Чудом избежав осложнений после лоботомии, избавившей его от буржуазных замашек, Чарльз Наги, не взлюбил собак, детей и кошек, вызывавших у него сбои амплитуды колебания лихорадочного мозга.
Но он настойчиво на смородине продолжал обильные вливания горячительного, обжигающего разодранное обглоданными костями горло.
Прослушивалась газометрия бурчащего кишечника.
В заброшенном из космоса баре, куда его снегом занесло, раздражал слух оргАн, задыхающийся в синкопах, услужливо обслуживаемый разлетающимися в разные стороны барабанными палочками не для суши.
Это не был любимый им Ян Сибелиус, в музыкальных каскадах которого он послойно смывал с себя налипшую за неделю грязь.
Разочарованный он приложил шмат кровавого мяса к распухшему глазу.
Побитый Бьюик сиротливо ждал пьянь-хозяина у дверей.
С предложением наполнить его пустой бак горючими слезами подвалила прилипчивая шлюха Ирен со страусинным пером у рваного уха, перейдя границу приличия с предложением, предварительно подзаправившись рюмашкой-другой, отколбасить своё за 20 баксов.
Бармен небескорыстно (за пару зелёных - пачка презервативов) заметил, что она это исполняет лучше присутствующих путан - в постели Ирен просто необузданная лошадь.
Польщённая таким сравнением она взбрыкнула и сильнее прижалась к Чарльзу.
А ему было уж всё равно с кем, где, когда, лишь бы не стоять в очереди за недополученным в жизни удовольствием быть любимым или, как говорится, факиром на час.