Поцелуй феи Книга1 Часть4

Такой-То Такойтович
Содержание

   В пути
   В городе, день первый
   День второй
   День третий
   День четвёртый и далее







Глава 1. В пути


Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но это в других сказках, а в нашей всё ровно наоборот, сказка сказывается, сказывается, а конца и края ей нет, зато дела у наших героев идут своим чередом, приближая их лесное путешествие к неизбежному завершению. Где-то далеко позади остались родная деревня Руна, чудесное озеро с русалками. Вокруг уже не одну неделю был только лес. Когда ты с тем, кто тебе очень по сердцу, время летит незаметно. Кажется, путь должен утомлять, но вот как бы не так. День проходил за днём, и каждый приносил новую радость просто быть вдвоём, говорить о разном, шутить, смеяться, что-то делать вместе. Ну и конечно обниматься, дарить тепло и нежность друг другу. Рун и Лала оба погрузились в своё счастье с головой и наслаждались им, позабыв обо всём на свете. Лала привыкла к состоянию счастливого умиротворения, словно растворилась в нём. Лесная уединённость даровала ей то, к чему так стремилась её душа. Не было рядом строгой бабушки Иды, запрещающей спать вместе ночью, не было чужого люда, вынуждающего к сдержанности в отношениях с женихом днём. Никто их боле не разделял, и от этого ей было хорошо и уютно. В какой-то момент она попыталась словно воспротивиться счастью, мысленно укоряя себя – ну как же так, в чужой стране, проклятая, надо бы грустить, тоскуя по дому, а ей столь замечательно. Но быстро смирилась с тем, что не понимает своей природы. Разве это так важно, понимать, отчего счастлива, когда счастлива? Просто приняла всё, как есть, и себя ту, какая есть. Нет в природе фей ничего дурного, и в сердечной близости с кем-то дурного тоже нет, а потому нет и причин не принимать себя. Так она… не рассуждала, скорее чувствовала, и доверяла этому чувству. Что до Руна… тут всё вполне ясно и без слов. Юноша, с девушкой, которая ему бесконечно нравится, вдвоём, после безумно длинного упоительного свидания на озере, она счастлива с ним, ласкова, что ещё надо, чтобы слегка потерять голову? Он понимал: рано или поздно всё закончится. Жизнь не провести в скитаниях по лесам. Вот выйдут они к людям. И там уже особо не пообнимаешься, и о сне в обнимку снова придётся забыть, а ещё настанет время принимать сложные решения, Лале нужен рыцарь, а не крестьянин, это очевидно. Но к чему терзать себя неизбежным, он старался не думать о том, что ждёт впереди, наслаждаясь тем, что есть сейчас. А сейчас он был счастлив. Так, как никогда и не представлял, что люди могут быть счастливы. И это длилось уже долго. Очень долго, недели и недели.

Наступило утро нового дня, светало. Рун и Лала проснулись, но вставать им ещё не хотелось. Как всегда, после ночи объятий Лала была переполнена радостью бытия. Светилась. Рун глядел на неё, любуясь, она поглядывала на него, чувствами приязненными исполнено.
– Эх, просыпаться бы так всю жизнь, – улыбнулся он. – Всякий раз. С тобой. Но я и так счастливейший из смертных.
– Ах, любовь моя, я часто думаю, как же мне повезло. Что у меня есть ты. Что встретила тебя. Удивляюсь этому прямо, – поделилась с ним Лала своими светлыми переживаниями. – Я тоже счастливица. Не каждой девушке так везёт.
– О да, – рассмеялся Рун. – Действительно, страшно повезло. Встретила деревенского парня. Прямо принц. Только без замка, земель, короны, денег и одежд шикарных. А так один в один. Боги к тебе явно благоволят.
– Встретила самого доброго, славного, милого, надёжного. Того, кому могу себя доверить без остатка, – молвила она, лучась приветливостью и всем своим девичьим очарованием. – Нежного. Избранника небес, которому дарована судьбою. Полагаешь, принцы могут таким похвастать?
– Оказывается, я столь хорош? – с юмором подивился Рун. – Тогда надо будет себе фею покрасивей поискать.
– Дурак! – обижено воскликнула Лала, надувшись.
– Ласточка моя, ну я же шучу, шучу, – поспешил объяснить он мягко. – Я думал, ты поймёшь. Ведь сама мысль найти кого-то прекраснее тебя… Безумна! Так не бывает. Нету в этом мире других девиц подобной красоты. Да что девиц, бери и выше. Уверен, даже ангелы с небес, когда взирают на тебя, рыдают, от зависти такому совершенству. С каким им не сравниться никогда.
Это не был комплимент. Это были абсолютно искренние слова, произнесённые не без доли красноречия, порождённого пылом любящей души. Глазки Лалы радостно заблестели.
– Прощён! Почаще б мне такое говорил. Была бы счастлива.
– Не бард я, к сожаленью, Лала, – посетовал Рун. – Красивый слог даётся тяжело. Ещё один мой грустный недостаток.
– У бардов сердце переменчивей погоды, – возразила Лала. – Сегодня оды для одной поют, а завтра для другой. Нет уж, будь Руном, но моим лишь только. Я счастлива и так, когда ты рядом.
– Да вижу уж. Как солнышко сияешь.
– Рун, я тебя люблю, – сказала Лала очень тепло.
– Я знаю, – отозвался Рун по-доброму. А потом добавил, – Только не знаю, как. Как друга?
Он покосился на неё с ироничным деланным осуждением, ожидая ответа.
– Друзей не обнимают. Так часто и так нежно, – проронила Лала умиротворённым голоском, улыбаясь.
– Когда-то ты мне запрещала нежность, – напомнил он благодушно.
– Тогда не влюблена была, – поведала Лала. – И магии хотела лишь. Сейчас хочу объятий. По-моему я наконец стала истинной феей объятий.
– Что-что? – живо заинтересовался Рун. – Влюблена?
– Ну… да… Люблю, – аккуратно подтвердила Лала с хитрецой на личике.
– Нет, ты меня не путай. Так всё-таки влюблена или любишь? – проявил настойчивость Рун.
– Есть разница?
– Конечно. Любить возможно что угодно. Свой дом. Друзей. Грибы. Свою собаку.
– Ты прям меня пытаешь, Рун.
– Да, я жестокий.
Лала пристально посмотрела ему в глаза с ласковой улыбкой. И вздохнула.
– Пожалуй, влюблена. Хоть так не может быть.
– Ага! – полушутливо восторжествовал Рун.
– Ну, львёнок, тут такой запутанный клубок чувств. Ну как в них разобраться? Это невозможно, – честно призналась Лала. – Я счастлива от магии твоей. И от твоих объятий тоже. Тепло сердечку от того, что ты хороший. Что бережно относишься ко мне. Что добр и нежен. Что всё время рядом. Что дорог стал. Ты вроде бы мне друг. Но друг столь близкий… Суженого ближе. И разве можно ощущать к друзьям так много нежности, как я к тебе питаю? Однако ж нежность свойственна девицам. Она естественна к тому, кто очень близок. Но нежность территория любви. Вот и поди попробуй разберись. Если клубок всех этих чувств смешать, и не пытаться вникнуть в суть их, выйдет, я влюблена. Безмерно. Бесконечно. А если пораспутывать слегка… Но надо ли распутывать? Не знаю. Ведь чем бы оно ни было по правде, оно прекрасно, это чувство. Эта как будто бы любовь. Я собираюсь просто наслаждаться. Ей и тобой, и тем, что между нами. Мой милый заинька.
– Вот, Лала, я же говорил. Объятья не доводят до добра, – произнёс Рун с нотками лёгкого сожаления в голосе. – Не должно обниматься так как мы. Тем, кто не пара и не сможет пожениться. Объятья порождают близость. А близость порождает нежность. А нежность пробуждает и любовь.
– Ах, Рун, ты слишком упрощаешь, – не согласилась Лала. – По-твоему, кого не обними, то тут и влюбишься? Нет, котик, здесь иное. Всё дело не в объятьях, а в проклятье. Оно катализатор наших чувств. Оно препятствует тебе меня любить так, как обычно свойственно мужчинам. В тебе ко мне нет страсти, совершенно. Есть чистая любовь, и всё. Когда бы было по-другому, прикосновения ко мне рождали бурю. В твоей крови. Они бы жгли тебя. И потому объятья меж нами… уже бы не могли быть столь невинны. Рун, ты хороший. Я не сомневаюсь, ты всё равно меня бы не обидел. Но ты б иначе вёл себя со мной. Иначе бы смотрел, иначе прикасался. Совсем иначе. Этого не скрыть. И я уж не могла бы столь беспечно ложиться спать в твои объятья. Я б не рискнула доверять себя тебе. Так беззаветно, всю что есть, до капли. И не было бы близости такой. И нежности бы значит не возникло. Не говоря уже о том, что я могуществом была б поглощена, его безмерной красотой, и мне бы было не до нежностей с тобой.
– Гляжу я, тот, кто тебя проклял, очень добрый человек, – усмехнулся Рун. – Такой подарок сделал.
– Тебе так точно да, – сияя, заметила Лала. – Он подарил тебе меня. И мои чувства. Но он хотел мне зла, в этом нет сомнений. И я в опасности здесь. Знаешь, Рун, самое забавное. Что феи не могут любить людей. Благодаря чему и я совершенно не способна воспылать к тебе страстью. У нас очень странная любовь. Она ангельская. Чистая, как горный хрусталь. Так ангелы наверное любят друг дружку. Это любовь двух душ. Желание быть вместе. Согревать. Радовать. Возможно мы единственные в мире. Не ангелы, кому дано такое испытать. Это чудо, какое не подвластно даже феям. Давай это ценить, Рун, ладно? Это что-то очень хорошее.
– Да я ценю, – отозвался Рун беззлобно. – Я-то уже давно тебя люблю. Хоть ты и утверждала, что нет, что мне проклятие мешает. И знаешь, у меня-то нет «клубка». Нет магии и счастья от неё. Мне ничего распутывать не надо. Моё счастье только от тебя. Моя красавица.
– Твоя, твоя, – тихо сказала Лала, положив голову ему на грудь. – Теперь твоя.
Они замолчали. Просто лежали, каждый размышляя о чём-то своём, с улыбками, чувствуя тепло друг друга. Утренний лес, как всегда, был полон звуков птичьего пения, ароматов свежести, лесных трав и хвои. Это дарило ощущение мира и безмятежности.
– Лала, – позвал вдруг Рун задумчиво.
– Что, мой славный?
– Получается, твоё сердце как бы и свободно.
– Ты о чём? – не поняла она.
– Ну, раз ты не можешь полюбить меня, как полагается. Из-за того, что я человек. Раз это какая-то не та любовь. Та ведь бывает только одна. Значит, если мы, допустим, встретим кого-то из ваших краёв, любого мужчину, есть шанс, что в тебе пробудятся чувства, ты воспылаешь к нему. Бац, и всё, и Рун забыт. Сердце-то твоё мной не занято.
– Ой, Рун, а ведь так и правда может быть, – Лала аж села от удивления. – Истинная любовь всё побеждает и всё затмевает.
– Вот тебе и ангельская любовь, – вздохнул он. – Какая-то она… ненадёжная.
– Я бы этого не хотела, мой смелый лев. Будем надеяться, что этого не произойдёт, – приободрила его Лала.
– Не хотела бы полюбить? Не верю, – озвучил свои сомнения Рун.
– Ну, милый, зачем всё так усложнять? – ласково посмотрела она на него. – Придумывать себе что-то и переживать из-за этого. Сейчас всё замечательно, правда ведь? Я тебя люблю. Разве этого мало? Я уже жила в своей стране, как ты помнишь. И что-то ни к кому не воспылала. С чего ты взял, что вдруг воспылаю к первому встречному из нашего мира здесь? Которого к тому же надо ещё и умудриться встретить. Я люблю тебя. Я счастлива. Зачем мне хотеть сейчас влюбиться в кого-то другого? Я постараюсь не влюбляться, заинька. Правда.
– Прости, малышка, – повинился Рун. – Просто… так не хочется потерять тебя.
– Тогда и не теряй, глупый, – с нежностью сказала Лала. И вдруг её личико стало очень озабоченным. – Ой, Рун, а ведь это и про тебя верно. Из-за проклятья твоё сердце тоже свободно. Увидишь девушку какую, она тебе состроит глазки, и всё, и ты потерян для меня. Одна, без магии, без объятий. Без возлюбленного. Беззащитная и несчастная. Останусь.
– Так не будет, – покачал он головой.
– Будет, Рун, – опечаленным голоском возразила Лала. – Это ваш мир, тут кругом ваши девушки. Это хорошо, пока мы в лесу всё больше. Или в вашей деревне, где все к тебе дурно относились. Мне тебя никак не удержать.
На последних словах она совершенно пала духом. В её взгляде отражались бесконечное огорчение и испуг.
– Лала, я тебя не брошу ни за что, – твёрдо заверил Рун.
– Конечно! – с горькой иронией отозвалась она. – И будешь обнимать при той, что любишь? И будешь чувствовать ко мне такое, что магию в объятьях пробуждает? Когда все мысли лишь о ней? Ты, Рун, хороший, но тебе придётся выбирать. И твоё сердце выберет другую.
– Но я же не влюблялся до тебя.
– Ты жил в лесу, в кого бы ты влюблялся? В медведицу? – Лала отодвинулась от него, с подавленным видом.
– Лала, ну что ты, милая, – Рун привстал, попытался обнять её, но она не далась.
– Лала, – попросил он ласковым тоном.
– Не прикасайся ко мне! – гневно и обиженно воскликнула она. – Уходи! Знать тебя не хочу!
У Руна дрогнули губы, лицо стало отрешённым. Он поднялся и направился вглубь леса. Лала в его сторону даже не посмотрела.

Отойдя шагов может на сто, может на двести, Рун наконец остановился. На сердце у него было тоскливо, темнее тёмного. Он опустился наземь меж деревьев, уставившись в одну точку невидящим взором. Думы думал невесёлые. Вот как так может быть? Вроде бы только что душа от счастья пела. И на тебе, аж бедная саднит, аж ноет, аж огнём жжёт, столь ей тяжко. Безумие. Ну до чего всё странно, когда ты с девушкой. Ни в жизнь не угадаешь, каких ещё сюрпризов ожидать.
Внезапно подле него появилась рысь. Застыла на месте, изучая внимательными глазами. В любой другой момент он был бы изумлён и, пожалуй, испуган, несмотря на договор со зверьми. Рысь существо опасное, даже медведь, тот, с кем договор заключали, выражал сомнения на их счёт. Но сейчас Рун был так занят своими печалями, что никаких внутренних реакций в нём даже не возникло.
– Вот, – жалостливо обратился он к четвероногой гостье. – Рассердилась на меня. Ни за что! Разве я в чём-то виноват!? Нет. Вот так фея.
Рысь подошла вплотную, лизнула его в лицо, и затем села рядом.
– Хоть кто-то мне рад, – грустно заметил Рун. – Спасибо. Почему мне так плохо? И всегда из-за неё. И хорошо, и плохо, и счастлив, и несчастен, всегда лишь из-за неё. Наваждение какое-то. Так и кидает из крайности в крайность. Не зря говорят: «от любви до ненависти один шаг». Только это не совсем верно, по-моему. Нельзя возненавидеть того, кто столь дорог. Я бы сказал, в любви от нежностей до ссоры один малюсенький шажочек. А вот обратно путь неблизкий порою может оказаться. Особенно, коль нет виновных, и не за что просить прощенья. В прошлый раз кое-как помирились. Ито не без посторонней помощи. А теперь как будем? Вот вернусь я сейчас к ней, а магии-то нет. И станет на меня обижаться уже за это. Рассоримся ещё сильнее. И как потом мириться? В объятьях? Как они могут помочь, если лишь чувства горькие в нас будут пробуждать друг от друга? Если бы во мне была магия, Лала стала бы счастлива, и всё дурное сразу позабыла. Но магии-то нет. Всегда исчезает, когда расстроен из-за неё. По-моему, это конец. Уж не вернуть того, что было между нами. Близость держится на доверии, а если оно уходит… Это вот как с вашим братом, со зверьми. Ты сейчас со мной, потому что веришь, что не обижу. А обидь я тебя хоть раз, и уже не подойдёшь никогда боле. Правда же?
Рысь продолжала смотреть на него спокойно. Рун погладил её.
– Значит мы всё же не подходим друг другу, – возобновил он свой печальный монолог. – Постепенно же узнаёшь человека. Ну, или фею. Какое-то несовпадение у нас есть. Так-то я счастлив с ней. Очень. Чего уж тут отрицать. Я и не представлял, что столько счастья бывает на свете. Но это когда она мила со мной. А когда я в немилости… И ведь не в первый раз размолвка между нами, вроде бы должен уж привыкнуть, а всё ровно наоборот. Прямо мир рушится как будто. Странно, что настолько тяжело. Знаешь, у меня обычно душа в такой броне, в локоть металла толщиной, не прошибёшь и не поцарапаешь, хорошо приучили в деревне оберегать себя от обид. Даже самое злое слово с меня как с гуся вода. Но от Лалы у меня защиты нет почему-то. Нисколько. Поэтому как сердится, так ой-ёй-ёй. Невыносимо.
Он замолчал. Рысь приблизилась к нему, упёрлась лбом в лоб, словно говоря: «я с тобой, приятель, держись», а потом улеглась, как бы показывая, что никуда не спешит. Рун подумал, подумал, и тоже лёг, повернувшись к ней. Погладил её по спине, впрочем, даже не осознавая, что делает это, будучи погружен в свои мысли и переживания. Улыбнулся чему-то грустно, но его улыбка быстро угасла.
– Призналась мне в любви сегодня, – снова нарушил он тишину. – Только в ангельской. И что это? Это любовь вообще? Зачем она, если она такая, какой в ней прок? Впрочем… я наверное путаю причины и последствия. Прок в ней хороший, это тоже стоящее что-то, просто оно не располагает к желанию быть всегда вместе, пока смерть не разлучит. Во всяком случае, фей. Наверное, для неё это нечто вроде сильной-сильной дружбы. Крепкой привязанности сердечной. Это тоже замечательно. Но я-то не фея. Для меня то, что я к ней чувствую, это никакая не дружба. Тяжело так. Особенно, как ссоримся. Тогда тяжело настолько, что кажется, может лучше уж всё-таки без этого, чем так мучиться? А у меня есть выбор? Ведь её нельзя оставить одну, пропадёт. Кто кого поймал, вот в чём вопрос. По-моему всё же она меня.

Минута проходила за минутой. По набравшему дневную яркость небу плыли редкие белые облака, путешествуя в дальние дали. Где-то рядом у уха деловито прожужжала букашка. Рун вдруг словно очнулся от забытья, осознав, что уже немало времени здесь. Сразу забеспокоился. В ссоре они с Лалой или нет, хочет она знаться или нет, кто-то должен её оберегать. Тут же вспомнились злые люди, нападавшие в начале пути. В довершение ожгла виной мысль: «не решит ли, что бросил»? Он сел. Вздохнул тяжело, переведя взгляд на свою рыжеватую пушистую подругу:
– Пойду обратно. Поди уже не сердится.
Рысь неспешно поднялась. Потянулась. Занятная животина, задние лапы длиннее передних, потому так и кажется, будто опустилась на четвереньки. Рун погладил её и тоже встал.
– Спасибо, что составила компанию. Ты добрая, – искренне поблагодарил он её. – Хоть не был один. Не хочу больше быть один. Странно, да? Всегда был, а теперь не хочу. Отвык уже.
Рысь потёрлась о его ногу и медленно направилась прочь. А он торопливо зашагал назад к месту ночёвки. Ещё издали нос его отчётливо уловил запах грибной похлёбки. Рун удивился про себя: надо же, неужто Лала сама стала готовить? Вышел к ней, а она и правда возится у котелка, помешивая варево. Увидела его, расцвела тёплой обрадованной улыбкой, сразу вспорхнула, полетела навстречу.
– Рун, ну где ты был так долго? Я волновалась. И страшно одной, – её голосок был полон чувств приязненных, облегчения и ноток мягкого жалостливого укора.
– Прости, – тихо промолвил он.
Лала прижалась к нему. И тут же улыбка медленно сошла с её личика, заменившись расстроенным разочарованием.
– Рун, ты что, обиделся на меня? Магии нету совсем нисколечко, – растерянно спросила она.
– Нет, – спокойно ответил он. – На что мне обижаться?
Лала посмотрела ему в глаза с грустью. И отстранилась.
– Иди кушать, Рун. Пока горячее.
– Иду.
Он побрёл к костру. Снял котелок с огня, уселся наземь. Помешал дымящуюся паром жижу, испускающую аппетитные ароматы. Лала опустилась чуть в сторонке на его куртку. Поглядывала на него опечаленно. В глазках её всё сильнее разгоралась обида. Рун подул на ложку, отправил в рот. Вкус был несколько странным. Однако весьма недурным. Всё отлично проварено, нисколько не подгорело. Идеально посолено. Не чересчур жидкое, не слишком густое. Прекрасное походное яство.
– Ты молодец, – сдержано, но чистосердечно произнёс Рун, покачав головой. – Похлёбка удалась на славу. И костёр сама развела. И грибы почистила. И нарезала. И всё без магии?
Он не обвинял и не шутил, просто интересовался, выказывая уважение её кулинарным успехам.
– Так спрашиваешь всегда, будто я скажу тебе правду, – буркнула Лала.
– Ну, это же не при мне было. И формально не для меня, ты ведь и для себя готовила, – поделился мыслью Рун. – Сегодня можно и правду сказать. Ничем для тебя не чревато.
– Нет! – с чувством возразила Лала, обозначая так своё отношение к правде в подобных делах.
– Ну, понятно.
Он ел, а Лала глядела на него, пребывая в удручённой задумчивости.
– Рун, а если бы я сейчас наколдовала, – вдруг заговорила она. – При тебе и для тебя. Ты бы меня оштрафовал? Или теперь тебе от меня ничего не надо. Такого?
В каждом её слове отчётливо различались обида и упрёк.
– Ты о чём? О том, хочу ли я твоих поцелуев? – осведомился Рун аккуратным тоном.
– Ну… да.
– Сейчас точно нет, – честно ответил он. – Я бы записал тебе в долг. С надеждой, что мы когда-нибудь помиримся. И тогда я с удовольствием приму и вторую жертву. Зачем она мне сейчас? Что приятного получить её, когда мы в ссоре?
– Так мы всё-таки в ссоре, Рун? – обвиняюще задала вопрос Лала.
– Поссорились с утра, – кивнул он. – Только не знаю, из-за чего.
– Но ты утверждаешь, что не обижен.
– Лала, ты не обязана быть со мной мила, вот в чём суть, – поведал Рун. – Если бы я на тебя обижался, что ты не мила, я… ну… это было бы очень самонадеянно с моей стороны. Ты фея, высшее созданье, я человек-простолюдин. Сердишься на меня непонятно за что, имеешь полное право на это. Кто я такой, чтоб требовать к себе иного?
– Ты нехороший! – огорчённо и не без капельки возмущения заявила Лала.
– Прости, если я тебя чем-то расстроил, – с искренним сожалением попросил Рун. – Я точно не со зла.
– Эх ты!
После этого они очень долго не разговаривали.


******


Приблизительно через час пути Рун устроил привал. Попалась полянка с ручейком – удобное место, хороший повод передохнуть. Постелил Лале куртку, сам набрал воды во фляжку, помыл котелок, и уж потом тоже сел неподалёку, прислонившись спиной к стволу большого дерева. Лала поглядывала на него с грустным личиком, задумчивая. От её печали ему было тоскливо было на душе. Чувствовал себя виноватым. Вспоминал, как ещё недавно были счастливы оба. Столько упоительных дней. И вот, всё ушло. И ничего не сделаешь.
– Рун, хочу в объятья, – просяще произнесла вдруг Лала жалостливым голоском.
– Ну… если тебя устроит, что без магии, – отозвался он тихо.
– Причём тут магия, Рун? – с мягким искренним непониманием молвила Лала.
Он встал, проделал несколько разделявших их шагов, уселся рядом, прижал её к себе. Она вздохнула.
– Чуточку-то есть. Оттаял уже немножко? Или пожалел меня снова?
– Мне жаль, что ты грустишь. Тяжело от этого, – признался Рун.
– А помнишь, как ты меня поймал? А я сидела и ревела.
– Конечно помню, – улыбнулся он. – Такое не забудешь.
– Тоже пожалел меня тогда? Поэтому отпустил?
– Наверное.
– А если б я не плакала? Ты бы отпустил меня?
– Думаю, да, – пожал он плечами. – Кто я такой, чтоб властвовать над феей.
– Другой не отпустил бы.
– Ну… мне всё равно. Всяк живёт своим умом.
– Рун, ты сейчас мне делаешь очень больно, – поведала Лала опечаленно. – Почему ты не можешь меня простить? Ведь пары ссорятся, а после мирятся. И всё. Рун, я люблю тебя. Всем своим сердечком. Неужто этого мало? Прости меня пожалуйста.
– Лала, но я не обижаюсь на тебя. Пойми же, – с добрым сожалением объяснил Рун.
– А что тогда, Рун? Что-то же не так?
– Лала, представь. Вот ты переодеваешься. А я беру и поворачиваюсь. И нагло на тебя смотрю, нисколько не стесняясь. А после говорю: «прости меня, ведь я тебя люблю». И ты простишь? И будет всё как раньше меж нами? Вряд ли, правда? Есть вещи, что нельзя вернуть назад. Не выйдет ни словами, ни делами. Они произошли, и всё, конец. И чувства вроде есть, но… нету веры.
– Рун, твой пример с переодеваньем, это страшно, – поглядела на него Лала в растерянности. – Это жестоко очень. Неужто я настолько жестоко с тобой поступила?
– По мне так словно меч всадила в грудь. По рукоять. И стала им там двигать. Причём так неожиданно. В любви призналась. И тут бац.
– Так было больно?
– Ну… как бы… тяжело.
– Ах, Рун, израненный мой лев. Опять я прикоснулась слишком грубо. И ты страдаешь.
– Ну, Лала, ты уж тут распишешь. Аж стыдно, – смущённо улыбнулся Рун. – Я нисколько не изранен. Какой я лев? И не страдаю так уж. Привычно всё это. Просто…
– Я понимаю, Рун. Того, кто причиняет боль, сердечко любить боится. Твоё теперь меня боится. Не доверяет больше.
– Ну… не совсем то, что я имел в виду. Но что-то вроде. И сделать ничего нельзя.
– Рун, если б я переодевалась, а ты случайно повернулся, не специально, не чтобы сделать мне больно. Я бы тебя простила, – мягко проговорила Лала. – Ну, может быть немножечко подулась. А может даже и нет. Я не нарочно, Рун. Девушки не властны над своими чувствами, пойми это. Представила, что ты способен другой увлечься так легко. И про меня забыть. Обидно стало очень. И больно. Расстроилась ужасно. И испугалась. Как правило мужчины понимают. Что девушки такие. И прощают… нам эти мелкие причуды. Никто не обижается. И как тут обижаться, если такова наша природа?
– Лала, я к сожалению терпеть такое не способен. Никак, – признался Рун грустным тоном. – Если такова ваша природа, мне надо держаться от девушек подальше. Чтоб вас не обижать.
– От других да, Рун, а ко мне поближе. Ты скажи, что именно ты не можешь выносить, и я буду стараться так не делать. Я постараюсь, правда, я смогу. Рун, я хорошая, и я тебя люблю. Я больно никогда не сделаю нарочно. Лишь по незнанью или ненароком.
Рун призадумался.
– Когда не хочешь знаться. Когда не хочешь говорить. Когда не хочешь видеть. Когда ко мне питаешь чувства злые. Вот этого не вынести никак.
– Получается, на тебя нельзя обижаться? – предположила Лала аккуратно.
– Нет, обижаться можно. Всякое ж бывает, – покачал головой Рун. – Только когда обидишься, нужно идти не от меня, а ко мне. В объятья. И объяснить в чём дело. Я ж не хочу тебе плохого, я постараюсь всё исправить. Или вину загладить, коли виноват. Но если не захочешь знаться, то это… нестерпимо. Хуже смерти.
– Рун, милый, только и всего? – очень ласково произнесла Лала. – Для феи объятий это самое простое. Отныне, когда я знаю, я обещаю. Что если вдруг обижусь, то сразу же пойду в твои объятия проситься. Теперь я прощена?
Она смотрела ему в глаза. И столько было всего в её взгляде… И доброта, и нежность, и надежда, и теплота, и капельку печаль, и искорки иронии весёлой. И много-много любви.
– Ну, ты же в моих объятьях. О чём ещё мечтать, – усмехнулся он, чувствуя, как всё дурное отступает, словно огромный камень с души.
Лала вздохнула умиротворённо, её личико совсем просветлело.
– Как славно, милый Рун, – промолвила она многозначительно чуть с юмором. – И, Рун, как раз тот самый случай. Как мы и говорили. Я очень обижена и я в твоих объятьях. Теперь вот искупай свою вину.
Она буравила его глазками настойчиво. Вроде бы и сердится, а вроде бы и рассмеяться готова, вроде бы и укоряет, а вроде бы приветливости полна. И всё абсолютно искренне. Ну как девушки это делают?
– Скажи, как я могу её загладить? – с полушутливым смирением спросил Рун, дивясь и любуясь на эту многогранность, обрамлённую ослепительной девичьей красой.
– Выкручивайся сам, мой дорогой, – довольно буркнула Лала.
– Весь день не отпущу. И ночь, – предложил он, глядя на неё плутовски.
– Годится, – одарила она его чарующей улыбкой, и засияла безудержно. – О боже! Мы помирились! Прямо не верится. Так хорошо, когда меж нами всё хорошо.
– Лала, ты меня с ума сводишь, – пожаловался Рун страдательно сквозь смех облегчения. – Вот как так?! Чуть не мила, и всё, и свет не мил. И кажется, что всё как тьма ужасно. И думы думаешь в таких унылых красках… Что хоть топись. А лишь опять мила. Со мной становишься, и тут же снова счастлив, да так, что аж огнём горит в груди, и мир вокруг цветами расцветает. Как радуга. Безумие, как есть. Я и не представлял, что я такой… столь переменчивый, как флюгер на ветру, могу вдруг делаться. И всё из-за тебя.
– На то и нужны девушки, чтобы сводить с ума юношей, – лукаво поведала Лала.
– Ну, понятно.
Они замолчали, оба наслаждаясь вновь вернувшейся невинной радостью бытия и теплом друг друга. В ручейке тихо журчала вода, шелестела крыльями резвящаяся над ней стрекоза, шелестел листовой лес. Жёлтый мотылёк порхал над травинками.
– Значит мы сегодня уже никуда не пойдём, суженый мой? – поинтересовалась Лала невинно, нарушив эту убаюкивающую гармонию природы дивными звуками своей речи.
– Выходит так. Раз должен обнимать, – подтвердил Рун.
– Вот здорово! – восхитилась она. – Даже не жаль теперь, что ссорились, когда так расщедрился.
– Лала, а есть что-то, что я должен знать? Что тебе будет нестерпимо от меня? – мягким тоном спросил Рун.
– Да. Если променяешь на другую, – улыбнулась она. – Ну, или не захочешь обнимать. Иль станешь груб со мной. Вот это будет тяжко. Всё остальное я перенесу.
Рун погладил её по волосам. Она лишь вздохнула. А сама так и лучится счастьем и чувствами приязненными.
– Тогда тебе не о чем переживать, лебёдушка моя, – чистосердечно молвил он. – С тобой быть грубым невозможно. Ведь ты такая… славная. И не обнять тебя я не смогу. В любую ссору, вспомни, был готов. Ты вот порою не даёшься. Жестокосердная.
На последних словах он покосился на неё, с комичным осуждением.
– Я просто девушка, – ответила Лала ласково. – Не совладать с собой в обиды. Но я люблю тебя всегда, котик. Даже когда мы в ссоре.
– Ну ладно, коли так, – не без иронии смилостивился Рун. – Что касается променять на другую… Знаешь.
Он вдруг замолчал, призадумавшись, словно озарённый идеей.
– Что, милый? – заинтересовалась Лала
– Ведь люди женятся.
– Рун, это предложенье? – с весёлым любопытством воззрилась она на него.
– Я б предложил, но ты же не пойдёшь, – полушутливо посетовал он, а затем стал серьёзным. – Я об ином. Вот поженились люди. И далее хранят друг другу верность. И даже если кто-то им ещё понравится однажды ненароком, внимания на то не обращают, так как у них вторая половинка уже имеется, и ей они клялись в венчание быть верными до гроба.
– И что, Рун? – в голоске Лалы звучало непонимание.
– Ну, значит можно сделать сердце несвободным и клятвой, – пояснил он. – Есть те, кого выдают не по любви, но они всё равно хранят верность. Благодаря клятве перед алтарём. Раз ты так боишься, что я влюблюсь в другую, я могу поклясться. Клянусь, что пока ты хочешь быть со мной, не посмотрю ни на одну другую девушку с интересом, не буду думать о других девушках, и буду принадлежать только тебе. А если я нарушу клятву, я мерзкий слизняк.
– Не надо, Рун, – мягко попросила Лала.
– Вообще-то я уже поклялся.
– Заинька, ну я ведь уйду когда-нибудь. И ты останешься один. Вдруг, пока мы вместе, ты встретишь ту, кто суждена тебе.
– И ты меня уступишь? – усмехнулся Рун.
– Ну конечно, милый. Я же не эгоистка. Я хочу, чтоб ты был счастлив.
– По-моему, Лала, ты переоцениваешь свою терпимость, – заметил он с юмором. – Не позавидую той девушке, которая попробует меня у тебя отбить.
– Много ты понимаешь! – буркнула Лала.
– Ну, в общем, клятва принесена. Надеюсь, тебе будет поспокойней от этого.
– Рун, это очень большая клятва. Очень, – произнесла Лала чувствами глубокими исполнено, со всей своей искренностью показывая, сколь дорого это для неё.
– Ну, я же провинился, – пожал он плечами. – Вот, заглаживаю. По-моему, вполне достойная цена.
– Самая достоянная! Рун, тогда и я должна ответить тем же.
– Лала, не должна совсем.
– Должна. Рун, я клянусь.
– Лала! Не стоит.
– Клянусь, что пока я в вашем мире, не буду глядеть ни на одного другого мужчину с интересом, не буду думать о других мужчинах. И буду принадлежать только тебе. А если я нарушу слово, я злая болотная ведьма.
Она посмотрела на него радостно и взволнованно. Глазки её блестели.
– Рун, это всё так романтично! Знаешь, теперь мы вроде как принадлежим друг другу. По-настоящему. Ты счастлив?
– Чувствую себя слегка обманщиком, но да, – улыбнулся он.
– Я тоже. Теперь мы действительно пара! – продолжила изливать свои восторги Лала. – Не понарошку. Только необычная. Не жених и невеста, не муж и жена. Просто два влюблённых сердца, скреплённых клятвой. О боже! Мои сестрички полопаются от зависти, светлой конечно, когда я им расскажу. Такого я даже в рыцарских романах не читала!
– Посмеются они над нашей наивностью, – добродушно молвил Рун.
– Нет, любимый. Не посмеются. Воодушевятся. Что в мире может быть что-то настолько романтичное.
Она прильнула к нему, а сама так и светится. Вздохнула мечтательно.
– Что там с магией? Вернулась? – осторожно осведомился Рун.
– Вернулась. Всё хорошо, мой славный. Голова немножко кружится.
– Ну, слава богу, что кружится. А то как не кружится, я уж переживаю, что со мной что-то не так.
– Рун, – Лала чуть отстранилась, уставившись на него ласково-ласково просяще, как лисичка.
– Что? – усмехнулся он её елейному тону, с нетерпением ожидая продолжения.
– Давай на два денёчка останемся. Раз у нас такой праздник. День клятв верности.
– Лала, ну ты что, домой совсем не хочешь? – изумился Рун, всем своим видом словно взывая к её благоразумию. – День, он на то и день, чтобы не быть двумя. Мы на озере месяц были. Месяц! Даже больше, кажется, я уж к концу со счёта сбился. Неужто не хватило?
– Тогда хватило, но уже соскучилась, – пожаловалась Лала. – Две недели как идём.
– Вот мне интересно, если бы дымы костров чужих не появились вблизи, сколько бы мы ещё на озере оставались?
– Не знаю. Я знаю одно, это были самые счастливые денёчки в моей жизни, – поведала Лала переполненным тёплыми нотками голоском. – Это было умопомрачительное счастье, от которого я до сих пор не могу прийти в себя. Сердечку сладенько безмерно. И радостно, что всё это у меня было. И если бы этого месяца не было, Рун, навряд ли бы дошло вот до такого, что у нас сейчас. До клятв. До моей любви. Что-то изменилось во мне, котик, после этого месяца. Очень сильно. Я как будто утонула в счастье, и уже не смогла всплыть, так и погружена в него. Даже наша ссора почти ни на что не повлияла. Едва помирились, и всё, я снова тону.
– Во мне тоже что-то изменилось, – признался Рун. – Словно все мечты сбылись. Ну, почти все. Теперь даже если завтра умирать, я не пожалею, что чего-то не успел. Умру с улыбкой, вспоминая то, что было. Самое главное я успел. Никогда не думал, Лала, что можно быть настолько счастливым. Просто наслаждаться каждой минутой целый месяц, ни забот, ни хлопот, ни тревог, только любимая девушка рядом, только счастье, и радость, и объятья, и более ничего. Так странно. Уверен, у нас в краях нет никого, кто жил подобной жизнью хотя бы несколько дней. Я не представлял, что это вообще возможно. Быть на земле словно в раю.
– Так мы остаёмся на два дня или нет? – мило побуравила его глазками Лала.
– А ты как думаешь? Что я откажу прекраснейшей из фей? – с юмором изобразил он удивление её недогадливостью. – Но только не больше двух, ладно?
– Спасибо, любимый, – засияла она довольно.
– Так я сам хочу.
– Всё равно. Между прочим, Рун, раньше, когда я говорила «любимый», это было чуточку понарошку. А теперь всё взаправду.
– Нашла чем хвастать, – весело заметил он. – Я всегда говорил взаправду. С самого первого дня, как мы стали ласково называть друг друга.
– Вот ты какой! – с притворным осуждением посмотрела Лала на него. – Я думала, тебе будет приятно. Услышать это.
– Мне очень приятно, – улыбнулся ей Рун тепло. – Шучу я, лебёдушка моя. Конечно приятно. Очень. Говорил я, что никуда ты не денешься от любви ко мне. Погоди, ещё замуж попросишься.
Лала рассмеялась.
– Боюсь, откажешь, а то уже бы попросилась.
– Мне не всякая фея подходит, – сообщил он с нарочитой доверительностью.
– И чем я тебя не устраиваю?
Рун призадумался, подыскивая аргументы.
– Ну же, ну! – стала подбадривать его Лала.
– С готовкой у тебя проблемы, – нашёлся он. – Почти всегда я готовлю. Где это видано, что кавалер кашеварит, а дама только ест.
– Кто о чём, а мужчина о кушаньях, – с деланным укором посетовала Лала. – И разве этим утром не я тебя накормила? И я помогала тебе варить, и грибочки мы вместе собирали.
– Ага, собирали. Никогда этого не забуду. И как хворост искали, и грибы, и ягоду. Сплошные объятья. Как я ещё с голоду не помер.
– То-то был такой довольненький, как собирали.
– Собирать хворост и грибы каждому дано. А обнимать самую прелестную из фей только мне. Счастливейший из смертных, – Рун вздохнул от переполненности чувствами светлыми. – Знаешь, Лала.
– Что, мой львёнок?
– Раз этот день такой особенный для нас. Один из самых значимых. День клятв верности, и примирений, и твоих признаний, и нового свидания двухдневного. Сегодня снова можно колдовать красивое. Без штрафов.
– Ой, спасибо! – обрадовалась она, засияв ещё ярче. – Такой ты у меня стал милый да хороший.
– А раньше не был? – весело подивился он.
– И раньше был, – с нежностью сказала Лала
Ненадолго наступила тишина. Они сидели, глядя друг на друга. Смотрели, и смотрели, и смотрели, оба очень счастливые. Их лица были так близко, что казалось, сейчас случится поцелуй.
– Лала, – тихо произнёс Рун.
– Что, суженый мой?
– Тебе не кажется, что у нас всё зашло слишком далеко?
– Может быть, – мягко ответила она.
– Так и должно быть с феями объятий?
– Рун, я не знаю.
– Не боишься, что всё пойдёт ещё дальше?
– Любимый, дальше только замуж. Но выйти за тебя я не могу. Никак.
Они снова замолчали. Не всем и не всегда нужны слова, чтоб поделиться чувствами. Без слов порой даже сильней передаётся меж двух сердец всё, чем они полны, когда любовь в них пламенем пылает. Рун любовался Лалой, а она ему дарила свет своей улыбки, в которой отражалось как всегда так много разного… и ласка, и тепло. И доброта, и капелька лукавства, невинного, и радость, и приязнь. И всё очарование девичье, какое только существует в мире. Неожиданно её глазки озорно заблестели.
– Ну всё, Рун, сейчас я буду колдовать, держи меня, – заявила она, отстраняясь. Поднялась на ножки, воспарила, а сама так и светится.
– Сейчас? – с недоумением молвил Рун, поднимаясь вслед за ней. – Всегда под вечер вроде раньше было.
– А сегодня будет рано, – рассмеялась Лала.
Он придерживал её за талию, а она творила чары, взмахивая ручкой. Раз, и всякая травинка и всякий листик зазеленели ярче, точно изумрудные. Раз, и деревья вокруг разукрасились разноцветными лентами и шарами. Раз, и вода в ручье зажурчала музыкой, из ручья высунули головы рыбки в шляпах и запели. Раз, и лес засверкал алмазным блеском. Воздух стал мягче и наполнился благоуханиями. Ещё взмах, и на Лале появилось пышное белое плате, а на Руне богатые дворянские одежды. Лала повернулась к нему, сияя, словно солнышко, обняла его за шею. Их лица опять оказалось совсем рядом.
– Я всё. Красиво, правда? – счастливо выдохнула она.
– Да. Рисковая ты девушка. Не побоялась нас переодеть. А если б мы остались нагишом? Вот это был бы праздник, – улыбнулся Рун.
– Ах, котик, я сейчас так воодушевлена. Что всё само собой выходит. Магия творится вдохновенно. Легко. Я не боялась. Даже не думала об этом.
– Тебе очень идёт. Свадебное платье, – искренне с восхищением произнёс Рун.
– Милый, это не подвенечное. Это бальное, – объяснила Лала довольно. – Есть разница. Здесь нет фаты, к примеру.
– Понятно. Всё равно ты в нём прекрасна. Моя красавица.
– Ты тоже. В таком наряде прямо принц.
– Ну да, не отличить, – усмехнулся Рун. – Лала, а эта одежда насовсем? Мне всё-таки хотелось бы потом вернуть свою.
– Рун, эта магия рассеется ровно в три часа ночи.
– А когда она рассеется, моя старая одежда окажется на мне?
– Ой, Рун. Я не знаю. Наверное.
– Наверное?!! – оторопел Рун.
– Ну, заинька, я не подумала об этом. Я не знаю. Должно всё стать как раньше. Наверное.
– О боже, Лала! С тобою не соскучишься, – добродушно покачал он головой.
– Так ты не сердишься? – состроила Лала жалостливую виноватую гримаску.
– Нет. Я счастлив. Когда ты рядом.
– Рун, давай договоримся, – её личико стало очень серьезным. – Дай мне слово, что ежели одежда все же не вернётся… ежели ты проснёшься, а я ещё сплю, и… без всего. Ты сразу же глаза закроешь накрепко. И не посмотришь на меня. Хоть я и не смогу узнать, смотрел ты или нет. Ладно? Разбудишь меня с закрытыми глазами. И станешь ждать, пока я не скажу.
– Лала, но я-то тоже буду без одежды, – напомнил Рун со значением.
– Ой! – она покраснела.
– Придётся нам не спать до трёх часов, – поделился мыслью он. – Чтоб сразу с этим как-то разобраться.
– Придётся, – улыбнулась Лала.
– Лала.
– Что?
– Можно пригласить тебя на танец?
 – Но ты же не умеешь, Рун, – удивилась она.
– А ты мне будешь говорить, что делать. Пусть выйдет неуклюже. Но всё же получится, что мы как будто танцевали. В этот день. В наш праздник.
Глазки у Лалы снова озарились восторгом.
– Столько подарков сегодня! Какая я счастливая! Спасибо, любимый!
Она поцеловала его в щёчку.


