.
Дядя Филя был, таки, настройщиком. Говорили "пианИно", но, когда он приходил, изначально грел руки у огня, открыв дверцу печки, потом сразу брал гитару, крутил-вертел-трынькал и сразу, с перебором, выдавал что-то южное, тёплое, по-испански горяче-резво-томное...
Снимал жакет, расстёгивал жилет атласно-чернильно-чёрный и, отодвинув канделябры привёрнутые на пианино, пробегал по клавишам, пухлыми короткими пальцами. Глядя на лепнину под потолком (4 метра ростом, до карниза штор в "панском доме" у нас была новогодняя ёлки, звездой не касаясь потолка),
что-то разглядывал и...
Нырял в чрево инструмента, встав на табурет, одна рука "вслепую" нечто вызывала: звук, стон, лязг, скрежет, звуукк, менявшийся постепенно и так часа два.
За это время взрослые успевали накрыть стол, сбегать за "шкаликом", поругаться и помириться, а он всё что-то менял у тонах-полутонах звуков и нюансах нот.
Резко разгибался.
Шумно вздыхал, легко матернувшись напоминал- КАК бабушке повезло, что фашисты такой инструмент "НЕАПИСУИМА ПЛллЕЛЕСНЫЙ"
привезли, а "драпая" с собой не забрали.
Хлопал в ладоши, поглаживал пальцами законопаченые и закрашенные дырки от пуль на инструменте и, стоя, подняв голову, закрыв глаза и замерев он ...
ДАРИЛ!
Звук.
Мелодию.
Ощущение.
Настроение.
Удивление.
Улыбки.
"Полонез Огинского" вырывался из расстрелянного инструмента, взлетал к потолку, бился птицей, метался мотыльком, выскальзывал через раскрытые форточки и звенел на морозном предновогоднем ветре, разносимый на всю округу.
Всегда, когда уже "откушамши и закусимши", он краснел щеками и садился за клавиши вновь - инструмент выдавал жёсткие и гулкие, мягкие и гортанные, бьющие басами в грудь не то фуги Баха, не то...
Словно души всех его ушедших витали, вились, пели и молились одновременно...
И томно, и грустно, и душевно, и горько, и радостно.
Когда заканчивались слёзы, он их украдкой вытирал, оборачивался и, указывая мезинцем на бабушку громко требовал: - "Надя! ПодтвеЛди пЛи всЕх, что таки ЗАВЕЩАЕШЬ мне инстЛумент!"
Бабушка кивала и в слух говорила одно и тоже: -"Днём меня схороните - вечером и заберёшь!"
Он довольно просил " плеснуть на посошок", потирая ладони, где...
Где НЕ было фаланг на указательных и средних пальцах.
Они остались у полицая, ещё в 42-м, когда молодой еврей Филя отказался придти в этот дом и настроить инструмент, привезённый из самого Мюнхена, какому-то гестаповскому чину в оккупированном тогда Пинске