Всегда ли правы корифеи военной прозы?

Генадий Леонов
            Малоизвестная (в отличие от экранизированного бестселлера «А зори здесь тихие») повесть Бориса Васильева «Встречный бой», прочитанная сразу же после публикации ее в майском за 1979 год номере журнала «Юность», почему-то не оставила в памяти каких-либо зарубок в памяти. И вряд ли вернулся бы к повторному чтению, но заинтриговал хлесткий термин «встречный бой», встреченный в тексте упомянутого бестселлера, и это мотивировало перечитать повесть.  При повторном чтении (а оно всегда более критичнее первого) описание событий повести вызвало, откровенно говоря, недоумение, а затем и сомнение в их возможной достоверности. Вполне возможно, что этому способствовал тот информационный багаж о Великой Отечественной войне, который сложился за многие годы исследования фактологического материала.

            Итак, первое же описание боя вызывает сразу несколько вопросов.

Цитата:
       «Впереди уже виднелись танки. Они рассыпались за обратным скатом
       небольшого пригорка, и вражеские снаряды либо летели через них, либо
       рвались на гребне. Это была мертвая зона, недосягаемая для немецкой
       артиллерии, и танки умело использовали ее.
       Чуть в стороне стояла одинокая “тридцатьчетверка”. Она не дошла до
       спасительной черты и теперь — черная, еще дымящаяся — уже не представляла
       собой ничего, кроме обгоревшей, искореженной груды металла. Сорванная
       взрывом башня лежала метрах в двадцати от машины, лежала на боку, обнажив
       ослепительно сверкающий круг отшлифованного погона. Возле нее сидели двое:
       командир в разорванном комбинезоне, с черным от копоти, сильно обожженным
       лицом, и второй — без сознания, с забинтованной, как кукла, головой.
       Генерал на ходу спрыгнул с «виллиса», вгляделся:
       — Ты, Брянский?
       — Фаустники...— Командир с трудом разлепил обожженные губы, и по
       подбородку сразу потекла кровь.— Фаустники у моста. Троих сожгли...».

            Вопрос первый – чем объяснить удивительную слепоту противника? Который не может поразить генерала, вначале разъезжающего по полю боя на «виллисе», а затем разгуливающего под градом осколков. Ведь местность по версии автора пристрелена противником.

Цитата:
       «Теперь он шел по предполью, которое проверила и изучила когда-то немецкая
       охрана моста и которое так умело использовали немцы во встречном бою.
       Здесь был пристрелян каждый кустик, каждая выемка, каждый квадратный
       метр».

            Что касается подбитой «тридцатьчетверки», не дошедшей до «спасительной черты - небольшого пригорка с обратным скатом».

            Здесь возможны три варианта. В первом варианте детонация боезапаса танка уничтожила танк непосредственно в точке его встречи со снарядом. Во втором варианте детонация боекомплекта могла произойти вследствие возникшего в танке пожара после попадания в него снаряда. И какое-то время горящий танк имел еще возможность двигаться своим ходом. Но это время очень и очень ограниченное. И если взрыв все-таки произошел, то значит средствами пожаротушения (а таковые в танке имеются) пожар не был ликвидирован. Возможен и третий вариант, о котором чуть ниже.

            Отсюда вывод: уничтоженный танк остается в прямой видимости противника и все действия вокруг него им (противником) могли контролироваться.

            Что же мы читаем?

Цитата:
       «Возле нее сидели двое: командир в разорванном комбинезоне, с черным от
       копоти, сильно обожженным лицом, и второй — без сознания, с забинтованной,
       как кукла, головой».

            Допускаю, что члены экипажа могли сидеть за сорванной взрывом башней и противнику они были не видны.

            Но тут на «виллисе» лихо подъезжает генерал, беседует с выжившими членами экипажа танка, дает команду эвакуировать раненых и только потом направляется к схоронившимися за пригорком танкам с молотком в руке, чтобы стуком молотка по броне вызывать экипажи танков и лично просить (!) их продолжить наступление.  И это на виду неприятеля! Как будто ту же команду нельзя отдать по рации. Идет ведь 1945 год и все танки, а не только командирские как в начале войны имеют рации. И где это видано, чтобы командир танкового корпуса покидал во время боя свой наблюдательный пункт и брал на себя обязанности рассыльного!