*****


Через три дня они продолжили путь. Рун не жалел о потерянном времени. Ну как жалеть, когда перед глазами всё время сияние абсолютно счастливой девушки. Фея объятий, проведшая в объятьях трое суток, это зрелище, которое сложно описать словами. Так и лучится, так и светится, и напевает своё милое незатейливое «ла-ла-ла», и радуется всему и всем, каждой букашке, каждой травинке. Ну и конечно дарит много тепла и ласки тому, кто в ней счастье пробуждает, своему кавалеру. Без улыбки на неё смотреть невозможно, не испытывать самому счастья, заражаясь оным от неё, нереалистично. Настроение у обоих было лучше некуда, буквально некуда. Но если Лала пребывала в полной беспечности, у Руна на лице порой проскальзывала озабоченность.
– Что это ты, мой львёнок, временами как будто и не со мной? – полюбопытствовала Лала, в конце концов обратив внимание на его состояние.
– Да вот, думаю, как начать разговор, – признался он.
– Ну уж начни как-нибудь, котик, не робей. Прямо заинтриговал меня, – разулыбалась Лала. – Замуж хочешь снова позвать?
– Нет.
– Не хочешь звать? – иронично подивилась она.
– А ты хочешь, чтоб позвал?
– Это приятно.
– А выслушивать отказ приятно, как ты считаешь? – с весёлым укором спросил он.
– Откуда же мне знать? Я никого не сватала ни разу, – не моргнув глазом, невинно ответствовала Лала.
– Ну… в принципе… из уст такой красавицы даже отказ звучит как музыка, – улыбнулся Рун.
– Ой, спасибо, мой хороший! Приятный комплимент, – просияла Лала.
– Так ты пойдёшь за меня?
– Кто ж так зовёт, Рун? – с совершенно искренним упрёком поглядела на него Лала.– Надо встать на одно колено. Протянуть даме руку, желательно с колечком, и голосом, исполненным любви, и пламенного пыла, и надежды, ей сердце предложить своё.
– И это всё, что выслушать отказ? – не без доли юмора высказал сомнения Рун.
– А вдруг я соглашусь? – загадочно молвила Лала.
– Кольца нет, – посетовал он.
– Ну, ничего, можно и без кольца, – не сдавалась Лала.
Рун остановился. Лала тоже. Он, не выпуская её руки, опустился на одно колено, глядя ей в глаза неотрывно, и с нарочитыми серьёзностью и пылом произнёс:
– Любимая, выходи за меня, а?
– Нет, – буркнула Лала довольно.
– Ну вот, – он встал, изображая разочарование.
Лала подпорхнула к нему вплотную, обняла сама. И так и сияет всё, так и сияет.
– Ослепнуть можно, – пожаловался Рун беззлобно.
Она рассмеялась по-доброму. И отстранилась.
– Пойдём уж, суженый мой. На привале потом обниму тебя наподольше, чтобы утешить нежно.
– Ну ладно.
Они снова двинулись в путь, держась за руки.
– Так о чём ты хотел со мной поговорить, милый? – ласково спросила Лала.
Рун вздохнул, подбирая слова.
– Не хочется тебя расстраивать, красавица моя, но мы дней через несколько дойдём до поселения.
– Почему я должна расстраиваться, Рун? – с недоумением осведомилась Лала.
– Ну, потому что, всё. Наша идиллия заканчивается, – объяснил он не без доли грусти. – Возможно навсегда. Ночью снова по отдельности придётся спать. И днём не выйдет часто обниматься. И вообще, я пока не представляю, что мы будем делать. Надо нам над этим поразмыслить, Лала. Вдвоём. Барона-то нет, с его стражей, с его указом не преследовать тебя. И местный лорд не в этом поселении живёт, куда мы выйдем. Просить защиты от толпы у здешней знати? Но кто они? Безопасно ли это? Я про них ничего не знаю. Даже барон пытался тебя обидеть. А тут незнамо кто. Боязно доверять тебя им. Порой дворяне своенравны. Есть вариант тебе схорониться в лесу, а я пока пойду в поселение, выясню путь до замка лорда, до обители магов. Хоть мне и совсем не нравится идея оставлять тебя одну. Если выясню, можно попробовать лесами ещё чуть-чуть передвигаться. Тогда ещё хоть сколько-то смогу тебя обнять в любой момент. И днём и ночью. Правда я не знаю леса в этих краях, вся надежда на твою магию, чтобы не заплутать. Так или иначе… Всё имеет свой конец, к сожалению, даже объятья с самой чудесной феей на свете. Не горюй, Лала, ничего не поделаешь.
– А у самого-то голос огорчённый, – улыбнулась Лала. – Ох и глупенький ты, Рун. Зачем мне горевать? И у тебя к тому нету причин. Ты хоть понимаешь, что со мной произошло за последние… полтора месяца, любовь моя?
– А что?
– Ну как что? – подивилась она. – На озере, свидание. И в лесу вот три денька ещё. И когда шли, много было, и ночечки все.
– Ты про объятья? И что? Тебе хватило, хочешь сказать? Вот уж сомневаюсь, – усмехнулся он.
– Какой недогадливый. Ты понимаешь, насколько я теперь могучая, Рун? Я очень многое могу. Если бы кое-кто не запрещал мне колдовать под страхом… сам знаешь чего, я бы… Ах, не повезло мне с женихом, такой принципиальненький попался. Я теперь наверное смогла бы какое-то больше чудо сотворить. А ты и не увидишь, вот. Из-за себя самого. Из-за своего упрямства. Но обниматься для меня необходимость. Крайняя, Рун, как тебе известно. Поэтому чего мне огорчаться. Во мне, заинька мой, сейчас столько магии. Всё равно что-то наколдую, чтоб мы могли и дальше обниматься. И в ночечки, и днём среди людей. Лишь бы ты не застеснялся слишком, об остальном не переживай.
– Ты довольно много колдовала, – напомнил Рун. – Я тебе разрешал магию тратить на красивое в течение всего свидания. И в эти дни объятий. А ещё для русалок колдовала, еду порой пыталась, и другое по мелочам. И платья задперёд меняла. Ты много тратила, по-моему. Хочешь сказать, всё равно много осталось?
– Когда кое-кто так любит меня обнимать? – лукаво посмотрела на него Лала. – Я тратила гораздо меньше, чем получала, уж поверь мне. Как до смерти меня не заобнимал, не понятно.
– Так это я любитель обниматься, оказывается?
– А кто же ещё? Я, Рун, тебе очень благодарна. Ты бы знал, как, – растроганным голоском проговорила вдруг она. – Я ведь тебе рассказывала про плоды безвременной магии нашего мира, позволяющие восстановить магию до наивысшего уровня, какой у неё когда-либо был? И что от сильной магии в фее её способность усваивать и накапливать магию развивается. Я теперь буду настоящей феей, когда вернусь. Самой настоящей, не то что раньше. Как я переживала, как грустила в детстве, что волшебства во мне почти нисколько. И вот… я посильнее многих стала. У нас в стране. Не всех, но многих. Сильней моих сестриц, к примеру. Вот они порадуются за меня. Это всё благодаря тебе, мой хороший.
– Всегда пожалуйста, – улыбнулся Рун.
– Ты, Рун, правда, всегда-всегда рад меня обнять. Это удивительно. Это очень приятно, – совсем растрогалась Лала.
– Что тут удивительного? Ты в зеркало смотрелась? – поиронизировал он.
– Бывало иногда, – разулыбалась она.
– Но вообще, да, это тяжёлая работа, заряжать тебя колдовскими чарами. Так что не забудь вознаградить меня как-нибудь. Понежнее.
– Я не забуду, заинька.
– Лала, а как твоя магия может нам помочь обниматься? – полюбопытствовал Рун. – Я как-то не очень представляю. Это же не вещь наколдовать. Это отношение людей вокруг. Если только… наколдовать нам свадьбу. Всё же обвенчаться понарошку, чтобы все считали нас женатыми. Какие ещё варианты?
– Нет, котик, быть женой понарошку я не хочу. Это… неправильно и неромантично, совсем. Прости.
– А что тогда?
– Не знаю, что-нибудь. Например, может обращусь человеческой девушкой на время. Я, возможно, это смогу. Тогда наверняка никто не станет излишне обращать на нас внимания. Всем будет всё равно.
– В человека хочешь превратиться? Лала, тебе не понравится результат, – заявил Рун тоном, исполненным предупреждения о плохом.
– Почему же это?
– Причин-то масса. Давай с самых простых начнём. Тебе придётся в платье длинном ходить, как у всех здесь. Ножки скрывать.
– Ну и ладно.
– За дворянку ты себя выдать не сможешь. Наверное. Нужно же фамилию, а чьей ты назовёшься? Ну, может тут и выгорело бы. Но дворянка не станет обниматься с крестьянином ни за какие коврижки. Значит только в простолюдинку, то есть платье придётся некрасивое носить. Не из шелков, из грубой ткани.
– Я тебе наряд дворянина наколдую, – предложила Лала.
– Хочешь, чтобы я выдавал себя за аристократа?
Она кивнула:
– Тебе идут роскошные одежды.
– Любимая, меня повесят, если узнают, кто я на самом деле, – поведал он с сожалением. – Или запрут в темницу до скончания моего века. В лучшем случае.
– За такую малость аж казнят?! – недоверчиво и испуганно уставилась на него Лала. – У вас так всё жестоко?
– Это совсем не мелочь, – не согласился Рун. – Ежели меня станут принимать за дворянина, значит, благородные господа со мной начнут здороваться, считая, что я один из них. Почтение выказывать. Когда узнают правду обо мне, это для них будет такое оскорбление, такой ущерб для чести… Честь главное для них. Они в дуэлях друг дружку убивают за неё. И что они сделают с крестьянином, чувствуя себя униженными выставленными на посмешище, вот догадайся.
– Чтож, буду в грубом платье. Всё равно. Не жалко за объятия с тобой. И ночечки.
– Допустим, так. Но тебе нужно будет превращаться и лицом во что-то менее красивое. Оставлять его тем, какое есть сейчас, бессмысленно. Иначе все мужские взгляды будут прикованы только к тебе, не важно, с крыльями ты или без, в шелках или в тряпье невзрачном.
– Я столь хорошенькая? – лукаво проронила Лала, сияя довольными глазками.
– А то ты прям не знаешь, – усмехнулся Рун.
– Ну, обращу и личико в другое, – рассмеялась она. – Возможно, я это смогу. Чуть приуменьшу красоты. Стану просто крестьяночкой симпатичной.
– Но тогда я буду видеть тебя иной, чужой девушкой. Проснётся магия ли? – выразил озабоченность Рун.
– Проснётся, львёнок, тут не сомневайся, – весело уверила его Лала. – Чтоб я, да не сумела пробудить её в тебе. Когда такое было?
– Ну, может быть, – задумчиво молвил он. – Тогда идем дальше. Крестьянкой симпатичной, говоришь? Что если стражник, иль солдат какой, иль пьяный дворянин тебя… уж извини, зажмёт или… по попе шлёпнет?
Лала аж остановилась, покраснев до кончиков волос.
– У вас так может быть?!!
– С простолюдинкой? Да.
– И ты не вступишься?
Она посмотрела на него с печальным укором.
– Вступлюсь, – ответил Рун без тени колебаний. – Но я же не могу вступиться заранее, пока никто не шлёпнул. Не кидаться же на всех, кто рядом окажется. Тебе будет легче, что я поколочу кого-то, когда тебя уже шлёпнули?
– Нет, – произнесла Лала растерянно.
– Я так и предположил, – кивнул он. – А могут поколотить и меня. Я же не воин, я не умею толком драться. А если это дворянин, могут и убить. Иль засадить на годы. Иль повесить. Что будет за моё убийство дворянину? В темницу ненадолго или штраф. А ты останешься одна.
– Какой у вас ужасный мир. Оказывается. И мрачный, – проговорила Лала тихим упавшим голоском.
– Ну, не настолько, – мягко заметил Рун. – За насилие над девушкой повесят и дворянина. Если он не титулован. Даже не голову отрубят, а именно на виселицу отправят, как последнего бродягу. У нас с этим строго. Не терпят. Но за шлепок никто вешать не станет. Я не утверждаю, что с тобой это обязательно произойдёт. Наверное, зависит от того, куда мы будем ходить. Только мы же пойдём на постоялый двор. Где ещё остановиться? А там вероятность не самых приятных встреч велика. В общем, в крестьянку я бы не советовал тебе превращаться. Расстроилась?
– Ну да. Так грустно.
– Могу обнять.
– Может он. Раз можешь, обними. Прям умолять приходится. Другой бы фею рад бы был обнять. А этот…. «Мог бы», – передразнила Лала с полушутливым осуждением.
– Я не рад. Я счастлив буду прижать тебя к себе, моя голубка.
Он шагнул к ней и обхватил руками:
– Чудо моё большеглазое. Минуты не можешь обойтись без Руна.
– Могу, даже две, – возразила она, чуть повеселев.
Они стояли сколько-то времени, молча, в тишине летнего леса, согревая друг друга. Лала вздохнула.
– Значит не стану превращаться в человека, – молвила она. – Но я всё равно найду способ, как нам обниматься, жених мой милый, и как быть ночечками вместе. Я не сдамся.
– Чтож, буду с интересом ждать, что ты придумаешь, красавица моя, – ласково сказал Рун. – Ты меня всегда удивляешь своей магией. Ну вот, как русалок тогда одела как будто.


******


Был полдень. В столице, в королевском замке, король Афоэнтос Первый, опёршись на расшитые золотом парчовые подушки, полувозлёживал на диване. Стройный худощавый мужчина тридцати трёх лет, тонкие черты лица, маленькая бородка, небольшие ухоженные благородные усы, длинные завитые придворным цирюльником каштановые волосы, покрытый замысловатыми вычурными узорами пурпурный камзол, штаны до колен, с подвязками, чулки, туфли с золотыми пряжками, выполненными ювелиром далёких заморских земель, пальцы в перстнях с крупными камнями, на груди бриллиантовый кулон – символ власти, который носили многие монархи до него. Лицо короля выражало лёгкую скуку. Невдалеке, у резного стола сидел первый советник, лорд Триаланджи, сорокалетний муж учёный с вдумчивым взором, короткая стрижка воина, строгие чёрные одежды, впрочем, не без изящной мелкой вышивки, на шее толстая золотая цепь, оканчивающаяся ромбовидным знаком приближённого вельможи. На столе, на расписанной рунами скатерти, в соседстве с письменными принадлежностями, подсвечником, книгами, статуэтками божеств и отделанной рубинами и изумрудами шкатулкой, лежала аккуратно сложенная в пирамидку груда свитков.
– Есть что-то важное? – спокойным тоном осведомился король.
– Определённо да, ваше величество, – с почтением кивнул лорд Триаланджи. – Пришёл корабль торговый. С капитаном мне передали пару донесений. Весьма прелюбопытнейшие оба. Вам зачитать, или желаете услышать лишь основную суть?
– Лишь суть.
– Сосед наш за морем, король Эндана, новую верфь распорядился заложить.
– Ещё одну? – в голосе Афоэнтоса Первого послышались расстроенные нотки.
– Именно так, мой государь.
– А что за корабли там строить будут? Торговые или военные?
– Пока что не известно.
Афоэнтос Первый вздохнул.
– По сути разница не велика. И так и эдак нам выходит плохо. Торговля обеспечит больше злата. В казну. А злато это сила войск.
– Навряд ли нападать они решатся сейчас на нас, ваше величество, – поделился мнением советник Триаланджи.
– Пока что да, – согласилась монаршая особа. – Но позже. Лет эдак через восемь или десять… Глупцы живут сегодняшним лишь днём. А мудрый беспокоится заране о том, что ждёт его в грядущем. Нам надо всё же точно разузнать, какие корабли энданцы строить намерены на новой верфи.
– У нас там много глаз, ваше величество. Едва первый корабль будет заложен, так сразу и узнаем.
– Что во втором письме? В нём тоже неутешительное что-то?
– Боюсь что так, – осторожно подтвердил лорд Триаланджи. – Наш верный человек в Эндане прислал очередной отчёт, где повествует, что там происходит. Обыденные вещи в основном. Об урожае пишет, о торговле, о внутриполитических делах, о слухах про вельмож и лордов. Довольно ординарная рутина. Однако ходит слух один в Эндане, который далеко не ординарен. Он был проверен нашим человеком, и подтверждений множество нашёл. Есть веские причины полагать, пираты, что свирепствуют на море, на самом деле вовсе не пираты. А рыцари Эндана. Грабят шхуны торговые и прочие суда… по повеленью своего монарха, и только треть полученной добычи берут себе, сдавая остальное ему в казну. Окольными путями. Но тем не менее. Закон энданский их. Преступниками подлыми считает. Как будто, только вот же парадокс. Никто их не пытается ловить, и корабли своей родной страны они практически не трогают.
– Какая дикость. Даже для Эндана, – с недоверием бросил Афоэнтос Первый. – Не варвары же всё-таки. Неужто… настолько низко рыцарство там пало? Уже не честь свою блюдут, а грабят. Не защищают дам, наоборот… берут в полон?
– Поверить в это мне и самому. Непросто было поначалу, – признался лорд Триаланджи. – Я много размышлял, и понял. Тут есть прелюбопытнейший момент. Сие вполне возможно расценить… не как падение, а как великий подвиг. Для рыцаря честь самое святое. А значит, ежели согласен он. Её отринуть ради важных целей, во благо короля и государства, то это наивысший подвиг. Из всех, что только можно совершить. Вот и выходит, соответственно, что рыцарь по правде не утрачивает честь. Наоборот, становится героем. Причём весьма богатым, ведь и треть. Добычи это тоже очень много. И кто узнать сумеет, что он грабил? Те, кто ограблены, лежат на дне, и не расскажут никому живому. Фактически монарх лишь будет знать. И будет благосклонностью своей одаривать за преданность такую.
Афоэнтос Первый надолго призадумался, нахмурив брови.
– Хочешь не хочешь, но и нам. Придётся тоже строить верфи, – произнёс он наконец с сожалением. – Вот только злато где на это взять? Поднять налоги?
– Роптать начнут, пожалуй, лорды, – заметил Триаланджи.
– С них станется, ты прав. И почему. Один я должен печься о стране, а все лишь о мошне своей пекутся? – посетовал Афоэнтос Первый.
– Не дальновидны, государь. Им далеко до вашей мудрости, – вежливо пояснил лорд Триаланджи.
– Так где мы будем деньги брать на верфи? – с настойчивостью посмотрел на него монарх.
– Я посчитаю, сколько нужно злата, и материалов, и людских ресурсов, и вам доклад представлю, исходя из цифр, ваше величество.
– Ну хорошо, – кивнул король. – На этом всё с почтовыми делами? Или ещё какие-то остались, что нашего внимания достойны?
– Всё остальное в основном рутина, которую я сам решить могу, если на это будет ваша воля, мой господин, – отозвался советник Триаланджи. – Там как обычно: жалобы, прошенья, разнообразные. Отчёты по налогам. Доклады с приграничных территорий. Ну и так далее. Но есть одно письмо. Которое я не могу прочесть без вашего прямого указанья. Его прислали конфиденциально. С пометкою, вам лично в руки.
– Что за письмо? – заинтересовался Афоэнтос Первый.
– Из северной провинции глухой. От лорда Ар Шаени.
– Из глухомани конфиденциально? – подивилась монаршая особа не без юмора. – И что же там могло произойти? Напали волки?
Лорд Триаланджи рассмеялся.
– Это ещё не всё, ваше величество. Гонец, что вам привёз сие письмо, ответа ждёт.
– Ответа ждёт? Как интригующе, – поиронизировал Афоэнтос Первый, улыбаясь. – Ну, прочитай нам данное посланье.
Лорд Триаланджи взял со стола один из свитков, сломал печать, развернул его.
– Сначала, как и надлежит, вас восхваляет лорд Ар Шаени, – поведал он, едва углубившись в текст.
– Изобретательно? – полюбопытствовал король.
– Что от провинциала ожидать? Изящества не много, ваше величество, – сообщил советник. – Вам зачитать?
– Не всё, какой-нибудь пример.
– «Ваши блистательность и благородство нам служат светочем в ночи, ведя нас к свету» – продекламировал лорд Триаланджи. – Пожалуй, это более всего изобретательная фраза.
– «Светоч» и «свет» в одной строке? Аляповато, – покачал головой король.
– Остальное ещё хуже, сир. Но может слишком торопился лорд. Раз у него столь срочная нужда до вас возникла, – позволил себе предположить советник.
 – Быть может. Ладно, к сути перейди.
– «Один из самых верных мне людей на днях проездом был в баронстве Ар Намеда» – принялся читать лорд Триаланджи. – «И стал свидетелем неслыханного дива. О коем я считаю своим долгом Вас известить. На земли Ар Намеды с неделю или две тому назад явилась фея, чудеса творя, и поселилась во крестьянском доме недалеко от его замка».
На лице Афоэнтоса Первого нарисовалось удивлённое выражение. Весьма озадачен был и лорд Триаланджи. Он продолжил:
– «Во избежание каких-либо ошибок, и чтобы не доверить невзначай бумаге слишком много важных слов, сие посланье отправляю Вам с гонцом, который фею видел сам и может всё рассказать доподлинно о ней, если на то случится Ваша воля. Ваш преданный слуга, Лорд Ар Шаени».
Советник закончил читать, с недоумением воззрившись на короля. Афоэнтос Первый молчал, размышляя. В его глазах читались лёгкое замешательство и недоверие.
– Как полагаешь, это правда? – спросил он через некоторые время исполненным сомнений голосом.
– Простите, государь, мне сразу сложно к определённым выводам прийти, – развёл руками лорд Триаланджи. – Нельзя не допустить, что правда. Ведь чудеса случаются порой. Однако они редкость, а вот люди, кто заблуждений полон, не редки. Кто откровенно спятил, иль напьётся, и спьяну напригрезится ему, или маразм начнётся, или сон приснится, а он примет за реальность. Призвать гонца? Держу недалеко его уж третий день на всякий случай.
– Зови, – распорядился Афоэнтос Первый.
Лорд Триаланджи быстро дошёл до дверей, открыл, коротко сказал что-то страже, и тут же воротился назад.
– Через две-три минуты приведут, ваше величество, – сообщил он.
– Фея, – задумчиво проговорил Афоэнтос Первый. – Их в древности ловили, как известно. Давно не слышно уж, чтоб кто-нибудь поймал. Который век ни о единой. Нет в летописях и упоминанья. Обычно ловят чрезвычайно слабых. Магических существ, однако фея, даже и слабая такие чудеса, творить способна запросто, какие ни один маг произвести не в силах. В соседних королевствах взвоют. От зависти и страха, коли вдруг окажется всё это правдой.
– Тут можно много выгоды извлечь, – поддакнул лорд Триаланджи. – Пустить поболе слухов разных. Насчёт магических умений феи. Тогда уж точно не рискнёт никто напасть, хотя бы года два.
– Ты мыслишь слишком узко, друг мой, – заметил монарх. – Фея… даёт возможности большие. По части чар. Тому, кто ей владеет, становятся подвластны чудеса. Конечно, феи разными бывают. К примеру, есть средь них такие, кто преимущественно лечит. Или способствует порядку в доме. Но даже и они в руках умелых полезным инструментом могут стать. Кто этот Ар Намеда, нам напомни.
– Малюсенькое лордство во глуши, на севере, ваше величество. Отец его в немилость угодил в правленье вашего отца. Сынок сейчас и сам уже в годах, сидит в своей провинции извечно, и носа никуда не кажет. Пушниною торгует, пивом, зерном, и прочее. Налоги справно платит. Солдат нам отправляет, когда нужно, сам обучая. Северные люди отважные бойцы, надёжные. Всегда у нас в войсках ценились. В столице у барона Ар Намеды имеется какая-то родня, и вроде бы торговые партнёры. По слухам не богат, но и не нищ, вполне при деньгах. Вот и всё, пожалуй, что про него есть в памяти моей.
В этот момент открылись двери. В покои вошли два рослых королевских стража, ведя между собой воина в простоватых но добротных кожаных доспехах, с посеребрёнными узорчатыми ножнами для кинжала за поясом. Молча, без лишней суеты, провели его внутрь, поставили на колени в пяти шагах от продолжающего возлёживать на диване короля, и застыли, в ожидании распоряжений. Афоэнтос Первый сделал им знак рукой, они поклонились коротко, направились к выходу. Ещё несколько мгновений, и их спины скрылись за затворившимися дверьми. Монарх какое-то время изучающе рассматривал воина. Тот опустил глаза, почтительно ожидая.
– Представься королю. Кто ты таков? – требовательно произнёс лорд Триаланджи.
– Согонэлэн Йоно, троюродный племянник лорда Ар Шаени, и его преданный слуга, ваше величество, – доложил воин не без волнения. – Служил ему оруженосцем в прошлом, в его… чуть боле юные года.
Быть оруженосцем лорда почётно и о многом говорит. В баталиях оруженосец сражается плечом к плечу с тем, кому служит. Он тот, кому всецело доверяют свою жизнь, кто без колебаний умрёт за своего господина, примет на себя летящую в него стрелу, закроет телом от меча. Это всегда недюжинный отважный боец. Король кивнул благосклонно.
– Поведай нам о фее.
– Ваше величество, я был проездом в землях Ар Намеды, – начал Согонэлэн. – Остановился в деревушке у реки. И вдруг услышал странное, что будто на противоположном берегу, в деревне, в доме юноши-плебея нашла себе приют девица-фея. Других тем просто не было у люда. Все утверждали, местный дурачок доставшимся ему в наследство зельем сумел девицу-фею изловить. Не доверяя болтовне плебейской, я, разумеется, решил проверить сам все эти слухи, быстро нанял лодку. И только переправиться успел, едва ступив на берег, как явился сюда же за водой тот дурачок, хозяин феи, в чьём дому она ютилась. Со мной вести бесед он не хотел, однако горсть серебряных монет сумела это кое-как исправить. Меня сначала он предупредил, что есть у феи некие секреты. И потому не всё, что он расскажет, правдивым будет. Я передаю сеи его слова, мой государь, дабы и вы, впоследствии неточность найдя какую-то в моём рассказе, не гневались чрезмерно на меня. Не я источник искажений фактов. Итак, вот что открыл мне дурачок. В глухом лесу, вдали от поселений, доставшимся ему от деда зельем действительно поймал он фею. Она сейчас же стала умолять, чтобы её он отпустил на волю. За это предлагая три желанья. Её он пожалел и согласился. Вот только оказалось, эта фея совсем слаба по части волшебства. Что не попросишь у неё, не может. И потому, пока он размышлял, какие три желанья загадать из ей подвластного, она при нём осталась. Так день прошёл, второй и третий. А фея – девушка, прелестная собой. На третий день она ему по нраву. Настолько уж была, что загадал. Он как бы в шутку, чтобы полюбила она его безумно, а она… Возьми да и исполни то желанье. И воспылала чувствами к нему глубокими сердечными тотчас.
– Как любопытно, – в задумчивости не без доли изумления молвил Афоэнтос Первый. – Продолжай.
– Как оказалось, сир, сие желанье в какой-то мере не имело смысла. О свадьбе с феей юноша мечтал. Но феи не выходят за людей. Не принято у них, ущерб для чести. И вот, тогда он ей своё второе. Назвал желанье – выйти за него. А фея вдруг исполнила и это. Сочла себя обязанною стать. Ему невестой, дабы первое его. Желанье как бы даром не пропало. Не превратилось бы в её обман.
– Дурак-то не такой и дурачок, – заметил Афоэнтос Первый. – Что дальше?
– Они пришли в его деревню, ваше величество. И фея поселилась в его доме. Назначив свадьбу аж через пол года. У фей в стране традиции такие. На следующий день она с утра козу на время речью наделила, отправив по деревне глашатаем. Коза ходила всюду, объявляя, что выйдет фея вечером к народу. И вот, под вечер, люд со всей округи собрался перед домом дурачка. Приехал даже и сам лорд со свитой. И фея вышла, как и обещала. Дорожку из светящихся цветов. Наколдовала, и над ней летала, народ приветствуя. А после, уходя, призвала на потеху детворе миниатюрных пляшущих созданий. Впоследствии она ещё немало чудес разнообразных сотворила. Светящиеся камни для монахов, чтоб ночью без свечей читать могли. Дом жениха исправила снаружи, и превратила в дивные покои. Внутри. А бабушку его. Волшебным даром наделила – повелевать землёй в деревне. Чтобы на грядках не работать, не поливать их, не полоть, а лишь взмах рук, и всё само готово. На этом юноша рассказ окончил. Хоть слышал я от множества людей всё то же самое почти один в один, поверить в это было крайне трудно. Желая все сомнения развеять, я стал у дома юноши стоять, дабы увидеть фею самолично. И я её увидел. Очень скоро. Девица ослепительной красы. Такой, что повергает ум в смятенье. В прелестном платье, только столь коротком, что ноги не скрывает совершенно. Крылами, как у бабочки, махая, ступнями не касаяся земли, к калитке подлетела торопливо, зашла во двор, и избу удалилась.
– Ты был не пьян, мой друг? – пристально посмотрел на него монарх.
– Ни капли в рот не брал, ваше величество. Мой ум был абсолютно ясен. Я поспешил к своему лорду. С докладом о подобных чудесах. А он счёл своим долгом известить и вас о них, великий государь. И сразу же послал меня в столицу, в надежде первым стать, кто передаст вам весть о фее. Я пустился в путь. И через десять дней проездом снова попал в селение, где фея проживала. Узнал все слухи свежие о ней. Их было много. Очень много. Как оказалось, женишок её был с ней жесток, и колотил частенько, сердясь на то, что ложе с ним делить она не соглашается до свадьбы. Ещё он клады с её помощью искал. И два уже как минимум нашёл. Искала фея их путём призыва особого малюсенького гнома, который ненасытно жаждал денег. Народ гневиться стал на дурака, за то, что он чинит обиды фее. Лорд Ар Намеда тоже был взбешён. Он вызвал дурака в свой замок, и вынудил свободу фее дать – заставил третье пожеланье загадать, в котором первые два отменялись. Дурак ни с чем остался в результате. А фея, благодарная барону, решила в его замке погостить, желая мир наш лучше изучить, прежде чем в свой назад вернуться. Она, в сопровождении барона, поездку в местный город совершила. Явила чудеса для детворы, устроив кукольное представленье, в котором куклы были живы, а кошки, и собаки, и вороны играли с ними вместе в сценках, по-человечьи изъясняясь. А вот затем загадочное дело. В один из дней исчезла фея вдруг. Барон отправил множество людей искать её повсюду. И по слухам. Её в лесу видали с дурачком, с тем самым, чьей она была невестой. И он с тех пор исчез из дома тоже. Барон же заперся в своих покоях, и боле не выходит ни к кому. Все думают, что фея притворилась, будто развеяла желанья жениха. Дабы он гнева избежал барона. И, выждав, воссоединилась с ним, отправившись в другие земли. Барон же слёг с расстройства, что не смог сберечь её от участи печальной быть суженой жестокого плебея. На этом мой рассказ почти окончен. Всё, что я знал о фее, я открыл. О её магии остались лишь ещё кое-какие важные детали. Известно всем, великий государь, вы сведущи в магических науках. Надеждой льщу себе, что оные детали хоть как-то вам окажутся полезны. Я был в трактире в землях Ар Намеды. И слышал ненароком разговор каких-то двух мужей учёных. С их слов я смог понять, что фея по части чар сильна неимоверно. Хотя жених мне утверждал иное, мол, как колдунья слабая совсем. Они дивились тем из её чар, которые остались постоянны. Всего их три: светящиеся камни. Дом жениха и обстановка в нём. И третье, по словам мужей учёных, особенно ввергающее в трепет – старухин дар землёю управлять.
– Эти три чуда постоянны? Они не прекратились, не исчезли, когда ты воротился в те места, на земли Ар Намеды? – очень заинтересовался Афоэнтос Первый.
– Я полагаюсь лишь на слухи, ваше величество. Но если верить им, то не исчезли. Молва твердит уверенно, что нет. Однако же известно, дар старухи в деревне только действует её, а за границами деревни пропадает. Поэтому учёные мужи дивились так же и тому, что фея. Мудра столь, хоть и юная совсем. По их словам, когда б не исчезал дар у старухи, знатные вельможи её к себе забрали неизбежно, чтоб развлекала чарами своими. А фея так не только защитила её от этого, но и дала понять, что не желает, чтоб сию старуху хоть кто-то беспокоил понапрасну. Ещё учёные мужи дивились. На магию влюблённости у феи. Мол, до сих пор не слыхивал никто о волшебстве, что наделять способно. Любовью истинной. Всегда считалось, что сердце чарам не подвластно. Лишь ум возможно несколько затмить, вселив в него влечение к кому-то. Но чтоб от счастья умирала дева, когда любимый рядом, чтобы ей неважно было, что он дурачок, что с ней жесток порою, что колотит, чтоб млела от компании его, а без него печалилась бы очень, даже после разлуки в пять минут. Чтоб сердце девы чувствами пылало, от магии наполнившись любовью. Подобных фактов мир ещё не знал. На этом всё, мой государь, о фее. Я к вам спешил изо всех сил, как мог. Загнал двух лошадей, почти не спал, передвигался часто вне обозов, рискуя на разбойников нарваться. Стремясь скорее эту весь доставить, чтоб долг исполнить перед вами свой, и волю лорда Ар Шаени.
Наступила продолжительная тишина. Король сидел с задумчивою миной, о чём-то размышляя.
– Благодарю за службу, воин. Встань, – произнёс он наконец.
Согонэлэн поднялся.
– А почему же Ар Намеда гонца нам не прислал, как полагаешь? – спросил его монарх не без иронии.
– Я близко не знаком, мой государь, с бароном Ар Намедой, – почтительно со всей серьёзностью молвил Согонэлэн. – А потому могу только гадать. Однако может будет интересно. Узнать вам, что при личном разговоре. С плебеем, тем, кто фею изловил. Барон пообещал, что после свадьбы ему подарит дом и будет помогать.
Афоэнтос Первый улыбнулся.
– Узнать сие нам было интересно, – поведал он весело. – Ты молодец. Ох, этот Ар Намеда. Чтож, если он не хочет нам писать, придётся нам письмо ему отправить. С приказом удостоить нас визитом.
Лорд Триаланджи тихо рассмеялся.
 – Рассказ твой удивителен, мой друг, – заметил Афоэнтос Первый. – Но слишком противоречив и частью неправдоподобен. Возможно, стоит посадить тебя в темницу, пока твои слова не подтвердятся?
Он полувопросительно воззрился на Согонэлэна.
– Приму за честь любую вашу волю, ваше величество, – смиренным тоном молвил воин. – Но если вы за дерзость не сочтёте. Я мог бы послужить вам много лучше, чем просто сидя в каменных стенах. Мне ведомо как выглядят и фея, и дурачок-плебей, её жених. Я знаю их в лицо. А потому. Уверен, что способен пригодиться, допустим, поисковому отряду, который их отправится найти.
– Чтож, может быть, – кивнул король. – Ступай пока. А мы потом решим, как поступить с тобой.
Согонэлэн раскланялся и быстро удалился. За ним закрылись двери. Афоэнтос Первый вздохнул.
– Вот неожиданность. Что думаешь об этом?
– На сумасшедшего он не похож, ваше величество, – ответил Триаланджи. – Его лорд, очевидно, ему верит, коли прислал сюда с таким посланьем. Не каждый бы рискнул, из смельчаков. Считаю, вероятнее всего какой-то частью это правда.
– И фея существует?
– Именно так, мой государь.
– Вот почему дурак идёт и ловит, а целый орден магов ни одной никак не выловит за столько лет?
– Известно, дуракам везёт.
– Да, иногда быть мудрым плохо.
– Зато у дурака легко отнять, всё, с чем ему там повезло.
– Глаголешь истину, – улыбнулся Афоэнтос Первый. – Лорд Ар Намеда явно попытался. Отнять. И у него как будто вышло. Но оказалось, провели его. Не странно ли для юной феи?
– Ещё старуху защитила, причём дав явным образом понять, нам всем, что не желает для неё судьбы игрушки власть имущих. Она определённо не плебейка, эта фея, ваше величество, – проговорил Триаланджи. – Разумна слишком, значит обучалась. Столь прозорливы в юные года… вельмож и лордов дети в основном. Ито не все. Она умна.
– Но может феи все такие? Не так уж многое нам ведомо о них, – посетовал Афоэнтос Первый.
– Возможно так, мой государь, – согласился советник. – Мы судим по себе, не зная их. Сие даёт пространство для ошибок. Однако тут достаточно загадок и вне взаимосвязи с тем, что наши сведенья о них скудны. Первый момент, весьма неординарный, который я бы выделить хотел: жених предупредил перед рассказом, что будет тот не полностью правдив, мол, у невесты есть свои секреты. Какие тайны могут быть у феи? Поймал и всё, и что же тут скрывать?
– Да, это очень важная деталь, – разделил его мнение Афоэнтос Первый. – Благо, плебею явно всё известно. Найдём его, узнаем и в чём дело. Их обручение меня смущает. Мудрая фея и дурак-плебей. С людьми быть неприемлемо для фей. Их и монарх как пара не прельщает. Но главная загадка и проблема, это её неслыханная мощь. Имеются сомнения большие, что та у ней и правда такова. Доселе не ловились существа с могучей магией. Порой бывает, она со временем в них возрастает. Но чтобы сразу… нету прецедентов. И всё же здесь беспечности не место. Нам осмотрительность не повредит. Опасности огромные сулит источник даже добрых мощных чар, когда не ты повелеваешь ими. Война, утрата злата, иль земель. Иль части власти, или даже трона. Непредсказуемо, и всё не в нашу пользу. Нам надо эту фею разыскать, вперёд других охотников за ней, которых будет, думаю, без счёта. И знать, и маги, все пойдут искать. Необходимо лордов известить, что мы желаем общества её, а кто решит её от нас укрыть, того расценим как изменника. Но что если она всего лишь бред? Лишь вымысел иль плод хмельных видений? Окажемся посмешищем тогда.
– Никто не станет насмехаться над вами, ваше величество! – с пылом заявил Триаланджи.
– У нас нет, – признал Афоэнтос Первый. – Но в прочих странах пожалуй будут потешаться. Хотя бы недруги. Тот же король Эндана. Не хочется в историю войти глупцом охотником за феями. Подумай, как всё лучше организовать, и к вечеру мне сообщи.
– Будет исполнено, мой государь, – почтительно заверил лорд Триаланджи.


