот фундамент, на котором я в дальнейшем уже уверенно возводила один за другим «корпуса» новых и новых произведений. Мне было 17 лет, и впереди была Москва!
В Людмиле Васильевне всегда было сильное материнское начало – она до сих пор называет меня «девочка моя». К сожалению, живет далеко от меня – в Минске. Все эти годы мы переписываемся, звоним друг другу. Редкая женщина! Она и сейчас, спустя 50 лет, чувствует свою ответственность за меня, искренне интересуется моей жизнью, во всем поддерживает, дает советы. После потери родителей и единственного брата я получаю огромное утешение от сознания того, что на свете живет эта мудрая, добрая, талантливая, сердечная женщина – Людмила Васильевна Малкова - Шафранова (по второму мужу), которая искренне любит своих учеников и которая стала для меня не только Учителем, но и другом, наставником, близким человеком, заменившим моих ушедших родных. Пусть Бог дарует ей долгие годы жизни, здоровье и счастье, потому что таких людей на свете – единицы!