«Навсегда» на пяльцах человеческого бытия... Если это обида, то ненадолго. Доброе дело куда как более обширно.
Когда сердце останавливает свой бег внезапно, скользит на окровавленных пятках по тонкому слою льда жизни... От того, что боль, которая копилась годами, переполнила его. И - не вздохнуть, не пошевелиться. Только стоять и глядеть, как вянет его бутон, в попытках вырваться за пределы клетки, о расшатанную дверь которой билось измятым плечом за мгновение до того. В ком было заперто. Навечно ли? Увы, но вечны лишь вопросы. Разгадок нет. Их быть не может!
Соль жизни не в том, чтобы избегать коромысло сомнений, но в том, чтобы, отыскав очередное состояние устойчивого покоя, уходить в сторону, в поисках очередного сокрушающего землю движения.
Мы навечно принуждены алкать изведанного иными. Топчемся, каждый - со своей стороны этого пирога, разгадываем начинку, пытаемся распробовать... отведать... И, как всегда,- не ведаем, что творим. Слишком издали дОлжно глядеть: и на пирог, и на самих себя... И это расстояние - дольше предела того самого «навсегда», что кОротко, как озарение. Стлань* за слоем сдвигая на сторону то, важное, чего не постичь, но остаётся на пустоте блюда, как огрубевшее сердце вишни, с каплею яда истины.
Именно это и есть то самое, ради которого - всё, что округ. Только вот... о чём оно? Трудно уловить смысл, и резон влечения, постичь его. Иначе - проще. Пращица** пытливости беспощадна, несмотря на несомненную, протяжную, как вой, ветхость.
Навсегда... Укор ли это? Даже познав действительность потери исхода из круговорота, в который нас не однажды ввергли, мы бессильны переменить его. И лишь одна способность не смириться, как безрассудная отвага, держит на плаву этот мир, в котором вечно лишь одно - любовь.
- А всё прочее?
- Канет.
- Безвестно?
- Навсегда.
___________________________________________
* - слой;
** - книга русской инквизиции, издана в 1721 году