******


В самый разгар дня Рун и Лала вышли на берег реки. Стоял зной, недавно прошёл мелкий дождик, и теперь трава блестела алмазными капельками. Дул слабый жаркий ветерок, ярко голубело небо, полностью очистившись от облаков. Солнце отражалось в воде, и оттого казалось, давало коже тепло вдвойне. Но это было приятное тепло. Всё вокруг приятно, когда счастлив.
– Какая широкая! Прямо широченная! – восхитилась Лала, глядя на расстилающийся впереди необъятный водный простор.
– Ага, – Рун обнял её сзади за талию, чуть притянув к себе. – Тут и ладьи даже плавают торговые. Довольно часто. На ладью засаду не устроишь, удобно, можно разбойных людей не бояться купцам. Не нужно много охраны. Главное, к берегу не приставать где попало. Ну и быстрее выходит, чем по дороге, если вниз по течению. Нам, правда, вверх надо. Так можно было бы на плоту попытаться сплавиться. А придётся по суше, это дольше. Пару дней займёт. Но я даже рад. Ещё два денька ты будешь только моя.
Лала разулыбалась:
– Да я итак буду только твоя, не переживай, любимый. Придумаю я что-нибудь. Наверное. Чтоб мы обниматься могли. Я же говорила.
– Наверное? – добродушно поиронизировал он. – Уже пора бы и придумать в таком случае. Вот переправимся мы на тот берег, и там поопасней станет. Там уж можно наткнуться запросто на кого-нибудь.
– Ты имеешь в виду, на злых людей, котик? – обеспокоилась Лала.
– Да хоть на каких, – пояснил Рун. – Кого не встреть, сразу растрезвонят на всю округу. Что ты здесь. Все кинутся тебя искать. А найдут, толпами начнут ходить за нами. Житья не дадут никакого. И объятий, значит, никаких. Не выйдет просто.
– Ты обещал и при толпах меня обнимать, Рун, – напомнила Лала с капелькой укора.
– Да я и не отказываюсь, невеста моя дорогая, – ласково ответил он. – Но разве это будет приятно? Когда вокруг толпа зевак глазеет. И пальцами показывает. Ты испугаешься, я стушуюсь. И вместо романтических минут, которые так… согревают сердце, получим нечто несуразное.
– Пожалуй ты прав, милый, – признала Лала. – Но пока мне ничего не придумывается. Да и такое волшебство временное, слишком заранее его колдовать… не очень-то разумно.
– Может быть. Но если хоть кто-то тебя заметит… То слухи полетят, – посетовал Рун. – Не хотелось бы взбудоражить народ.
– Значит, Рун, тебе сердечко греют объятия со мной? – она полуобернулась, одарив его очаровательным приветливым ироничным взглядом.
– Я думал, нам обоим греют, – буркнул он с юмором.
Лала лишь рассмеялась негромко. А сама так и светится, так и лучится вся, переполненная чувствами приязненными.
– Красиво тут, – умиротворённо молвила она.
– Ага, – усмехнулся Рун. – Особенно вот тут. Рядом со мной. Не налюбуешься.
Лала снова тихо рассмеялась, засияв ещё ярче невинным девичьим счастьем. Повернулась к нему полностью.
– Может, Рун, мне полумужчиной обратиться попробовать? – предположила она.
– Полумужчиной?
– Ну да. Совсем мужчиной… это стыдно. Лицо лишь и одежду изменить. А под одеждой всё останется как прежде. Никто же не увидит. Мужчину вряд ли… ну… по попе шлёпнут, так ведь?
– Лала, я не буду обниматься с мужиком, уж прости, – заявил Рун слегка оторопело. – Ты что?! Да и у нас… не обнимаются у нас мужчины, как мы с тобой. Чтоб нежно. Это… фу!
– Но я ведь буду той же самой внутри, самой собой, – объяснила Лала.
– Той, да не той. Пожалей меня, – почти взмолился он. – И если мы станем так обниматься, вот уж когда народ начнёт глазеть и пальцами показывать. У нас такого не было доселе. Нигде, я думаю.
– Ладно уж, пожалею, так и быть, если ещё немножечко подержишь, – лукаво посмотрела на него Лала.
– Ну, слава богу. Это сколько хочешь, – выдохнул он с облегчением, прижав её к себе чуть сильнее.
– Хочу денёк весь. Оставшийся. И ночечку, – не растерялась Лала.
– Ну Лала! – воскликнул Рун с упрёком. – Ты понимаешь, что мы дольше обнимались, чем шли, с тех пор как в путь отправились от замка? Нельзя же так. Я о тебе забочусь. О твоём благе. И безопасности. Давай привал на пол часа. И ночь, само собой. Пока не вышли к людям, я итак ночами… весь твой.
Лала вздохнула счастливо, изобразив разочарование:
– Во всём я подчиняюсь жениху. Как добрая невеста. Давай хоть искупаемся тогда, Рун. Жарко. И хочется вспомнить былые деньки на озерце. Соскучилась по этому.
– В рубашке моей хочешь снова поразгуливать? – улыбнулся он.
– Тебе нравилось, по-моему, когда я в неё наряжалась, – довольно заметила Лала.
– Нравилось, – кивнул Рун. – Очень. Не знаю почему. Всё тебе к лицу, солнышко моё. Во всём прекрасна.
– Говори, говори ещё, – порадовалась Лала комплименту.
– Скажу, что я согласен. Искупаться, – отозвался он. – Последний раз как будто подобная возможность у нас. Так что привал на несколько часов. Только давай сначала переправимся, ладно? А потом уж отдыхать. Мне надо силы поберечь, если вдруг плыть придётся. Вроде бы дело нехитрое, переплыть, но всё равно сил много потребует.
– Ты, Рун, собираешься эту речку переплывать? – удивилась Лала. – Такую широченную?
– А какие ещё варианты? – пожал он плечами. – Тут лодочников нет. Если сможешь колдовством помочь, помоги, разумеется без штрафов. Или если русалки здесь есть и сумеют подсобить перебраться, я только за. Но я и переплыть могу. Это небыстро, и течением отнесёт в обратную сторону от той, куда нам надо. Может на версту или на две. А так… никаких проблем.
– Настолько хорошо плаваешь?
– Не то чтобы прям хорошо, – честно признался Рун. – У нас парни в деревне есть, кто… очень быстро умеют. Я нет. Но… Я, Лала, не знаю, почему люди топнут. Это для меня воистину загадка. Если пьяны или волны большие, ещё понятно. А так… Тело-то не тонет в воде. У меня нет. Только ноги медленно уходят под воду, коли ими совсем не двигать. Я не утону точно.
Лала поглядела на него с сомнением.
– Рун, это феи не тонут. Мы лёгкими умеем делаться. А люди так не могут, это все знают. Вы тонете.
– В доспехах да. И в одежде промокшей. Но я раздеться собираюсь вообще-то и разуться, – пояснил он.
– Я всё же постараюсь тебе помочь, заинька. Раз уж без штрафов, – Лала призадумалась. – Я сейчас очень сильная. Я могу… дать тебе способность ходить по воде. На пол часика. Только это почти всю мою магию заберёт. И есть шанс, что не выйдет. А на вторую попытку магии уже не останется.
– Малышка, мы не для того так усердно копили магию, чтобы потратить её на пустяк, который не особо-то и нужен, – улыбнулся Рун.
– Ещё накопим, – озорно произнесла Лала.
– Навряд ли, – посетовал он. – Хотелось бы. Но если ты замуж за меня не собираешься… Не повторится это уже, красавица моя. Итак повезло, месячное свидание. Более провести целый месяц в объятьях у нас не выйдет. К сожалению.
Лала вздохнула.
– Можно попробовать заморозить водичку. Сделать дорожку изо льда, – озвучила она новый вариант.
– Правда? – заинтересовался Рун. – А это не опасно? Не провалюсь, не унесёт лёд течением?
– Не провалишься, милый. Но унести, наверное, унесёт, об этом я не подумала, – молвила Лала чуть разочарованно. – Тогда остаётся только попытаться лодочку сотворить. Однако из ничего её не сделать. Надо бы бревно найти. Дерево, упавшее в воду, идеально подошло бы.
Рун повертел головой, изучая глазами прибрежную линию.
– Тут песок везде, – поведал он. – Дерева падают, когда обрывисто у леса, берег подмывает. Откуда им здесь взяться? Да и всё равно это удача большая нужна. А срубить, у меня топора нету. Ножом не стоит и пытаться. Ты срубить магией можешь дерево?
– Феи так не поступают без основательной причины, не губят деревца, мой львёнок, наоборот, лечат, – объяснила Лала. – У нас и чар подобных нет, кроме защитных. Но сейчас не от чего защищаться.
– А чтоб жених не утоп, это не основательная причина? – полушутливо проронил Рун.
– Пока ничего плохого не происходит, никак такого фее не смочь, – повинилась Лала мягко.
– Ну, значит, поплыву. Тем лучше, – по-доброму посмотрел он на неё. – Магию сбережёшь, славная моя невеста. Я люблю плавать. Теперь будет повод переплыть столь широкую реку. Это достаточно занятно. Я такого ещё не делал.
– Ну, хорошо, любимый, – одарила его Лала ласковой улыбкой. – Давай тогда наподольше обнимемся, раз долго не сможем потом, пока ты плыть будешь.
– Ненасытная, – усмехнулся Рун.
– А сам-то довольненький без памяти, – поиронизировала Лала.
– Что есть то есть, – признал он беззлобно, а потом добавил доверительным тоном. – Я, Лала, уже не представляю, как это, не прижать тебя к себе целый час или два. И даже пол часа с трудом вообразить могу.
– Ну вот, скоро и узнаешь, – буркнула Лала, сияя. – В водичке. Через такую речечьку о-го-го сколько плыть. Как бы не до вечера у тебя заняло.
– А ты разве не поплывёшь со мной? – изобразил он удивление.
– Нет. Феи перелетают через реки, а не переплывают, заинька.
– Жаль. Так бы словно на озере снова было. Объятия в воде.
– Лишь переправишься, пойдём купаться, и наобнимаемся вволю в водичке. Я уж подожду, – заметила Лала. – Всё лучше, чем обниматься в бурных водах, рискуя их нахлебаться или утонуть.
– Я бы тебя спас, – улыбнулся Рун. – А помнишь, вы с Мияной на плоте из рыб плыли? Нельзя тут так?
– Я же не русалочка, мой хороший, – ответила она. – Мияна с рыбками дружила. Смогла их позвать во множестве. И плотик мне сейчас не сделать из них. К тому же здесь совсем другие условия: течение, волнение. Им и в озерце тяжело было. Да и тебе будет трудно удержаться на них. За Мияну-то я хоть не боялась, что упадёт, она ведь не может утонуть.
– Понятно. Наверное это моя вина, Лала, – посетовал Рун весело. – Плохо вдохновляю, вот и не выходит у тебя магией помочь.
– Всё верно, милый, – поддакнула Лала лукавым нежным голоском. – Старайся получше.
– А вот так? – он крепче прижал её к себе.
– Так лучше, да. Сразу прям чувствую, как музы волшебства нисходят, – рассмеялась она. И вдруг её глазки заблестели. – Ох, Рун! Кажется, я всё же могу тебе помочь переправиться.
– Правда?
– Да. Только мне нужен твой котелочек. Дай мне его, пожалуйста.
– Котелок? – подивился Рун. – Как он может помочь?
– Дай мне его, котик, и я всё покажу.
Рун, заинтригованный, отстранился, достал котелок из сумки.
– Вот, держи.
Лала осмотрела котелок внимательно. Тот был закопчённый, потёртый, немного помятый. Но вполне ещё ладный. Нигде не прохудился, ровные края. Добрая вещь. Лала положила его на каменистый песок пред собой. Рун взирал на происходящее не без внутреннего трепета, не зная, чего ожидать. К чудесам сложно привыкнуть, тем более, когда они всегда такие разные, и когда… ставят в тупик несоответствием формы и содержания. Переправа через реку и предмет кухонной утвари, какая тут связь? Волшебство – необъяснимое таинство природы, самое загадочное и волнующее. Стать его свидетелем большая удача, сколько бы раз это не случилось. Все об этом мечтают: и бедняки и богачи, и плебеи и знать. Может, потому что это позволяет постичь мир с новой совершенно неизведанной стороны, может потому что даёт уход от скучной повседневности, может потому что наполняет душу ощущением приключенческого романтизма. Рун ждал, затаив дыхание. Лала одарила его тёплым ласковым взглядом. Он было хотел её обнять, чтобы ей полегче дались чары, но тут она взмахнула ручкой, ярко озарившейся синим светом. И вдруг котелок стал большим медным тазом. Диаметром шага в два, безупречно круглой формы, совсем новым, начищенным, металл аж бликовал. На физиономии Руна нарисовалось озадаченное выражение.
– Всё, – сообщила Лала, лучась улыбкой. – И даже магии мало ушло. Вдохновенно наколдовалось. Ты и в самом деле моя муза. Мой муз.
– И как это мне поможет перебраться? – в полном недоумении посмотрел на неё Рун.
– Как в лодочке, – объяснила она.
– Хочешь, чтобы я в нём плыл? – изумился он.
Лала кивнула. А сама так и сияет радостью, явно воодушевленная своим успехом.
– Лала, – проговорил Рун мягко.
– Что, суженый мой?
– Какой в этом смысл? Мне вплавь гораздо проще будет, чем в тазу. Чем я грести буду? Да и с вёслами… Я перевернусь. Или он утонет под моим весом. Спасибо конечно, но давай я лучше вплавь всё же.
– Любимый, я всё предусмотрела, – похвалилась Лала. – Целый часок твой котелочек будет непотопляемым неопрокидываемым тазиком. И он самоплавающий, повезёт тебя, ему не надо вёсел.
– Сам поплывёт к тому берегу? – спросил Рун со смесью уважения, восхищения и лёгкого недоверия.
– Сам, – подтвердила она, продолжая светиться счастьем.
– Вот так диво!
– Милый, я чуточку не знаю, всё ли вышло, – поведала Лала простосердечно. – Должно, но вдруг нет. Ты положи его в водичку, заберись и попробуй пораскачивать. Тут и узнаем.
– Ага, сейчас.
Руну и самому не терпелось проверить. То, что котелок обратился в таз, это конечно чудо, но одно дело просто таз, и совсем другое таз с волшебными свойствами. Вот что по-настоящему завораживает. Он взял таз в руки, подумал-подумал, разуться ли, потом решил, да ладно, а то ещё обронишь башмаки в пути. Пусть лучше промокнут, чем босоногим остаться. Зашёл в реку по щиколотку. Положил таз на воду. Попробовал нажать рукой на край. Лала подлетела, тоже с любопытством наблюдая.
– Немного наклоняется, но мне и близко не хватает веса, чтобы его перевернуть, – доложил Рун восторженно. – Работает, Лала!
– Как замечательно, – порадовалась она.
– Ну что, прямо сейчас плыть?
– Ну да, волшебство же лишь на час, – напомнила Лала. – Потом уж обнимешь меня наподольше, за то что здесь так мало. И искупаемся подольше. Ты теперь время сэкономишь на переправе. Его потратим на купание, хорошо?
– Конечно, – несколько ошалело молвил Рун, всё ещё не в силах до конца прийти в себя.
Он аккуратно забрался в таз. Тот погрузился в воду всего на треть. Держал вес прекрасно. Слегка покачивался, но был устойчив. Рун теперь уже всем телом попытался раскачивать его туда-сюда, покачнулся сам, чувствуя неуверенность в ногах, не то от колышущейся опоры под собой, не то от несоответствия происходящего тому, чего ожидает ум, не то от волнения, вызванного чудом. И счёл за лучшее сесть, благо таз был вместительный и позволял это.
– В принципе, удобно, – поделился он впечатлениями. – Не так, как в лодке, зато грести не надо. Забавно. Ну, вроде я готов. Ой, сумку забыл, ты не принесёшь?
– Сейчас, – Лала тут же упорхнула к берегу и через миг вернулась. – Вот, держи, жених мой славный. Знаешь, Рун, я в полёте очень лёгкая, мне тяжело лёгкой было бы на такое расстояние твои сумочку и одежду нести. Я бы не смогла. А так всё с тобой окажется. И я рядом полечу, буду присматривать. А если бы ты плыл, я бы не смогла быть рядом.
– Почему? – непонимающе воззрился он на неё.
– Ну как почему? – удивилась Лала. – Ты шутишь, Рун, или правда столь недогадливый? Когда ты в водичке по шею, а я не в водичке, подлети я к тебе, ты бы мне… ну… под юбочку мог… случайно заглянуть.
– А! Ну да, действительно, – согласился он. – Тогда таз вообще идеальный вариант. Странно немного, если честно. Зато сухой, с вещами, в компании невесты милой. И силы тратить не нужно. Да и интересно. Страх как! Прокатиться на самодвижущейся вещи. У нас есть сказка про телегу безлошадную. Как чародей заколдовал. Всегда казалась мне одной из самых… таинственных. Представлял в детстве в красках, что вот едет она, а впереди неё… никого. И все так и таращатся с открытыми ртами. Но это ж сказка. А тут всё правда. Здорово!
Его глаза заблестели.
– Я рада, что смогла сделать приятное жениху, и штрафов избежать при этом, – довольно молвила Лала. – Чтож, котик, сейчас с тобой случится то, что мало с кем происходило в любых мирах. Ты прокатишься на самодвижущейся вещи. Милый тазик, пожалуйста, перевези как можно скорее моего дорогого Руна на тот бережок.
Таз сейчас же плавно сдвинулся с места, взяв направление к противоположному берегу чуть под углом против течения. Стал набирать скорость. И вскоре плыл уже столь быстро, что Лала еле поспевала. Скользил по водной глади, рассекая волны. У Руна словно пело всё внутри. Он улыбался во всю ширь рта. До этого он на лодке только плавал, но разве это сравнишь с лодкой? Опущение, будто летишь над водой. Или по воде. Вот как-то так. Упоительно и весело. Внутри аж ликование. Брызги попадают на одежду, на лицо, и, смешиваясь с ветром, освежают, приятно холодя в зной. Чудеса завораживают простого человека, одаривают особым состоянием души, исполненным воодушевления и трепета. Тем более, если связаны с движением, с быстрой ездой. Чувствуешь, что ты жив, а жизнь прекрасна. Рун обернулся к Лале, сияя физиономией, не в силах не поделиться с ней праздником, царящим на сердце. Она разулыбалась, видя его восторг.
– Не тяжело тебе, лебёдушка моя? – обеспокоился он, обратив внимание, что она часто-часто взмахивает крылышками. – А то замедли таз. Тут часа не надо. И получаса не понадобится, по-моему. Успеем. Или лети медленнее, я тебя на берегу подожду.
– Всё хорошо, суженый мой, – заверила Лала по-доброму.
– Как бы магию не потерять, – посетовал он. – Потому что голову немного теряю. От всего. Так здорово.
– Не бойся, глупенький, от меня ты всегда более всего голову теряешь, – лукаво рассмеялась Лала. – Стоит лишь прижаться, посмотреть чуть поласковее. И всё.
– Ну, может и так, – тоже засмеялся Рун.
Таз плыл, Лала летела, с каждой минутой берег позади отдалялся всё дальше и дальше. А противоположный словно почти и не приближался. Большая река, шириной более версты. Такие реки называют великими. Находясь на ней ощущаешь что-то особенное. Особенно, когда она часть твоей родины. Восхищаешься, испытываешь гордость, чувствуешь свою связь с ней, с этими местами. Много всего на сердце. Пусть лишь лёгкие оттенки, не столь уж и различимые на фоне двух самых сладостных состояний духа – радости от чуда и счастья от присутствия рядом девушки, которая очень дорога. Но и эти оттенки тоже согревают, добавляя очарования бытию.
– Как будто замедлился таз, – обернулся Рун к Лале.
– Да, кажется так, львёнок, – кивнула она. – Мне уже гораздо легче лететь. Уф, хоть отдышалась чуть-чуть, а то запыхалась прямо.
– Он что, ради тебя сам замедлился?
– Не знаю, – ответила Лала, капельку призадумавшись. – По-моему он устал.
– Устал? Таз? – высказал сомнения Рун.
– Ну да. Я наверное ошиблась, – предположила Лала не без доли сожаления. – Я наделила его живой сущностью вместо одушевлённости. Слишком живым сделала. Опыта не хватает мне. До встречи с тобой я ничего подобного не колдовала. Не могла просто. Всё трудно сразу предусмотреть, когда впервые колдуешь.
– Может и к лучшему, что ошиблась, голубка моя, раз тебе теперь лететь легче, – поделился мыслью Рун. – А то иди ко мне. Поди поместимся.
– Я в этом не уверена, заинька, – улыбнулась Лала.
– Представь, как это романтично. Вдвоём, в тазу, в обнимочку по волнам плыть, – усмехнулся он.
Лала фыркнула со смеху.
– Боюсь, выпадешь в порыве страсти.
– Спасёшь меня.
– Нет.
– Не станешь спасать? – комично притворился он глубоко удивлённым.
– Не пойду. К тебе. Чтоб не пришлось спасать, – пояснила она, сияя весёлым личиком.
– Я думал, ты романтичная, – продолжал хохмить Рун.
Колокольчик Лалиного смеха снова зазвенел над водой.
– Это пожалуй романтично, да, – признала она. – В тазу, в обнимочку плыть. Только странно очень.
– Сестрёнки поди обзавидовались бы?
– Ужасно обзавидовались бы, Рун.
– Ну так иди.
– Нет.
– Ну вот, – изобразил он разочарование.
– Не смеши меня, Рун, а то я в водичку упаду, – попросила Лала, так и продолжая смеяться.
– Ладно, не буду. Как тебе вообще пришла в голову мысль, Лала, отправить меня в плаванье в тазу?
– Меня так мама в детстве катала, – поведала Лала. – Садила в тазик маленькую. И в фонт… в лужице. Мне очень нравилось. Как же я соскучилась по мамочке. Прижалась бы к ней, рассказала о тебе, какой ты у меня, о свидании нашем на озерце. Обо всём-всём. Эх.
Она вздохнула.
– Ну, не горюй, красавица моя, уж я тебя утешу на бережку. Раз в таз не хочешь, – пообещал Рун, на последних словах делано опечалившись.
Лала залилась смехом.
– Ну не смеши меня, Рун – её голосок был наполнен ласковым полушутливым укором.
– Не буду, – серьёзно заверил он. – Таз совсем уже почти остановился. Еле ползёт. Если так и дальше пойдёт… За час поди всё равно доберётся. Только унесет нас река на лишние вёрсты.
Он вгляделся вдаль в сторону течения, пытаясь прикинуть, где же они в результате могут оказаться, на каком расстоянии отсюда. И вдруг стал обеспокоенным:
– Ох, Лала, там вроде бы ладья плывёт.
Лала обернулась, тоже присмотрелась.
– И правда, Рун.
– И что будем делать?
– Не знаю, мой хороший.
В этот момент таз окончательно остановился. Просто плыл теперь по течению, находясь ровно посередине реки.
– Всё, издох тазик, – констатировал Рун. – Может это и к лучшему. При такой быстроте, с которой он плыл последнюю минуту, всё равно не разминуться было с ладьёй. Пусть никто не увидит, что он самоплавающий.
– Он не издох, любимый, он просто выбился из сил. Зря я попросила его как можно быстрее доставить тебя на бережок. Он заторопился и… вот. Слишком устал.
– Надо что-то решать, малышка, – озабоченно проговорил Рун. – У нас… три варианта. Или ты меня как-то срочно вытаскиваешь отсюда магией. Или остаёшься здесь, и если тебя заметят с ладьи, а заметят тебя наверняка, то, пожалуй, поплывут к нам, и далее уже без объятий придётся обходиться. Особенно по ночам. Или…
Он замолчал.
– Или что, Рун? – огорчённо спросила Лала.
– Или ты летишь к берегу, и прячешься там, пока ладья не пройдёт, а я плыву дальше. А потом нагонишь меня.
– Я тебя не смогу магией сейчас спасти, Рун, я… когда… ну… что-то торопит… растеряна. Феи так не умеют. Надо или счастливой быть. Или в беде, чтобы на защитную магию вдохновило. Но защитная магия направлена на саму фею.
На её личике всё отчётливее проступала паника.
– Не бойся, Лала, ничего страшного, – ласково сказал Рун, пытаясь её успокоить. – Значит, первый вариант отпадает. Остаётся два. Только надо побыстрее выбирать из них. А то тебе далеко до берега лететь, если выберем третий.
– Я не хочу тебя оставлять одного, Рун. Вдруг… тонуть станешь. Спасу, – молвила она опечаленно.
– И как, если ты растерянная не можешь колдовать? – мягко поинтересовался он. – Помнишь, как в грозу я тебя снимал с дерева? У тебя не выходит в такие моменты, по-моему. А в полёте ты лёгкая, тебе мою сумку тяжело носить, значит, меня точно не вытащишь.
– Испугаюсь за тебя, тут и осенит… может быть.
– Я как бы выпадать-то не собираюсь. Из таза, – улыбнулся ей Рун ободряюще. – Я предлагаю тебе лететь к берегу. Если точно сумеешь меня догнать или найти потом, лучше выбрать это. Я не хочу ночами быть без тебя, чтоб ты знала.
Лала не смогла удержаться от ответной улыбки сквозь свою грусть.
– Я тоже не хочу. Никогда не хотела.
– Ну вот. Если с ладьи тебя заметят… вряд ли проплывут мимо. И всё. А так выгадаем ещё пару дней. Вдруг за них что-то придумаем, как нам обниматься. Всё какая-то надежда. Ну как я без твоих объятий стану обходиться? Это невыносимо будет.
Лала немножко повеселела. Посмотрела на него не без юмора исполненными печали очами.
– Котелочек всего час будет тазиком, заинька, – тихо напомнила она. – Затем снова обратится котелочком. И утонет. Ты не успеешь до бережка добраться, если будешь ждать, пока ладья пройдёт. Я остаюсь.
– Милая, мне теперь так и так вплавь добираться, – возразил он. – Чем ты мне поможешь, находясь рядом? Мы же выяснили, что ничем. Лишь потеряем возможность обнять друг друга, вот и вся выгода. Лети к берегу. Я не пропаду в любом случае. Придётся куртку бросить. И сумку. Деньги я спасу, узелок с ними можно в зубах держать. Нож ещё постараюсь оставить. Башмаки мои не тяжёлые, это не сапоги, под воду не утянут. Будут сильно мешать, сброшу. Рубаху тоже я сумею снять в воде. Штаны мне точно не помешают, я в них сколько плавал на озере, они не сильно утяжеляют. Лети, Лала, времени в обрез. Ладья к нам навстречу плывёт. И мы к ней по течению. Вон как приближается. Лети. Думать более некогда. Представь, или ночечку буду согревать тебя. Или по отдельности спать. Что выбираешь?
Лала вздохнула тяжело.
– Я вдоль бережка полечу, и как ладья пройдёт, сразу к тебе. Ты не спеши плыть, мой смелый лев. Вдруг тазик отдохнёт и сможет ещё сколько-то тебя провезти. Или меня всё же на что-то осенит. Когда ладья пройдёт, легче станет думать, не так торопливо.
– Хорошо, – заверил её Рун по-доброму.
Лала уже было собралась улетать, но вдруг остановилась.
– А если тебе на помощь позвать, Рун? – озарилась она мыслью. – Пусть тебя спасут. А я спрячусь, а после прилечу, как тебя на бережок свезут.
– Солнышко моё, там важные люди какие-то. На кораблях иные не плавают. А я крестьянин, – объяснил он. – Может и спасут, если не поймут сразу, кто я. Но я с трудом представляю, как по моей первой просьбе меня повезут на берег дворяне. Мы долго не увидимся тогда. Пока они не причалят сами, куда им надо. Нет причин меня спасать, я же не тону, и им неудобство, и нам от этого лишь. Со мной всё будет в порядке. Лети скорее, не бойся за меня. До встречи, моя красавица.
– До свидания, суженый мой, – очень тепло и чуть виновато попрощалась Лала.
Быстро взмахивая крылышками, она полетела к берегу. Рун глядел ей вслед и улыбался. А в ушах всё стояло это её «суженый мой». Слова можно говорить по-разному. Да, ласковые имена из её уст и раньше звучали для сердца музыкой. И всё же разница есть. Сейчас это было… Трогательно очень. Аж душу щемило. Когда для кого-то болезненно расставаться с тобой, тут и понимаешь особенно отчётливо, как дорог ты ей, и как она тебе. Хочется скорее воссоединиться снова, чтобы не переживала, не грустила, не боялась, а стала опять счастлива, наполнив и тебя своей невинной радостью бытия. И уже мечтаешь, уже грезишь, как встретитесь, как обнимешь её. Ну какая же она… милая. Хорошая. Рун не стал сообщать ей новость, что с потерей хода во многом утратил таз и устойчивость. Теперь всякое движение телом приводило к его раскачиванию, заставляя сидеть не шевелясь, чтобы ненароком не перевернуться. Впрочем, излишней нужды шевелится вроде бы и не было, поэтому в чём проблема? Ни в чём. Особенно, когда память всё воспроизводит и воспроизводит слова «суженый мой», и в груди горячо от этого.
Минута шла за минутой, Лала всё отдалялась, в конце концов став светлым пятнышком, затерявшимся вдали. Рун перестал беспокоиться, что её заметят. Даже если и заметят, не поймут, что это. Ладья была уже совсем близко, стремительно вырастая в размерах. Добрый корабль, относительно большой, частично даже покрашен, есть парус, правда сейчас опущенный вследствие ветра в обратную ходу сторону, восемь вёсел – по четыре с каждой стороны, на носу резная фигура в виде головы волка, на бортах висят щиты. Корабли были и в краях Руна, но иные, не для дальних плаваний, для переправы грузов и лошадей меж берегами – без парусов, без щитов, без фигур на носах, из почерневшего от времени дерева. И даже их видеть приходилось редко, они были не в деревне, за поворотом реки. А тут эдакое диво. Деревенскому пареньку всё интересно, рассматривал с любопытством и восхищением, чувствуя себя первооткрывателем. Только сейчас Рун вдруг осознал, что он вообще-то путешествует, переживет определённые приключения. Когда ты в лесу, ну и что, это просто лес, а когда пред тобой предстаёт чудо человеческой инженерной мысли, реализованное в дереве. Которое ты не увидел бы, коли остался дома. Вот тогда только и осознаёшь. Одно лишь огорчало его в этой ситуации. Казалось бы, столь широченная река, позволяющая надеяться проплыть вдали от встречных кораблей, без труда разминуться с ними. А ладья держала курс почти прямо на него. И надеждам никому не попасться на глаза тоже не суждено было сбыться. Его явно заметили, с дюжину людей собрались у борта. В основном воины со снятыми доспехами и шлемами, просто в кольчугах. Кроме них ещё пара мужчин в дорогих дворянских рубахах. Все таращились. Вот он уже поравнялся с ними, борт был буквально шагах в тридцати. Хорошо различалось изумление на их физиономиях. Рун сделал невозмутимое лицо, словно происходящее для него в порядке вещей, словно плыть в тазу по фарватеру реки совершенно нормальная вещь. А что ещё остаётся? И с достоинством проследовал мимо, слегка покачиваясь на волнах. Ладья начала отдаляться, оставляя след за собой в воде. Рун было вздохнул со смесью облегчения и сожаления – ненужная но удивительная встреча закончилась, скоро исчезнет вдалеке сие судёнышко. Словно и не было ничего. А он воссоединится с милой Лалой. Как вдруг ладья стала быстро разворачиваться. У него так и похолодело внутри. Какое-то время он тешил себя надеждой, что может там передумают или это не из-за него вовсе, просто решили изменить направление. Но нет, ладья развернулась именно в его сторону, и последовала точно за ним, причём вёсла задвигались гораздо быстрее. Рун растерялся и расстроился, не зная, что делать. Ну вот, казалось бы, плывёт человек в небогатой плебейской одежде, вполне себе обычный крестьянин, ну кому он нужен? Тем более, не машет руками, не взывает о помощи. Видно же, что у него всё в порядке. Вот зачем это? И ещё уставший таз. День сегодня явно не задался.
Ладья быстро нагнала его. Гребцы убрали вёсла, освободив борт. Один из воинов кинул толстую верёвку с узлами.
– Хватайся! – крикнул мужчина в рубахе. Совсем молодой, фактически парень ещё. Золотистые кудри цвета почти один в один как у Лалы. Гладко выбрит. На шее серебряная цепочка.
– Да всё нормально, не надо. Я дальше поплыву, – поросился Рун громким вежливым не очень уверенным голосом, понимая, что вряд ли его отпустят, но всё равно продолжая цепляться за надежду.
– Слушай, ты! – далее последовал целый набор не самых цензурных наименований. – Или ты сейчас влезешь сам, или мы тебя втащим, и тогда я тебе хорошенько начищу рыло. Мы за тобой должны ладью гонять? Хватайся, кому говорят! Или может хочешь стрелу в бок получить?
Делать нечего. Рун осторожно, чтобы не опрокинутся, надел сумку на плечо. Взялся обеими руками за верёвку покрепче. Подумал, надо ли захватить таз, и принял решение, что нет. Жалко безумно, котелок ценная вещь, а этот ещё и дедов, память как-никак. Но вернётся к своему обычному облику через час, и как это будешь объяснять? Верёвка натянулась, Рун вывалился из таза в воду, повиснув на ней. Почувствовал, как его тянут вверх.
– Э, погодите, – приказал парень в рубахе своим людям. Верёвка остановилась. Он перевёл взгляд на Руна. – Корабль свой закинь сюда.
Таз плыл рядом. Он хоть и перевернулся, но не утонул. На его днище красовалась большая причудливая искусно выполненная гравировка. Более всего она напоминала герб знатного дома, однако ничего знакомого в ней не содержалось – если она и была гербом, то знати из каких-то далёких неведомых земель. Рун схватил таз за край одной рукой, размахнулся посильнее и бросил через борт. Затем повис на верёвке. Та немедля пошла вверх, притягиваемая воинами, вскоре множество крепких мужских рук подхватили его за плечи, ещё пара мгновений, и он был уже на палубе. Осторожно поднялся на ноги, чувствуя, как с него стекает вода. Парень в рубахе стоял подле, с интересом разглядывая гравировку на лежащем неподалёку тазу.
– Ну, – произнёс он, посмотрев на Руна пристально, – расскажи нам, незнакомец. Кто ты таков, куда путь держишь, почему плыл в тазу и откуда он у тебя?
Гребцы тем временем снова налегли на вёсла. Ладья стала разворачиваться, ложась на прежний курс. Вокруг Руна столпились воины. Второй знатный мужчина в рубахе, постарше первого и одетый чуть попроще, без серебряных украшений, встал рядом с первым. Тот жестом указал ему таз, с многозначительной миной на физиономии, словно говоря «глянь, сколь занятная вещь».
– Я Р… Нур, – ответил Рун почтительно. – Крестьянин. Иду к родственникам через лес. Таз нашёл. Искал, на чём переправиться, деревяшку какую. А нашёл его.
– И где ты его нашёл?
– На берегу.
– И решил на нём плыть? – усмехнулся парень.
– Да, господин, – кивнул Рун. – Почему бы и нет. На чём-то же надо. Я плохо плаваю.
– Да уж! – подивился парень. – Не увидь сам, не поверил бы. Что это вообще возможно. В тазу добраться хотя бы до середины этой реки. Как же ты грёб? Ладонями?
– Нет. Я же не сумасшедший, – аккуратно заявил Рун. – Выстрогал себе палочку. Как весло. Только упустил случайно, когда уже далеко отплыл.
– А чего отказывался от помощи?
– Ну, вы же меня не повезёте на берег. Наверное. А мне надо. Я бы всё равно доплыл. Отпустите меня, пожалуйста.
– Ну что, мужики, верите ему? – обратился парень к товарищам.
– Да бог его знает, – пожал плечами один из воинов.
– Дураков в мире много, почему нет? – промолвил другой.
– Ты один здесь? – продолжил допрос парень.
Рун призадумался на мгновенье: что если сказать, мол, дедушка ждёт на берегу? Обосновывая тем нужду, чтобы поскорее отпустили. Но сразу отказался от этой идеи. Вдруг велят указать, где дед? Повезут туда. Мало ли. А дедушки нет. А вот Лала есть.
– Ну да, – подтвердил он.
– Вы это видели? – развеселился парень. – Он размышлял, чего бы соврать. Значит не один. Так кто же там с тобой?
– Никого, господин. Просто устал, потому и медленнее отвечаю, – попытался вывернуться Рун.
– И это неправда, – возразил парень. – Я знаю, как выглядят усталые люди. Что-то ты на них не похож. И остальные твои байки тоже вызывают сомнения. Ну, допустим, ты такой дурак, что решил переплывать реку в тазу. Своим глазам приходится верить. Но что, упустив весло, не хотел нашей помощи всего лишь из стремления быстрее добраться до берега, в это я никогда не поверю. Как бы ты добирался? Руками грёб? Это надо быть слабоумным.
– Я же не знаю, кто вы, боязно, господин, – вежливо пояснил Рун.
– То есть нас боязно, а в тазу без весла посреди реки нет?
Неожиданно парень выбросил кулак вперёд, нанеся удар в лицо. Не слишком сильный, но болезненный. Рун немного пошатнулся, из носа у него закапала кровь.
– Разбойничья ты морда, вот что я думаю, – спокойно поведал парень. – Добрый человек не будет избегать помощи, когда в опасности.
– Ну что, мечом по горлу и за борт? – вопросительно посмотрел на него второй дворянин. – Чего с ним возиться.
– Зачем, всё равно домой плывём, – не согласился парень. – Сдадим страже. Или сами порасспросим. У него там явно есть сообщники. Выяснить, сколько разбойного люда ошивается в округе… всегда полезно. Вот что мужики, проучите его пока получше. Дабы понял, что врать господам нехорошо. Да свяжите потом.
– Я не разбойник, я просто… – заторопился было оправдаться Рун, пятясь от подступающих воинов, машинально весьма ловко уклонился от летящего в челюсть кулака, заблокировал кулак, направленный в грудь, с изумлением заметив, что выполнил для этого какие-то причудливые движения руками, а затем удары посыпались градом, сбив с ног, и он уже не пытался ничего делать, лишь изо всех сил прикрывал от них голову.