            Противник, который естественно их обстреливает, тоже ведет себя как-то странно. Обстреливает почему-то не минами, которые предназначены именно для поражения людей, а снарядами. И это на местности, где пристрелян каждый квадратный метр!

            И командир танкового взвода ведет себя очень странно – вместо того, чтобы на выделенных радиочастотах ждать команд слушает Москву.

Цитата:
       «Люки были задраены, но сквозь толстую шершавую броню чуть доносилась
       музыка. Генерал удивленно послушал, а потом наотмашь застучал молотком.
       Тотчас же откинулся люк, из танка вырвалась мелодия веселого праздничного
       марша, а потом высунулся молодой офицер. Он был без шлема, с перемазанным
       пороховой копотью лицом.
       — Товарищ генерал? — скорее радостно, чем удивленно, крикнул он и махнул
       рукой: музыка смолкла.
       — Почему стоишь? Почему не атакуешь?
       — Мир! Ребята Москву поймали! Мир, товарищ генерал! Приказ Верховного
       Главнокомандующего...»

            По сути дела, танки без приказа покинули поле боя и генералу надо было немедленно передать командира в трибунал, а не просить танкистов продолжить бой…

            И еще один вопрос возникает при внимательном чтении эпизода в приведенной первой цитате – каким образом командир танка, сидящий в башне танка в окружении сдетонировавших 76-миллиметровых снарядов, чудесным образом выжил! Второй член экипажа, не названный автором повести, гипотетически мог выжит, будь он механиком-водителем или радистом-пулеметчиком, сидящими в отделении управления танком. Но находиться в башне танка в момент взрыва, срывающего и отбрасывающего в сторону башню, и при этом выжить!?

            Хотя нет! Второй выживший был заряжающим, что находился также в башне танка, о чем автор пишет чуть далее.

Цитата:
       «Здесь сидел обгоревший лейтенант Брянский, обняв потерявшего сознание
       заряжающего. Заряжающий так и не пришел в себя и завтра ляжет на высотах,
       а Брянский уже отправлен в тыл».

            Скорее всего чудесное спасение можно объяснить третьим вариантом развития события – при возникновении пожара выжившие члены экипажа просто успели покинуть танк до детонации боекомплекта.

            Аналогичную ситуацию описывает в своих воспоминаниях Герой Советского Союза Павел Кулешов.

Цитата:
       «Снаряд попал нам в правую сторону под башню, пробил башню: заряжающего
       разорвало на куски, радисту снесло голову... Когда снаряд попал, у
       механика-водителя люк на защелках был приоткрыт - он крышку открыл и
       выскочил. Я тоже попытался выскочить, но мой люк был закрыт. А когда я
       открыл его, тут же возникла тяга, и пламя потянулось ко мне… я не помню,
       как выскочил, что, где… Каким-то образом мне удалось отбежать метров на 30
       - и только тут я услышал большой взрыв: танк разорвало, боеукладка
       взорвалась».

            Но почему-то автор поскупился на так нужные в этом эпизоде слова и все варианты развития событий внимательному читателю приходится домысливать самому.

            Почему сделан акцент именно на 76-миллиметровых снарядах?

            Ответ на этот вопрос дают воспоминания ветерана-танкиста А. К. Родькина, который утверждает, что появление на «тридцатьчетверке» 85-мм пушки и новых снарядов помимо усиления мощи танка привело также к тому, что танк перестал взрываться со срывом башни.

Цитата:
       «...они не детонируют, а по очереди взрываются. На Т-34-76, если один
       снаряд взорвался, то детонирует вся боеукладка».

            

            Обстоятельства уничтожения «тридцатьчетверки» указывают, что это мог быть только танк модификации Т-34-76. И именно это уточнение понадобится в анализе следующего эпизода, описанного автором в своей повести и по которому также возникают вопросы.

Цитата:
       «Два танка на левом фланге уже горели: черный дым сплошной полосой тянулся
       по ветру; два других, забравшись в воронки, вели яростный огонь, но с
       места не двигались».

            То, что в реальной жизни солдаты во время обстрела прятались в воронках от снарядов и авиабомб, это неоспоримо. Доказательством тому могут служить многочисленные фото- и кинодокументы военной хроники. А вот если на них запечатлены танки в воронках, то только обездвиженные, подбитые снарядом или просто завалившиеся в воронку.

            А чтобы наглядно было видно, правдоподобна ли эта ситуация, достаточно сопоставить габариты воронок и танков, что и сделано на схеме, вынесенной в заглавное фото.

