Великий князь Константин Константинович Романов появился на свет в августе 1858 г. Его отец Константин Николаевич (сын императора Николая I) был управляющим русским флотом и морским ведомством. Своего сына он также предназначал для службы во флоте. Уже в отрочестве в качестве гардамарина тот провел два года в дальнем плаванье на фрегатах «Громобой» и «Светлана». В 1877 году в чине мичмана Константин Константинович участвовал в военных действиях против турецкого флота на Дунае близ Силистрии и был награжден за храбрость Георгием 4-й степени. Но морская служба оказалась не по душе молодому князю и в 1884 г. он сменил ее на командование ротой гвардейского Измайловского полка.
Впрочем, где бы он не служил, Константин Константинович, самим происхождением своим был предназначен для высоких государственных должностей. И действительно, в следующие годы он исполнял обязанности генерал-адъютанта, был генералом-от-инфантерии по гвардейской пехоте и по Оренбургскому казачьему войску, членом правительствующего Сената, президентом Императорской Российской Академии Наук (с 1889), командиром лейб-гвардии Преображенского полка (в 1891-1900), главным начальником военно-учебных заведений (в 1900-1910), и, наконец, генерал-инспектором военно-учебных заведений (с 1910). К этому официальному списку можно прибавить длинный перечень общественных обязанностей, добровольно принятых на себя великим князем. Константин Константинович состоял президентом Императорского московского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, Общества спасения на водах, Православного Палестинского общества и Петербургского яхт-клуба.
Исполняя с величайшей тщательностью возложенные на него обязанности, Константин Константинович вместе с тем всегда ясно осознавал, что жизненное предназначение его состоит совсем в другом. «Жизнь моя и деятельность вполне определились, - записал он в 1888 году в своем дневнике. – Для других – я военный… Для себя же - я поэт. Вот мое истинное призвание». Стихи Константин Константинович начал писать в двадцать лет. Однако в печати первое его стихотворение «Псалмопевец Давид» (под инициалами К.Р.) появилось только в 1882 году. В следующие годы вышло несколько сборников его стихов, а в 1913-1914 годах – полное собрание его сочинений. Издания эти породили целую волну хвалебных отзывов, К. Р. сравнивали в них с великими поэтами прошлого и настоящего вплоть до Пушкина.
Сам Константин Романов оценивал свои способности гораздо скромнее. Его кумиром был Фет, под обаянием поэзии которого он находился всю свою жизнь. Но великий князь не был простым подражателем. Он обладал собственным, пусть не гениальным, но вполне самобытным поэтическим даром. Лучшим подтверждением тому служит тот факт, что поэзия К. Р. выдержала испытание временем и смогла вернуться к нам после нескольких десятилетий намеренного забвения. И ныне Константин Романов приходит к читателю так, как всегда хотел - без всяких чинов, званий и титулов, просто как выдающийся стихотворец в блистательной плеяде поэтов Серебряного века.
В своих лирических стихотворениях К. Р. выступал по преимуществу поэтом «живых и светлых упований». Он воспевал очарование весны, распустившейся черемухи, расцветшей сирени, белоснежного ландыша, пленительно-тихой летней ночи, улыбки утра. В этой светлой радости и был главный источник его вдохновения: «…Опять томит очарованьем благоуханная весна, опять черемухи дыханьем ее краса напоена… Мне запах милый и знакомый былое в сердце воскресил: объятый тайною истомой, прилив учуя свежих сил, дышу черемухи дыханьем, внимаю жадно соловью, весь отдаюсь весны лобзаньям и — очарованный — пою». Музыкальность поэзии Константина Романова была по достоинству оценена современниками. Семьдесят его стихотворений были положены на музыку (среди композиторов, черпавших вдохновение в его творениях, были Чайковский, Рахманинов, Глазунов). Его «Бедняга» стал вскоре народной песней и ее часто исполняли нищие и калеки даже после Великой Отечественной войны (разумеется, они не догадывались, кто в действительности был автором слов).
Константин Романов много потрудился как переводчик (особенно следует отметить его перевод «Гамлета» Шекспира, с необычайной точностью передающий текст оригинала). Он и сам писал для театра. Из его драматических произведений особое внимание возбудила трагедия «Царь Иудейский», в которой с евангельской простотой и почти придерживаясь текста, он изложил стихами историю Страстей Господних. Самого Христа нельзя было тогда вывести на театральные подмостки; у Константина Константиновича он остается за занавесом, а на сцену выплескивается борьба за и против Его учения. Синод не разрешил трагедию к постановке. С огромным трудом, преодолев многочисленные рогатки цензуры, великий князь сумел поставить ее только в придворном Эрмитажном театре. И это при том, что в «Царе Иудейском» не было даже намека на что-либо отступающее от канонического понимания. Для автора изображаемые им события были не просто историей, а именно историей священной, что дает основание многим критикам считать Константина Романова зачинателем религиозного Ренессанса в России.
Великий князь лишь немного не дожил до Революции. Он умер в июне 1915 г.
****
Я не могу писать стихов,
Когда встречаюся порою
Средь всяких дрязг и пустяков
Со лживой пошлостью людскою.
Я говорил себе не раз:
Оставь, не обращай вниманья!
Смотри: не каждый ли из нас
Несовершенное созданье?
Мы жертвы слабые судьбы,
Проступки наши так понятны:
У розы даже есть шипы,
И есть на самом солнце пятна.
Но нет, пусть ум твердит своё!
Душа с рассудком не мирится,
И сердце бедное моё
Тоской и злобою томится.
И тщетно ищешь рифм и слов,
Зовёшь напрасно вдохновенье,
И раздражённый, в озлобленье
Я не могу писать стихов!
***
Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнётся счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?
***
Меня бранят, когда жалею
Я причиняющих печаль
Мне бессердечностью своею;
Меня бранят, когда мне жаль
Того, кто в слабости невольной
Иль в заблужденьи согрешит…
Хоть и обидно мне, и больно,
Но пусть никто не говорит,
Что семя доброе бессильно
Взойти добром; что только зло
На ниве жатвою обильной
Нам в назидание взошло.
Больней внимать таким сужденьям,
Чем грусть и скорбь сносить от тех,
Кому мгновенным увлеченьем
Случится впасть в ничтожный грех.
Не все ль виновны мы во многом,
Не все ли братья во Христе?
Не все ли грешны перед Богом,
За нас распятым на кресте?