******


Где-то вдали мирно исполнял свою песнь сверчок. Воздух был прохладен и свеж. Рун почувствовал, как кто-то прильнул к нему, ощутил знакомое тепло девичьего тела, знакомое приятное благоухание.
– Рун, – позвала Лала негромко. – Ты спишь?
Он открыл глаза, окончательно придя в сознание. Была ночь, или скорее поздний вечер, на чёрном небе горели звёзды, на палубе мглу с трудом разгонял тусклый фонарь.
– Лала, – улыбнулся он, чувствуя боль во всём теле, но радость в душе. Обхватил её руками.
Она лишь вздохнула жалостливо, прижавшись сильнее. Рун тоже вздохнул.
– Прости меня, малышка. Подвёл тебя. Так хотел, чтобы можно было и дальше обнимать, что снова подверг опасности.
– Ну, это даже мило, – молвила Лала ласково. – Мне приятно, что тебе так хочется обнимать меня, суженый мой.
– Мне очень хочется. Всё время, – признался он. – Привык уже. Не могу без этого как будто.
– Я тоже не могу. Мой смелый лев. Устала. Сил нет. Тяжело было. Вас догонять. Хорошо, что кораблик остановился.
Только сейчас Рун заметил, что они не одни. Поодаль у борта стоял воин в доспехах, лук за спиной. Вглядывался во тьму, не обращая на них никакого внимания.
– Рун, почему ты на цепи? – спросила Лала. – И лицо… как будто в ссадинах. Что случилось?
– Приняли за разбойника, – посетовал он грустно.
– Тебя за разбойника?
– Ага.
– Рун, разбойник, это последнее, на что ты похож.
– Почём ты знаешь? – улыбнулся он. – Может по правде я душегуб. Неспроста же по лесам ошивался. Разбойники, они хитрые. Всегда притворяются невинными.
– Тогда и я разбойница, – тоже улыбнулась Лала.
– Может и не разбойница. Но моё сердце украла. Воровка точно.
– Так у нас банда, Рун? – весело поинтересовалась Лала.
– Выходит, так.
Они оба тихо рассмеялись.
– Лала, почему ты здесь, а никто и ухом не ведёт? – осведомился Рун спокойным голосом. – Ты невидимая для них? И неслышимая? Или договорилась как-то с ними?
– Я сделала себя незначимой, милый.
– Незначимой?
– Да. Так хотела к тебе. Что всё и получилось. Это сложная магия. Я и не думала, что способна на неё. Я как бы в твоей тени для всех. Чужие люди меня видят, и слышат, но я им кажусь столь не заслуживающей внимания, что им всё равно, кто я и чем занята.
– Вот это да! – изумился он. – То есть они тебя видят, знают, что чужая девушка взялась откуда-то на их ладье, причём фея, и им всё равно?
– Ну, Рун, вот пролетел светлячок, тебе разве есть дело, откуда он тут и куда направится дальше? Он для тебя незначим, совершенно, – объяснила Лала. – Так и я. Для всех сейчас. И очень надолго, между прочим. Наверное, недели на две. Или даже на три. Мы теперь сможем обниматься хоть при ком. И ночечки быть вместе. Вот.
– Да, Лала, – покачал головой Рун. – Ты великая волшебница.
– Ну, не великая. Но кое-что могу, – похвалилась она довольно. – А чья это заслуга?
– Хоть в чём-то я полезен, – порадовался он.
– Наскучалась, – произнесла Лала расслабленно. – Так хорошо с тобой.
Они замолчали. Тишину ночи снова нарушал лишь сверчок.
– А ты наскучалась по мне или по моим объятьям? – с юмором задал вопрос Рун, изображая подозрение.
– Глупенький ты, Рун, – улыбнулась Лала. – Хоть про магию не спрашиваешь, и то слава богам.
– Ну, это уже пройденный этап наших отношений, – поведал он беззлобно.
– Правда-правда? И больше не будешь упрекать меня, что я с тобой только из-за неё?
– После месяца на озере? – усмехнулся Рун. – Когда-то ты желала моих объятий только из-за магии. Я это точно знаю.
– Ну, правильно, когда ты был чужой. Чего ты хотел?
– Ничего. Просто… это… обидно было… немного. Временами. Как будто всё равно один. Нет меня, есть только магия.
– Бедненький, – поиронизировала Лала ласково. – Ты, котик, не понимаешь, ты радоваться должен, что я так нуждалась в твоей магии, что постепенно полюбила и тебя самого.
– Да я радуюсь. Очень, – сказал он с теплотой, поглаживая её по плечику. – Но всё же у тебя жестокая природа.
– Я тебе всегда это говорила. Обниматься с тем, кто не суженый, и даже с незнакомцем. Не жестоко?
– Ну да, пожалуй, – согласился он. – А если бы ты не испытывала счастья, ты бы стала обниматься со мной сейчас?
В его словах чуткая душа Лалы уловила еле различимые нотки неподдельной грусти. Она подняла голову, посмотрев на него с любовью.
– Да, – в её голоске было столько искренности, и доброты, и невыразимых чувств приязненных, что у него аж отдалось горячей волной внутри. – Ну что ты, милый. И почему я не должна испытывать счастья от объятий с нежным другом?
– Ну вот, – полушутливо омрачился Рун. – Опять я друг. Ещё недавно был возлюбленным как будто.
– Нежный друг и ангельски возлюбленный это одно и то же, чтоб ты знал, – заявила Лала, разулыбавшись. – Для девушки её возлюбленный это её друг сердечный. Дело же не в слове, а какой смысл мы вкладываем в него. Как произносим, нежно или дружески. Разве я не нежна с тобой? Мой заинька.
И опять это прозвучало так, что отдалось у него внутри. Рун вздохнул умиротворённо.
– Нежна. Но всё равно, – буркнул он с довольной физиономией. – Мне приятнее быть возлюбленным, чем другом.
– Как это не назови, Рун, ты точно знаешь, что между нами.
– И что же?
– Что-то очень хорошее. От чего сердечку сладенько. От чего оно счастливо. У нас обоих.
Он коротко рассмеялся, ощущая переполненность чувствами светлыми в груди.
– Ну да. Всё верно.
– Освободить твою ножку от цепи, львёнок? – предложила Лала. – Кажется, я сейчас это могу.
– А что потом? За борт и уплыть? Я не уверен, что в состоянии, – озаботился Рун.
Тут воин, стоявший на карауле, обернулся, поглядел на него равнодушно, и тихо свистнул.
– Пришёл в себя, – крикнул он.
– Тащи его сюда, – раздалось снаружи.
Воин не торопясь приблизился. Наклонился к ногам Руна, какое-то время потратил, пытаясь попасть в полутьме ключом в замок, скрепляющий оковы. Лала отстранилась, поднялась.
– Не бойся, любимый, я не дам тебя в обиду, – пообещала она. – Если что, отменю заклятие незначимости и появлюсь пред ними. И ты можешь говорить со мной. Когда ты обращаешься ко мне, для людей незначимы будут любые твои слова, они их пропустят мимо ушей, словно и не слышали ничего.
– Здорово! – восхитился Рун. – Только не отменяй заклятие, Лала. Я им не доверяю. По-моему они поопаснее будут, чем те злые люди, что нападали на нас в лесу. Не отменяй, ладно?
– Если они станут тебя обижать, то отменю, – возразила Лала. – Я сумею нас защитить, верь мне.
– Ты защищай, но не отменяя, – стоял он на своём.
– Ну хорошо, – сдалась она.
Воин отбросил цепь в сторону.
– Поднимайся, – приказал он спокойно.
Рун подчинился, чувствуя ломоту в теле. Воин схватил его за шиворот и так повёл вперёд. Довёл до борта. Ладья была причалена к берегу, от неё на песок шёл длинный дощатый трап. Чуть в стороне люд с неё, почти два десятка человек, сидели у костра, в шагах двадцати от них начинался тёмной стеною лес. Все люди в доспехах, шлемы и мечи хоть и сняты, но лежат поблизости. Оно и понятно, ночь есть ночь, плюс, в отличие от воды, суша сулит неожиданности, тут вам и хищные звери, и лихой народишко, да и нечисти порой побаиваются, коли место незнакомое. Рун взобрался на трап, осторожно пошёл вниз. Лала летела рядом, взявшись за его руку, и от этого ему было радостно и легко на душе. Прямо умилялся. Ну почему любимая девушка так меняет восприятие мира – избитый, всё болит, а настроение радужное. После расставания особенно ценишь возможность быть вместе. Ему пришлось сделать серьёзное усилие над собой, чтобы убрать улыбку с лица. А то странно будет лыбиться перед теми, кто поколотил. Неправильно поймут. Воин не пошёл вслед за ним, вернувшись на пост, так что Рун сам направился к костру, высмотрел среди людей златовласого парня, подошёл, встал подле. Парень, как и все, был в доспехах, только в добротных дворянских, красивых, очень искусных. Лежащий подле него шлем тоже внушал уважение, у всех прочих шлема были с открытым лицом, а у него с почти полностью зарытым, похож на рыцарский, но всё же ратный, а не рыцарский.
– Ну, что? – парень зевнул. – Расскажешь нам теперь, кто ты таков, без лжи?
– Да, господин, – смиренно отозвался Рун.
– Ты разбойник?
– Нет, господин, что вы, – покачал головой Рун. – Я просто крестьянин. Правда.
– А чем докажешь, что не разбойник, – поинтересовался парень равнодушно.
– Как же это можно доказать? – удивился Рун, слегка растерявшись.
– Твоя жизнь на кону, ты и придумывай, – последовал ответ. – Не докажешь, не обессудь. Мне с тобой возиться недосуг. Или расскажи без утайки про свои разбойные дела, где логово, про сообщников. Тогда может тоже пощажу.
– Я вам расскажу всю правду, как есть, ничего не скрывая, господин, – искренне заверил Рун. – Я могу только это. Я крестьянин. Иду к родственникам через лес. К тёте. Бабуле моей сон дурной приснился про неё, вот я и вызвался сходить проверить, а то бабуля переживала сильно. Пока шёл через лес, наткнулся на двух охотников из знати. А у них беда – слуга ногу подвернул, толку от него не стало, наоборот. И предложили они мне послужить им пока. Я и согласился, отчего бы не подзаработать. С неделю у них был, и тут мы к реке вышли. Остановились, чтобы дела все сделать: постираться, лошадей помыть. И вдруг глядь, таз чудной плывёт. Выловили его. Господа допили своё вино, какое у них ещё было, пока мы со стиркой возились. А потом давай спорить, можно ли в тазу переплыть реку. Один говорит, да запросто, а другой, что это никак не выйдет. Ну и так расспорились… решили проверить, кто прав. Плыви, мне велят. А я что, дурак что ли? Отказался. Тогда они мне заплатить пообещали. Я всё равно не хотел, а они мне 15 серебра. Я плаваю-то неплохо. Думаю, такие деньжищи. Я точно не утону. Взял с них деньги заранее, понимая, что унесёт меня, и не увижу их более. Сделал палку, чем грести. И поплыл. Палку упустил случайно потом. Вот и вся история.
– Ну что, верите ему? – обратился парень к своим людям.
– В принципе… достаточно правдоподобно звучит, – произнёс кто-то
– И объясняет, откуда у него серебра столько в сумке, – заметил другой голос.
– Я был свидетелем, как два… весьма солидных человека поспорили, чья свинья быстрее бегает, посадили слуг верхом на свиней… и наперегонки, – сообщил третий, рассмеявшись.
– Ну какие ещё причины у человека плавать в тазу? – вежливо просяще проговорил Рун. – Только из-за денег, господин мой.
– А почему отказывался от нашей помощи? – пристально посмотрел на него златокудрый парень.
– Так из-за денег, – чистосердечным тоном поведал Рун. – Я же не знал, кто вы. Вдруг бы отобрали. Вроде и понимаю умом, что на ладьях купцы, а не грабители, плавают. А всё равно страх внутри гложет. Мало ли. У меня таких деньжищ отродясь не было. Я за них готов рисковать. Да и риска-то особо никакого. Я хорошо плаваю.
– Откуда ты конкретно? Где тебя знают и могут подтвердить, кто ты?
Рун было задумался на миг, но вспомнил, чем закончились размышления в прошлый раз.
– Издалече, господин. Из земель барона Ар Намеды. В деревне у реки недалеко от его замка живу.
Все отдыхающие у костра вдруг как-то заметно оживились, переглянулись.
– Это из той, где фея была? – озадаченно задал вопрос парень.
– А вы откуда знаете про фею, господин? – удивился Рун.
– Да кто же не знает. Уж давно земля слухами полнится. Так ты оттуда, значит?
– Оттуда, господин.
– А фею видел?
– Конечно, – кивнул Рун. – Даже часто. Я буквально рядом жил от неё, через несколько домов.
Люди вокруг ещё более оживились. Кто полулежали, сел. Со всех лиц исчезли равнодушные выражения, в глазах загорелся интерес.
– А ты не врёшь ли мне? – засомневался парень.
– Спросите что угодно про неё. Отвечу не задумавшись ни разу, – почтительно молвил Рун. – Я же всё знаю о ней, был там. Мне сочинять не надо.
Он вдруг снял куртку, постелил рядом на песке:
– Садись, милая. Боюсь, это надолго.
Никто вокруг и бровью не повёл. Лала уселась грациозно, улыбаясь:
– Спасибо, суженый мой. Устала. Забавно. И странно очень. Я тут, а они… так внимают твоим словам обо мне. Знали бы они, да?
– Ага, – тоже улыбнулся Рун.
– Расскажи про неё. Какая она? – осведомился парень.
В спокойных интонациях его голоса различались, пусть и едва уловимо, нотки ни то благоговения, ни то мечтательности ребёнка, приготовившегося слушать сказку. Фея – волшебное существо и легенд. Никого она не оставляет безучастным. Ум всякого волнует.
– Девушка. Молоденькая. Лет семнадцати. Только с крыльями, – поведал Рун. – Такая добрая… Как ангел во плоти. А уж красавица, – он перевёл взгляд на Лалу, любуясь на неё, и так и любовался далее, описывая. – Вот нету слов, чтоб это передать. С богинею сравнить или с Венерой? И что? Богинь не видовал никто. Никто же не поймёт. Когда она. Перед тобой, когда на неё смотришь, душа поёт и в то же время плачет. И радостно на сердце и тоскливо, что в мире есть такая красота. И хочешь, чтоб она с тобой осталась, чтоб услаждала очи целый век. Но так не будет. Оттого и грустно. Не насмотреться, не налюбоваться, захватывает дух, почти нет сил дышать. Вот до чего она собой прекрасна. А улыбается, как будто озаряет. Тебя как солнце в полдень, ослепляя. А улыбается она почти всегда. Ведь феи светлых чувств полны и счастья.
– Я тебя, Рун, очень вознагражу за это, – растроганно пообещала Лала. – Ночечкой. Ты столь красиво обо мне ещё никогда не говорил.
В глазах Руна заблестели весёлые искорки.
– У неё длинные волосы, аж до колен, пышные, а цвет в точности как у вас, господин, – продолжил он с ещё большей теплотой, так и не отрывая от неё исполненного глубокой приязнью и восхищением взгляда. – Лёгкое прелестное причудливое платье. Она меняет платья часто, наколдовывая их себе, и они совершенно разными бывают, поэтому указать конкретные детали, ну, там, узорчатость, расцветку или что-либо ещё, не выйдет. Но это всегда очаровательно, всегда ей очень идёт, и всегда из шёлка. На ножках туфельки изящные. Вот такая она.
Влюблённый юноша глаголет красноречиво. И дело не в словах, а в том, с каким горением души они поизносятся. Сие доходит до сердец, тем более, когда речь ведётся о ком-то, кто итак их чрезвычайно волнует. О фее. Народ вокруг явно пробрало. Все выглядели немного ошарашенными. Ошеломлёнными.
– Вот уж не предполагал… что когда-либо буду испытывать зависть к плебею деревенскому, – молвил парень негромко.
– Я и сам себе словно завидую, господин, – кивнул Рун. – Подобное чудо узреть хоть раз удача великая. А я так наблюдал почти без счёта.
– А правда, что у неё платья коротенькие совсем? – спросил кто-то.
– Ну да, – подтвердил Рун.
– А какие именно? Докуда?
– По-разному может быть. Но обычно вот так, – Рун прочертил рукой себе по ногам.
– Ого! Это считай, словно и нет ничего.
– Ну что за глупости такие, – немножко огорчилась Лала.
– Вовсе не ничего, – возразил Рун. – Просто ножки видно. Это с непривычки может показаться, у нас же до земли всё носят дамы. Поэтому у кого не до земли, то тут и чудится, будто… чуть ли не раздета. У фей нравы невиннее, чем у нас. Их мужчины от зрелища ног женских не начинают думать о недостойном. А феям летать неудобно в длинных юбках. Я до того, как фея к нам явилась, ног дамских и не видовал особо. Ну, в детстве может. Уж забыл. Оказывается, это очень красиво. У фей, во всяком случае. Прям какое-то искусное творение богов. Казалось бы всего лишь ножки. А тоже глаз не отвести, так красиво.
Лала, улыбнулась, выставила ножки, глядя на него с лукавой иронией. А сама так и сияет. Он покачал головой, изображая шутливое осуждение:
– Ты нехорошая. Я-то не ваш мужчина. Смотри, начну думать мысли недостойные.
– А ты умеешь их думать, заинька? – рассмеялась Лала.
– Ну… я не знаю, о чём надо думать, чтоб было недостойно. Хотеть к ним прикоснуться, это недостойно?
Лала перестала улыбаться.
– Пожалуй да, Рун, – сказала она серьёзно.
– Я не прикоснусь ни за что, лебёдушка моя, ты же знаешь, – поспешил оправдаться он ласково. – Просто они красивые, как и всё в тебе. К красивому хочется иногда прикоснуться.
– Ну ладно, – Лала снова засияла, успокоившись.
– Садись что ли, – пригласил его к костру златокудрый парень.
Рун опустился на песок. Устроился поудобнее, чтобы чувствовать минимально боль где-либо в теле.
– Есть хочешь?
Ему тут же протянули кусок мяса и ломоть хлеба.
– Нет, спасибо, – сдержанно отказался он.
– Да не тушуйся, угощайся, – слегка усмехнулся парень.
– Рун, ты кушай мясо, я не расстроюсь, ни капельки, – заверила Лала по-доброму. – Даже наоборот, буду рада за тебя.
– Тогда держи хоть хлеб, – он отдал ей ломоть.
– Кушать очень хочется, – призналась Лала. – И по хлебушку соскучилась.
Рун с упоением принялся за мясо. Столь увлёкся, что на время перестал ощущать ноющие отзвуки побоев. Всё же почитай полтора месяца без мясного. Охотнику это не привычно. Да, компания любимой девушки достойная награда, чтобы обходиться, но всё равно хочется. Очень. Лала поглядывала на него приветливо, с удовольствием откусывая хлеб помаленьку. Она и правда совсем не казалась огорчённой.
– А ты какие-нибудь чудеса её видел? – поинтересовался парень.
– Конечно, – кивнул Рун. – Перво-наперво, козу говорящую.
– И слышал, как она говорит?
– Ну да, соседи ж. Видел и слышал. Совершенно разумно разговаривала коза. Могла беседу вести и на вопросы отвечать. Потом видел, как фея сотворила дорожку из светящихся цветов. Длинную предлинную. А цветы всё причудливые какие-то, у нас таких не растёт. Видел, как у деток появились её колдовством яички на руках, а из яичек разные существа забавные вылупились, и ну давай танцевать, да так лихо, так весело. Прямо отплясывали у малышей на ладошках. Видел дом как исправила фея, тот в котором жила. Был кривой покосившийся, стал ровнёхонек. Видел обстановку в доме. Была бедненькая, стала богатая, даже у барона не такая богатая, как во избе крестьянской. И тоже причудливая, всё резное, всё расшитое и расписанное узорами дивными. Я много всего видел. Много чудес.
– Да, – выдохнул парень задумчиво. – Ты счастливчик. Нам в общем-то тоже повезло встретить тебя. О фее много болтают нынче. Все кому не лень. Да вот из тех, кто болтает, сам не видывал её никто.
– У нас, господин, в наших краях, все её видели, пожалуй. И в деревне, и в городе кто живёт. И в замке, – поведал Рун. – Свидетелей не счесть. Наверное, тысячи. Потому не сомневайтесь, фея есть. Была. Это всё правда.
– Говорят, фея клады ищет. Много злата нашла. Сундук слитками жених её набил целый. Гном ей помогает в розыске, – полувопросительно молвил кто-то.
– Я про историю с кладом знаю всё, – сообщил Рун не без лёгких интонаций хвастовства, причём добавил оные в голос абсолютно намеренно, почувствовав по наитию, что так выйдет правдоподобней. Ведь тому, кому нечего скрывать, приятно ощущать себя столь сведущим в подобных поразительных делах, как и демонстрировать свою просвещённость другим. – Гнома я не видел, но да, был он, это известно. А про сундук со слитками, это враньё. Феи не берут чужого, а клад, это чужое, кто его спрятал, тому он и принадлежит. Фея помогла отыскать клад старого мельника его родне. Он спрятал и помер потом. У них не получилось самим найти. А она им помогла. Других кладов она не искала.
– А мне-то монах так уверено заливал про сундук, – покачал головой воин. – Вот брехун!
– Слухи на то и слухи, чтобы преувеличивать всё, – поделился мудростью златокудрый парень. – Кто от жадности приплюсует в воображении, кто от зависти приврёт. Не даром же лорд Ар Намеда специально развенчивал слухи про фею. Завистлив народишко. Подл. Даже феи не смущается.
– Что за развенчивание слухов, Рун? – заинтересовалась Лала. – Ты не спросишь?
– Я про развенчивание бароном слухов ничего не знаю, господин, я наверное до того из деревни ушёл, – произнёс Рун вежливо. – Может мне кто-нибудь расскажет об этом?
– Говорят, лорд Ар Намеда послал своих людей на городскую площадь сделать от его имени объявление, – охотно отозвался один из воинов. – Он объявил, что были те, кто распускали злые слухи, заведомо лживые, о том, будто жених феи колотит её. Дабы его возненавидели и заставили расстаться с ней. Завистники это делали. Барон нашёл и наказал их. Провёл расследование, и выяснилось точно. Не бил её жених. Совсем. Вот так. Считается, фея именно поэтому покинула земли Ар Намеды. Из-за того, что её жениха народ невзлюбил незаслуженно.
– Какие вы, люди, всё же… необычные, – грустно заметила Лала. – В вас уживается и дурное, и хорошее. Так обидел меня лорд Энвордриано. И вот, столь благородный поступок ради меня совершил бескорыстно. Развеял слух несправедливый. Я более не обижена на него. Совсем. Даже жаль уже, что наказывала.
– А вы меня теперь отпустите? – осведомился Рун с осторожной надеждой и смирением.
– Да, – кивнул парень спокойно. – Раз ты не разбойник. Зачем ты нам? И твоё серебро тебе вернём, не переживай.
– Спасибо, господин. Тогда я завтра с утречка. Уйду.
– Не держи на нас зла, – сказал парень. – Сам виноват. Не ври больше. Добрым людям. Будет тебе впредь наука.
– Наверное вы правы, сам и виноват, господин, – признал Рун. – Только я же не знаю, кого встречаю. Незнакомые воины. Боязно.
– Просто ты глуповат, – просветил его парень. – Глаза-то есть, видишь, к кому попал. Не разбойники поди. И если уж попал, не смог избежать встречи, так отвечай как на духу, иначе… плохо это могло для тебя кончиться. Повезло тебе. Врать плебею в лицо знатному человеку это… дерзость великая. Но ты как будто получил свою расплату за неё. Сполна.
– Спасибо за науку, и что отпускаете, господин, – почтительно молвил Рун.


******


Очень рано с утра Рун и Лала отправились в путь. Лала еле поднялась, не просыпалась долго, но Рун был настойчив. Опасное соседство, как ни крути. Плюс, имелась пара проблем. Первая – с него ещё вчера от объятий исчезла вся кровь, снова как всегда сиял чистотой. В ночи не обратили внимания воины на это, однако при свете дня могли и обратить. Лучше уйти, пока лишь часовые не спят. Всё меньше шансов, что заметят. Другой проблемой был таз, который теперь стал котелком. И это была проблемища. И котелок жалко бросить, и таз нельзя оставить, нужно, чтобы все думали, будто забрал, а то хватятся потом – ведь вещь причудливая, да и дорогая, всё равно же вспомнят о ней. А её нет. Рун поделился своими тревогами с Лалой, и она тут же придумала, как быть. При подъёме на ладью она летела впереди него, прикрывая его собой, создавала из себя препятствие, дабы стоящий на палубе часовой не мог разглядеть его одежду. И уже взойдя на борт, старательно продолжала так делать. А когда часовой указал, где их вещи, быстро полетела туда и взяла всё сама. Взяла, повернулась спиной, держа их впереди себя, закрывая своим телом теперь уже их. Возвратилась к Руну и часовому, пятясь задом, и снова заняла позицию между ними. Рун аж вспотел от волнения, но всё прошло гладко. И вот, вскоре они уже были в лесу. Передвигались меж деревьев под жизнелюбивые переклички пичуг, ощущая привычные запахи хвои, листы, мхов, травы, держась за руки. Лишь сейчас Рун более-менее успокоился. Всё равно немного переживал, вдруг как догонят. Может передумают отпускать, может решат, что обокрал. Мало ли. Второй раз вкусить гостеприимства людей с ладьи ему совсем не хотелось. Поэтому шёл относительно бодро, несмотря на боль, которая сегодня ощущалась куда как сильнее. Вчера вроде было ещё терпимо, а тут с утра прямо во всём теле отдаётся, на любое движение. Везде ноет. Он старался расслабиться и не обращать внимания. Ноющую боль легче переносить, чем острую. И всё же она замедляла, и мешала тоже. Ещё Руна тяготило, что Лала не поела. Все прошлые их утра начинались с завтрака, а ныне пришлось вынужденно нарушить традиции.
– Давай отойдём подальше, Лала, я их боюсь, – попросил он. – И там уж едой займёмся. Сильно есть хочешь?
– Не очень, котик.
– Я-то вчера мяса наелся, оно сытное. А ты хлеб лишь.
– Он был замечательный, – поведала Лала искренне. – Немножко, Рун, устала, грибочки кушать постоянно.
– Прости, малышка, скоро наша грибная жизнь закончится, – пообещал Рун. – До поселений совсем чуть-чуть осталось. Меньше двух дней, я думаю. Может день. Я не очень хорошо ориентируюсь в этих местах. Был тут с охотниками, с дедом, почитай один раз всего.
– За что ты просишь прощения, суженый мой? Я даже и не пойму, – улыбнулась Лала. – Варишь для меня, заботишься. Ты добрый. Знаешь, Рун, что удивительное было вчера?
– Что?
– Вот когда ты кушал мясо. Феям это тяжело обычно, такие картины наблюдать. Даже отталкивающе. Расстраивает. Но оказывается, это очень зависит от того, как относишься к тому, кто кушает. Если любишь его… всё меняется. Ты кушал вчера, а я рада была, и умилялась, и даже гордость как будто испытывала, что у меня такой кавалер. Думала, вот хищник, которого я приручила. И тепло было от этого сердечку. Странно, да?
Рун рассмеялся.
– Ну, ты уж и скажешь, Лала. Хищник.
– Вы хищники, Рун. Вы, люди. Вы кушаете мясо, охотитесь. Мой народ нет. Ты теперь когда хочешь, можешь кушать мясо, милый. Кажется, я не огорчусь. Совсем. Косточки только постарайся при мне не глодать. Не уверена, что я это вынесу.
– Когда ты вдвоём с кем-то, приятнее делить с ним трапезу. Есть вместе что-то. Это сближает как будто, – заметил Рун. – Лучше я буду есть то же, что и ты, красавица моя. Вчера отказываться было себе дороже. Опасно.
– Это очень сближает, Рун, кушать вместе, – кивнула Лала. – Ты прав. Но если сильно захочешь мяса, ты кушай. А то ты исхудал немножко за эти полтора месяца. Ты знай, что я ни капельки не расстроюсь, если ты будешь кушать мясо. Даже наоборот.
– Хорошо, невеста моя славная.
Рун вдруг осознал, что она идёт. На ножки опустилась когда-то. И после совместной ночи не сияла счастьем столь же ярко, как обычно. Улыбалась немного, и всё.
– Ты не летишь? – озадачился он.
– Устала, львёнок мой, нет сил совсем, – призналась Лала. – Вчера ещё как будто были. А сегодня разбитая вся с утра.
– Давай ещё чуть-чуть пройдём, и там устроим привал. Надолго, – попросил Рун мягко. – Хочу отойти подальше от тех людей.
– Я так испугалась вчера, – Лала вдруг заплакала, глядя на него жалостливо.
– Лала, – сказал Рун очень ласково. Обнял её. Она лишь плакала. – Прости меня, хорошая моя.
– Ты не виноват. Совсем ни в чём, – всхлипнула Лала.
– Тебе нужен рыцарь, – возразил он тихо.
– У меня он уже есть.
– Я крестьянин, Лала.
– Ну и что? Это что, преступление? – с чувством спросила она. – Мы не выбираем, кем родиться, Рун.
– Но мы можем выбрать, с кем быть тому, кого любим, – вздохнул он.
– Я хочу быть с тобой.
– Твоё желание пока сбывается, – не смог удержаться Рун от доброй улыбки.
– И между прочим, я поклялась тебе в верности, дорогой мой жених, если ты не забыл, – напомнила Лала, чуточку повеселев несмотря на катящиеся по щёчкам слёзы. – А ты поклялся мне.
– Я поклялся тебе в верности лишь до тех пор, пока я нужен тебе. Если ты не забыла, – с юмором парировал Рун.
– Правда? – удивилась Лала, побуравив его мокрыми глазками. – Ты хитрый. Везде обманет. Ты сильно-то не мечтай, котик, от меня отделаться, ты мне всегда будешь нужен.
Она разулыбалась:
– И плачу и смеюсь с тобой, ну что это такое? И даже когда грустно, счастлива. Вот как так?
– А мне грустно не бывает, когда ты рядом, – поведал Рун. – Если только гневаешься на меня, ну или печалишься, вот тогда. Давай-ка, Лала, сделаем привал. Наподольше. Раз ты без сил. Сварю чего-нибудь, поешь, поспишь. Пообнимаешься со мной. Глядишь и полегчает.
– Мне уже немножко полегчало, любовь моя. Ты меня согрел. Давай всё же отойдём от тех людей. Раз ты их опасаешься.
– А хочешь, на руках тебя понесу? – озарился идеей Рун. – Если тебе не трудно сделаться лёгкой, ты как пушинка станешь, я и не почувствую твоего веса. И так отдохнёшь, а мы уйдём. Удобно, два дела сразу. Мне приятно будет тебя нести. Словно обнимаю. И это же наверное романтично? А ты любишь всё романтичное.
– Это очень романтично, Рун. Очень-очень! – запылала восторженным воодушевлением Лала. – Мне не трудно быть лёгкой. Это прямо как в рыцарских романах!
– Ну, отлично.
Рун поправил сумку, чтобы удобнее висела. Лала полностью опустила крылышки, убрала волосы через плечо вперёд. Он осторожно подхватил её под спинку левой рукой, под ножки правой.
– Ох, даже разволновался что-то. Как в первый раз, когда тебя в воду заносил.
– Мне тоже волнительно, суженый мой, – проговорила Лала. А сама так и светится, так и сияет улыбкой во всю ширь личика. Забыв все свои недавние печали.
– Солнышко моё, – разулыбался он, любуясь этим сиянием абсолютно счастливой девушки.
Лала лишь вздохнула довольно. Он зашагал вперёд, а она поглядывала на него, приветливо, и нежно, и тепло, и чувств приязненных исполнено. И лукаво.
– Хочешь, поспи пока, – предложил Рун.
– Нет. Хочу на тебя смотреть.
– Чего на меня смотреть? – рассмеялся он. – Не первый раз видишь поди.
– Просто… это приятно.
– Даже так?
– Так.
– Ну ладно.
Он шёл меж деревами, придерживаясь направления вдоль реки. Лала глядела на него, он на неё, стараясь не засмотреться, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Она улыбалась ему, он ей. И это длилось и длилось, а вокруг стояла утренняя свежесть, стучал дятел, пели птицы, цвели небольшие разноцветные цветы. Хорошо было вокруг. И на сердце тоже было очень хорошо.
– Рун, можно тебя спросить? – нарушила молчание Лала.
– Конечно. Всё что хочешь, – кивнул он.
– Ты вчера рассказывал тем людям, как служил двум господам. Как они поспорили. Как ты за серебряные монетки поплыл в тазике.
– И что?
– Это… ну… была ложь. Всё, от начала и до конца. Но ты и глазом не моргнул, повествуя свою историю. Я не ожидала от тебя такого. Ты меня удивил. Это звучало… очень искренне. Как ты так смог? Я так не могу.
– Ты всё же фея. Вы не врёте… без серьёзного повода.
– Феи неплохо умеют отличать обман. Но вчера… Я даже и не знаю, Рун. Я бы не догадалась, что это выдумки. Коли бы сама не ведала, как всё было на самом деле.
– Правдоподобно сочинил?
– Дело не в правдоподобии, любимый. Дело в чувствах, с которыми мы говорим то или это. Феи слушают не смысл, а чувства. И так определяют, чья речь честна, а чья нет. Ты ведь простодушный, Рун. А тут такое. Такая ложь. Безукоризненная. Я думала, я знаю тебя. А теперь не уверена.
– Не бери в голову, невеста моя славная, – усмехнулся Рун. – У каждого свои таланты. У меня этот. Может быть единственный. Врать.
– Правда?! – поразилась Лала.
– Лала, ты не понимаешь, – добродушно посмотрел он на неё. – Это потому что я жил в лесу. Само возникло.
– И как это может быть связано? – задала вопрос Лала с недоумением. – В лесу упражнялся лгать?
– Я пожалуй неправильно выразился. Это связано не с лесом, а с тем, что от меня все отвернулись, – пояснил Рун. – Когда все-все от тебя воротят нос, когда ты для них становишься неважным, они все постепенно становятся неважны и для тебя. В моём случае это так. А если люди для тебя неважны, уже всё равно, что им говорить. Слова утрачивают смысл, и грань между правдой или неправдой стирается как будто. Начинаешь всё говорить одинаково, и истину, и небылицы. Мне всё равно, что и кому говорить. Корме тех, кто мне небезразличен. А это ты, и бабуля, и дядя. И всё. Вот вам мне врать сложно. Да и не хочется. А тебе я и не смогу врать. В важных вещах. В неважных сколько хочешь.
– Когда кто-то дорог, Рун, любые его слова важны. А любая ложь обидит.
– Вот как бы не так, – улыбнулся он. – Допустим, ты… сваришь похлёбку неудачно, невкусную. А я буду нахваливать, что вкусно. Чем это плохо? Чем обидно?
– Ну да, это даже галантно, кавалеру так поступать, – признала Лала.
– Вот видишь.
– Значит, Рун, ты талантливый врун?
– Ты, милая, всё немного не в том свете воспринимаешь, – ответил он. – Я же не лгу всем напропалую или без дела. Мне редко бывает нужно врать. Но если сильно прижмёт, если действительно надо, просто чтобы побыстрее отвязались от меня те, кто меня недолюбливает, могу совершенно чистосердечно рассказать что угодно. Без разницы, правду или ложь. Вчера вот узнал одну важную вещь. Ежели задумываться, даже на мгновенье, сочиняя, опытный человек может догадаться, что ты сочиняешь. Надолго запомню этот урок.
– Грустно, Рун, что тебе люди настолько неважны, – ласково заметила Лала. – Но вообще, этот талант можно в хорошее русло направить. Ты, когда у тебя будут детки, попробуй им сказки посочинять. У тебя может получиться. Ты складно сочиняешь.
– Откуда ж взяться деткам, коли ты за меня замуж не хочешь? – подивился он с юмором.
– Я в тебя верю, львёнок, – рассмеялась Лала. – Сумеешь завести как-нибудь. Рун, а что у тебя такое фиолетовое?
Она потянула пальчиками его чуть приспустившийся рукав и ахнула с ужасом:
– Рун, что это?!
– Синяки, – аккуратно поведал он. – Говорю же, урок вчера получил. Вот это он и есть.
Лала потянула за рукав ещё сильнее.
– Да там же живого места нет!
– Я руками закрывал голову. Руки больше всего и пострадали.
– Стой, Рун.
Он послушно застыл на месте.
– Опусти меня.
Рун осторожно поставил её на ножки.
– Снимай куртку. И рубашку, – приказала она.
– Соскучилась по моему голому тросу? – поиронизировал он.
– Снимай, Рун, – очень серьёзно потребовала Лала с расстроенным личиком.
– Боюсь, у меня не выйдет, ласточка моя, – посетовал он извиняющимся тоном. – Руки болят, не поднять настолько. Тебя легко нести. Ты невесома. От тебя не болят. Лишь приятно.
– Тогда дай, я тебе сниму.
Рун подчинился. Морщился, пока она осторожно помогла ему сбросить куртку. С рубахой дело вообще сперва не заладилось. У плебеев рубахи не расстёгиваемые, нужно стягивать вверх, а он не мог поднять руки достаточно высоко. Кое-как справилась Лала и с этим.
– Рун, – произнесла она чуть не плача. – Да это же не тело, а сплошной синяк.
– Меня хорошо отделали, – кивнул он беззлобно.
– Но почему ты не сказал ничего?!
– Стыдно жаловаться. Поэтому, – признался Рун. – Прошло бы. Недели за две.
– Ох, Рун, – покачала Лала головой, глядя на него со смесью осуждения, участия, сострадания и глубокой приязни сердечной.
У неё засветились синим светом ладошки. Она принялась водить ими по его телу. Где не проведёт, синяк тут же исчезал, и боль сразу стихала тоже.
– Ты поразительная, Лала. Великая волшебница, – молвил Рун, не без удивления наблюдая за её действиями.
– Просто я люблю тебя, глупый, – улыбнулась она. – Я ведь не фея исцеления. Мне лечение лишь зверюшек легко даётся. Никого другого обычно не могу. А тебя могу почти всегда.
– Это потому что я заинька, – рассмеялся Рун. – И котик. И лев. И медвежонок ещё, кажется.
– И милый, и любимый. И суженый мой, – напомнила Лала с нежностью. – А ты говоришь, только ради счастья тебя обнимаю. Видишь ты это, Рун?
– Да вижу, – ответил он тепло.
– Ну, с синяками всё. Сядь теперь, пожалуйста, – попросила Лала. – С локтём повозиться придётся. Вон как распух. Тут быстро не получится.
Он опустился наземь около куртки, чтобы Лале удобно было сесть рядом. Она последовала за ним. Обхватила его локоть ладошками с двух сторон. Рун тут же здоровой рукой притянул её за талию к себе, и они завались оба.
– Ну, Рун, мне так немного неудобно, – с полушутливым упрёком пожурила его Лала.
– Зато приятно. Нам обоим, – усмехнулся он.
– Ну хорошо, – сдалась она.
– Между прочим, ты вроде как без спросу колдуешь, – хитро прищурился Рун.
– Хочешь меня оштрафовать? – изобразила бесконечное изумление Лала, сияя.
– Это моя самая главная мечта. Последнее время, – сообщил Рун с нарочитой доверительностью.
– Я думала, ты мечтаешь жениться на мне, заинька.
– Чего мечтать о недостижимом.
– Так штрафы тоже недостижимое для тебя, – озорно заметила Лала.
– Тут я хотя бы надеюсь, – поведал он вполне серьёзно.
– Ну, надейся и дальше. Мне приятно.
– Сейчас не пойдём больше пока, – озвучил своё решение Рун. – Поешь, поспишь, сил наберёшься. Может, во второй половине дня путь продолжим. Если чувствовать себя будешь нормально. Незачем торопиться.
– Да я и не торопилась никуда никогда, – улыбнулась Лала. – Это ты всё. «Пойдём, пойдём, надо идти».
– Моя бы воля, милая невеста, я бы тебя связал и не пустил никуда, – с юмором проронил он.
– Так я ведь полностью в твоей власти, жених мой дорогой, – посмотрела на него Лала как-то особенно беззащитно. – Захочешь связать, я не смогу ничего сделать.
– Верёвка у меня коротковата, – посетовал Рун. – Наколдуй мне подлиннее, мне очень надо.
– Нет, – довольно буркнула Лала.
– Ну, значит во второй половине дня пойдём дальше, голубка моя, – ласковым голосом заявил он.


