1.
– Ты где? – голос деда слегка напрягся. – Где ты там вошкаешься?
– Иду, – Олька, пробиваясь сквозь навалившийся туман, поспешила на шум реки.
Там, у реки, ждал её Дед. Они ещё с вечера сговорились встать пораньше и проверить. Олька и верила, и сомневалась (вот же характер бабский!), что рано-рано утром, когда ночь уходит, вода в реке, как парное молоко. Ну, может, и молоко, – крутила она в голове сомнения, — раз туман такой. А почему парное? Ничего она не тёплая!
Олька на пробу потопталась босыми ножками по траве.
Дед явился из-за куста сирени и протянул руку.
Она сунула ему ладошку и успокоилась, поверив всему и сразу.
— Ничего не видно, Дед. Только тропинка наша и всё.
— А ты слушай, не шуми попусту, — Дед слегка сжал руку внучки.
Так они и спускались к реке: он на полшага впереди, она, как щенок в ногах хозяина, молча и несуетливо рядом.
Река перебирала знакомым говорком у камней, будто ждала их. Вдруг всплеснула громко, ещё и ещё раз.
— Ой, кто там?
Дед тоже напрягся на минутку, а потом крякнул:
— Баба какая-то. Принесло ж! Всю картину испортила, тьфу!
Олька выглянула из-за спины Деда и увидела выходящую из реки женщину в длинной белой рубахе. И странная эта баба, и река, и туман слились воедино и оттого казались нездешними и загадочными. И, как всё непонятное, притягивали желанием узнать, что ж такое происходит-то?
Дед выпустил Олькину ладошку, сунул руку в штанину за папироской и позвал незнакомку:
— Кто такая будешь?
Женщина откинула рукой мокрые волосы на спину, нагнулась, собрала вещи в охапку и молча побрела прочь вдоль реки.
— Дед, это русалка? Без хвоста, да? Такие бывают? Взаправду всё, да? — голос Ольки дрожал.
— Да ну тебя! Баба чуднАя это. Не бойся. Просто баба какая-то. Нету от неё вреда никакого. Кажись...
Это утро навсегда поселило в Ольке тайну тумана, размывающего толщу речной – такой прежде знакомой! — глади, тумана, съедающего деревья, дома, купол храма, стены крепости, а чуть погодя, выпускающего всё это из своих объятий на волю.
Так и запомнила: туман у реки, и баба какая-то бредёт. Молча.
2.
— Бабушка, да что ты суетишься-то? Я же в лес на часик только сбегаю. До Высокой горы. Здесь не заблудишь.
— Ноги-то обуй, — бабушка суёт свои тапки. — Наколешь шишками пятки. По тропинке иди, правой руки держись, за гумно...
Лес давно проснулся. Сосны дурманили запахом смолы. Солнце играло в высоких кронах. Трава напилась росы, манила, ласкалась и перебирала зеленью.
Хотелось раствориться во всём этом, не думать, не смотреть и даже не дышать. Хотелось просто быть.
Олька закрыла глаза и сделала шаг вперёд. Улыбнулась и, вытянув руку, тихонько ступила ещё разок, и ещё... Игра эта с лесом веселила. Олька приоткрыла глаза, вновь зажмурилась, подставив лицо солнцу, шагнула...
Всё.
Туман. И баба какая-то. Смотрит. Глаза белые. Или не белые? Или это она сама вся белая? Улыбается. И молчит.
Олька попыталась присесть. Получилось. Лес что-то шепчет, трава ластится.
Домой!
3.
Они вернулись вечером, когда город уже приготовился ко сну: темнели окна, машины приткнулись у подъездов, перемигивались огоньками витрины опустевших магазинов.
— Зима же! Зимой (ты знаешь!) сказки всякие сказочные и красота.
— Холодно и мерзко.
— Холодно бывает душам, понимаешь? Зимой красиво. Чисто и честно.
Ты так про смерть говоришь, о том, что она самая честная. И зима такая же. И не надо про слякоть под ногами, ты смотри выше. Иначе смотри.
— Не убедила. Ни эти убитые ёлки в придуманных красивостях на пару недель, ни месиво из-под колёс не тянут на "голубые небеса, великолепные ковры снега". Стылость всех и всего.
— Иди сюда, — она поманила его к окну. — Видишь, снеговика? Там, под фонарём у дорожки. Будто двор наш стережёт. Снег кисеей, небо тихое.
— Там баба какая-то на скамейке сидит, в снегу вся.
— ... пришла. Дед говорил, что нет от неё никакого вреда. Кажись.
***
Утро зачерпнуть ладонью всей,
Так, по-детски, с тысячью вопросов,
Босиком промчаться по росе,
Отдышаться и поправить косы.
Окунуться в невидаль. Река.
Из тумана дева в белом. Молча.
Наверху созрели облака,
На тропе следы. Как будто волчьи.
Дева мимо. Нет, не молода.
Скажет дед в сердцах негромко: баба.
Мимо время. Талая вода.
Дом. Тропинка. Пень. Большая жаба.
Шепотом зовут вперед кусты.
Тенью белой снова дева встречно.
Всё молчит. Глаза её пусты.
И туманом расплескалась вечность.
Дни - зарубки. Лето и зима
Чередой по замкнутому кругу.
Мудрости уже не занимать.
Баба за окном протянет руку.
Также в белом. Также всё молчит.
Рядом снеговик как сторож. Ёлка.
На столе от прошлого ключи.
А в углу иконы две на полке.
Чай душистый и цветочный мёд.
Чисто за окном. Земля остыла.
Баба не уходит. Не зовёт.
Молча как всегда. Глаза пустые.
(Игорь Федькин)
http://www.proza.ru/avtor/fedor35