            На нижней половине приведенной в начале очерка схемы рассмотрена возможность размещения в воронке танка Т-34-76, вооруженного пушкой Л-11 с длиной ствола 2,32 метра. Вариант с танком Т-34-85 даже не рассматривался, так как длинный (4,65 метра) ствол его пушки создавал проблемы уже на обычных ухабах и канавах, на которых при невнимательности экипажа танк по воспоминаниям уже упомянутого ветерана-танкиста А.К. Родькина.

Цитата:
       «танк может клюнуть и схватить стволом землю. Если после этого выстрелить,
       то ствол раскрывается лепестками в разные стороны, как цветок».

            

            Что следует из приведенной схемы? Да, гипотетически «тридцатьчетверка» с короткой 76 миллиметровой пушкой схорониться от прямых попаданий снарядов может, но только в воронках от крупных (свыше 250 кг.) авиабомб. В воронках от более мелких авиабомб танк даже гипотетически поместиться не может. Но вести «яростный огонь» - нет!

            Здесь автор явно спутал воронку с заранее подготавливаемым танковым окопом, который имеет горизонтальное, а не конусное дно и (главное!) более пологий спуск, позволявший танку как въехать в него, так и выехать. Ведь при всех своих боевых качествах «тридцатьчетверке» крутизна воронок «не по зубам».

            На схеме наглядно видно, что во всех случаях угол спуска танка в воронку составляет больше 30 градусов. Максимальная же крутизна, преодолеваемая танком, составляет 15 градусов. Это обусловлено гладкими (без грунтозацепов) траками гусениц и большой массы танка. Поэтому, въехав в воронку, танк самостоятельно выбраться из нее уже не сможет. Да и въезжать в воронку механику надо очень аккуратно, потому как максимальный крен без спадания гусеничных лент для «тридцатчетверки» составляет все те же 15 градусов. Малейшая ошибка механика – и танк будет завален на бок…

            Ну и стрелять, находясь в воронке, танк конечно же не мог. Даже поднятый на максимальный угол в 26,8 градусов ствол все равно упирается в стенку воронки.

            Мне могут возразить, что мол танк может задом спуститься в воронку. Да, может! Но и тогда стрелять экипаж не сможет. Вернее, сможет, но куда? В небо, задрав ствол аки гаубица!? А проблема самостоятельного выезда из воронки по-прежнему сохранится и в этом случае. Потому и нет такого варианта на схеме.

            И еще одна несуразица с танками приведена автором.

Цитаты:
       «Ревели моторы, и танки, срывая дерн, ползли по откосу к гребню. Высунув
       из-за него башни, они открывали огонь, и пороховой дым, смешиваясь с
       голубыми облаками газойля, медленно сползал в низину».
 и
       «Танки вздрогнули и, заваливаясь на корму, один за другим стали исчезать
       за крутым гребнем холма».

            Так вот, находясь на крутом гребне холма, сколько бы ни высовывали танки башни, стрелять они могли только «в белый свет как в копеечку». Как и в случае спуска в воронку кормой. Потому как механизм вертикальной наводки ствола пушки «тридцатьчетверки» позволял отклонить его вниз не более чем на 5,5 градусов. Все это наглядно продемонстрировано на верхней половине схемы.

            Вполне разумеется, любой автор вправе излагать свое видение тех или иных событий, придумывать героев, ситуации, в которые они могут оказаться. Естественно, только в разумных пределах. Иногда встречающиеся ошибки можно объяснить (а потому и простить) незнанием автором тех или иных технических нюансов. Но только не в этом случае!

            Ведь автор повести является выпускником инженерного факультета Академии танковых войск, проработавшим несколько лет испытателем на знаменитом Уралмаше. И кому как не ему знать все особенности, все плюсы и минусы легендарных «тридцатьчетверок». И грамотно донести их до своих читателей. Но… К сожалению автор не смог избежать ошибок…

            Далее. Поскольку в повести упоминаются фаустники, то следует дать небольшое пояснение.

            В повести преувеличена роль фаустников в уничтожении танков. Беззащитными перед фаустпатронами танки были на улицах городов, где истребитель танка мог из укрытия выстрелить с короткого расстояния. И при этом имел выбор – стрелять в лобовую бронь танка или поразить его в менее защищенную часть – в борта.