******


– Ох, притомился я что-то, – проговорил Рун, когда до вершины холма оставалось совсем чуть-чуть. – Ты, Лала, вообще не устаёшь от подъёмов?
– Нет, мой дорогой, ни капельки. Не важно, куда лететь, важно лишь как быстро, – поведала Лала, сияя личиком.
С тех пор, как они ушли от ладьи, минула пара суток с хвостиком. После случившегося тогда полудневного обнимательного отдыха Лала до сих пор была счастлива и полна сил, даже напевала своё «ла-ла-ла» временами. Пребывала в прекрасном приподнятом настроении, поднимая тем настроение и Руну. В какой-то момент к ним присоединился волк. Просто сопровождал, словно охраняя. Лалу это тоже очень радовало, Рун испытывал более сложные чувства. Всё равно сие чудо, когда дикий опасный зверь питает к вам симпатию. Вроде бы никакого волшебства визуально не происходит, животное и животное, которое можно принять и за собаку. Идёт себе, не изъясняется по-человечьи, не делает чего-то экстраординарного. Но, тем не менее, поразительно. Ведь знаешь же, что он дикий. Плюс, для изгоя всегда ценно, может самое ценное, когда кто-то хочет быть с ним. А ещё волк вроде как брат вследствие договора. И брат не номинально, сие не просто слова. Попадёшь в беду, обязательно поможет, лишь попроси, да и без просьб тоже, коли окажется поблизости. Всё это согревает душу, наполняет её чем-то… очень светлым. Трогает её потаённые струнки, пробуждая понимание, сколько хорошего есть в мире.
– Лала, а как высоко ты можешь взлететь? Можешь долететь до звёзд? – полюбопытствовал Рун.
– Что ты, заинька, нет конечно, – улыбнулась Лала. – Я и на высоту своего роста не могу воспарить. Когда ты рядом.
– Почему? – озадачился он. – Из-за юбки что ли?
– Из-за неё. У всего есть цена, милый. Платьице вообще накладывает много ограничений. Надо всегда следить, как садишься, как ножки держишь. Ну и летать в нём высоко нельзя, это неприлично и стыдно. Если мужчины есть поблизости. Зато оно вдохновляет кавалеров, они дарят тебе восхищённые взгляды, это приятно, это вдохновляет уже тебя саму. Чувствуешь себя женственной. Девушкой. Для высоких полётов нужна специальная одежда. Она тоже красивенькой может быть, но уже не настолько изящная, как платьица. Не так подчеркивает женственность. Феи не очень её любят. А когда что-то не любишь, трудно это наколдовать. Я, к примеру, пожалуй, и не сумею.
– Понятно. А будь у тебя всё же такая одежда, насколько высоко могла бы взлететь?
– Может до облаков и долетела бы. А то и чуточку повыше. На высоте, Рун, тяжело дышать, и холодно, и воздух хуже держит. До звёзд не долететь никак.
– До облаков тоже… здорово.
Они наконец достигли вершины.
– Ох, ноги устали, – пожаловался Рун. – Давай отдохнём, лебёдушка моя. О, а ведь мы дошли. До людей. Гляди.
Справа очень вдалеке на вершине другого холма виднелась небольшая крепость, а внизу впереди, в верстах двух, взору, как на ладони, открывался во всей красе, испещрённый крышами домиков симпатичный провинциальный городок. Далеко не все города каменные, не у всех не то что каменные дома, но и каменные стены. Вот и этот город был именно таков. Дерево для стен алхимики пропитывают какими-то мудрёными растворами, и оно не горит. Воняет сильно вблизи, дом из не него не построишь, задохнёшься там просто, а для нежилых построек вполне годится. К тому же оно не рассыхается, не привлекает насекомых, меньше гниёт. Несопоставимо быстрее возводится и дешевле обходится по сравнению с камнем или кирпичом. Некоторые порой приравнивают подобные поселения чуть ли не к деревням. Особенно грешат этим горделивые жители столицы, где масштабы застройки велики, а камень норма, тогда как дерево редкий атрибут бедняцких трущоб. Но это безусловно неверно. У деревни и города совершенно разное назначение и кардинально разный уровень защищённости. В принципе их можно отличить даже по составу жителей – в первой преимущественно крестьяне, они сеют и пашут, во втором всё больше мастеровые люди. Поэтому если видишь относительно крупный населённый пункт, вокруг которого нет обширных полей, можешь смело именовать сие городом. И всё же крепостные стены гораздо более наглядны для определения, что есть что. У деревень их не бывает, максимум, частокол из брёвен. А тут отчётливо различаются именно стены, да ещё и с башенками. И никаких полей – куда ни кинь взгляд, всё луга, луга, луга. Луга всегда нужны, скотину держат и в городах, и уж конечно без лошадей нигде не обойтись. Городки частые спутники удалённых форпостов – чтобы возвести крепость, нужен камень, нужны рабочие разных профессий, нужно их чем-то кормить, кем-то охранять. Иные простаки думают, сначала появляется крепость, а потом под её крылом, пользуясь бесплатной безопасностью от лихих людей, рядышком возникает и город. Но всё всегда ровно наоборот – сначала поселение, потом крепость, возводимая в течение десятилетий. Порой и столетий. И бесплатна для местной публики она только поначалу – пока поселение не окрепнет и не обзаведётся своими источниками дохода, гарнизон содержит лорд. А потом оно уже само начинает финансировать свою безопасность, ещё и налоги отчисляет. Само озабочено ремонтом крепости, если та ветшает. Лорды не дураки, они не любят тратить лишних денег. Они любят набивать сундуки златом. Знаковое отличие города от деревни – в нём всегда есть знать. И есть стража. Знатные люди в первую очередь воины, профессионалы в ратном ремесле, в гарнизоне всяко они будут, подвезут свои семьи, за оными подтянутся дворяне более низкого ранга, обслуживающий персонал – гувернёры, портные, лекари, писари, оруженосцы, секретари, управляющие, охрана, маги, и т.д., и т.п. И город оживёт. В нём появятся власти, деньги и уверенность в будущем. Да, на периферии опасно, крепость же возводится неспроста. И всё же она возводится неспроста и в обратном смысле – даже несколько дюжин воинов, защищённых каменными стенами, достаточно серьёзная военная сила. Особенно когда и из города способно быстро прибыть подкрепление. Против многотысячного чужеземного войска они не помогут, но таковое в глуши по сути невидаль. Лорды склонны воевать друг с дружкой, чаще всего с соседними лордствами. В конфликтах столь мелкого масштаба и отряд в три сотни мечей явившегося извне захватчика способен доставить много проблем. И вот тут маленькие крепости становятся хорошим подспорьем в обеспечении безопасности своих земель. Крепость силой трёх сотен бойцов взять проблематично, да и парой тысяч придётся попотеть. Охоту вторгаться они заметно отбивают. Ну и разбойнички стараются держаться от них подальше. Играют важную роль крепости и в торговле. Это всегда ключевые точки передвижения путников и торговых караванов, гарантирующие отдых и пополнение припасов безо всякого риска подвергнутся нападению.
Лала с интересом всматривалась вдаль. Рун постелил ей куртку и сел, переводя дух. Сел около него и волк. Вскоре и Лала тоже опустилась рядом, прижалась, вздохнула печально сквозь улыбку.
– Ну вот, – тихо молвила она. – Вроде бы и устала по лесам летать, а грустно. Наше путешествие было словно длинное-длинное дивное свидание. Когда мы были только вдвоём. Романтично очень было. И чудесно. Не повторится это боле. Чтобы так долго. И озеро. Столько всего у нас уже было, Рун.
– Ага, – кивнул он. – Ты не переживай, Лала, это точно не конец нашего пути, побродить ещё придётся. Нам нужен лорд, тут его нет. Но так долго мы уже не пробудем в лесу, тут ты права. Осень наступит, холодно станет. Сыро. Да и я надеюсь всё же за пару-тройку недель до лорда добраться. Может нам в крепость пойти, попросить рыцарей, чтобы тебя сопроводили к лорду? Довезут быстро, через неделю поди уж и будем у него.
– И зачем я тогда делала себя незначимой, любимый? – удивилась Лала. – Придётся отменять в таком случае. Не сможем обниматься ночью. И днём средь рыцарей ты застесняешься, уж я-то знаю. Может и обнимешь через силу. Но разве это то… что нужно фее? Мне нужно нежно, а не через силу.
– Всё равно когда-то расставаться, – смиренно посетовал Рун.
– Ну, это время ещё не пришло, жених мой славный, – улыбнулась Лала. – И мы хотели в обитель магов наведаться.
– Лорд привезёт тебе местных магов, каких хочешь. Или тебя к ним свозит.
– Если мы сами сходим, пока я незначима, сможем обниматься хоть в обители, – возразила Лала. – Тебе надоело меня обнимать, Рун?
Её голосок зазвучал огорчёнными нотками.
– Неужто мало магии для этаких вопросов? – усмехнулся он.
– Ну… голова-то кружится немножко, – снова повеселела Лала.
– Немножко? Значит маловато. Хотелось бы, чтоб с ножек падала.
– Коли стояла бы, может бы и упала, – рассмеялась она.
– Я рад, – буркнул Рун довольно.
– Милый, мне надо тебе кое-что рассказать. Про чары незначимости, – Лала провела ладошкой по его шевелюре, глядя на него ласково.
– Я весь внимание, родная.
– Это сложные чары. У них есть условия. Первое: нельзя обращать на меня внимание тех, для кого я незначима. Если ты покажешь кому-то на меня, скажешь «вот она» или что-то подобное, этот человек тут же осознает моё присутствие. Насовсем. И если я сама обращусь к кому-либо, он тоже сразу осознает меня. Ты можешь говорить обо мне без указаний, что я прямо тут, например, «фея», «Лала», «моя девушка».
– Вот это мне очень нравится, – порадовался Рун третьему варианту.
– Я твоя, мы клятвы принесли друг дружке, – улыбнулась Лала. – А ты мой, между прочим. Не заглядывайся на других девушек.
Она погрозила ему пальчиком.
– Не буду, – пообещал он весело.
– Хорошо. Можешь говорить обо мне, даже подразумевая, что я рядом, но указывать на меня нельзя, и отсылать ко мне тоже, например, просить передать мне какую-нибудь вещь. Иначе осознают. Когда меня осознают три человека, чары рассеются. Полностью.
– Я понял, – кивнул Рун.
– И второе. Нам нельзя отдаляться друг от дружки более чем на тридцать шагов, – продолжила Лала. – Я словно для всех в твоей тени нахожусь. И потому незначима, внимание людей с меня переходит на тебя. Но с более тридцати шагов тень исчезает. Правда, стоит лишь вернуться на расстояние тридцати шагов, как она снова восстанавливается. И если кто-то видел меня, пока я не в тени, это не рассеивает чары.
– Понятно, – Рун призадумался. – Тридцать шагов… Не так и много. Слегка неудобно может быть. В отличие от фей, у человека бывают нужды, когда ему требуется уединяться. Но в принципе достаточно. Слава богу, что не три. А шаги твои или мои? У меня пошире шаг будет.
– Не знаю, котик. Наверное мои.
– Я накрепко запомню это, Лала, – дал слово Рун.
– Спасибо, мой храбрый лев.
Он чуть сильнее прижал её к себе. Она разулыбалась счастливо.
– Приятно. Тепло. Что ждёт нас там?
– Да ничего, малышка, не переживай. Траты денег, и всё, – заверил Рун. – Благо они есть, в достатке. Пойдём на постоялый двор. Снимем комнату на денёк. Отдохнём, поедим нормальной еды, купим припасов в дорогу. Расспросим, где лорд, где обитель магов. Она здесь точно где-то есть. И завтра снова в путь. Просто теперь не по таким диким местам, как мы шли. Деревни могут попадаться. А раз ты незначима, можно и по дороге идти, а не по лесу. Наверняка тут есть дороги. К городам они завсегда есть. По дороге сподручнее будет.
– Давай, Рун, наподольше остановимся. Устала быть в пути, – попросила Лала ласково.
– Конечно. Прости, я по себе сужу, – повинился он. – Тебе наверное трудно так долго быть в лесу. Тогда три дня. А если всё ещё не отдохнёшь, то и надольше.
– Спасибо, любимый, – Лала вздохнула, сияя. – Кажется, скоро дождик будет. Тучки собираются.
– Ага. Но нам же он не страшен. Когда такое очаровательное укрытие со мною рядом.
– Укрытие боится гроз, заинька. Тучки-то тёмные. Вдруг начнётся гроза.
– Тогда обниму тебя, и буду держать, пока грохочет. Чтоб не боялась, – усмехнулся Рун.
– Хорошо, – произнесла Лала довольно. – Ой, Рун, там кто-то ходит. Ребёнок как будто. Махонький. Один. По лугу.
– Рун присмотрелся.
– Мальчик. Лет семи. Глянь, как наш серый друг за ним следит пристально.
Лала обернулась на волка и тут же торопливо схватила его за загривок.
– Ты что, дружок?!!! А-я-яй! Разве можно на деток охотиться?!
Волк прижал уши виновато, опустил хвост между ног. Лала погладила его.
– Пора тебе домой, к своей стае, мой славный. Дальше тебе с нами нельзя. Там люди. Спасибо, что составил нам компанию. Нам было очень приятно.
– Да, очень, – подтвердил Рун искренне. – Прощай, брат.
Лала подвинулась к волку, обняла его. Встала. Рун поднялся тоже, погладил зверя. Тот лизнул его ладонь.
– Пойдём, Рун, если ты уже отдохнул, – сказала Лала. – Узнаем, почему ребёнок тут один. Домой проводим.
– Пойдём. Я в порядке, – Рун взял её за руку.
– Не охоться на деток, – наказала Лала на прощанье волку.
Зверь отчётливо кивнул, явно осознанно, затем преклонил голову пред ней, словно в поклоне, и посеменил восвояси.

До мальчика им пришлось проделать где-то с пол версты. Пока они шли, он деловито перемещался по лугу, явно что-то ища в невысокой траве, ещё издали заметил их приближение и периодически поглядывал, не прерывая своего занятия. Остановился лишь когда они были уже шагах в двадцати. Лет шести-семи, плохонькая одежонка, босоногий, светловолосый, сероглазый. Слегка чумазый. Воззрился на Руна, затем бросил взгляд на Лалу, затем снова обратил взор к Руну.
– Котик, ты видел? Он на меня посмотрел, – поразилась Лала.
– Думаешь, он тебя осознаёт? – озаботился Рун.
– Навряд ли. Иначе бы как-то отреагировал на то, что я фея, – поделилась соображением Лала. – Но он точно посмотрел прямо на меня. Это странно. Люди с ладьи на меня вообще никак не реагировали. Словно я пустота. Какой милый ребёнок. Неухоженный немножко. Обнять бы его, он бы чистеньким стал. А нельзя. Как грустно.
– Ты чего тут один? – обратился Рун к мальчугану приветливым тоном. – А если волки?
– Я их не боюсь, – спокойно ответствовал малыш.
– Думаешь, волкам есть разница, боишься ты их или нет? – попытался вразумить его Рун. – Трусливый или бесстрашный ты для них одинаково вкусный. Давай я тебя провожу к городу. Пойдём с на… со мной.
– Нет, не надо, – вежливо но уверенно отказался мальчик.
– Что ты тут делаешь? Играешь?
– Нет. Я ищу волшебный цветок, – сообщил малыш голоском, исполненным веры в добрые чудеса.
– Ох, Рун, он так сказал… у меня аж сердечко заболело, – произнесла Лала взволнованно. – Что-то тут важное происходит. Расспроси его пожалуйста поподробней, что это за цветок и зачем он ему.
– Что за цветок? – полюбопытствовал Рун.
– Это цветок четырёх магических стихий, – охотно принялся объяснять мальчуган. – Он может исполнить одно заветное желание. У него четыре лепесточка. Каждый своего цвета: белый, жёлтый, голубой и чёрный. Белый исцеляет, жёлтый даёт злато, голубой наделяет удачей, чёрный наказывает врагов. Нужно оторвать один из лепесточков и загадать желание, только какое лепесточку этого цвета подстать, иначе не исполнится, и цветок зря пропадёт.
– Понятно, – кивнул Рун. – А зачем он тебе? Злата хочешь?
– Хочу исцелить маму, – просто ответил мальчик. – Болеет шибко. Скоро помрёт. Думают, на днях. Не встаёт уже совсем.
Наступила тишина. Рун молчал, слегка растерявшись. Много разного отдалось эхом в сердце. Сам когда-то потерял дедушку. Почитай что отца. Столько тягостных минут пережил тогда. Но он хотя бы был постарше. А ещё сиротство сулит лихую долю. Жизнь плебея итак не сахар. Без матери же вполне способна стать и горькой. И опять же дедушка умер неожиданно. Каково это, ждать смерти близкого человека днями и неделями, и понимать своё бессилие, Рун и представить не мог.
– А кто тебе рассказал про этот цветок? – аккуратно осведомился он наконец.
– Один ведун очень знающий. Который маму лечил, – молвил малыш со значением. – Прямо тут его находили. На этом лужку. Только давно очень. В стародавние времена. Отыскать трудно. Почти невозможно. Но иногда он появляется, это известно. Если очень стараться, может и найдёшь.
Рун вздохнул. Обернулся к Лале.
– А ты слёзки льёшь, – проговорил он мягко, видя её мокрые глаза. – Эх, Лала, вот зачем ведун пацану наврал? Разве можно так издеваться над бедой? Отродясь я не слыхивал про такие цветы. Дед мой знал бы наверняка, будь они в наших краях. Да все бы знали. Все бы только и искали их. И я бы искал. Никто не ищет, потому что их нет, я уверен.
– Ты неправ, мой хороший. Этот ведун очень мудрый человек, – грустно возразила Лала. – Он это сделал из добрых побуждений, чтобы отвлечь дитя от скорбных переживаний, дать надежду вместо отчаянья.
– Ну, может быть, – с сомнением пожал плечами Рун. – По мне так это довольно жестоко. Что делать будем? Он не хочет с нами идти.
– Рун, ты понимаешь, что происходит? – посмотрела на него Лала как-то странно, в смеси печали и воодушевления.
– Нет. А что?
– Невинная чистая душа, имеющая замечательное заветное желание, повстречала фею. Это не случайность. Феи вот для этого, Рун, вот для такого предназначены, – произнесла она растроганно. По её щёчкам так и продолжали катиться слёзы. – Это мечта каждой феи, найти кого-то подобного и помочь, исполнить желание. Я, Рун, могу это исполнить. Я сие остро и отчётливо чувствую. Могу наколдовать такой цветок. Правда у него будет лишь один исполняющий желания лепесток – белый. Остальные обманные.
– Сможешь исцелить его мать? – удивился Рун.
– Я нет. А цветочек да. Ежели белый лепесточек оторвать и загадать правильное желание. Я могу только цветок наколдовать, Рун. Я могу исполнить мечу. Его мечта найти заветный цветок.
– Обнять тебя, моя красавица, чтобы легче колдовать было? – предложил Рун по-доброму.
– Для колдовства это совсем необязательно. Я итак смогу. Я чувствую, – ответила Лала с теплотой. – Но ты можешь просто меня обнять, Рун. Мне будет очень приятно.
Он тут же прижал её к себе.
– Кудесница моя ненаглядная.
Лала разулыбалась сквозь слёзы.
– Тебе придётся держать меня, Рун, пока я колдую, а то я теперь упаду.
– Значит буду держать, – тоже улыбнулся он.
Лала смотрела на него приязненно и ласково. Смотрела, смотрела, и вдруг взмахнула ручкой, вся озарившись синим светом.
– Да свершится чудо, – тихо изрекла она.
Синий свет погас. В наступившей тишине стал отчётливо слышен выводящий где-то поблизости беззаботные трели кузнечик. Зеленела травка, птичка с весёлым чириканьем полетела в вышине. Ветерок забавлялся золотистыми волосами Лалы, чуть покачивая их. А она стояла и молчала, задумчивая, сияя мокрым личиком.
– Получилось? – осторожно спросил Рун.
– Да, котик. Неподалёку от нас. Появился, – Лала указала пальчиком ему за спину.
Он чуть развернулся, продолжая держать её, повернул голову насколько мог, пригляделся.
– Ага, вроде вижу.
– Теперь, Рун, тебе нужно вспомнить все свои таланты великого врунишки и сказать малышу про цветок так, чтобы он не засомневался в случайности происходящего, в том, что ты совсем не имеешь ни к чему отношения.
– Я великий врунишка? – рассмеялся Рун.
– Ага. Странно конечно. Для кавалера феи. Что делать, такого себе нашла.
– Ну ладно. Тогда придётся тебя отпустить. Присядь пока на травку, Лала.
– Хорошо.
Он помог ей усесться. Обернулся к мальчику. Тот уже снова был занят поисками, отдалившись шагов на десять.
– Эй, парень, – крикнул ему Рун спокойным совершенно непринуждённым голосом. – Смотри. Вот цветок, вроде прям как ты описывал. Это разве не он?
Мальчик живо заинтересовался, воззрился в указанном направлении, побежал, взволнованный. Остановился у цветка, замерев, не то дивясь, не то не решаясь сорвать. Но вот аккуратно оторвал у основания и подбежал к Руну, сияя физиономией почище Лалы после обнимательной ночечки. Абсолютное бесконечное неудержимое счастье – вот что отражалось в его глазёнках и в его улыбке от уха до уха.
– Спасибо, дяденька! – воскликнул он. – Непонятно! Я там искал. Как так?!
– Глаз замылен просто, – объяснил Рун. – Так бывает, когда что-то долго высматриваешь, потом уж и не видишь, даже когда прямо на виду. Охотники это все хорошо знают. А на свежий взгляд сразу и видно.
Улыбка на лице мальчонки вдруг угасла.
– Наверное это ваш цветочек, дяденька. Вы нашли, – он протянул растение Руну.
– Нет, он твой, – с сожалением отказался Рун после непродолжительной паузы, словно раздумывал, брать или не брать. – Я же не знал про него, пока от тебя не услышал. Значит без тебя не нашёл бы. Не стал бы искать. Мало ли цветов растёт. Хотелось бы конечно взять. Но по совести он твой. Может, я ещё найду. Раз есть один, глядишь, и второй обнаружится.
– Тогда до свидания. Побегу к маме.
– Погоди, – притормозил его Рун. – Послушай меня внимательно. Пока не вылечишь маму, никому не рассказывай, что нашёл цветок. Никому не показывай, никому не хвастай. Могут отобрать. И тогда не спасёшь маму. Даже друзьям ни слова. Молча к маме, вылечи, потом можешь всем говорить. Понял?
– Ага, я понял, – заверил мальчик, став серьёзным.
– Проводить тебя?
– Нет, не надо, я побегу. Я быстро бегаю.
– Только не мчись сломя голову. Поаккуратнее, – посоветовал Рун. – А то вдруг упадёшь и повредишь цветок.
– Я понял. Спасибо. До свидания.
Мальчуган снова засиял, глазёнки заблестели. Он развернулся и побежал в сторону города, сверкая босыми пяточками. Рун подошёл к Лале, сел рядом, прижал её к себе. Она счастливо и растроганно улыбалась.
– Надеюсь, будет осторожен. Могут отобрать запросто, ежели покажет кому, – посетовал Рун. – Мне дедушка рассказывал. Когда он был лет десяти, шёл как-то после ливня по дороге с ярмарки и увидел в грязи что-то. Подобрал, а это кошель. Он открыл, а там злато, злато, монет золотых не счесть. Пока он дивился, с отвисшим ртом, какой-то дворянин мимо проходил, заглянул ему через плечо в кошель, тут же вырвал из рук, оттолкнул деда с силой, и ушёл. Вот так мой дедушка целых несколько секунд был баснословно богат.
– Жестокий у вас мир, – вздохнула Лала сквозь улыбку. – Но сейчас всё будет хорошо, я уверена. Ты хоть понимаешь, Рун, что произошло? Это большое чудо. Очень большое. Такие случаи становятся сказками, сохраняясь на века в памяти людской. Жаль, никто не узнает, что это фея ручку приложила. Иначе бы ещё значимей история для людей была, ведь встреча с феей для вас сама по себе чудо. И мне было бы приятнее. Но ничего.
– Много магии потратила? – участливо осведомился Рун.
– Как ни странно, нет. Совсем мало.
– Ты прямо вся озарилась, когда колдовала. Я такого ещё не видел.
– Большое чудо. Большое вдохновение. Поэтому.
– Понятно. А что тут главное чудо? Цветок магический или исцеление?
– Осуществление мечты светлой. Вот что, – пояснила Лала. – Но и исцеление тоже. Оно, правда, ещё не произошло, но скоро свершится. Я не фея исцеления, да и будь я ей… чем ближе смерть и чем непонятнее причина, тем сложнее вылечить. Одно дело, когда рана на теле, и совсем другое, когда неизвестно что. Мало кто способен на такое даже у нас, даже самые могучие феи исцеления. Я теперь буду немножко… знаменита в нашем мире. После того, как вернусь и поведаю дома о сегодняшнем волшебстве.
– Пора идти, Лала, а то покапывать начинает. Как бы действительно гроза не случилась, – озаботился Рун.
– Пойдём, мой зайка. Только придержи меня немножко.
Рун помог ей подняться.
– И снова ты меня удивил, милый, – призналась Лала. – Снова был безупречен во лжи. Вот нигде нисколечко неестественности, фальши или неискренности. Ну как так?! Это довольно странный талант для того, кто дорог сердечку феи.
– Тебя это расстраивает? – осторожно поинтересовался Рун.
– Нет, я же тебя люблю. Кода любишь, иначе глядишь на всё. Но чуточку пугает.
– Почему? Тебе ведь я не вру.
– А вдруг ты мне и сейчас говоришь неправду? Я же не узнаю.
– Я тебе не могу врать, Лала.
– Но вдруг и это неправда. Как мне узнать?
– По магии, – пожал он плечами. – По магии ты всегда хорошо обо мне судишь. Я ведь тебя тоже люблю, о чём легко догадаться по тому, что её много. И зачем же мне обижать тебя при этом? И вообще, любовь ценна близостью, а близость это честность, когда можно делиться всем-всем, что на душе. Иначе какой в ней смысл?
– Ну да, действительно, – Лала посмотрела на него нежно и чуть иронично. – Кстати, ты не будешь меня штрафовать? Если да, я всё равно не жалею ни о чём. Я правильно поступила.
– Лала, – ответил ей Рун взглядом, полным юмора. – Тебе не надо искать повода, что бы я тебя оштрафовал. Если жаждешь моих штрафов, просто скажи. Я хоть сейчас… тебе пожертвую.
– Размечтался! С чего ты взял, что я ищу повода, жених мой дорогой? – развеселилась Лала.
– Ну, с того. Это было чудо не для меня. И не при мне, я спиной был к месту, где цветок появился, не видел, как это произошло. Тебе всё это тоже известно. Отсюда вывод – ты хочешь быть оштрафованной, невеста драгоценная.
– Ты прямо меня раскусил, котик, – рассмеялась Лала. – Только что же ты мне так всё растолковал, что я не виновата? Сказал бы, да, оштрафую, и всё, а теперь у меня нет повода соглашаться на штраф.
– Вот чёрт, – изобразил досаду Рун.
– Упустил ты своё счастье. Свой единственный шанс на штрафик.
– И правда. Тут я сглупил. Но ничего, на ошибках учатся. В следующий раз буду умнее.
– Ты думаешь, он будет, следующий раз?
– Я, солнышко моё, даже нисколько не сомневаюсь в этом, – совершенно искренне молвил Рун.
Где-то очень вдали в небе раздались отзвуки грома.
– Ну вот, всё-таки гроза, – немножко опечалилась Лала.
– Пойдём скорее, милая. Хотя наверное уже не успеем, – посетовал Рун.





Глава 2. В городе, день первый


– Кто таков и зачем здесь? – лениво осведомился стражник у городских ворот, преградив путь.
Дождь на удивление всё ещё едва покапывал, хотя гремело уже прилично, гроза была совсем близко.
– Просто крестьянин. Нур звать, – ответил Рун вежливо. – Иду из соседнего лордства в сторону столицы в поисках лучшей доли.
– Ну, найдёшь, сообщи. Мне как раз тоже надо, – рассмеялся стражник, отступая.
– Обязательно, – улыбнулся Рун. – А где тут постоялый двор подешевше, не подскажете?
– Подешевше это подальше от центральных ворот. А к этим воротам как раз ближнее. Топай по самой широкой улице, да смотри. Вывеска с гусём как будет, это оно.
– Спасибо, – Рун поклонился.
Они с Лалой прошли через ворота за городские стены. Лала с огромным интересом стала вертеть головой, разглядывая всё вокруг. Постройки, одежды прохожих, предметы быта.
– Рун, почему ты Нуром назвался? – полюбопытствовала она.
– Дабы никто не догадался, кто я, – объяснил он. – Я ещё когда уходил из деревни, решил что стану так представляться. Точно знал, слухи о тебе рано или поздно дойдут до всех в нашем королевстве. А значит и обо мне.
– У тебя настолько редкое имя, что прямо догадаются, лишь назовись? – подивилась Лала.
– Может я один такой и есть, – поведал Рун. – Это вообще-то женское имя. Руна. Родители ждали девочку, когда мама мной ходила. По всем приметам получалось, будет девочка, все бабульки знающие уверенно девочку предрекали. А родился я. Дед рассказывал, мама расстроилась очень. Уже привыкла к мысли о дочке.
На небе полыхнуло невдалеке. Лала так и застыла, в ожидании. Тут громогласно загрохотало, и она тихо вскрикнула. Рун поспешил её обнять, улыбаясь.
– Весело тебе, да, Рун? – произнесла она жалостливо с капелькой осуждения. – Мне страшно, а тебя это веселит. Вот ты какой.
– Вовсе и не веселит, – возразил он тепло. – Как бы умиляет. Это очень мило, почему-то восхищает это в тебе.
– Восхищает, что боюсь? – озадачилась Лала.
– Да. Это как красивые платья или длинные волосы. Делает тебя сильнее девушкой. Отчётливей чувствую сие. Поэтому возникает… острое желание оберегать. Особенно нужным тебе ощущаю себя в такие моменты. Тут много всего. Но я над тобой не смеюсь точно, уж поверь мне.
– Поверить великому врунишке, – с юмором посмотрела на него Лала. – Вот теперь держи меня, когда так запылал, Рун, а то упаду.
– Ты, солнышко, всё же преувеличиваешь моё величие, – усмехнулся он. – И очень сильно. Дождь усиливается, надо бы поспешить. Ножки совсем не держат?
– Совсем.
– Хочешь, понесу?
– Ну, понеси. Только чего тебе о дожде беспокоиться, котик, когда ты с феей?
– Так в том-то и проблема, красавица моя, – посетовал он, осторожно подхватив её на руки. – Нам нужно оставаться незаметными. Но это будет трудно, если я в дождь стану разгуливать по улицам совершено сухой. Немного не вовремя тебя ножки перестали держать. Не отпустить даже, чтобы промокнуть хоть сколько-то.
– Сам и виноват во всём, – буркнула Лала, сияя довольным личиком. – И если ты промокнешь, а потом прижмёшь меня, наверное и я промокну. Мечтаешь снова сделать моё платьице прозрачным?
– Вот засада, об этом я не подумал, – покачал головой Рун. – Я, милая, совсем не хочу делать твоё платье прозрачным. Ты расстроишься, будешь переживать, в чём мне радость? Да и вдруг опять поссоримся. В прошлый раз кое-как помирились.
На небе полыхнуло, и почти сразу раздался гром. Лала вскрикнула тихонько, её глазки наполнились испугом.
– На ручках чуточку страшнее, чем когда обнятая, – пожаловалась она. – Под крышу бы.
– Я потороплюсь, любимая, – пообещал Рун.
Он зашагал быстрее и более широким шагом. Домишки вокруг стояли достаточно аккуратные, хоть и небольшие. Главная улица всегда отличается повышенной презентабельностью зданий. Главная – это та, что является основной артерией для перемещения по городу и за его пределы. Она всегда лицевая, самая престижная в квартале, не важно, о каком квартале идёт речь, бедном или для жития богачей. Лучшие дома квартала всё равно будут на ней. И это вполне логично, ведь она предлагает множество преимуществ. Тут чаще ездят всадники, чаще снуёт люд по всевозможным делам, значит проще привлечь покупателей или клиентов. Что делает её соблазнительным местом жительства для разнообразных торговцев и ремесленников. А ещё на ней безопаснее, чем на узких улочках и в проулках, чище, легче ориентироваться. Ходит стража, шире дорога, упрощая перевозку габаритных грузов. Ну а если она ещё и рядом с городскими воротами, это наделяет её и другими повышенными удобствами. Всякий город имеет несколько ворот. Центральные неизменно выходят на большую дорогу, они, можно сказать, парадный вход в город. Остальные, как правило небольшие, обеспечивают горожанам проход к лесам, лугам, близлежащим деревням, и т.п. Их востребованность тоже очень велика. Лес в немалой степени кормит и горожан, и тем более кормят селяне, подвозящие продовольствие со своих хозяйств. Луга источник пастбищ и сена. Посему кварталы непосредственно у ворот весьма популярны у определённого контингента: охотники, лесорубы, собиратели ягод, грибов и душистых трав, ведуны, пастухи любят их за удобство близости к месту своей трудовой деятельности. Ещё здесь часто располагаются казармы стражи, конюшни, склады. В общем, и вблизи ворот главная улица показатель достатка. Поселиться на ней не каждому по карману. Оттого и домики тут посимпатичнее. Вот только если ворота не центральные, и ведут не на дорогу к другим городам, а просто в лес, через них является не так много странников, что означает, содержать подле них постоялый двор не самое разумное решение. Рун внимательно вглядывался в периодически попадающиеся вывески. Встретились им с Лалой на пути булочная, цирюльня, кузня, дом бондаря, лавочника, алхимика, пивовара, молочника, горшечника, гробовщика, портного, водовоза. И никакого гуся. Дождь уже пошёл относительно сильный, благо народ попрятался, почти никого вокруг, а те, кто был, спешили, не слишком озираясь по сторонам. Да и кому интересен незнакомый паренёк-простолюдин? Никому. Рун немного подуспокоился. Быть сухим в дождь… чёрт его знает, чем чревато. Даже если кто-нибудь обратит внимание, даже если расскажет другим, поверят ли, придадут ли значение? Или предположат, что пригрезилось? Есть шанс и на второе. И всё же это зависит от силы дождя и от числа свидетелей. Надо поторапливаться так или иначе.
Впереди, рядом с одним из домов прямо по улице бегали пять кур. В городах подобная картина не редкость. Курица самая удобная птица – неприхотлива, несёт яйца, источник пера и мяса, вдобавок всеядна, что не дай, склюёт. С ней не бывает отходов пищи. И умна, от жилища слишком не отдаляется. Не ожидая никакого подвоха, Рун продолжил путь в сторону сей пернатой пятёрки, но едва приблизился, куры внезапно выстроились в ряд, словно солдаты в шеренгу, и стали синхронно кланяться, кудахча. Наклонятся, и хором «ко-ко-ко», наклонятся, и «ко-ко-ко». Не успели они поклониться и пару раз, как пред ними села ворона, точно командир, и присоединилась к ним карканьем, тоже начав бить поклоны. Они «ко-ко-ко», она «кар-р-р». Ехавший вблизи на телеге босоногий мужик аж остановил лошадь, уставившись на это. Потом перевёл взгляд на того, в чью сторону птицы исполняли свой номер, на Руна, изумлённо таращась. Его лошадь вдруг поклонилась, озадачив его ещё сильнее. Рун сделал вид, что тоже удивляется всему. Торопливо прошёл мимо. Лала помахала живности ручкой, рассмеявшись.
– Ох, милая, – озабоченно проговорил Рун, как только они немного отдалились от места странной встречи. – А звери-то тебя видят.
– Ну конечно видят, любовь моя, – подтвердила Лала. – Волк с нами был, а ты и не догадался?
– Ну, волк меня не особо волновал. Как-то не придал значения. Я сухой, животные кланяются. Ох, не кончится это добром.
– Не переживай, львёнок, – приободрила его Лала по-доброму. – Ты Нур, я незначима. Нам главное, чтобы не узнали, кто мы на самом деле, всё остальное как будто не важно.
– Я всё же несколько иного мнения, – вздохнул он.
Мимо пробегала собака. Поравнявшись с ними, села, глядя влюблёнными глазами, и давай бить поклоны. Наклонит голову и «гав-гав», наклонит голову и «гав-гав».
– Да что же это такое, – простонал Рун в растерянности. – Не вели себя животные так раньше. Что происходит?
– Магии во мне слишком много, суженый мой, – поведала Лала. – Кажется, в этом дело.
Двое мальчишек встали как вкопанные неподалёку, дивясь на собаку. Тут дождь хлынул, точно из ведра, полился плотным шумным ливнем. Но они даже не шелохнулись. Пёс тоже и не подумал прервать своё представление. Вверху ослепительно засверкало. Через миг грянул гром, да так сильно, что оглохнуть можно, Лала вскрикнула, побледнев. Рун осмотрелся кругом, словно в последней надежде, ища хоть какой-то выход. И сквозь пелену водяных струй вдруг отчётливо различил рисунок белого гуся.
– Вон наша вывеска, – с облегчением поспешил сообщить он громким голосом, дабы его слова не потонули в звуках прохудившихся небес. – Сейчас укроемся, Лала, не бойся.
Оставшееся расстояние Рун проделал бегом, и вскоре они наконец скрылись от непогоды, животных и чужих глаз за спасительной дверью.


