(Начало: http://www.proza.ru/2019/11/16/1101)
Черный «Ягуар» последней модели подкатил к трехэтажному желтому особняку на Садовом кольце.
— Приехали, Юлий Юрьевич, — учтиво сообщил шофер.
Замоскворецкий с безучастным видом сидел на заднем сиденье и, казалось, не слышал.
Минут через пять, шофер повторил громче:
— Юлий Юрьевич, мы приехали. Может, пойдете, а то уже восьмой час. Мы и так опоздали.
Замоскворецкий вздохнул и, выйдя из машины, направился к особняку. Случайные прохожие с неприкрытым интересом оглядывались на вышедшего из «Ягуара» Замоскворецкого. И действительно, было на что посмотреть. Это был атлетического сложения высокий мужчина, натуральный блондин с голубыми глазами, эдакая «белокурая бестия». Он был одет в богатую волчью шубу, в руках держал портфель из крокодиловой кожи.
Замоскворецкий подошел к парадному подъезду, украшенному головами мифических чудовищ в псевдосредневековом стиле, и позвонил. У входа тускло поблескивала табличка из нержавеющей стали с надписью «Клиника эксклюзивной психотерапии доктора Князева».
Войдя в холл, Замоскворецкий небрежно скинул шубу на руки швейцару и остался в элегантном лондонском костюме.
— Доктор у себя? — спросил он.
— Ждет вас, Юлий Юрьевич.
Пройдя по широкой мраморной лестнице на второй этаж, Замоскворецкий толкнул кулаком высокую, сверкающую белизной дверь с надписью «Доктор Князев С. К.».
Святополк Каинович Князев восседал в высоком кресле за массивным квадратным столом из красного дерева. Над столом висела большая, но в то же время изящная хрустальная люстра. Почти всю правую и левую стену кабинета занимали антикварные книжные шкафы. Пол был устлан мягким темно-коричневым ковром. В кабинете отсутствовали окна. Правда, за спиной доктора имелось окно, но его наглухо заслоняло величественное зеркало в резной деревянной оправе.
— Очень рад, любезный Юлий Юрьевич. Чрезмерно рад, — приветствовал гостя доктор Князев, протягивая к нему обе руки. — Милости просим, садитесь, голубчик.
Замоскворецкий, словно баскетбольный мяч в корзину, бросил свое тело в черное кожаное кресло, стоявшее в углу кабинета.
— Слушай, Святополк как тебя там…?
— Каинович, но я же не раз вас просил, дорогой Юлий Юрьевич, не утруждайтесь понапрасну, зовите меня просто «доктор Князев». А то вечно у вас перепады, то Святополк Каинович, то Князь. Лучше уж единообразия держаться.
— Лады. Доктор, сегодня вообще беда. Тяжело, как никогда.
— Внимательно слушаю. Какого рода тяжесть?
— Да как обычно… В том-то и дело, что никакой тяжести нет. Ничего нет! — голос Замоскворецкого нервно задрожал. — Я же тебе много раз рассказывал. Чувство это мне всю душу переворачивает, а что за чувство, не объяснить тому, кто его не переживал! Муть серая. Ну вот, задумаю я какое-нибудь дело, ну, поехать на переговоры с партнерами или более подходящий пример — поехать на итальянскую оперу в Большой театр с дежурной красавицей, и что? Приходит мне на ум убийственная мысль: а что потом? Ну вот поеду я, все улажу или развлекусь, а потом-то что? Опять буду один! Никому не нужный. Ты мне, как обычно, скажешь, девочку домой пригласить. Да что толку? Я их, блин, могу целый вагон привезти. А потом что? Потом, когда они уйдут, я один останусь? Во-о-от! Тото и оно, что один, — Замоскворецкий посмотрел на Князева глазами собаки, избитой хозяином. — Понимаешь одии-ин… Ничего ты не понимаешь!
Резким движением Замоскворецкий достал из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар и швырнул в доктора. Портсигар летел прямо в лоб Князева, но както странно изменил траекторию полета и мягко шлепнулся о стену в двух сантиметрах от зеркала.
Доктор Князев поднял портсигар и невозмутимо сказал:
— Да вы мученик, Юлий Юрьевич. Возьмите, пожалуйста, ваш портсигар и в другой раз не кидайтесь, а то так и зеркало разбить можно. Ситуация мне ваша, конечно, знакома. Хорошо, про девочек мы говорить не будем. Я вам, если угодно, психологический диагноз вашего состояния выдам. Видите ли, голубчик… Вы только не удивляйтесь тому, что я скажу. Как бы это объяснить. Да вот к примеру, курильщик. Ведь современная медицина не рекомендует заядлому курильщику под старость лет от своей привычки отказываться. Организм уже настолько привык к никотину, что отказаться от курения значит подписать себе смертный приговор. Так и в вашем случае. Вы, извиняюсь, Юлий Юрьевич, привыкли людей убивать. И вам от этой привычки никак отказываться нельзя. Это нарушит, знаете ли, баланс вашей психики. Никто не виноват, что жизнь ваша так сложилась. Нужно принять все, как данность. Понимаете, дорогой мой? А вы мне вчера вечером что говорили? Что, дескать, вам какую-то там девчонку жалко. Почему, мол, сразу убивать нужно? Почему для начала наказать нельзя? Понимаете теперь, Юлий Юрьевич, где собака зарыта? Хоть потом вы к правильному решению и пришли, но все же посомневались порядком, и вот сегодня, извольте, — психический припадок!
— Ну и что делать? — промычал Замоскворецкий.