            Первые фаустпатроны «Panzerfaust Klein 30М» имели небольшую дальность полета гранаты (30 метров) и гранатометчик мог погибнуть под гусеницами бронемашины. Поэтому появилась новая тактика борьбы с бронетехникой – по танкам велся фланговый огонь: в населенных пунктах – из-за сооружений, в полевых условиях - из легких укрытий или окопов.

            На открытом пространстве, коим и является описываемый автором бой, танкистам достаточно держаться на определенном расстоянии от возможных мест, где могли затаиться фаустники. На каком?

            Все гранатометы в своем названии имели индекс 30, 60, 100, 150, соответствующий эффективной дальности стрельбы в метрах. Причем самой распространенной модификацией был «Panzerfaust 60», а «Panzerfaust 150» был выпущен ограниченной серией в самом конце войны. Тем не менее можно считать, что именно с этой модификацией гранатомета могли столкнуться персонажи повести – танкисты «тридцатьчетверок». То есть достаточно было контролировать пространство вокруг танка на эти самые 150 метров и не приближаться к возможным местам засады.

            

            Но именно в этом аспекте в повести даны противоречивые описания сражения.

            В одном месте автор пишет одно.

Цитата:
       «Гришку по-глупому сожгли, — негромко говорил низенький крепыш капитан,
       сидевший рядом с задумчивым Колымасовым. — Я крикнул ему, что слева в
       кустах шевеление какое-то: может, фаустник, а он то ли не понял, то ли...»

            А чуть дальше пишет совсем другое.

Цитата:            
       «Танки вели себя как солдаты, попавшие под обстрел, и поле перед мостом
       было вдоль и поперек исчерчено их тяжелыми следами. Следы стекали в
       складки, пересекались, забегали на склоны, но всегда далеко оставляли в
       стороне кусты, потому что именно оттуда могло вдруг полыхнуть желтое пламя
       фаустпатрона».

            Возникает вопрос, почему автор считает танк беспомощные перед фаустниками. А для чего на танке стоит пушка с запасом осколочных снарядов и пулемет, для которых непоражаемое (мёртвое) пространство составляет 20-30 метров, а истребители танков могут применить свой гранатомет не далее как в 150 метрах.

            Странно также читать о черном цвете фаустпатрона.

Цитата:
       «В одном месте среди них ничком лежал убитый немец. Руки его еще обнимали
       черную трубу, в которой торчал фаустпатрон; он так и не выстрелил, этот
       немец…»

            Ведь главное преимущество истребителя танков – неожиданный выстрел из засады. Следовательно, фаустпатрон должен быть защитного цвета, а не контрастирующим черным. И действительно нынешние моделисты-реставраторы утверждают, что фаустпатроны были выкрашены в песочный цвет. По всей видимости, автор если и видел фаустпатрон, то только на фото или в кадрах кинохроники. А они в середине прошлого столетия в основном были черно-белыми.

            Общее впечатление от прочитанного – в повести очень четко отразился весь негативизм автора к командованию РККА. В своих интервью автор это неоднократно подчеркивал.

            Так, в интервью Никиты Соколова десятилетней давности (сетевой журнал The New Times №46 от 18.12.2009). Б. Васильев говорит:

       «Больше всего людей погибло у Жукова, который все твердил: “Бабы новых
       нарожают, вперед!” Рокоссовский щадил людей. Но в начале войны кто были
       наши полководцы: Ворошилов, Буденный и Тимошенко — шаркуны, а не вояки».

            А ведь Жуков эту фразу и не произносил. Ему это приписала русофобская молва, как приписала ее с намёком на неполноценность русской нации и её вождей, лидеров Апраксину, Меньшикову и даже Петру I и Екатерине Великой. Тогда как настоящее отношение Жукова к человеческим потерям видно из записи его переговоров, проведённых 7 марта 1942 г. с командующим 49-й армией генерал-лейтенантом И. Г. Захаркиным.

Цитата:
       «Напрасно Вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи
       достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей»

            Но больше всего жестко и нелицеприятно критикует автор в том же интервью Верховного главнокомандующего.

Цитата:
       «Сталин был тупица. В армии он никогда в жизни не служил. Он не понимал,
       что такое армия. Он карту читать не мог. Ему Шапошников — начальник
       Генерального штаба — все объяснял по карте. Легендами овеян «великий
       Сталин». А товарищ Сталин был дурак, похлеще Гитлера…».