******


Первое, что почувствовали Рун и Лала, оказавшись внутри, это запах еды. Много разных аппетитных ароматов витало в воздухе.
– Ой, как вкусно пахнет! Прямо голова теперь уже от этого закружилась, – восхитилась Лала.
Вокруг в помещении были расставлены грубо сколоченные столики с лавками, за несколькими сидели люди, обедая – за одним два стражника, за другим четверо монахов в поношенных обрядниках, за третьим рыжеволосый дяденька в типичном облачении охотника, за четвёртым бородатый мужик в залатанной крестьянской одежонке и женщина в платке с ним. Толи дождь загнал всех, толи урочный час был подкрепиться. Сбоку в большом камине горела пара поленьев, создавая ощущение уюта и помогая ослабленному тучами тусклому солнечному свету, проникающему снаружи в окна, лучше разгонять полумрак.
– Похоже, это харчевня, а не постоялый двор, – поделился наблюдением Рун. – Напутал что-то стражник? Сейчас поедим, Лала. Всё равно, пока дождь, никуда не пойдём. Ты чего хотела бы поесть?
– Пирожок какой-нибудь. И кашки. И молочка, – принялась перечислять Лала с энтузиазмом. – И сыру ещё чуточку. Всего хочу. Только не похлёбочки. Соскучилась по обычным кушаньям.
Перед ними нарисовался лысоватый гладко выбритый мужичок в чёрной жилетке. Поглядел строго:
– От дождя или по делу? Если от дождя, ступай себе мимо.
За окнами загрохотало, не так оглушительно, как это было на улице, но Лала всё же вздрогнула.
– Да дайте парню переждать, жалко что ли? – подал голос один из монахов.
– Жалко, – не без едкости заявил мужичок. – Ходют, грязь наносят, убирай за ними потом. Можно и на крыльце дождь переждать.
– Да ты взгляни на него, он же чистенький, словно помылся только что, – вступилась за Руна дородная женщина в поварском фартуке, тоже подойдя. – Ты откуда такой чистый, когда там льёт? Даже следов на полу нету.
– На крыльце стоял, как дождь начался, – объяснил Рун. – Думал, зайти или нет. Мне вообще-то на постоялый двор надо. А не в харчевню.
– Долго же ты там думал, похоже, – заметил мужичок. – Это и есть постоялый двор, чудак-человек. И харчевня тоже. Тебе комнату надо? На сколько?
– А сколько у вас стоит в день? – аккуратно поинтересовался Рун.
Мужичок оценивающие осмотрел его с ног до головы, прикидывая.
– Ладно, с тебя два медяка, так и быть. Всё равно клиентов мало.
– Тогда на три дня остановлюсь.
– Деньги вперёд, – потребовал мужичок.
– Хорошо. А можно сперва поесть? – попросил Рун. – Что у вас стоит? Сразу за всё и заплачу.
– У нас недорого, – поведал мужичок. – Дешевле всех в городе, не боись. За пару монет накормим до отвала, за напитки отдельно, я же не знаю, сколько ты выпьешь. Некоторые горазды вино хлестать.
– Мне вина не надо, – сообщил Рун. – Просто поесть. Каши на молоке тарелку большую. Пирожок с ягодой или с капустой, или с творогом, что-то такое. Кружку молока. И прямо по чуть-чуть ещё чего-нибудь. Сыру один пластик тоненький. Мёду одну ложку. Сколько это будет стоить?
Мужичок поглядел на него скептически, покачал головой.
– Один медяк, – ответил он. – Эх, что за клиент нынче пошёл. Ложка мёда? Это что такое? Да уж. Садись пока, жди кашу свою. Сколько тебе времени надо на заказ, Аза?
– У меня пшено запарено. Считай, нисколько. Пару минут, – отозвалась женщина в фартуке.
Она направилась к внутренней двери справа от прилавка, и вскоре скрылась за оной. Мужичок ушёл за прилавок, уселся на стул, со скучающим видом. Рун с Лалой проследовали к ближайшему из свободных столов. Он помог ей сесть. За окном полыхнуло, и Лала на секунду напряглась, пережидая гром.
– Когда же гроза закончится, – вздохнула она. – Значит, вот таковы у вас постоялые дворы? Я немножко другого ожидала. Тёмненько тут. Грязненько. Грубоватое всё. Мебель. Но пахнет вкусно.
– Откуда ж взяться свету, коли снаружи всё тучами заволокло? – пожал плечами Рун. – Не дворец поди. Это аристократы жгут свечи не жалея. Просветлеет небо, и тут наверняка не столь мрачно станет. Мне где сесть, рядом или напротив?
– А сам-то ты как думаешь, заинька? – поиронизировала Лала.
– Рядом приятнее тебе. А напротив мне. Чтобы любоваться на тебя, – серьёзно сказал он. – Да и так говорить сподручнее.
– Всё никак не налюбуешься?
– Никак.
– Ну, садись напротив, так и быть.
– Спасибо, милая, – он уселся, полез в сумку, дабы достать из узелка семь медных монет.
– Рун, почему ты ложку мёда всего заказал? И пластик сыра? Ты-то не фея, тебе мало будет.
– Лала, я обойдусь. Крестьяне не тратят деньги на излишества, – объяснил он. – Деньги тяжко даются. Обычно, когда ты без феи. А тратятся в миг, лишь начни. Я кашей наемся без проблем. И с удовольствием. Тоже надоела грибная похлёбка уже. Пол пирожка, думаю, мне достанется, зная, как ты ешь. Наемся точно.
Глазки Лалы погрустнели.
– Я, Рун, никогда не была в нужде, – промолвила она. – Никогда-никогда. Я не знаю, каково это, не мочь покушать вкусненького, или даже страдать от голода. Отказывать себе во всём.
– Ну, на то ты и фея, – улыбнулся он добродушно. – Я вот не знаю, каково это, летать. И никогда не узнаю. Каждому своё.
– Вообще-то ты летал, Рун. На свинке, – напомнила Лала.
Рун рассмеялся. Лала тоже. А потом снова стала серьёзной.
– Может мне наколдовать тебе денежек перед уходом, любимый? Я теперь сильная. Есть шанс, что смогу, – предложила она.
– Да не надо, не переживай за меня, голубка моя, всё будет хорошо.
– Ты так говоришь, Рун, чтобы я не волновалась, а будет ли всё хорошо, ты и сам не знаешь.
– Ну, даров у меня немало уже от тебя. Один договор со зверьми чего стоит, – заметил Рун. – Ты хоть понимаешь, насколько это ценно? Лес кормит, и мне теперь не нужно в нём ничего бояться. Не пропаду я, Лала, не хуже других поди. Другие же не пропадают, даже без даров. И не твои ли это слова, что деньги, волшебством доставшиеся, опасны?
– Опасны, – подтвердила Лала. – У вас тут всё опасно, Рун. Может тебя ограбят. А может развратит богатство, сделает скупым, надменным, эгоистичным, жестокосердным. Но не обязательно же. Как мне уходить, зная, что ты бедняк, и останешься им возможно навсегда?
– У меня полтора десятка монет серебряных, не такой уж я и бедный, – возразил он. – Это целый капитал. Вложишь с умом в хозяйство, будешь поживать припеваючи. Просто хозяйства пока нет. И хозяйки. Потому что за меня никто-никто не хочет выходить. Включая некоторых здесь присутствующих.
– Бедняжечка, – с тёплой иронией посмотрела на него Лала. – Нет, Рун, я так не могу. И страшно, когда там гремит.
Она пересела к нему, прижалась, разулыбавшись:
– Вот так гораздо лучше. Любуйся отсюда. Я, милый, вряд ли бы была хорошей хозяйкой. Я ничего не умею по хозяйству.
– Ну, для меня это не главное. Главное, чтоб понежнее была. Остальное ладно уж.
Лала вздохнула.
– И всё же у меня болит за тебя сердечко. Подумай насчёт даров, мой смелый лев. Даже если придётся лишнюю жертву за это. Я соглашусь.
– Ого! – без всякой шуточности подивился Рун. – Первый раз слышу от тебя подобное. А можно просто лишнюю жертву, без даров? Это будет самый ценный дар для меня.
– Нет, – заявила Лала весело. – Жертва должна быть обоюдной. Ты соглашаешься на дар, я на второй поцелуй.
– Жаль, – посетовал Рун. – Я всё же не могу на это пойти. Это будет против чести. Итак совесть гложет, что принял дар учения во снах. Но вообще… приятно знать, что ты готова на такое ради меня. Ты правда-правда на это бы пошла?
– Конечно, – со всей своей искренностью молвила Лала. – Переживаю я за тебя, славный мой.
– Значит, было бы вдвойне нечестно принять от тебя за это жертву.
Из-за двери, куда ушла женщина в фартуке, появилась, держа поднос, миловидная девушка лет четырнадцати, с чёрными волосами, заплетёнными в длинную косу, в неброском опрятном платье. Подошла к их столу, стала составлять снедь:
– Вот, нате, кушайте на здоровье.
– Спасибо, – Рун протянул ей монетки, и обернулся к хозяину заведения. – Дяденька, я заплатил. Семь монет. За три дня и эту еду.
– Да-да, – кивнул тот.
Тем временем Лала с воодушевлением изучала глазками полученные яства. На столе пред ней предстали большая тарелка горячей, так что шёл пар, рассыпчатой пшённой каши, кружка с молоком, плошка с пирожком и кусочком сыра, и плошечка, где было налито мёда на донышке. Ко всему прилагалась ложка. После полутора месяцев романтических лесных будней это казалось целым рогом изобилия. Пиршеством.
– Ой, как аппетитненько! – восхитилась она.
– Ну, ешь, моя лебёдушка, – улыбнулся Рун. – Мёд можешь в кашу себе добавить, если хочешь. Или наоборот, положи каши в мёд.
– Я медок потом скушаю, как десерт, – ответствовала Лала, сияя довольным личиком. Отправила первую порцию каши в ротик, и засияла ещё ярче, разулыбавшись. – Ой, какая замечательная!
Рун достал свою ложку. Девица не уходила, глядя на него.
– А ты путник? – спросила она с любопытством. – Ты раньше к нам не захаживал.
– Путник, – подтвердил он.
– Издалече?
– Не очень. С севера, с соседнего лордства. Иду далече, в сторону столицы.
– Далеко, – уважительно произнесла девушка. – А какие новости там у вас последние?
– Я ногу в пути подвернул, – поведал Рун. – Долго шёл по лесам поэтому. Боюсь, все мои новости уже сильно устарели.
– Понятно, – интерес девицы сразу угас.
– Принеси нам ещё вина, красавица, я тебе расскажу новости, – добродушно обратился к ней один из монахов, в обряднике жреца луны.
– Хорошо, – оживилась она, сразу направилась к скучающему за прилавком хозяину заведения, отдала ему медяки, тот подал ей кувшин вина.
– Не приставай к клиентам, Вая, – укорил он её спокойно.
– Да всё равно дождь, носа не высунуть, почему бы и рассказать, – оправдал девушку монах благожелательным тоном.
– Вот видите, папенька, – заявила Вая.
Мужичок в жилетке только вздохнул, но промолчал. Вая отнесла кувшин монахам. Сама присела чуть в сторонке, приготовившись слушать. Святые отцы разлили вино по кружкам, пригубили, закачали головами одобрительно.
– Ну, вот моя новость, – заговорил монах в обряднике жреца луны, придав голосу ноток таинственности. Гром снаружи усилил это ощущение чуть ли не до зловещего. – Есть в одной деревне старушка, которая землицей повелевает. Лишь поведёт она рукой, и грядка прополота становится, проведёт ещё раз, и взрыхлёна или полита. Проведёт снова, и подвядшие растения оживают, поднимаются здоровёхоньки
– Слыхала, Лала? Это же про мою бабулю речь идёт, – поразился Рун. – Вот это прославилась!
– Ну конечно, котик, подобное чудо очень редкостное, так всё и должно быть, – отозвалась Лала.
– Что это за новость? Это всем давным-давно известно, – состроила разочарованную гримаску Вая. – Это бабушка того дурачка, что фею поймал. Фея её одарила.
– Ну да, известно, – признал монах. – Но вот про неё свежая новость. Понаехали к ней мужи учёные со всех лордств окрестных, и давай изучать да исследовать её дар. Заплатили ей за это… много. Мешок серебра.
– Этого я ещё не слыхала, – снова заинтересовалась Вая.
– Ну вот. И давай они её просить сделать то и другое. Вырой яму в два человеческих роста, говорят. А она рукой лишь махнёт, и пожалуйста. Закопай, говорят, назад. Она тут же и закопала, да так гладко, что и холмика не сталось. Словно некопаный целик сверху.
– Ого! – подивилась Вая.
– Поставь, говорят, столб из земли, в три роста человеческих. А она и это запросто. Да мудрёный такой столб, вовсе и не как столб выглядит, а как идол резной с лицом. Создай, говорят, зверя живого из землицы.
Глазки Ваи округлились:
– И она смогла?
– Нет, этого не смогла, – с сожалением поведал монах. – Сделала фигуру оленя в натуральную величину. Но неживого.
– Всё равно здорово, – восхитилась Вая.
– И стали учёные мужи проверять её магию. Сколько оной в ней. Пробовали разные методы замысловатые, и так и эдак. И подносили амулеты, на чары реагирующие, и мазали её чем-то, и давали снадобья пить специальные, и отрезали волосы и ногти, исследуя через алхимию, она всё делала, за мешок серебра чего не сделаешь. И как ни пытались, выходило, что магии-то в ней и нет совсем. Вон оно сколь загадочно. Магия фей необъяснима для человека, совершенно иначе устроена. Непостижима для нашего ума и наук наших. Вот к какому заключению они пришли.
– Да, – покачала головой девушка, явно пребывая под впечатлением от услышанного.
– Надо же, бабуля разбогатела, похоже. Хоть поживёт в достатке, – шепнул Лале Рун.
– Опасный дар у старухи-то, – заметил один из стражников. – Можно тела прятать, что и не найдёшь. Если лишь взмах рукой, и могила, а второй, и закопано, и даже и не видать, что копали, то убил, и всё, и без следов. За один миг. А можно, пожалуй, и убивать. Живьём схоронил, после задохшегося достал и обобрал.
– Ну уж, вы и скажете, – озадаченно упрекнул его монах в обряднике жреца неба. – Это же старушка, а не разбойник.
– Да я про дар, а не про неё, – пояснил стражник. – Сам дар опасный.
– С таким можно похоронное дело открывать. Очень выгодно, – поделился соображением бородатый мужик-крестьянин. – Могилы копать и закапывать одним взмахом. Не надо работников, не нужны лопаты. И быстро, хоть сотню в день похорони. В войну и мор озолотишься.
– А про саму фею нет новых слухов? Не нашлась она? – осведомилась Вая.
– Да разное болтают. Мол, появлялась то там, то сям. Но в слишком отдалённых друг от друга местах. И свидетели единичны, а не так как раньше, целыми толпами, – молвил монах. – Ушла она наверное в свой мир. Долго уже нет.
– Ой, накушалась, пузико трещит, – сообщила Лала довольно. – Как же наскучалась по всему.
– Тогда я остальное доем, ежели ты не против, – озвучил свои гастрономические планы Рун.
– Конечно, коли в тебя столько влезет, мой хороший, – улыбнулась Лала. – Всё же странно быть здесь и слушать о себе, как будто меня нет. Хотелось бы показаться. Но нельзя. И знаешь, Рун, люди совсем другие, когда меня не осознают. Я вас таких ещё не знаю. Естественные очень. Именно такие, какие есть на самом деле в обычной жизни. Более настоящие. Приятно узнать вас такими, какие вы есть. Словно целый новый мир открывается.
– Не с той стороны он может открыться, – посетовал Рун. – Вот ели бы тут жаркое, кости обгладывая. И что? Или бранились грубо через каждое слово. Или вдруг окажемся где-нибудь, где казнённый висельник висит.
– Какие ужасы ты рассказываешь, Рун, – робко посмотрела на него Лала. За окном в очередной раз прогрохотало, и она вздрогнула.
– Прости, малышка, я не хотел тебя напугать, – повинился Рун. – Я лишь хотел сказать, тебе опасно знать местную жизнь такой, как есть. Когда люди видят тебя, они стараются не ранить твои чувства, скрывая всё дурное. Нам надо к лорду так или иначе. Только он тебя надёжно обережёт. Поселит в замке под охраной от зла и злых картин вдали.
– У лорда мы не сможем спать в объятьях, – вздохнула Лала. – Я этого не вынесу, Рун. Привыкла уже. Полтора месяца ты мой в любой момент и днём и в ночечки.
– Ну, милая, – подбадривающе произнёс Рун. – Что тут сделаешь. Я вот смирился, что ты не выйдешь за меня. Давай я тебя немного погрею, глядишь и полегчает.
Он обхватил её руками.
– Каша твоя остынет, Рун, – буркнула Лала, сразу повеселев.
– Да ничего.
– Эх, встретить бы мне фею. И чтобы хоть одно желание, – мечтательно проговорила Вая.
– И что бы ты загадала, дочь моя? – полюбопытствовал монах.
– Не знаю, святой отец, что-нибудь эдакое, – ответила девица.
– Львёнок, спроси, что каждый из них пожелал бы у меня, мне очень интересно, – попросила Лала.
– Да неловко к незнакомым людям приставать, – смутился Рун.
– Ну, дорогой, ну не скушают же они тебя. В худшем случае проигнорируют, – ласково продолжала настаивать Лала.
– А кто что загадал бы фее, будь у него одно желание к ней? – изрёк Рун, постаравшись придать голосу как можно больше непринуждённости, дабы скрыть неуверенность.
На пару секунд установилась тишина.
– Любой нормальный человек захочет злата, – откликнулся первым охотник. – Злато исполнит все твои прочие желания.
– Так и есть, – разделил эту мысль хозяин заведения.
– Феи не любят корыстных желаний, насколько я слышал, вряд ли станут исполнять, – объяснил Рун. – Надо, чтобы желание было безобидное или доброе. Можно облегчающее труд. Топор какой-нибудь, чтоб сам рубил, если верить сказкам.
Все призадумались.
– Я бы пожелал узреть богов, каковы они, хотя бы пусть во сне. Но взаправдошных, – молвил монах в обряднике жреца неба.
– Я бы лук меткий, чтоб на тысячу шагов бил точно в цель, – озвучил своё желание охотник.
– С братьями помириться, – посетовал один из стражников. – Как делили наследство, все разругались вусмерть. Теперь враги, даже не здороваемся друг с другом который год. Без чуда тут не помириться никак.
– Коня двужильного можно бы. Чтобы пахал как два буйвола, – сообщил бородатый мужик.
– Надёжную кольчугу, что не пробить мечом и арбалетом, – поведал второй стражник.
– Кувшин с вином, не осушающийся, – улыбнулся монах в обряднике жреца солнца.
Остальные монахи одобрительно закивали.
– Я бы платьице пожелала волшебное, чтобы очень красивое, но не маралось и не рвалось от работы, и если подрастёшь, то тоже вырастало бы, – поделилась невинными грёзами Вая.
– Ну да, удобно. И меньше трат, – заметил её отец, хозяин заведения. – А я бы… даже и не знаю. Раз нельзя злато… пожелал бы стать предводителем тараканов.
– Зачем это вам, папенька? – безмерно удивилась Вая.
– Ну как зачем, – пожал он плечами. – Вот шарятся они тут, и никак не выведешь. А так была бы польза наоборот. Построил бы я их в полк и водил по столу на потеху публике. Клиентов бы больше стало, слава бы разнеслась о нашем постоялом дворе. А тараканы уже не бегали бы где попало. Давал бы им крошки. Ловить не пришлось бы их да давить. Не самое приятное занятие. Тоже ведь живые твари.
Вая рассмеялась.
– Ой, какое забавное желание, – порадовалась Лала. – И доброе. И, Рун, я ведь могу его исполнить. Я чувствую, отчётливо. Можно мне? Пожалуйста!
Её глазки заблестели воодушевлением и надеждой.
– Если ты его исполнишь, думаешь, не догадаются, что это кто-то из здесь присутствующих руку приложил? – осторожно высказал сомнения Рун.
– А я его отложено исполню, чтобы заработало лишь когда мы покинем этот городок, – предложила Лала. – Любимый, когда фея чувствует, что может выполнить чьё-то желание, это само по себе чудо. Это очень-очень редко бывает в вашем мире. А тут уже второй раз за день. Не хотелось бы это упустить. Феи вот для такого и живут. Пожалуйста, заинька!
– Ну хорошо, – сдался он.
– Ой, спасибо, мой славный! И без штрафа? Это будет не для тебя и не при тебе, раз отложенное.
– Без, – вздохнул он, и мрачно добавил. – Можно мне тоже одно желание? Очень доброе. Чтобы получить штраф.
– Ты докушивай кашку, милый, пока совсем не остыла. Я отогрелась немножко, – невинно ответствовала Лала.
Он лишь покачал головой с полушутливым осуждением, отпуская её. Лала тут же взмахнула ручкой:
– Пусть этот дяденька после нашего ухода из этого городка станет предводителем таракашек. Все таракашки, живущие не далее ста шагов отсюда, будут его слушаться и выполнять его приказы до тех пор, пока он их не обижает.
И снова, как и при выполнении желания мальчика, она на миг вся озарилась синим светом.
– Ох, – произнёс хозяин заведения. – Словно волной по внутренностям прошло. Как странно.
– Ой, как замечательно! – ярче солнышка воссияла Лала, забыв и о грозе. – Ла-лала-лала.
Рун разулыбался, глядя на это бесхитростное простодушное счастье.
– Ты-то сам что загадал бы, парень? – обратился к нему монах в обряднике жреца луны.
– Я? Жениться на одной девице, – признался Рун не без юмора. – Есть у меня подруга. Прям умирает от восторга, когда я рядом. Всё время улыбается, минуты без меня прожить не может. А замуж ни в какую.
– Можно было и не спрашивать, – рассмеялся монах. – Известно, юноши о девушках мечтают.
Рун наконец расправился с кашей, быстро проглотил остатки пирожка и допил молоко.
– А где моя комната, можно мне туда? – попросился он.
– Иди, проводи клиента в его комнату, Вая, – велел мужичок в жилетке. – В ту, дальнюю. Да с посудой матери помоги потом, хватит бездельничать.
– Хорошо, папенька, – послушно кивнула девушка, вставая, и обернулась к Руну. – За мной ступай, пожалуйста.
Она направилась к внутренней двери, расположенной слева от прилавка. Рун и Лала двинулись следом. За дверью оказался длинный узкий прямой коридор, по обе стороны которого чуть поодаль виднелись ещё несколько деверей, так же тут была лестница на второй этаж. Вая довела их до самой дальней двери, распахнула ту полностью.
– Вот твоя комната, – показала она рукой внутрь. – Только разувайся, когда будешь ложиться. Чтобы не пачкать.
– Ладно, – Рун заглянул внутрь.
Комнатка была совсем небольшой, почти как кладовка. В ней наличествовали узкий топчан, маленький стол, табурет, сундук с плоской крышкой, позволяющей при желании использовать его тоже как стол. Ну и ещё окно, с куском грубой ткани, изображающей штору. Вот и всё. Картину довершали дощатые некрашеные стены да растрескавшиеся почерневшие половицы пола.
– Ой, как тесненько! Как же мы тут будем? – растерянно молвила Лала разочарованным голоском. – Мы на этой кроватке даже и не поместимся вдвоём. Я не буду ложиться прямо на тебя, и не мечтай.
– Что-то тут больно тесно, – осторожно высказал сомнения Рун, посмотрев на Ваю.
– Одному тут вполне нормально, – возразила девушка. – Никто не жаловался.
– Но я-то же вдвоём, – ещё более осторожно с недоумением заметил он.
– Ой, правда, – удивилась Вая. – Что это со мной? Просто… папенька сюда приказал. По двое её тоже нередко снимают, кому надо дёшево совсем. Даже вскладчину порой поселяются совершенно чужие друг другу люди. Ночуют один на полу, другой на топчане.
– Я первый раз на постоялом дворе, – извиняющимся тоном объяснил Рун. – Не знал, какие тут комнаты. Мне это никак не подходит. А какие тут ещё есть? Есть больше? Я доплачу, если что.
– Есть больше, и даже одна совсем большая, – сообщила Вая. – Тебя как звать?
– Нур.
– А я Вая. Вон та комната самая большая, Нур. Мы её по шесть монет сдаём. Иногда по семь. А когда сильно много клиентов, пускаем туда тоже как бы вскладчину, селим по две-три монетки с человека всех, кто поместится. До дюжины людей. А дальше средняя комната, та пять-шесть монет, а наверху тоже средние и маленькие комнаты.
Они дошли до соседней двери, Вая толкнула её, открывая:
– Вот эта самая большая.
– Ну, эта хорошая, – с одобрением отозвалась Лала, окинув взором помещение. – Просторненько, уютненько, кроватка двуспальная, удобненько будет, и светлей тут. И стульчики, и лавочка, есть где присесть, чтобы обняться. Камин, подсвечники в стенах. Стены покрашены. Мне нравится.
– Хорошая комната, – озвучил Вае своё мнение Рун.
– Лучшая у нас, – кивнула девица. – А за ней средняя. А с той стороны тоже средние, а вон та уже занята.
Они перешли дальше, заглянули за следующую дверь. Комната была небольшая, но всё же не как первая, где вдвоём не протолкнутся. Вместо кровати топчан, хотя и достаточно широкий, двуспальный. Никаких лавочек, никакого камина, никакой покраски на стенах. Непритязательная скудная мебель. Торжество простоты и минимализма.
– Тоже ничего, – произнесла Лала чуть разочаровано. – Но мне та очень понравилась, Рун.
Она посмотрела на него просяще.
– Вая, а нельзя большую, но за пять? Я бы снял на три дня, – вежливо осведомился Рун
Девушка призадумалась.
– Ну хорошо, Нур, – неуверенно согласилась она. – Скажу папеньке, уговорила тебя на большую. Поворчит, но… пять монеток лучше, чем две. Всё равно сейчас не сезон, пустует.
– Спасибо. Я вечером доплачу, как есть придём.
– Пожалуйста, – улыбнулась Вая приветливо. – Ну, тогда заселяйтесь. Внутри засов, а если нужен замок на дверь, когда уходишь, то или свой, или у папеньки спроси, он выдаст, это бесплатно, но придётся залог отставить в монетку, вдруг потеряешь ключ, тогда залог нам достанется. Ежели нужны дрова или свечи, или что-то ещё, всё к папеньке, это недорого. И можешь заплатить сразу за все дни за еду, коли у нас питаться собираешься, дешевше выйдет. Как ты кушаешь, так меньше одной монетки за обед. Наверное, две монетки за три обеда.
– Ну да, это выгодно, скорее всего так и сделаю, – пообещал Рун.
– Только не ложись обутый на кровать. А то нам стирать потом, – попросила Вая.
– Не, не буду. Стану разуваться обязательно, – заверил он.
– Ну, до свидания тогда, Нур, – озарилась Вая улыбкой. – Пойду, а то папенька потерял поди уже, думает, ты тут со мной что-то делаешь.
Лала слегка помрачнела, глядя на эту улыбку, осуждающе покачала головой, но промолчала.
– До свидания, Вая, – тоже улыбнулся Рун.
Лала помрачнела ещё сильнее. Рун завёл её внутрь, закрыл дверь и задвинул засов. Обернулся, притянул её к себе.
– Попалась, которая обнималась?!
Она не ответила.
– Хоть наедине с тобой побыть, – продолжил изливать он своё приподнятое настроение. – Пусть, тебя никто и не видит, всё равно так приятнее. Без посторонних.
Лала молчала. Рун наконец заметил, что она не рада.
– Что-то не так, милая? – обеспокоился он.
– Не так, – заявила Лала грустно.
– Комната не нравится? Самая дорогая здесь.
– Комната замечательная, Рун. Зачем ты ей разулыбался?
– Разулыбался? – удивился он. – Кому? Вае что ли?
– Вае, Вае.
– Ну… из вежливости.
– Ишь ты! Какой вежливый, – саркастически молвила Лала.
– Ну прости, ревнивая красавица моя, – рассмеялся Рун.
– Смешно ему, – буркнула Лала неодобрительно. – Вот были бы тут наши мужчины, и я любезничала бы со всяким, посмотрела бы я тогда на тебя.
– И что, ты стала бы им всем грубить или говорить сурово, точно с врагами?
– Нет. Не стала бы. Просто… посдержаннее бы вела себя.
– А как посдержаннее? Не улыбнулась бы в награду, когда с тобой любезны?
– Улыбнулась. Но не так, как некоторые. «Ой, спасибо, моя милая Вая», – передразнила она чуть возмущённо и обиженно.
– Не говорил я «моя милая», Лала, – мягко стал оправдываться Рун. – Думаешь, она мне нравится? Разве мало сейчас магии?
– Ты не понимаешь, Рун, как это работает, – расстроено произнесла Лала. – Когда станет мало, уже ничего и не вернёшь. Надо заранее заботиться. Помни, мы клятвы верности давали друг дружке.
– Я помню, лебёдушка моя. Это очень дорогой моему сердцу момент.
– Ну, хорошо, – слегка успокоилась Лала.
– Ну что, так постоим, или сидя, или прилечь может хочешь? Или вдруг оглядеться тут сперва?
– Прилечь. Устала чуточку с дороги. И разомлела от вкусненького.
– Давай приляжем.
Они оба разулись, Рун помог Лале улечься, лёг рядом сам. Она прижалась и тут же засияла счастьем ослепительно.
– Какой прекрасный денёк. Два чуда сотворила знаменательных, желания исполняющих, накушалась вкусненького, и на десерт буду почивать в объятьях нежных милого жениха в кроватке настоящей, с одеялком, с подушками. Вот что я поняла, Рун. Когда я незначима, люди, не понимая, что я рядом, не впадают в алчность и смятение, и легче открывают сердца. Потому их желания легче исполнять.
– Один я, единственный, для кого ты значима, страдаю от неисполненных желаний, – посетовал Рун шутливо.
– Какие же у тебя желания, мой дорогой? Скажи их мне, быть может я исполню. Если без жертв, – с лукавым очарованием поглядела на него Лала.
– Без жертв не выйдет, – усмехнулся Рун. – Потому что это как раз одно из двух. Чтоб много-много жертв заполучить. Желательно сейчас.
– Я не всесильна, львёнок, это я не в состоянии исполнить. Какое же второе?
– Знамо какое. Хочу жениться.
– А на ком? – невинно поинтересовалась Лала.
– Знамо на ком. Поверь мне, не на Вае.
– Ну, слава богам, что не на ней. Ты, Рун, хоть понимаешь, что сейчас происходит? – спросила Лала вдруг серьёзно.
– Нет, – пожал он плечами. – А что?
– Ну как что? Ещё две первых вещи произошло у меня с тобой. Впервые я на постоялом дворе. Комнатку снимаю. И впервые в одной кроватке с мужчиной. И это ты. Звучит пригадко, между прочим. Если не принимать во внимание мою природу. Но ежели принять… То это очень значимый момент.
– Ну уж, Лала, если эдак рассуждать, подобных первых вещей можно и тысячу набрать, – заметил Рун добродушно. – Я тоже так могу наговорить. Я впервые с феей. И это ты. Вот, радуйся. Впервые в озере с девицей плавал. И это ты. Впервые угощал похлёбкой деву. И это ты опять. Впервые на руках носил девицу. И снова ты. Вот видишь, сколько всего.
– Ох, Рун, ведь правда! Ты ещё и первый мужчина, кто носил меня на ручках. Ну, если папу не считать, когда была малышкой, – озадачилась Лала. – Ты не понимаешь, котик. Значимо то, что будешь вспоминать потом, как первое, или как то, чего не случится с кем-то ещё. Я никогда не была на постоялых дворах. Это интересно. Я буду вспоминать это как то, что было с тобой. Если меня в будущем муж возьмёт на ручки, кого я сразу вспомню, какой момент? Наш на озерце, как ты меня в водичку заносил. И кроватка. Ничего себе, лечь с парнем. Это, знаешь ли, постыдно в какой-то мере даже для меня. Отложится навек в сердечке, как что-то важное. И романтичное. И то, что не расскажешь может даже мамочке. Настолько это тонкое меж нами, что не поймёт никто, лишь ты и я.
– Да мы уж сколько вместе спим. Есть разница, где и в чём? – с искренним непониманием посмотрел на неё Рун.
– Есть, заинька, поверь мне. Одно дело, спать вместе в лесу, и совсем другое в кроватке.
– Ну, это сильно тонко для меня, – посетовал Рун. – Мне не понять, любимая. А помнишь, как мы спали в шалаше? Мокрыми, ты в одной моей рубахе, а я без рубахи. По-моему это… почище, чем кровать. А как в избе моей легли, а тут бабуля, и мы вскочили, словно ошпаренные. У нас таких моментов, Лала… для сердца дорогих, и слишком тонких, что не поймёт никто и все осудят, узнай они о том. Не сосчитаешь.
– Пожалуй в чём-то ты и прав, суженый мой. И всё-таки кроватка есть кроватка. Сколько я буду спать в шалашиках, когда вернусь? Нисколько. Сколько на лежаночках, как в твоём домике? Тоже нисколько. А сколько в кроватке? Каждый день все мои годы. И каждый раз, как лягу, возможно какая-то частика памяти о нас будет всплывать в сердечке, согревая и волнуя его. Первое, Рун, всегда самые яркие переживания даёт. А в нашем случае… Ты вообще понимаешь, что значит лечь в одну кроватку с тем, кто не муж, для девушки?
– Я, Лала, понял одно, – сказал Рун серьёзно. – Для тебя это почему-то даже значимей, чем в шалаше, когда ты в моей рубахе. Значит, я тоже буду это очень ценить, раз это столь важное для тебя. И оно первое. И для меня, между прочим. Я тоже с девицами ещё не лежал в кроватях. Что-то даже разволновался, как ты мне всё расписала.
– Да чувствую. Магией прямо обдало, – улыбнулась Лала. И вдруг посмотрела на него как-то особенно тепло. – Рун, я тебя очень-очень люблю.
– Да знаю, – отозвался он беззлобно, тоже разулыбавшись.
– Вот ты какой! – буркнула Лала. – Рун, на такое надо всегда отвечать «я тебя тоже очень люблю, дорогая Лала».
– Я тебя тоже очень-очень-очень сильно люблю, солнышко моё ненаглядное, моя дорогая Лала, – любяще произнёс он.
– Ой, как ласково, – восхитилась Лала растроганно. – Я тебя, Рун, очень вознагражу за это, как встанем. Какую хочешь награду?
– Ты знаешь, – усмехнулся он.
Лала покраснела.
– Нет, что-то другое, заинька, – мягко проговорила она.– Хочешь, платьице сменю, на какое-нибудь особенно романтичное? Можно даже юбочку покороче. Всё равно никто не увидит кроме тебя.
– Хочу, – искренне признался Рун. – Люблю, как ты меняешь платья. Это прямо услада для глаз каждый раз.
– Ну такой ты милый, – порадовалась Лала сквозь накатывающуюся сонливость.
Так и заснула, бесконечно счастливая, улыбаясь во всю ширь личика.


