У неё было сердце редкой красоты. Искуснейшей ручной работы, начала XVIII века. Запасных частей к такой модели уже давно не найдёшь даже в самых лучших антикварных магазинах Европы. Фи, скажете вы. Кому это интересно? В современном мире электроники и интернет-технологий столько женщин с сердцами по новейшим высочайшим стандартам IT-индустрии, удобные в использовании и не требующие такого скрупулезного ухода. Да. Но вы бы знали, как женщина с такими старомодным сердцем умеет любить. Как она дышит, когда ты приближаешься, как она смотрит на тебя, как заливаются румянцем её щёки… Какой безумный океан нежности вытекает из её сердца, и накрывает тебя волнами. Я любил её безумно и сначала очень аккуратно каждый месяц, обычно по ночам, когда она спала, я писал стихи на кусочках бумаги или салфетках, свои — скупые, но искренние, или выписывал из книг с её полок. Сворачивал их в рулончики, перевязывал белой ниткой. Потом подходил с вязанкой стихов в ладони, слегка сжимая руку в кулак, чтоб не выронить ни один свёрток. Приготовленным заранее пинцетом, очень трепетно, открывал узорчатую дверцу с золотой ручкой и потемневшим сапфиром, там была крошечная печка, чтобы поддерживать работу этого парового механизма, да, нелепо, согласен, никакого зарядного устройства и батарей. Но было именно так. Волнуясь, утирая рукой пот со лба, я бросал бумажные поленья и тихонько дул, чтоб угольки разгорелись. И вот вспыхивало яркое пламя, пожирая поэзию, освещая моё лицо алым светом, в этот момент я осознавал, что всё это время не дышу, так волнительно и ответственно заботился об эксклюзивном сердце, которое мне доверили. Закрыв дверцу, убирал пинцет в ящик прикроватной тумбочки. Бесшумно, не скрипя пружинами матраса, ложился рядом с ней, гладил её шёлковые длинные волосы и целовал в голову, вдыхая её запах, так жадно, хотел сохранить его в своей памяти навсегда… Стихи горели, тепло от сердца добиралось до её прекрасных губ, и она улыбалась во сне. А наутро… наутро я просыпался в объятьях самой счастливой женщины на свете. И она любила меня так, как никто. Её неизмеримая любовь окрыляла меня, была ветром в паруса, я чувствовал себя неуязвимым и всемогущим. Помню, именно в те годы я сделал неимоверный взлёт в карьере. А потом… а потом я увлёкся. Мне стало казаться, что она любит меня, потому что я такой самый лучший на свете, и я утолял разыгравшиеся амбиции и жажду власти. Оставлял её одну, очень злился, когда заставал её спящей, приходя поздно с работы, будил, и требовал ласки. Я привык к ней, она была моим анти стрессом, но я перестал уделять ей внимание. Она чахла, взгляд тускнел, волосы секлись, лицо бледнело. Весь её депрессивный вид приводил меня в бешенство. Я психовал, унижал, оскорблял её. Мне казалось, что я стараюсь ради нашего блага, ради нашего счастья, и не понимал, что рушу то, что когда то мы создали с таким трудом. От чувства вины потом, и для самоудовлетворения, я засыпал её подарками, дорогими навороченными гаджетами. И злился, какая она неблагодарная — не ценит их. Господи, ведь всё что нужно было этой удивительной редкой женщине — это стихи, звезды и уютные вечера наедине. Глупости, ребячество, я тогда тоже думал, что мы выросли из этого, серьёзные взрослые люди. Что она забивает чушью голову от безделья, ноет, плачет, истерит. И абсолютно игнорирует мою потребность в… Да, чёрт, мне нужен был лишь секс, говорить с ней о чепухе было невыносимо, засорять мозг этой романтической чушью было просто некогда. Столько важных дел и вопросов на миллионы долларов решались вокруг, и тут вдруг… Любовь? Я стал засматриваться на женщин с идеальным маникюром, с безупречным вкусом, со стройной фигурой, в модной одежде, с сумочками, украшениями, с туфлями на каблуках. Они мне казались эталоном женственности и сексуальности. Да, чего греха таить, таких можно купить десятки. А она… понурая и скучающая сидела дома, уже перестала роптать на свою усталость и чаще пила вино по вечерам. Но всё это время её сердце, давно забытое и потухшее, вороша самые лучшие воспоминания, любило меня… Как жаждущий в пустыне, она по капле собирала остатки своих чувств, чтоб отдавать их мне, но я был слеп и эгоистичен, отшвыривал эти капли, ведь я привык к неиссякаемым океанам.
Стресса на работе было достаточно, и я продолжал срываться на ней. Говорил гадости, которые она складывала в копилку и при каждой новой ссоре предъявляла мне, на что я, смеясь, говорил, что даже этого не помню, и, конечно, я так не думал, просто сказал, чтоб задеть, она не верила. И копила, копила, не знаю, как я мог бороться с её обидами, ведь после моих «прости», порой вполне даже искренних, они не исчезали, а висели в рамках на стенах её сознания. И вот однажды она начала плакать. «Опять!» — подумал я, раздражаясь, но она безутешно рыдала, её сердце стало прерывисто постукивать, руки немели, и вдруг пальцы скрутились, как изогнутые ветви дерева, и она закричала. Это был жуткий крик. Я безумно испугался, мне показалось, что она сошла с ума или испытывает адскую боль. Она кричала: «Ненавижу! Ненавижу тебя!» Упала на пол, закрыла руками голову и рыдала. Со слезами выходила её боль, пальцы зашевелились и она притихла. Ледяной ужас ударил меня по спине. А ведь был убеждён в её бесконечной любви, что не мог поверить, что она вдруг перестанет любить меня! Наконец я понял, как я был несправедлив и даже жесток к ней, шёпотом умолял её простить, дать шанс. И хоть я знал, что идти ей некуда, я боялся. Вид у неё был человека, доведённого до отчаяния, готового на всё.
Она осталась. Но после того дня в ней что-то умерло. Она была напугана и растеряна, ей казалось, что уже нечего терять, ведь она уже потеряла что-то очень важное, потому что я её предал… Она ёжилась от моих прикосновений, хоть я старался быть ласковым. Она огрызалась, как дикий зверёк, готовый напасть в любой момент, защищаясь. Я боялся сказать слово, она всё воспринимала, как упрёк или обвинение. Я так пытался разжалобить её, рассказывал, как мне тяжело и как трудно, но вместо сочувствия и ободрения, которые я привык получать от неё, видел в её глазах отталкивающую злобу и отвращение. Тут я стал вспоминать о её любимых цветах, стихах… Что она ещё любила? Она как будто бы оживала, а однажды пришла другая, неуловимо, но я чувствовал это, где-то в уголках её улыбки притаилась тайна или надежда на спасение. Она стала ласковее… Я воодушевился, думал, какой же я молодец. Ночи стали горячее, завтраки вкуснее, и вот однажды я проснулся и обнаружил на её подушке маленькую резную деревянную шкатулку, открыл неторопливо, внутри оказался бумажный свёрток, развернул — это было её сердце и записка: «Оно навсегда твоё».
П. С. Много коллекционеров пытались выкупить у меня этот механизм, даже сломанный, он представляет огромную ценность… Но я храню его в память о своей самой большой любви и своей самой большой ошибке.