— Лекарство у меня для вас припасено, дорогой Юлий Юрьевич, — скверно улыбаясь, промурлыкал доктор Князев. — У вас ведь болезнь, извиняюсь, психическая, такого же рода и лекарство должно быть. Пилюльками тут не поможешь.
— Давай, не тяни, Князь!
Доктор выдохнул и, как бы исполняя неприятную обязанность, сказал:
— Убить тут одного нужно. Непременно убить.
— Тебе, доктор, я гляжу, человека убить, что рецепт выписать.
— Да нет, Юлий Юрьевич, не мне его убить нужно, а тебе, — Князев перешел на ты. — Я же объяснил, это для твоего самочувствия полезно.
— Устал я от крови, Князь, — печально заметил Замоскворецкий и, помолчав, спросил: — Кто он?
Доктор повеселел:
— Он? Ты его не знаешь. Некий Филимонов Влас Александрович. Типичный волк в овечьей шкуре.
— Что сделал?
— Залез к твоим девочкам в курятник, в ту самую точку, к Гретхен, где вчера шум был. Пропаганду ведет. Бунт готовит. Прямо революционер, проповедник покаяния! Василиса на его счету. А какая была, а?! Ты ее из-за этого самого Филимонова потерял.
— Ты его что, к Василиске приревновал? Знаю я, как ты по ней сох. Мне мамаша докладывала.
— Ошибаешься, Юлий Юрьевич. Какая там ревность. Твои девочки, ты же знаешь, для меня просто как необходимая эмоциональная разгрузка. Такая разгрузка необходима, согласно передовым методикам и психотехникам. При чем тут ревность? Я, голубчик мой, о пользе дела пекусь. О пользе твоего дела. Василиса, между прочим, далеко не последняя. Пока ты сегодня от безделья мучился, этот Филимонов зря времени не терял. Позвони вот Гретхен и спроси, где Анжелка.
Доктор набрал номер и протянул Замоскворецкому мобильный телефон. Замоскворецкий послушно спросил у снявшей трубку мамаши, дома ли Анжела.
Выслушав ответ, он молча вернул трубку доктору.
— Убедился?! А я и говорю, — ехидничал доктор Князев, — Анжелочка не явилась к началу рабочего дня, или, правильнее сказать, «рабочего вечера». Клиенты ждут, ее нет. А знаешь где она? Она преспокойненько с Власом прохлаждается и на работу к тебе больше возвращаться не собирается. Вот так, господин филантроп.
— Ну и правильно, что смоталась. Я бы тоже давно от всех вас сбежал, только я правила игры слишком хорошо выучил. Живым меня не отпустят.
— Да что ты говоришь, голубчик? Эдак ты скоро на исповедь к попу побежишь.
Замоскворецкий подозрительно прищурился:
— Пронюхал уже. Вроде я никому не говорил… Да, честно говоря, были такие мысли.
— Милый друг, мне просто так, что ли, степень доктора психологических наук дали? И кроме того, опыт, голубчик, и интуиция. А к попам ты лучше не ходи. Не ходи! Ты сам посуди. У нас ведь как? Много лет учиться нужно. Книжек кучу по психологии прочитать, практику пройти, тренинги там всякие, тесты, и тогда только нас с людьми работать допускают. Ты представь, какая ответственность — живой человек! А попы что? Хорошо еще, если семинарию окончил, а чаще-то как? Вчера он в колхозе на тракторе ездил, а сегодня его посвятили, и он уже на исповеди судьбами человеческими командует, в личную жизнь суется. И все это прикрывается какими-то научно не обоснованными гипотезами о душе, Страшном суде, мытарствах и прочей ерунде. А у нас в эксклюзивной психотерапии четко определено: мы не душой занимаемся, а психикой. При чем тут теория о грехах и будущей загробной жизни души, когда мой пациент сегодня мучается? Где же подлинное человеколюбие? Я мимо больного пройти не могу, не имею права. Даю лекарство, стопроцентно помогающее, а не кормлю какими-то слащавыми поповскими сказочками. Да и вообще, все попы — лицемеры. В глаза красивые слова говорят, а за глаза? Представляешь, мне на днях один попик собственноручно компромат на Филимонова предоставил. Тот, понимаете ли, душу открыл, а поп его сдал. «Сиди, дескать, чадо, перевоспитывайся в зоне». И тебя, Юлий Юрьевич, попы сдадут, не моргнув глазом.
— Так что же тебе, Князь, компромата этого мало, чтобы с врагом твоим рассчитаться?
Доктор закатился заливистым женоподобным смехом:
— Мало… — давился он от смеха. — Мне мало! Аха-хаха-ха! Да, дорогой Юлий Юрьевич, компромата мне мало. Компромат — это детский лепет. Липа! Все можно опровергнуть при желании. А вот аргументы твоих людей неопровержимы. В этом и сила. О-хо-хо-хо-хо…
— Хватит ржать, доктор! — Замоскворецкий стукнул кулаком по креслу. — Я подумаю.
— Опять сомнения, Гамлет ты мой? То be, or not to be? — вот в чем вопрос! А завтра с психическим припадком снова ко мне прибежишь.
— Я сказал, подумаю! — угрожающе рыкнул Замоскворецкий.
— Ну мир, мир. Думай, Юлий Юрьевич. Когда надумаешь, а ты обязательно надумаешь, дай знать. Кстати, завтра не забудь, у Саши Мальцева презентация новой коллекции мод. Ты, как «крыша», просто обязан там быть, а то они тебя бояться перестанут. Да и выбор красавиц там роскошный. Так что до завтра, Юлий Юрьевич.
(Продолжение: http://www.proza.ru/2019/12/15/1207)