******


Лала потянулась сладко с грацией кошечки, открыла глазки. Посмотрела на Руна, сияя ослепительно.
– Доброе утро, суженый мой, – произнесла она приветливо довольным голоском.
– Вообще-то вечер скоро, – с юмором заметил Рун.
– Ой, правда. Давно ты пробудился, любовь моя?
– Да я и не спал.
– А что ты делал?
– А вот догадайся.
Лала уставилась на него с очаровательным недоумением.
– Хм… на меня любовался?
– Ага. Что же ещё. Да обнимал понежнее да понадёжнее.
– Ах вот почему я такая, – озарилась пониманием Лала, продолжая сиять лучезарно. – Когда ты спишь, Рун, магии поменьше, чем когда нет. Так сладко спалось… словно медок лился на сердечко, в сны проникая.
– Ну, я рад.
– Между прочим, Рун, ты с первого дня давал мне магию даже когда спал, – припомнила Лала. – Мне интересно, как так может быть? Так сильно сразу полюбилась? Или жалел меня? Или что?
– Не знаю… беспокоился о тебе. Переживал, что обидел, когда поймал. Трудно сказать. Но точно не любил. Не влюблён был.
– Ну вот, – изобразила великое разочарование Лала, что выглядело комично при столь счастливом блеске очей. – Я думала, я вмиг могу в себя влюбить.
– Я гнал тебя домой вообще-то, – улыбнулся он весело. – Да и ты, по-моему, сначала не сильно-то старалась меня влюбить. Проклятьями грозила.
– А нечего было под юбочку пытаться заглядывать.
– Я не пытался.
– А вот и пытался, – игриво заявила она. – Говорил «лети-ка, Лала, вверх».
– А вот и нет, – рассмеялся он её хорошему настроению.
– А вот и да, – она тоже рассмеялась, и вдруг обхватила его ласково ручками. – Вот я тебя поймала.
– В сети своей красоты?
– Да, – подтвердила она довольно. – Налюбовался хоть ты на меня, Рун?
– Нет, – вздохнул он с полушутливым добродушным сожалением, и добавил уже вполне серьёзно. – Это невозможно.
– Ну такой ты милый, – порадовалась Лала, сияя улыбкой счастья бесконечного. – Так бы и расцеловала тебя, жених мой.
– Дак я не против, – оживился Рун, притворившись исполненным пылких ожиданий.
Лала лишь снова залилась тихим смехом, лучась чувствами приязненными.
– Котик, давай не вставать сегодня, – предложила она умиротворённо. – Ну, только на покушать прервёмся вечерком. Всё равно дождик за окном, я слышу. Будем лежать в кроватке и наслаждаться друг дружкой. И отдыхать.
– Боюсь, это не выйдет, – усмехнулся Рун не без доли смущения на физиономии. – Итак еле вылежал, не хотел потревожить твой сон. У людей, Лала, бывают нужды. Особые. Вот сейчас как раз такой случай.
– Чтож, значит встанем ненадолго.
– И, между прочим, ты обещала платьице сменить. В награду мне, – напомнил он.
– Ох, верно. Чуточку запамятовала. Тогда пол часика ещё потом полежим. И после платьице, – попросила Лала со всей своей девичьей нежностью. – В кроватке так приятно. Тепло, удобненько. Уютно.
– Как пожелаешь, ласточка моя, – отозвался он любяще, погладив её пальчики.
– Но мы обязательно встанем, мой хороший. Платьице это святое. Я и сама хочу тебя порадовать, – заверила Лала.
Рун свесил ноги с края кровати, сел.
– Ты запрись на засов, – молвил он. – Я приду, постучу три раза и скажу, что это я.
– Нет, заинька, я с тобой. Боязно одной, – возразила Лала.
– На засове чего бояться? – попытался убедить её Рун. – Да и неловко, Лала, чтобы ты со мной шла, когда… нужда.
– Нет, милый, не хочу разлучаться, – мягко но непоколебимо продолжала стоять на своём Лала. – Я отойду чуть в сторонку там, где… Вот.
– Ну хорошо, – сдался он, и улыбнулся. – Бедная, никак не можешь от Руна оторваться.
– Могу. Но не хочу, – разулыбалась она в ответ. – Сколько нам ещё осталось быть вместе. Хочу наслаждаться каждой минуточкой.

Вскоре они вышли из комнаты в узкий коридор, направившись в харчевню. Рун не знал, где тут уборная, нужно было сначала спросить у хозяев. И едва они проделали несколько шагов, как одна из соседних дверей распахнулась, и оттуда появился уже знакомый бородатый мужик-крестьянин. Тот, что коня двужильного загадывал.
– О, это ты там, в той комнате? – состроил он озадаченную мину на лице.
– Ага, – кивнул Рун на ходу.
– Постой, парень, поговорить надо, – произнёс мужик таким тоном, словно имеет важное дело.
Но какое может быть важно дело к тебе у чужого человека? Особенно, когда ты ничего не представляющий из себя деревенский юноша. Очевидно никакого, кому как не изгою сие отчётливо понимать. Это либо какой-то подвох, либо недоразумение. Либо желание предъявить очередные необоснованные претензии.
– Мне как бы… некогда, – вежливо отказался от беседы Рун, чувствуя, что и правда… сильно пожимает время уже.
– Да я недолго, – проявил настойчивость мужик.
Рун остановился, вынуждая сделать то же самое и Лалу. Она тут же прислонилась к нему плечиком.
– Вот что, – мужик потеребил бороду, подбирая слова. – Ты не знаешь, как выводить клопов?
– Клопов? – изумился Рун. – Нет.
Он отправился дальше, потянув Лалу за ручку.
– Да постой ты, торопыга, – мужик пошёл вслед за ним. – Я же не просто так. Я заплачу.
– Я в жизни ни одного клопа не видывал, – поведал Рун, не сбавляя шаг.
– Так в том-то и дело. Я тоже не хочу их видеть. Я серебром заплачу.
Рун вздохнул. Сумасшедший человек.
– Вы наверное очень богаты, дяденька, коли можете серебром платить за такую ерунду, – пожал он плечами, открывая дверь в харчевню. – Я бы согласился, если бы знал, как их выводить. Жаль, не знаю.
– Эх ты, – разочаровано бросил мужик, кажется всё же смирившись с отказом.
В харчевне было относительно многолюдно. Всё так же в камине лениво горели дрова, всё так же пасмурные небеса делали освещение полусумрачным. Слышались размеренное побрякивание ложек о тарелки, тихие звуки речей. Народ неторопливо поглощал пищу, заодно укрываясь от непогоды. Люд был всё новый, незнакомый, никого из прежних посетителей уже не осталось.
– Не смотри на столы, Лала, там мясо едят, – озабоченно предупредил Рун.
– Хорошо, – шепнула Лала со смесью лёгкого огорчения и испуга.
Они подошли к прилавку, за которым, как и прежде, скучал мужичок в жилетке, хозяин заведения.
– Дяденька, а где у вас уборная? – чуть сконфуженно осведомился Рун.
– А что, Вая не показала? – выразил недоумение мужичок.
– Я не спрашивал. Не догадался. Впервые на постоялом дворе, – объяснил Рун.
– Минуту потерпишь? – доброжелательно задал вопрос хозяин заведения. – Скоро кто-нибудь их моих явится, покажет. Я не могу место оставлять.
– Потерплю, – кивнул Рун. – Я вам, вечером доплачу за большую комнату. И за обеды тоже. Сейчас торопился, не до денег было.
– Идёт, – в свою очередь кивнул мужичок. – Надо же, вот ты меня удивил. Большую комнату. На три дня. Я думал, я умею угадывать про людей. Кто, почём, на сколько. Я довольно неплохо угадываю. Но с тобой сильно ошибся. Я бы решил про тебя… на одну ночь самую недорогую комнату.
– Так-то всё верно, – подтвердил его выводы Рун. – Будь я один, я бы и на улице заночевал. Зачем зря деньги переводить, лето же. Но раз я вдвоём.… Ладно уж.
– А на три дня зачем? Какие-то дела в нашем городе?
– Нет. Устали в пути. Долго шли лесами. Просто отдохнуть. Потом снова путь долгий предстоит, – охотно удовлетворил его любопытство Рун.
– А куда направляешься, если не секрет? И зачем?
– Ищу, где бы прижиться. Поселиться хочу где-нибудь поближе к столице. Там, говорят, полегче живётся, побогаче. Или в городе большом где-нибудь. Или в замок в слуги наняться.
– Ясно.
– А у вас далеко замок лорда? – поинтересовался Рун.
– Два дня пути, – сообщил хозяин заведения. – К нашему лорду хочешь?
– Чего бы и не попробовать.
– Навряд ли тебя сейчас примут, – высказал сомнения мужичок. – Всё семейство лорда отбыло. Гостить к барону Ар Намеде. Слышал о таком? Про фею хотят больше узнать. А когда нет господ, нужда в слугах сильно уменьшается.
– Понятно, – в некоторой растерянности молвил Рун. – А где у вас обитель магов? Вроде, должна быть где-то в ваших краях.
– Два дня пути. Только в другую сторону. Вдоль реки. Хочешь учиться магии?
– Может быть, не знаю. Думаю, чем заняться в жизни.
– Неудачно ты выбрал время, – сочувственно поведал хозяин заведения. – Туда тебя тем более не возьмут. Народишко кинулся магию изучать. Ну, как о фее прослышал. У них сейчас и из знати учеников с излишком. Да и с учителями проблема. Многие маги отбыли. Догадайся куда. В земли Ар Намеды. Изучать и документировать свидетельства о фее и чудесах её.
– Вот же засада! – только и смог сказать Рун.
Из дверей кухни вышла Вая, держа в руках мокрую тряпку и ведро. Направилась было к одному из незанятых столов.
– Дочка, ты чего клиенту не показала, где уборная? – обратился к ней с укоризной мужичок.
– Так он не спрашивал, – спокойно ответствовала девушка, подойдя.
– А это надо спрашивать? Ясно же, что понадобится, раз на три дня.
– Вдруг он уже знает. Зачем зря беспокоить?
– Он впервые у нас, и тебе это известно, – напомнил ей хозяин заведения.
– Всё равно беспокойство, когда не надо. Станет надо, придёт и спросит, так же удобнее?
– Ох, Вая, – вздохнул мужичок. – Всё бы только наперекор отцу. Будет тебя муж поколачивать, попомни моё слово. Женщина должна быть покорной. Покажи парню, где уборная.
Вая отставила ведро в сторонку, бросила тряпку внутрь.
– Иди за мной, Нур, – позвала она. – Ты знай, что там, в комнате горшок есть, если ночью захочется по-маленькому. Только самому надо выносить потом, или доплачивать за вынос.
– Я понял, – кивнул Рун.
Он, и Лала, и Вая скрылись за дверью. К прилавку тут же подошёл бородатый крестьянин, до этого стоявший чуть поодаль.
– А что это за парень? – полюбопытствовал он аккуратно.
– Откуда ж мне знать? – пожал плечами хозяин заведения. – Просто клиент, как и вы. Снял комнату большую на три дня.
– Вот что. Я знаю про него тайну, – произнёс бородач нарочито громко, чтобы и обедающие посетители тоже его слышали. – Расскажу, если мне кто-нибудь заплатит. Хоть сколько-то.
Народ за столами попритих, заинтересовавшись. Хозяин заведения ненадолго призадумался.
– Я люблю тайны, – обозначил он своё согласие, впрочем не без тени недоверия на лице. – Если что-то стоящее, ужин подам за пол цены. Вас двое, выйдет, что один бесплатно поест.
– Ну… с паршивой овцы хоть шерсти клок. Всё какая-то выгода, – принял предложение бородач. – Он колдун, этот парень. Умелый. Сильный очень.
Сидевший за ближним столом коротко стриженый мужчина средних лет в дорожном плаще рассмеялся, покачал головой.
– Хм… вряд ли он колдун, – высказал сомнения хозяин заведения. – И в чём тут тайна?
– В том и есть, – со значением молвил бородач. – Юноша, не муж учёный, а колдун. Может даже великий. Сейчас рядом с нами. И почему-то скрывает сие. Одет не как маг, не носит никаких знаков принадлежности к магическому ордену.
Незнакомец в дорожном плаще снова засмеялся.
– И как вы догадались, что он колдун? – без особого энтузиазма спросил хозяин заведения.
– Сидим мы, значит, с супругой у себя в комнате, беседуем не спеша, – начал своё повествование бородач с нотками таинственности в голосе. – Обсуждаем дела разные, что надо купить. Тут она и говорит: «гляди, Валош, клоп что ли»? Я обернулся, и правда. Из-под двери вылез и ползёт неторопливо. Ну, я его ногой. Только сел, а тут второй клоп оттуда же. Я и его раздавил. Сел, а тут третий. Открыл я дверь, чтобы понять, откуда они лезут. И вижу, боже ты мой! Клопы в три дорожки, в три цепочки, один за другим движутся. Одна цепь к нашей двери. Другая к соседней. А третья по стене на потолок. Идут строго друг за дужкой и строго на одинаковом расстоянии друг от друга, через равные промежутки. Словно отряды. И все из-под двери одной из комнат выходят. Тут я и понял: кто-то их изгоняет. А это великая магия должна быть. Или какое-то зелье хитроумное. И почему они так странно ползут? Не просто убегают, а в отряды сбились. Вот же чудеса! Очень мудрёная магия. Решил я узнать, кто там живёт, в той комнате. Укараулил, когда дверь её открылась. А это вот он и есть. Этот парень. Стал я его упрашивать открыть мне секрет, как выводить клопов. Большие деньги сулил. Думаю, пусть или выдаст себя, признает, что это он. Или вдруг научит. Такое умение прибыль немалую может принести. Уж я-то смекалист в этом, выгоду нигде не упущу. Но он хитрый, прикинулся, словно и не понимает о чём речь.
– Хм… – хозяин заведения углубился в раздумья. – Умение изгонять клопов… много денег могло бы принести. Даже я бы не поскупился. А если предложить его в гостиницах богатых для дворян… где-нибудь в столице. Тут и злата пожалуй не пожалеют. Только за счёт такого умения можно на всю жизнь заработать, поживать безбедно до конца дней своих.
– Я тоже это сразу сообразил, – кивнул бородач. – Да парень не промах, и сам это знает, похоже.
– Дурят тебя, дружище, – весело обратился к хозяину заведения незнакомец в плаще. – Я в магии не новичок. Изгонять клопов, да ещё и отрядами… Это безумие. Нету таких заклинаний. А уж юноша-плебей безвестный – великий колдун, это смешно.
– Чем докажете, что это правда? – поинтересовался хозяин заведения у бородача. – А то вдруг просто ищете способ поесть задарма.
– А я докажу, – уверенно заявил бородач. – Тот отряд клопов, что шёл по потолку, остановился. Он и сейчас там сидит. То ли спят, то ли… не знаю. Но сидят, строем, ровнёхонькой цепочкой.
Народ сразу повскакивал с лавок.
– Зим! – громко крикнул хозяин заведения.
Из дверей кухни сейчас же прибежал худощавый паренёк лет шестнадцати.
– Звали, отец?
– Постой здесь, отлучиться надо, – велел ему хозяин заведения.
Он, и остальной люд за ним, отправились в коридор. Ввалились толпой, уставившись вверх. И оторопели. Застыли как вкопанные, в немом изумлении. На потолке и частью на стене, растянувшись в цепь, сидели клопы. И мало того, что цепь была ровной, с промежутками на длину указательного пальца, так ещё и выстроилась насекомые в ней строго по размеру: сначала самые крупные, потом поменьше, следом ещё поменьше, в хвосте совсем махонькие.
– Чтож, – озадаченно проговорил хозяин заведения. – С меня бесплатный ужин на двоих.
– И от меня кувшин вина поставь ему, – задумчиво произнёс мужчина в плаще. – Был неправ. Надо же.
– Вот спасибо, добрый человек, – порадовался бородач.
– И комнату мне. На три дня. Соседнюю, если можно, – попросил мужчина в плаще. – Пожалуй, я у вас тут подзадержусь.


******


– Ох, Лала, приспичило же тебе прямо по дороге обниматься, – посетовал Рун добродушно, закрыв на засов дверь комнаты. – Будут думать теперь, что я в уборной столько просидел.
– Соскучилась, – улыбнулась Лала, лучась теплом. – Не могу долго без тебя.
– А я без тебя, – одарил он её ответной счастливой улыбкой. – Милая, а что, когда мы обнимаемся, я тоже как бы незначим? Шла… хозяйка, и на нас даже не взглянула.
– Нет, заинька, ты значим. Незначимо то, что ты делаешь со мной, – объяснила Лала. – Тебя видят, но не придают значения твоим действиям. Для людей я нечто неважное, на чём невозможно задержать внимание. Они вроде бы и осознают, что ты с девушкой, что обнимаешь её. Но осознают сие словно в полузабытьи, причём как нечто… глубоко им безразличное. Это сложная магия, трудна для понимания. Я её чувствую, потому и понимаю. Когда мы обнимаемся, и кто-то проходит рядом, то ежели у него есть до тебя какая-то нужда, он заговорит с тобой, будто ты сейчас один. Однако он будет осознавать, насколько ты занят, и реагировать на это. Например, коли мы ведём меж собой беседу, он не станет перебивать, дождётся паузы в ней или окончания фразы. Не прервёт нас на полуслове. Ни тебя, ни меня. А вот ежели ты сейчас человеку не нужен, тогда он сочтёт, что ты чем-то очень занят, и пройдёт мимо. Не станет отвлекать. Особенно, коли он чужой, не друг и не родственник. Примерно вот так.
– Понятно.
– Я лишь предметы могу делать как бы незначимыми, – продолжила Лала. – Я бы могла прямо из рук у человека взять вещь, и он сразу бы потерял её из виду, и забыл про неё, если она сейчас ему не нужна, или принялся бы искать, если нужна. Но не нашёл бы, держи я её даже хоть перед самым его носом.
– Ловко, – подивился Рун. – Вот воры позавидовали бы такой способности.
– Львёнок, ты не заметил, когда мы возвращались через харчевню, все словно замолчали и на тебя смотрели? – с нотками недоумения и озабоченности в голоске спросила Лала.
– Нет, – отрицательно покачал он головой. – Когда ты рядом, трудно что-то замечать. Я замечаю только тебя.
Это не был комплимент. Это было сказано очень искренне, прозвучав почти как признание в любви. Лала засияла ещё ярче.
– Ой, спасибо, мой хороший. Мне очень приятно.
– Главное, что не на тебя смотрели, – добавил Рун. – На меня… Показалось тебе наверное, солнышко. Чего на меня смотреть, на мне узоров нет и цветы не растут. Ну что, полежим пол часика, и потом получу свою награду, тебя в новом платье?
– Нет, сперва сменю, а потом в кроватку. Ты более пылкий, как платьица меняю, приятней так будет. Опять головушка начнёт кружиться, – мечтательно произнесла Лала.
– Ну, я согласен, – порадовался Рун. – Выйти мне?
– Зачем? – удивилась Лала.
– Тут проще, чем в лесу, можно закрыться, и переодевайся сколько хочешь, – пожал он плечами.
– А ты будешь томиться в коридорчике? К чему всё это? – с ласковым непониманием молвила она. – Я не настолько жестокая. Ты же не станешь подглядывать? Я тебе верю, славный мой. Или у тебя какие-то дела?
– Да нет, какие у меня могут быть дела, – ответил Рун. – Доплатить за комнату только, но это проще позже сделать, как ужинать пойдём.
– Тогда оставайся, – мягко попросила Лала. – Мне спокойнее и приятнее, когда ты рядом. И беседы вести можно.
– Мне тоже так приятнее, – улыбнулся Рун. Шагнул к ней и прижал к себе.
– Уже соскучился? – поиронизировала она довольно.
– Ага. Страх как, – признался он.
– Я тоже. Очень, – проговорила Лала теплотой исполнено.
Они постояли так немножко в тишине, согревая друг дружку.
– Эх, Лала, – посетовал Рун с сожалением. – Ты слыхала? Вот же засада. Лорды, маги, все ломанулись туда, где мы были. К барону. А мы ушли. Вот остались бы… И искать никого бы не пришлось. И по лесам шататься. Да уж.
– Зато у нас дивное свидание было на озерце так долго, суженый мой, – напомнила Лала. – Это стоило всего. Если бы мы не пошли, этого бы не произошло меж нами. Не случилось бы клятв верности. А ещё я стала достаточно могучей. И ты столько ночечек был мой. И деньков. Только мой. Я не жалею ни о чём.
– Я тоже не жалею. О том, что было, – поведал Рун. – Но я жалею о том, что ждёт. Прямо даже и не знаю, как быть. Шли к лорду. А его нет. Он уехал туда, где мы были. Шли к магам. А многие из них тоже ныне там.
– Многие это ведь не все, любимый, – поделилась мыслью Лала. – Сходим к магам в обитель, раз лорд уехал. Теперь не надо выбирать, куда идти. Тем более, нам же книжки магов нужны, а не сами они. Их библиотека. Чтобы про камушек чар узнать. Я боюсь магам открываться. Чем больше людей узнает о моём проклятии… тем в большей опасности будем мы оба. Лучше пока поберечь мой секрет. Вдруг камушек поможет.
– В обители столпотворение учеников, как я понял, – заметил Рун. – Трудно будет туда попасть.
– Когда с тобой фея? Наивный, – улыбнулась Лала.
– Самоуверенная, – весело парировал он.
– Конечно, раз столько обнимает юноша один, – рассмеялась Лала. – Сила уверенности предаёт. А во мне сейчас много силы. Ты бы знал, сколько. Ладно, львёнок, давай я платьице сменю. И после уж обнимемся. Хочу пыла, чтобы ножки подкашивались. Для тебя приятно менять платьица. Ты всегда с таким восхищением… любуешься. Благодарный зритель.
Рун отпустил её, отшагнув.
– Что, мало магии? – извиняющимся тоном поинтересовался он.
– Нет, что ты, милый, вовсе нет, – заверила Лала по-доброму. – Очень много. Просто когда ножки подкашиваются и крылышки не держат… ты не представляешь, что это. Сердечку так хорошо. Но мне и сейчас хорошо-хорошо. Я счастлива, разве ты не видишь?
– Да вижу, – усмехнулся Рун.
Он отнёс в угол комнаты стул, сел лицом к стенам.
– Всё, Лала. Приступай. И я тебя не тороплю. Хоть час, хоть два.
– Спасибо, заинька.
Комната вдруг ярко озарилась, словно в ней зажгли пару дюжин свечей.
– Ой, – удивился Рун.
– Пасмурно, темновато, любовь моя. Мне нужен свет, – объяснила Лала.
– А в окно-то не углядят? – озаботился он.
– Тут шторки неплохие. А я их ещё чарами уплотню. Будет надёжно, – успокоила его Лала.
– Ну ладно.
Шло время. Было слышно, как Лала что-то делает. Иногда она начинала мурлыкать негромко свои «ла-лала-лала», что свидетельствовало о замечательном расположении духа. Кто не слышал пения счастливой феи, тому трудно понять, что это. Это словно невинная радость бытия вся собралась в одном месте и проливается звуками нежными и добрыми, согревая душу. Это можно слушать, и слушать, и слушать, и никогда не наслушаешься. Вроде бы нехитрая мелодия, и слов нет, а всё равно. Услада для ушей. Всегда жаль, когда вдруг смолкает.
– Лала, я тебя не отвлеку, если спрошу? – нарушил Рун тишину в очередную паузу меж дивными переливами её голоска.
– Нет, мой хороший.
– Как может быть, что ты остаёшься без одежды? Ведь есть старая. Не выйдет с новой, можно ту опять надеть.
– Ты, котик, немножко забываешь, как магия фей устроена, – ответила Лала приветливо. – Наши чары обычно временные. Что-то постоянное наколдовать тяжело. Это всегда большое чудо. Особенно, предмет или вещь. А платьица у нас не исчезают. Ни у одной. Почему так? Это особая магия фей. Древняя. Она и лёгкая и сложная одновременно. Ну, может, для тех, кто много практиковался в ней, она нисколечко и не сложна. Но я в ней не практиковалась. Почти совсем. Да и не думала никогда, что будет так… при кавалере платьица менять. Когда одна, не вышло и не вышло, подумаешь, помогут слу… мама, или сёстры, или ещё кто-нибудь, или возьмёшь из настоящего что-то, из не наколдованных вещей. Я, собственно, не виновата, что не практиковалась, я и не могла, магии-то у меня было всего ничего. Каково бы ни было наколдованное платьице, Рун, оно всё равно выйдет временным. У любой феи. Но есть чары закрепления для нарядов. Только они одновременно накладываются, на все элементы наряда разом. Это трудно объяснить тому, кто не фея. Когда я начинаю колдовать, я первым делом должна отменить закрепление. Тут всё и исчезает старого, что было. Время-то у чар уже истекло давно.
– Вот оно что, – понимающе кивнул Рун.
– Да. Но новое создать тоже требует внимательности. Чуть отвлечешься, ошибёшься где-то. Ну, в общем, если мало магии, и плохо сотворила волшебство. То тут и остаёшься без всего.
– Ясно.
– Я в первые же мгновенья, как начинаю колдовать платьице, уже остаюсь без ничего. Совсем-совсем. Снимаю закрепление, и… всё. Ты сильно-то не надейся, Рун, – добавила Лала с тёплой иронией. – У меня теперь много магии. Навряд ли тебе снова повезёт. Практически невероятно. Что так случится. Ошибусь, просто дольше придётся колдовать. Извини, но сегодня шансов на удачу у тебя… нисколечко.
– Как жаль, – усмехнулся он.
Они замолчали. Лала снова принялась напевать. А Рун снова слушал, ощущая счастье – и от чарующей мелодичности её голоска, и от звуков шуршания ткани, усиливающих трепет ожиданий узреть её в новом платье. И от того, что она рядом. Что она с ним, и кажется тоже очень счастлива.
– Ох! – вдруг произнесла Лала огорчённо. – Всё не то! Ну что же это такое! Всё начинать сначала. Рун, ты ещё потерпишь?
– Да, ласточка моя. Мне совсем не тяжело.
Он потянулся сидя.
– Спасибо, котик. Рун, скажи. Тебя волнует? Что я тут… без платьица. Так близко от тебя, – поинтересовалась вдруг Лала спокойным тоном.
– Конечно. Очень, – честно ответил Рун.
– А почему?
– Ну как почему? – пожал он плечами. – Не знаю. Волнительно и всё. Лала, ты шутишь надо мной?
– Немножко, Рун.
– Тебя вот не волнует, что я сижу здесь так, когда ты… без всего?
– Волнует, мой славный.
– А почему?
– Да много почему, – ласково произнесла она. – Ну, например, это стыдно. И никуда не денешься. Не могу же я летать всегда в одном. Так… нельзя. Волнует, потому что я тебя немножко мучаю… подобным испытаньем. А ты всё терпишь. Мой стойкий рыцарь. Волнует потому. Что у меня есть вера. В тебя. Доверять кому-то. Настолько. Это греет душу. Я знаю, что тебе хотелось бы повернуться. Но ты не станешь. Ради меня. Ради моих чувств. Чтоб не обидеть. Ты хороший. И зная это мне тепло-тепло в сердечке. Волнует потому что мне… возможно капельку хотелось бы… чтоб ты узнал… насколько я красива вся. Не только личиком, а вся. Увидеть восхищенье в твоих глазах. Но этого нельзя. Только не поворачивайся, Рун. Не всем желаньям суждено сбываться.
– Лала, я скорее перережу себе горло, чем повернусь. Не бойся, – горячо заверил Рун. – А то, что ты прекрасна и телом тоже, мне в голову не пришло бы сомневаться. Ты ангел, у тебя прекрасно всё.
Лала тихо рассмеялась.
– Ах, Рун, есть разница между «знать» и «верить». Когда б ты знал, ты больше б восхищался. Но этого нельзя.
– Лала, послушав тебя, кажется, я теперь тоже могу сказать. Что меня волнует, – поведал Рун с простосердечной откровенностью. – Конечно, мне хотелось бы узнать. И восхититься. Ты ведь столь прекрасна. Ещё волнует, что прознает кто-то. О том, что я с тобой, когда ты переодеваешься. Подумает дурное сто пудов. Волнует, что ты мне доверяешь. Настолько. Чтоб при мне переодеваться. Волнует, что хочу тебя обнять. Даже сейчас. Волнует, потому что ты всегда меня волнуешь. Вот наверное и всё. А, нет, ещё одно. Вдруг у тебя всё же опять не выйдет. С платьем. И мне придётся с закрытыми глазами обнимать. Вот это тоже очень волнует. Хоть по твоим словам и нету шансов сегодня, а всё равно волнует. Знаешь, Лала, если подумать, это ведь пожалуй одно из самых дорогих моих воспоминаний. О нас. Тот случай с переодеваньем, когда пришлось обниматься.
– Почему тот, Рун? – спросила Лала не без доли доброго недоумения. – Разве мало меж нами произошло гораздо более волшебных моментов? В которые мне не было так стыдно. Помнишь, как мы справляли помолвку, и ты разрешил мне колдовать. Как было красиво и чудесно. Или день клятв. Или на озерце. Столько там произошло всего. Как нам русалочки пели свадебные песенки, ты меня на ручках носил, купались, вечерами чудеса творила каждый денёчек. Как обнимались от дождя.
– Обнимались от дождя, – разулыбался Рун. – Да уж. Звучит безумно, как будто. Но ведь было. Озеро… хотел бы я туда снова. Те моменты тоже прекрасны. Но и этот, с объятьями без всего, очень значим для меня. Как мы сближаемся, Лала? Я имею в виду люди. Сближаемся, когда делим вместе сложные мгновенья жизни. Ты была мне в те минуты близка, как никто никогда. И телом и душой. Я был тот, кто тебе нужен, кто мог тебе помочь. Тебе было неловко, ты переживала. Но ты была со мной. Ты мне доверила себя. Всю. Впервые кто-то уверовал в меня, что я… не обижу. Без всякой на то причины, просто взял и уверовал. Ты не представляешь, что я чувствовал тогда. Не потому, что ты без ничего. Не только потому. Я тогда почувствовал… что более не один. Такое не забудешь.
– Действительно, – мягко проговорила Лала. – Пускай, Рун, это теперь будет и моим тёплым воспоминанием. Оно и правда очень хорошее. Хотя и немножко стыдное.
– Лала, можно спросить?
– Да, милый Рун.
– Ты лишь не подумай дурного, я точно не повернусь ни за что. Клянусь, – твёрдо пообещал он. – Даже не сомневайся. Но если бы вдруг взял и повернулся. Как бы ты меня прокляла? Насколько сурово?
– Ох, Рун, ну что ты, – с нежностью очень по-доброму молвила Лала. – Я тебя не смогу проклясть. Уже нет. Я бы расстроилась. Переживала. Плакала. Мне бы было очень больно. Но я бы тебе ничего не сделала. Нет сил и желания проклинать того, кто дорог. Даже когда он причиняет тебе боль.
На последних словах её голосок зазвучал грустными нотками.
– Я просто спросил, Лала, – различив эти интонации, поспешил объяснить Рун. – Я ни за что тебя не обижу!
– Я знаю, любимый. Я верю тебе. Всем сердечком. Верь и ты мне.
– Я верю.
– Хорошо, – сказала Лала приязненно, и доверчиво, и светлых чувств исполнено. И уже без всякой грусти.
Рун вдруг почувствовал, что она подошла к нему и стоит прямо за спиной.
– Котик, только не поворачивайся, ладно?
– Да, – кивнул он.
– Встань, пожалуйста.
Рун встал.
– Закрой глаза.
– Закрыл.
– А теперь повернись и обними меня, – попросила она тихо.
– Ох, Лала, – только и смог произнести Рун. Он медленно развернулся, ощущая напряжённый стук своего сердца, почувствовал, как она прильнула к его груди, и обхватил её руками. – Неужто магия закончилась?
На его физиономии отражалось ошеломлённое удивление.
– Нет, – поведала Лала любяще. – Просто захотелось. Пускай у нас будет ещё одно согревающее воспоминание. В тот раз я к тебе за магией шла обниматься. Теперь за тем, что ты мне дорог. Так лучше, правда?
– Да, ласточка моя.
– Ты счастлив?
– Очень.
– Я тоже, любимый. Как славно. Так тепло.
– Вот теперь у меня в ногах слабость, – признался Рун.
– Только не упади, львёнок. Я тебя не удержу.
– Не, не упаду, – заверил он. А потом вдруг добавил с надеждой, почти взмолившись. – Лала, можно так хоть минутку постоять?
– Да сколько хочешь, Рун, – ласково ответила Лала.
Она вдруг пошатнулась.
– О боже! Рун, держи меня.
– Держу, держу, милая, не бойся, – с нежностью проговорил он.


******


– Надо бы пойти поужинать, – заметил Рун.
– Ещё чуточку, заинька, – ласково попросила Лала.
– Боюсь, голодными останемся, любовь моя, – посетовал он. – Это не лес, где развёл костёр и готовь даже во тьме. Я никогда в харчевнях не был, понятия не имею, какие в них порядки, но сомневаюсь, что тут кормят и когда все порядочные люди уже спят.
– Минуточку лишь, – ещё более ласково стала упрашивать Лала.
– Ох, милая, – улыбнулся Рун. – Что у нас за отношения. Я налюбоваться не могу, ты наобниматься. А у тебя всё щёчки алые?
– Не смейся надо мной, котик, мне итак стыдно, – смущённо укорила его она.
– Я не смеюсь. Просто счастлив, – объяснил он по-доброму. – Я только не пойму, чего на тебя вдруг накатил стыд. Тогда в лесу вроде не переживала так. И сегодня сперва. И тут раз… и заалела.
– Я не знаю, зачем я это сделала, Рун, – произнесла Лала жалостливо, впрочем не переставая сиять. – Растрогал меня, рассчастливил. И вот. Вдруг обняла. А ты и рад. Столько держал. Стыдно.
– Я о тебе плохого не подумаю, солнышко, – заверил Рун мягко. – Я тебя уже хорошо знаю. Природа есть природа. У тебя она такова. Ты от чистого сердца всё делаешь. Без злого умысла, без дурных мыслей. Может, иногда ошибаешься в чём-то. Но мне бы не хотелось считать то, что произошло сегодня, ошибкой. Это был твой дар. Дар доверия. Считая его ошибкой, ты его как бы отнимаешь.
– Ладно уж, – вздохнула Лала. – Что сделано, то сделано. Так-то оно даже романтично. Трогательно очень. Просто стыдно. Я свою награду получила сполна. Столь сильно голова у меня не кружилась давно. Вот это запылал.
– Ну, ещё бы, – усмехнулся Рун.
– И нежный такой до сих пор. Приятно.
– Что, раньше был не нежный?
– И раньше был, – исполнено чувств приязненных молвила Лала.
– Прошла хоть голова? – осведомился он аккуратно. – А то как есть пойдём.
– Немножко прошла, львёнок. Наверное уже удержусь на крылышках. Знаешь, Рун. Я сейчас наконец поняла. Двойственность постыдности своей природы. Раньше всё гадала, как так, одно и то же может быть и постыдным, и нет. В кроватке с тобой сейчас не стыдно, а дома у меня уляжся мы в мою кроватку, когда бы знали мама с папой, ужасно стыдно было бы. Знаешь, почему так, суженый мой?
– Понятия не имею, – честно признался Рун. – Почему?
– Есть многое такое, что стыдным становится только когда оно на виду. Ну вот как ты моешься или переодеваешься. Когда тебя никто не видит, это ни капельки не стыдно, а коли увидят чужие, так со стыда сгоришь. Так и здесь. Пока нас никто не видит, это ни капельки не стыдно, быть с тобой в кроватке. Ведь мы ничего плохого не делаем, и точно не будем делать. Я лишь следую своей природе, а она хочет этого очень-очень, как чего-то очень хорошего и доброго. Замечательного. Поёт сердечко и светло душе. И всё. Но коли кто увидит иль прознает. Осудит. Даже понимая, кто я. Всяк судит по себе, а если ты не фея объятий, это неприлично. Это будет стыдно.
– А ведь верно! – поразился Рун. – Надо же. Стыдно лишь на виду. Я, Лала, порой удивляюсь на тебя, насколько ты умная. У нас девушки не такие. В деревне.
– Откуда тебе знать, какие они, ежели ты с ними не разговаривал даже? – весело посмотрела на него Лала.
– Тоже верно, – рассмеялся Рун. – Может вы все такие?
– Девушки умные, – кивнула она, сияя довольным личиком. – А вот кавалеры в присутствии дам часто глупеют как будто.
– Потому что мысли путаются и теряются от красоты такой, – объяснил он беззлобно.
Лала потянулась:
– Разомлела прямо, так уютно с тобой в кроватке. Приято. Но кушать хочется. Пойдём, ненаглядный мой жених, покушаем.
– Пойдём, любимая невеста.

Простой народ трудится допоздна. Когда имеется такая возможность, когда возможно поужинать и в часы сумерек позднего вечера. Поэтому Рун зря беспокоился. В харчевне не наблюдалось и намёка на скорое завершение рабочего дня, наоборот, было достаточно многолюдно. Хозяева уже зажгли две масляные лампы, хотя на улице пока что ещё не стемнело, камин тоже продолжал помаленьку полыхать, посему здесь стало даже как-то поуютнее и поосвещённее, чем днём. Проблема лишь в том, что люди любят мясо. Лала немного огорчилась от таких картин, немного побледнела, и принялась старательно отворачиваться.
– Потерпи, солнышко моё, – участливо молвил Рун. – Мы, как, нам принесут еду, заберём её в комнату, и там спокойно поедим.
– Хорошо, – робко отозвалась Лала.
Они подошли к прилавку. Мужичок в жилетке, хозяин заведения, был на месте, причём казался сейчас вполне оживлённым, ни следа от прежней скуки на лице. Воззрился пристально, и как будто с любопытством.
– Я доплатить пришёл, – уважительно обратился к нему Рун. – И поесть. Вот девять монет за комнату побольше доплата, за три дня, и четыре монеты за еду. Сколько можно будет на это поесть? Мне Вая сказала, если заказывать примерно как в прошлый раз, можно будет за две монеты три раза есть. Выходит за четыре монеты шесть раз. Верно?
– Всё верно, – кивнул мужичок, принимая медяки. – Хороший ты клиент оказался. Двадцать монет в сумме. Вот не ожидал.
– Решил потратиться разок. Впервые на постоялом дворе. И в харчевне, – поведал Рун. – Так-то я бедный, не позволяю себе подобного. Сейчас можно какой-нибудь еды? Только я хочу у себя в комнате есть. Это можно?
– Можно, – снова кивнул хозяин заведения.– Все так и делают обычно. Заказывай, тебе принесут прямо туда. Что будешь?
– Не знаю, – пожал Рун плечами в задумчивости. – Мне что угодно, только без мяса. Чтобы вообще его не было, даже если на бульоне приготовлено, мне это не подходит.
– Не любишь мяса? – озадачился мужичок.
– Я охотник, долго был в лесу. Только им и питался. И грибами. Видеть это всё уже не могу. Хочется другой пищи. Настоящей, деревенской. Скоро снова в лес, – ответил Рун.
– Понятно.
– Мне всегда надо кружку молока. И ложку мёда. И одну большую тарелку ещё чего-нибудь. Горячего блюда, не мясного. Ну и к этому пирожок какой-нибудь или булочку, сыру кусочек махонький. Овощей немножко. Может яблоко одно. Вот как-то так. Что у вас есть сейчас?
– Ложку мёда, – осуждающе покачал головой хозяин заведения. – Да, парень.
– Если на те деньги можно больше, то и две, я не откажусь, – пояснил Рун.
– Чтобы совсем без мяса, это каши, пироги или… из овощей что-то, – принялся размышлять вслух мужичок. – Суп… из одних овощей совсем без мяса долго разготавливать ради тебя одного, никто больше такое не станет. Из творога что-нибудь можно. Из рыбы.
– Рыбу тоже не хочу, – добавил Рун. – Вообще её не люблю.
– Да уж, – только и смог выговорить хозяин заведения. – Привередливый ты, прямо как аристократ какой.
– Простите, если что, – очень вежливо извинился Рун.
– А яйца?
– Яйца? – Рун обернулся к Лале. – Милая, ты вроде говорила, ты их ешь?
– Феи любят яички, – подтвердила Лала.
– Вот здорово! – обрадовался он. – Я тоже люблю. Попируем! Можно мне яичницу большую тарелку сегодня? Сейчас?
Он воззрился на хозяина заведения.
– Это да. Это быстро готовить, самое простое, – ответствовал тот. – Заказ принят, скоро принесут. Предупрежу супругу, чтобы совсем без мяса. И жарить будет не на сале, на масле.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Рун.
– Странный ты парень, если честно, – заметил хозяин заведения. – Но клиент вроде хороший. Обращайся, когда что надо. Меня Уго звать.
– Спасибо, дяденька Уго. Я Нур, – представился Рун.
– Я знаю, – кивнул Уго.
Рун повёл Лалу назад, попутно отмечая, что на него как будто поглядывают сидящие за столами люди. Когда ты крестьянин и бедняк, совершенно ничем не примечательный простолюдин, нет ни у кого никаких причин интересоваться твоей персоной. Все извечно заняты собой и своими проблемами. Тем более, если не по одному сидят, а по двое-трое, ведя беседы, ну зачем ты им?
– Лала, я нормально выгляжу? – спросил Рун, едва они оказались в коридоре. – Не порвались штаны сзади, не замарался ничем?
Лала осмотрела его со всех сторон.
– Штаны твои целы, любовь моя, – сообщила она. – А замараться, будучи моим кавалером, у тебя не выйдет. Всё хорошо.
– Чего-то на меня народ глазел, мне показалось, – поделился он своим наблюдением озабочено.
– А я тебе говорила, – напомнила Лала.
– Ох, не нравится мне это, – посетовал Рун.
Они вернулись в свою комнату. Дождь за окнами всё ещё моросил, но уже еле-еле, небо несколько просветлело, однако приближающийся закат сводил на нет выигрыш от этого в освещённости. И свою магию, призывающую свет, Лала давным-давно погасила – сразу же, как закончила с переодеванием. Было несколько темновато. И всё же вполне светло, чтобы ясно различать всё вокруг. Рун запер дверь на засов.
– Может тебе всё же не выходить со мной по пустякам, ласточка моя, чтобы мясо не видеть? – предложил он, обернувшись к Лале.
– Заинька, мне не хочется сидеть всё время на месте в четырёх стенах, – мягко возразила она. – Тем более одной. Это ваш мир, тут везде кушают мясное. Буду понемножку стараться привыкать. Ничего не поделаешь. Ты обнимай меня почаще да понежнее, как я увижу что-то неприятное, тут мне и легче станет.
– Ну, это я всегда готов, – усмехнулся Рун.
– Всегда готов, а сам не обнимает, – буркнула Лала с полушутливым упрёком. – А я ведь видела сейчас, как мясо кушают.
– Да что ж ты ненасытная такая, – ласково пожурил её он, тут же притянув к себе. – Это кошмар какой-то.
– А сам-то рад без памяти, – разулыбалась Лала. – Нежностью нельзя насытиться, Рун. Счастьем нельзя насытиться. Знаешь, я раньше не любила свою природу. А теперь люблю, – призналась она доверчиво. – Быть феей объятий… очень приятно. Когда есть милый кавалер. Кто рад всегда согреть. Оказывается, я была глупенькой, что думала о своей природе плохо. Это большой дар.
– Вот вернёшься ты домой, а я останусь здесь. И что ты будешь думать тогда? – с сожалением молвил Рун.
– Действительно, – чуть опечалилась Лала. – Всё же она жестокая. Так много дарит, но и отнимает немало. Нельзя сближаться столь сильно с тем, кто не будущий супруг. А она заставляет.
– Или проклятье заставляет, – вставил своё слово Рун.
– Всё время забываю, что тут проклятье всему виной, – вздохнула Лала. – Даже и не пойму тогда, что добрее, оно или моя природа. Или всё вместе смесь алхимическая взрывоопасная выходит.
– Или это я такой раскрасавец, что ни одной фее не устоять, – похвалился Рун с нарочитой горделивостью.
– Всё может быть, – рассмеялась Лала.
Они замолчали, просто наслаждаясь тем, что вместе. Когда обнимаешь фею, которая ещё и самая дорогая тебе девушка на свете, время словно летит и вместе с тем останавливается. Не считаешь секунды, не замечаешь минут. В груди праздник, сердцу горячо, ум взволнован, очи наслаждаются дивным зрелищем девичьей красы. Ощущаешь телом её тепло, и душой её нежность. Трудно отпустить, трудно оторвать взгляд, столько уж раз обнимал, столько раз любовался. И лишь всё сильнее хочется, и лишь всё роднее становится. И хочется, чтобы это длилось, и длилось, и не заканчивалось никогда. И понимаешь, что она радуется, чувствуя, сколь дорога тебе, начиная сиять всё сильнее и всё ярче. Лучится невинным счастьем, какое наверное бывает лишь у фей. И от этого и сам, будто заражаясь от неё, ощущаешь себя упоительно счастливым. Рун словно очнулся, когда в дверь вдруг постучали. Лала посмотрела на него любяще, и лукаво, и чуточку с иронией весёлой, словно подтрунивая. Но очень довольная.
– Несу ужин! – раздался снаружи знакомый девичий голосок.
– На ножках держишься? – осведомился Рун заботливо.
– Не твёрдо, но держусь, суженый мой, – озорно подтвердила Лала, буравя его очаровательными глазками.
Он аккуратно отпустил её. Отпер дверь, открыл. В коридоре стояла Вая с подносом. Рун отступил в сторону, пропуская её.
– Ох, Нур, что я тебе расскажу, слышал новость? Чудо у нас произошло! В городе, – поспешила сообщить девушка ещё с порога. Направилась к столу.
– Чудо? – озадачился Рун. – Что за чудо?
– Жена гончара совсем хворая была, уже вставать перестала, и кушать, два дня как ни крошки, только воду изредка пила. Исхудала как смерть, одни кости, – Вая поставила поднос на стол, принялась выставлять снедь. – Ждали, вот-вот помрёт, гончар уж и горб купил заранее. Со скидкой предложили. А тут прибегает их сынок-малыш, сжимая чудной цветок в ручке, и говорит: «мамочка, я тебя сейчас вылечу». Отрывает лепесток у цветка, произносит: «хочу, чтобы мама была здорова». И раз, она тут же и поднялась здоровёхонька! Да не просто здоровёхонька, а словно расцвела, телеса восполнились, округлились, волосы пышные стали и как будто ярче цветом, и раскудрявились. Прямо красавица! Соседки теперь ей завидуют, что она так похорошела.
– Да быть такого не может, – искренне засомневался Рун.
Лала воззрилась на него с удивлением и лишь покачала головой, улыбнувшись.
Это точно, Нур, – уверенно заявила Вая, забирая пустой поднос со стола. – Все сейчас судачат у нас об этом. Чудо великое! Это ещё не всё. Стали расспрашивать мальца, а он цветок показывает, мол, ведун местный, что мать лечил, про сей цветок ему поведал и научил где искать. Что цветок этот может исполнить заветное желание. А цветок необычный. У него четыре лепестка, каждый своего цвета. Оторвёшь белый, можно исцелить, оторвёшь жёлтый – загадывай злато, голубой оторвёшь – удачу обретёшь, а чёрный для наказания врагов используй. Вот.
– Ого! – только и смог вымолвить Рун, словно слегка ошеломлённый.
– Но и это ещё не всё, Нур, – со значимостью продолжила Вая. – Побежали к ведуну, узнать, что за цветок такой и как его правильно искать. А он сам изумлён, аж глаза на лоб, говорит, нету такого цветка, выдумал я его, дабы мальца отвлечь, чтобы не горевал и не плакал подле матери в дни её последние, а надеждой жил, цветок разыскивая.
– Ничего себе! – глубоко впечатлился Рун, а затем на его лице проступила тень недоверия. – Да правда ли это? А то может выдумал кто.
– Всё правда, – горячо заверила Вая. – Я это узнала от того, кто говорил с тем, кто расспрашивал того, кто сам у гончара в доме был. Вот теперь у гончара проблема, что делать с гробом. Гробовщик назад только за пол цены согласен взять. Завтра обязательно сама схожу к дому гончара. Папенька поди отпустит на пол часика. Хочешь, потом расскажу, что вызнала?
– Конечно, – кивнул Рун.
– А народ-то кинулся на луг, где цветок нашли. Тоже ищут. Некоторые взяли факелы, свечи, фонари. Чтобы и в ночи искать, – выдала заключительную порцию местных слухов Вая, направляясь к двери. Остановилась на пороге. – Эх, мне бы туда. Да девице нельзя так поздно одной. И работа. Брат мой завтра хочет сходить. Только вышарят всё до завтра-то. Или вытопчут. Ну, приятного аппетита, Нур, до свидания. Посуду отнести папе, как покушаешь, хорошо? Или могу попозже за ней придти.
– Я отнесу, – пообещал Рун. – До свидания.
Вая вышла, и он затворил за ней дверь. Запер засов понадёжнее. Вернулся к Лале. Она сидела за столом, изучая яства с довольным личиком. Пред ней стояла большая тарелка с омлетом, ломоть хлеба, кусок пирога с клюквой, кусок сыра, кружка молока, плошечка с мёдом, яблоко, огурец, лук.
– Надо же, расщедрился господин Уго. Не жадный, – порадовался Рун. – Сработал твой цветок, Лала. Здорово, правда?
– Я и не сомневалась нисколечко, что сработает, – ответствовала она, а затем посмотрела на него с весёлым очаровательным недоумением. – Ну ты и врунишка, мой дорогой! Ведь всё безупречно! Удивлялся, поражался, сомнения выказывал. Ты меня немножко пугаешь, милый. Зачем ты это всё делал?
– Просто беседу поддерживал, – пожал плечами Рун. – Чему тут пугаться, даже и не пойму. Я же тебе говорил, это само приходит, когда ты всегда один. Когда все от тебя отвернулись, ты тоже отворачиваешься от них. И разговоры с чужими становятся неважны. Но я же не хочу никого обидеть. А безразличие к тебе, это обидно. Поэтому даю тем, кто ничем мне не насолил, ровно то, чего они от меня ждут. Вае было приятно меня удивить. Вот я и удивлялся, делал ей приятное. Ну и заодно нас не выдал. Странно было бы не удивиться чуду.
– Грустно это всё. Очень грустно, Рун, – вздохнула Лала. – Ты теперь не в своей деревне, тут к тебе никто не относится предвзято, люди тебя не игнорируют, не обижают, доброжелательны. Зачем продолжать быть таким?
– Это я и есть. Как стать другим? – поинтересовался он спокойно. – Я изменился, пока был один. Изменюсь ли обратно… Не знаю, меня это как-то не заботит. Кстати, с тобой я тоже изменился. Очень. Сам себе диву даюсь. Даже вот… чтоб я мечтал о поцелуе с девицей? Да в начале лета я бы долго смеялся, предскажи мне кто-то подобное.
– С какой это ты девицей целоваться мечтаешь? – изобразила ревнивое подозрение Лала.
– Да есть тут одна, – усмехнулся Рун. – Давай ужинать, Лала, а то остынет всё. Я тебе потом подробно опишу ту девицу.
Лала рассмеялась.
– Ой, как всё аппетитненько, – просияла она. – А омлет как пахнет! Прямо голова кружится уже от этого.
– Да, омлет знатный, – согласился Рун. – Сам слюной исхожу, как увидел.


******


Посуду они тоже относили вдвоём. Лала ни в какую не хотела расставаться хоть не минуту. Лучилась приподнятым настроением, глазки блестели счастьем, напевала. При входе в харчевню предусмотрительно сразу отвернула взгляд на Руна, чтобы не видеть ничего вокруг, не видеть, если едят мясо. И этим сохранила своё внутреннее спокойствие и прекрасное расположение духа. На обратном пути стала ластиться, и уже прямо у двери в комнату вдруг обняла сама, довольная.
– Давай уж внутрь зайдём, дошли же, – предложил Рун, улыбаясь этому её внезапно накатившему безудержному празднику души.
– Нет, – твёрдо заявила она. – Попался в ручки феи, так вот и радуйся.
– Да я радуюсь, – рассмеялся он. – Просто… вдруг кто выйдет. Чего бы и не укрыться ото всех? Когда такие нежности. Неловко будет.
– Никто же не увидит, милый.
– Но я-то вижу. Буду чувствовать неловкость.
– Какой же ты стеснительный, любовь моя. Придётся потерпеть ради меня.
– Ну… ладно.
В этот момент дверь напротив распахнулась, явив пред ними коротко стриженого мужчину средних лет, одетого в поношенную рубаху дворянского покоя, ладные походные дворянские штаны без изысков вроде вышитых узоров. Из украшений только кулон ордена Маро на шее, вырезанный из кости.
– Привет, сосед, – непринуждённо поздоровался незнакомец, глядя с интересом и как будто изучающе.
Лала даже и не подумала отпуститься, словно ничего не произошло.
– Здравствуйте, – кивнул Рун чуть смущённо.
– Я Шэух, – представился мужчина.
– Нур, – назвался Рун.
– Откуда будешь, Нур?
– С сопредельного лордства. С севера.
– А чем живёшь, чем зарабатываешь хлеб? – продолжал любопытствовать Шэух дружелюбно.
– Охотник, огородник. Крестьянин.
– Ясно. Что, Нур, не хочешь доброго вина испить? – предложил Шэух. – Ищу, с кем вечер скоротать в беседе. Погода дрянь, темно, заняться нечем. Жечь свечи для каких-то дел… Зачем, когда имеются соседи.
– Но вы же дворянин… как будто, – удивился Рун.
– Видишь это, – Шэух показал на свой кулон. – Быть снобом магу несподручно. Когда бы был я знаменит, чтоб в лучшие дома меня пускали, то да, чурался бы наверняка. А так… Учитель мой простолюдин был, между прочим. Его я уважал. С тех пор отвык смотреть на люд простой с пренебреженьем.
– Это большая честь. Но я не пью вина, – вежливо поведал Рун.
– Надо же. А почему?
– Зарок дал такой.
– Ну, ты молодец, – похвалил Шэух. – Воздержание это добродетель. Пожалуй, и мне стоит сегодня воздержаться. Значит, можно просто поговорить. Расскажешь мне, где был, что видел. А я тебе, где я был. Я много где бывал в младые годы. Пойми, мне скучно, парень. А спать ещё не хочется.
– Рун, тебе человек искренне предлагает компанию. Да ещё и знатный. Маг, муж учёный. Не отказывайся, ты что, – посоветовала Лала мягко. – Тебе пора меняться милый. Зачем отталкивать людей, кто вроде бы к тебе сам расположен? Так и перестанешь быть один. Заведёшь знакомства. Вдруг и друзей.
– Тогда тебе придётся дать мне волю, – улыбнулся он. – Хотя бы на время. А то прижала, не вырваться.
– На время так и быть, – раздобрилась Лала, отпуская его. – Чего не сделаешь ради блага любимого.
Рун постарался убрать с лица весёлое выражение, чтобы не показаться странным. Открыл дверь комнаты.
– Заходите к нам, милости просим, – позвал он. – У нас поудобнее будет, я думаю.
Шэух неторопливо прошёл внутрь, огляделся.
– Знатно ты устроился, – покачал он головой. – Камин, кровать. Достаточно просторно. А я, выходит, что ючусь в гораздо худшей комнатёнке. И кто из нас дворянин?
– Я просто раньше вас комнату снял, наверное, – поделился соображением Рун чуть извиняющимся тоном. – Она одна тут такая большая.
– Наверное, – кивнул Шэух. – Меня-то дождь сюда загнал, если честно. В сей клоповник. В этом городе и более приличный постоялый двор есть. Да я не привередлив, в общем. Немало путешествовал по миру. Бывал и не в таких местах.
– Садитесь куда вам удобно, – гостеприимно молвил Рун, затворяя дверь.
– Камин бы надо развести, – заметил Шэух.
– Да вроде тепло, – выразил острожное недоумение Рун. – Тут за дрова платить нужно. Зачем тратиться, если тепло?
– Так пасмурно, считай что тьма. Светлее будет. И посушиться получше не помешает. Вот же дрова лежат.
– Я за них не платил, – сообщил Рун аккуратно.
– Зачем за них платить, они уже оплачены, – посмотрел на него Шэух непонимающе.
– Я просто впервые на постоялом дворе, не знаю, как тут и что, какие порядки. Сказали, что надо платить за дрова, – объяснил Рун.
– Понятно, – проронил Шэух. – Эти дрова уже оплатил тот, кто до тебя тут был. Дрова же не по одному покупают, и с собой не забирают, что останется. Эти можешь жечь. Кончатся, новые покупать нужно. Но сколько они там стоят? Пол медяка? Разжигай, Нур. Есть чем разжечь?
– Да.
Шэух взял стул, сел рядом с камином, стал наблюдать, как Рун возится с огнивом.
– Ну вот, другое дело, – проговорил он удовлетворённо, когда поленья занялись пламенем. – Сразу как-то поуютнее. Да и огонь вообще приятен, притягателен. Словно магия какая-то в нём. Не находишь?
– Ага, – согласился Рун, и перевёл взгляд на Лалу. – Милая, а как сесть-то, чтобы обниматься? На стульях… у нас сие не выйдет, а лавка слишком далеко от него, он этого не поймёт.
– Ладно уж, котик, держи меня пока за ручку просто. Буду мечтать, как останемся одни, – добродушно отозвалась Лала. – Мечтать тоже приятно, коли мечта исполнимая. Ждёшь, ждёшь, и потом…
Она разулыбалась, Рун тоже. Он принёс два стула, поставил рядышком вплотную, подождал, пока она сядет, затем уселся сам, взял её пальчики в свои. Лала тут же привалилась к нему плечиком. Вздохнула с умиротворённым сожалением, вроде и счастлива, и хочется большего.
– Ты прямо рыцарь стал у меня. Такой галантный, – порадовалась она.
– А что я сделал-то? Столь галантного, – полюбопытствовал Рун весёло.
– Ну как что? Галантный кавалер всегда после дамы садится.
– Правда? Вот не знал.
– А почему же тогда подождал, пока я сяду?
– Ну… – он призадумался ненадолго. – Как будто так сподручнее было. И чтоб на тебя полюбоваться заодно. Ты так садишься… Всё услада для глаз. Как крылышки складываешь, как волосы подбираешь, как юбку поправляешь, как ножки держишь. Целое зрелище. Дивное.
– Ой, спасибо, мой хороший, – засияла Лала ярче солнышка.
Она снова вздохнула, теперь уже без всякого сожаления, просто счастливо. Наступила тишина. Гость молчал, взирая на огонь. За окном где-то вдали послышалось едва различимо ржание лошади, затем лай. И всё снова стихло.
– Я, господин Шэух, в компаниях практически не был. Понятия не имею, о чём говорить, – честно признался Рун, почувствовав неловкость от затянувшегося молчания.
– Не был в компаниях? – слегка озадачился Шэух.
– Ну, только с охотниками, когда в лесу с дедом ходили. Но я был мал, лишь слушал, сам бесед не вёл.
– Чтож, для начала расскажи мне о себе. Чтоб знать, с кем я имею дело.
– Да нечего рассказывать, – пожал плечами Рун. – Крестьянин. Нур. В лесу обычно промышляю. Мелкую дичь и всё прочее, что лес пошлёт. Там, ягоду, грибы, коренья.
– Какие у тебя таланты?
– Таланты? – подивился Рун. – Да никаких.
– У всех имеются способности к чему-то.
– Навряд ли это про крестьян, – ответствовал Рун. – Работай и работай, и так всю жизнь.
– Ты, львёнок мой, талантливый обниматель фей. И врунишка, – напомнила Лала с юмором. – Хотя конечно этого не откроешь чужим.
– Все чем-то различаются, – не согласился Шэух. – И крестьяне. Один одно умеет лучше, другой другое. В чём ты хорош?
– Ну… плаваю неплохо. В лесу легко ориентируюсь. Это таланты?
– В какой-то мере.
– Ещё читать умею.
– Ты, Рун, умеешь читать? – изумилась Лала. – Вот не знала. Столько нового о тебе узнаю. И что врунишка, и что учёный.
– Я учёный? – развеселился Рун.
– В том смысле, что обучен.
– Да грамоте лишь.
– Вот это очень необычно. Для юноши-крестьянина, – заинтересовался Шэух. – Откуда же умеешь?
– Дед научил. Сам научился в детстве от монахов. Сыновей всех обучил своих. Ну и меня.
– Занятно. А книги читал какие-нибудь?
– У деда было три. Вот только их.
– И о чём они?
– Одна про рыцарей. Эта мне очень нравилась. А остальные две… так, всякая галиматья. В одной сплошные рассуждения о бесполезных бессмысленных вещах. Например, много страниц посвящено тому, что появилось вперёд, курица или яйцо.
– Ну, это известная философская дилемма, – улыбнулся Шэух.
– По мне так это бред, – заявил Рун. – Как можно разрешить загадку, не уточняя, в чём она? О каком яйце идёт речь? О курином? Если курица есть порода птицы, а породы выводят… значит, первой появилась курица. Раз она появилась из яйца не курицы, получается, яйцо было не куриное. А ежели имеется в виду яйцо просто птичье… То яйцо появилось раньше курицы. И о чём тут ещё думать? Но там не указано, какое яйцо. Вот и выходит, что все эти разглагольствования пустая болтовня.
– Как любопытно. Ты подразумеваешь, берётся абстракция, а для неё ищутся конкретные решения, что для абстракции невозможно?
– Я не знаю, что такое абстракция, господин Шэух, – поведал Рун.
– А третья книга о чём?
– О влиянии небесных светил при рождении человека на его характер. Тоже по мне бред полнейший. Ну, допустим, они влияют, а дальше-то что? В чём польза от подобных знаний? Характер это не изменит.
– Можно наследника зачать с желательным набором качеств, – объяснил Шэух. – Для титулованных особ и королей это очень важно.
– И они так делают? Зачинают по небесным светилам?
– Возможно кто-то и делает. Ещё при вражде с кем-либо, зная дату рождения недруга, есть шанс предугадать его поступки, его намеренья. Или понять, как его легче уничтожить. Всякое знание так или иначе ценно, юноша, всякое может в чём-то да помочь.
– Если я узнаю, что появилось вперёд, курица или яйцо, это мне очень сильно поможет, – поиронизировал Рун.
«Довольно простоватый малый», – подумал Шэух. – «Навряд ли он колдун, тем более великий. Хотя с клопами всё же непонятно. Но может, то явление природы, какое-то науке неизвестное»?
– Юношеству свойственен максимализм, и я таким был, припоминаю, – добродушно произнес он. – Само знание о яйце и курице практического значения не имеет. Но рассуждения о нём помогают научиться глубже вникать в суть вещей, обрести философский склад ума. Это ценно. Для учёного мужа. Для крестьянина может быть и нет. Но ты молодец всё равно, удивил меня. Не ожидал услышать что-то подобное от деревенского парня. А мысль о невозможности конкретного решения абстракций… даже довольно недурна.
– Просто у деда были только эти книги. Купил задёшево, как он считал, но всё равно очень дорого. Бабуля ругала его страх как, он рассказывал. Еле простила. Но потом даже не жалела. Дед по этим книгам нас учил читать. Дядя мой писарем устроился служить к большому человеку. Это почётно, и лучше, чем в огороде ковыряться всю жизнь не разгибая спины. Я бы ни за что не стал читать нечто подобное, будь под рукой в достатке нормальные книги.
– Занятная история, – беззлобно молвил Шэух. – Мне даже было интересно. Где ты бывал, Нур, в каких краях?
– Да только здесь, в округе местных лордств. И всё. И то в лесах всё боле. Охотился. А вы кто, господин? И где бывали?
– Я? Муж учёный. Номинально маг, но маг без сил магических. Лишь сведущ в магических науках. Правда сведущ весьма неплохо. Как считается. Трактаты изучаю, разыскиваю редкие ингредиенты для зелий, да учеников, способных к магии. Вот в этом моё служенье ордену и моё послушание. Слыву умелым в изготовлении сложных зелий и в алхимии.
– Вы маг, но не способны колдовать? – несколько озадачился Рун.
– Примерно так, за исключеньем колдовства посредством зелий, – кивнул Шэух. – Тут нет ничего экстраординарного. Большинство магов именно таковы, как я. Или не скрывают, что без магии, или откровенные шарлатаны. Магам нужны помощники, искушённые в науках люди, кто сам не может колдовать, но просвещён и потому полезен. У сильных чародеев много дел. Нужны те, кто будет им прислуживать, заниматься хозяйственными, бытовыми вопросами ордена, учить студентов, записывать формулы, составлять летописи, даже убираться в обителях. Это всё делают не те, кому магия подвластна.
– То есть, допустим, и меня могли бы взять в обитель, даже коли я совсем без способностей магических? – полюбопытствовал Рун.
– Сейчас навряд ли. В обителях наплыв учеников. Всё жаждут научиться фей ловить. В другое время, если ты хочешь всю жизнь стирать исподнее за магами да полоть грядки в огороде обители, работая лишь за еду, всегда пожалуйста, возьмут с удовольствием, – откровенно поведал Шэух. – Знатному человеку в этом плане проще. Отец заплатит, всё равно будут учить. И при способностях и рвении к наукам станешь учёным мужем, станешь уважаем. Достигнешь в рангах ордена высот. Плебея вряд ли кто-то станет обучать бесплатно, коли в нём нету магии совсем. Вот если есть, тогда другое дело. Орден Маро не делит своих магов на знатных и плебеев. Даже напротив, заставляет всех знатных членов ордена брать проще имена в послушание. К примеру, я урождённый Шэухсаллотт. Однако много лет уже зовусь Шэух. Звучит довольно несолидно, если честно. Но что поделать.
– А где вы бывали? В каких краях далёких, господин?
– О, много где. Боюсь, ты не слыхал, мой друг, и стран таких. Я в юности был учеником мага Зериба. Вот это настоящий маг. Мог многое. Знал многое. Был мудр. И почему-то выделял меня среди других учеников. Симпатию питал. С собою взял, когда поехал в экспедицию на восток. Мы плыли на кораблях. Преодолевали горы. Шли по пустыне с караваном на верблюдах. Это такие животные, подобны лошадям, но с горбами, и могут не пить по многу дней. Долго были в пути. В конце концов добрались до большого государства, богатого, среди оазисов. До Лемтарада. Там правит падишах. Слыхал о падишахах?
– Как будто да. Такие короли, – кивнул Рун, очень заинтересовавшись рассказом. В далёких странах не бывать крестьянам иначе, чем туда переносясь в воображении, словам чужим внимая. Послушать тех, кто сам был в чужеземье, а не передаёт со слов других, то безусловно дорогого стоит. Лала, плохо знакомая с миром людей, тоже стала само внимание, обратив на Шэуха исполненный пытливой любознательностью взор.
– Ну, это не совсем не короли. Лишь в том, что он правитель, это верно, – сообщил Шэух. – Знаешь в чём главное отличие короля от падишаха? У короля одна жена. Королева. А у падишаха их тысячи. И ни одна не королева.
– Тысячи?! – недоверчиво переспросил Рун.
– О-го-го! – впечатлилась Лала. – Это ж сколько надо свадеб сыграть.
– Такое излишество не имеет никакого рационального объяснения, – заметил Шэух. – Даже если проводить лишь по одной ночи с каждой женой, до всех не доберёшься и за годы. Они уж и состарятся, пока до них очередь дойдёт. Но… видимо, у них так положено правителю.
– А куда же падишах детей девает? – осведомился Рун с глубоким недоумением.
– Вот это тоже вопрос весьма прелюбопытный. Которым мы не задавались почему-то с моим учителем. Лемтарад, это страна, чрезвычайно отличающаяся от нашей. Там ходят в халатах и тапках, на головах носят чалмы – словно гнездо из тряпья. Сидят на коврах с подушками, и никаких столов и стульев, и диванов. Мечи у ратников загнутые в дугу. Дома как будто слеплены из глины. Заборов нет, есть стены. Дом даже бедняка любого стеною обнесён высотой в два человеческих роста. Еда причудлива и специй жгучих полна.
Рун попытался себя представить ратника с мечом дугой, в тапочках и с гнездом на голове. Картина получалась странная.
– А дамы обряжаются сплошь в балахоны, как будто простыни, укутываясь в них от макушки до самых пят, запястья видно лишь и прорезь есть для глаз.
– Вот так платье! – ошеломлённо проговорила Лала.
– Но что более всего потрясает в их культуре. Так это отношение к дамам, – заявил Шэух. – У нас в чести рыцарство, дам почитают, защищают, им служат, воспевая слабость их как что-то ангельское. Превозносят. А там считают женщин… даже и не знаю. Сродни животным. За товар бездушный. За что-то низшее, что не имеет права назваться человеком.
Лала так и открыла ротик, в немом изумлении. Рун тоже был весьма озадачен.
– И вот что забавно, – продолжил своё повествование Шэух. – При всём этом все они, включая их дам, гордятся подобными устоями своего общества, считая оные прогрессивными, а всех нас, небопоклонников, с нашим рыцарством непросвещёнными дикарями. Мы часто беседовали вечерами с учителем о том, что наблюдаем вокруг, о разном. Он мудр был, мог многое постичь всего лишь логикой, обычным рассуждением. И вот к каким он выводам пришёл. Основа большинства отличий Лемтарада от нашей страны лежит в одном. В многожёнстве. Там не только падишах имеет более одной жены. Все состоятельные люди тоже. Там сколько хочешь жён, столько и заводи. Но, как известно, мужчин и женщин всегда рождается приметно одинаково. А значит. Если у падишаха тысячи жён, тысячи мужчин неизбежно остаются без жён. Если многие тысячи аристократов и вельмож имеют по сто жён, сотни тысяч мужчин остаются без жен. Если десятки тысяч купцов, торговцев, чиновников и им подобных имеют по две-три жены, ещё сотни тысяч мужчин остаются без жён. Это простая арифметика. Поэтому женщина превращается в главную ценность и главный товар. Поэтому всяк своих женщин наряжает в балахоны, чтобы чужие не видели, как они выглядят, чтобы во много раз снизить вероятность, что их попытаются украсть. Вдруг там старуха или уродина. Поэтому же не ограды, а стены глухие у домов. Чтобы женщины могли без балахонов гулять в своих дворах, без опасений, что их увидят и возжелают выкрасть. Постепенно, за века, это становится традиционным укладом, и иное воспринимается нарушением морали сродни святотатству. Если женщина пойдёт у них по улице без балахона, хотя бы лишь с открытой головой, толпа, из чувств оскорблённых, её немедля закидает камнями. До смерти.
– Да правда ли это всё? – засомневался Рун.
– Я сам тому свидетель, – уверенно произнёс Шэух. – Мы в Лемтараде пробыли пол года. Достаточно, чтоб изучить их нравы.
– А почему у них дам презирают, если они такая ценность?
– Потому что они слишком ценны. Товар не имеет права голоса. Вот представь, у нас приданое готовы дать, лишь бы сплавить дочь кому-то в жёны. А там наоборот, жених платит калым, то есть выкуп, отцу, огромные деньги. У них рождение дочери в небогатой семье, это радость большая. А бедняку жениться почти мечта несбыточная.
– Да уж, – только и смог сказать Рун. – Странные порядки, конечно. Хорошо, что я родился здесь. И что, там только и воруют дам?
– Бывает, – подтвердил Шэух. – Ты юноша, тебе тяжело это понять. Мужчина сатанеет слегка от жизни без жены. А в их краях таких не сосчитаешь сколько. Как следствие, культ определённый возникает… стремления к женщинам. У них считается, что после смерти герой попадает в рай, который по их представлению гарем из тысячи девиц прекрасных. Представь теперь, с какой охотой их бедняки бегут в армию вступать, грезя о войне. Благо, они плохие воины. Слабые. Кто жаждет помереть, недолго проживёт в бою. У нас не раз бывали войны с ними, у небопоклонников, они к нам вторгались, и мы всегда легко их побивали.
– Вот так представление о рае, – вздохнула Лала. – Не вместе парочкой навеки средь райских кущ, а лишь… стремление к утехам. По мне, так это ад.
– Презрение к женщинам столь сильно в их взглядах, что у них, к примеру, нет ни сказок ни легенд про фей, – поведал Шэух. – У них джины, мужские существа, исполняют в сказках желания. Всё потому, что волшебные существа высшие, выше нас, а женщина по их представлению может быть только низшим существом. Я думаю, явись к ним фея, как к нам недавно, тем более, в её коротком платье, как говорят. Её бы там тут же закидали камнями.
Лала так и округлила глазки испуганно. Рун почувствовал, что она напряглась, и погладил её пальчики.
– А чего же наши монахи не сатанеют? – поинтересовался он в задумчивости.
– Они сами отказываются от женщин. У них дух силён, – объяснил Шэух. – А там наоборот, истово жаждут, но не могут получить. Поэтому сатанеют. Поэтому женщина становится столь желанна, что чего она там желает сама, мужчин уже не волнует. Она становится вещью.
– Ох, Рун, это же прямо как у тебя было, когда ты зельица приворотного испил! – поразилась Лала. – Так меня желал, что мои чувства перестали иметь для тебя значение.
– И они считают нас варварами? – покачал головой Рун.
– Уверены в этом. С презрением относятся, – усмехнулся Шэух. – Ну, это, впрочем, всем народам свойственно. Другие нации считать за дикарей, а собственной гордиться. Ты, я смотрю, впечатлительный парень. Кажется, я тебя сильно удивил.
– Ну да, есть такое, – признал Рун.
На его физиономии отражалось выражение растерянного непонимания. Ум силился переварить новые знания. И словно не справлялся. Слишком уж они отличались от всего известного ранее, от привычного порядка вещей. Лала тоже многое рассказывала ему о своей стране. И это были потрясающие воображение повествования о чудесах и существах волшебного мира. Но это же как сказки, у фей всё доброе, оно не отзывается внутри непостижимой противоречивостью, не заставляет пытаться осмыслить. Просто восхищает, и всё. А тут. Прямо ввергает в смятение.
– Да ты грусти. Это не повод горевать, повод радоваться. Что мы живём у нас. В столь замечательной стране, – посоветовал Шэух не без доли юмора. – Ладно, придётся мне, пожалуй, завершить свои рассказы. Тебе, по-моему, хватит. Ты вот скажи, хотел бы ты там побывать после всего, что услышал, или нет?
– Наверное, – произнёс Рун после недолгих размышлений. – Посмотреть на то, как там живут. На людей с гнёздами на головах. Мне же не надо становиться таким, как они. Посмотреть и вернуться потом. Было бы… здорово.
– Вот это правильно, молодец.
– А чудеса вы какие-нибудь там видели? В Лемтараде? – спросил Рун.
– Волшебство видел, немало. Там умелые чародеи. Чудес не видел, – ответил Шэух. – Чудо, это необъяснимое явление с позиций магической науки. Или слишком уникальное. Вот тут недавно чудо произошло, в этом городе. Кажется, именно сегодня. Ты слышал про жену гончара?
– Ага. Не верится немного. Но слышал.
– Удачно я заглянул в сей городишко. Завтра пойду к гончару, порасспрошу сынка его, протестирую насчёт магических способностей. Вдруг он магом урождён. Да и само это происшествие, если оно действительно имело место, ценно, должно быть задокументировано в летописях ордена. Я буду тот, кто принесёт весть о нём. Почётно. Хочешь, кстати, тебя проверю на магические способности? Так и быть, бесплатно. Хороший ты собеседник. И к камину пустил, просох я знатно. Вдруг не зря нас судьба свела, вдруг тебя природа силой магической одарила? А ты и не ведаешь. Тогда тебя примут в ордене с распростёртыми объятьями. Обучат. Может, и попутешествуешь по миру. Братьям из ордена часто приходится ездить в чужеземье. У ордена много разных интересов в других краях.
– А долго это? Сколько времени займёт? – аккуратно осведомился Рун.
– Да пять минут.
– Ну… если бесплатно. То… я бы хотел узнать, есть во мне магия или нет.
– Чтож, пойду к себе, надо кое-что принести, – Шэух встал. – Сейчас вернусь.
Он вышел, притворив дверь. Лала и Рун сидели, слегка потрясённые рассказом.
– Да… – вымолвила Лала задумчиво. – Насколько странно всё и грустно в иных местах. У вас и нас рыцари почитают дам. А там презирают.
– Ну… у нас рыцари почитают лишь знатных дам. А остальных-то… не особо, – поделился мыслью Рун.
– Всё равно. В нашей стране. И в вашей. Всё рыцарским духом пропитано. Это глубоко в укладе наших народов, – заметила Лала. – Каждый даже из простолюдинов, из крестьян, в душе немножко рыцарь, по отношенью к дамам. А то и очень сильно. Вот как ты. Ты, Рун, мой рыцарь благородный.
– Ну, насчёт благородного я бы поспорил. И на счёт рыцаря. А так всё верно, – усмехнулся Рун.
– Не смейся, милый, – тоже чуть улыбнулась Лала. – Я правду говорю. Рыцарство, это как… путеводная звезда, на что равняются у нас в той или иной мере все. И знатного происхождения, и нет. Это на всех влияет. А рыцари в таком почёте у населения, столь уважаемы, в немалой степени именно за то, что защищают слабых дам. Они дают надежду слабым, и веру в доброту. Рыцарей делает рыцарями во многом именно их трепетное отношение к дамам.
– Возможно ты права, – кивнул Рун. – В детстве начинаешь по-другому относиться к девочкам, когда узнаёшь про рыцарей и рыцарский кодекс, и принимаешься играть в рыцарей и представлять себя рыцарем. Это очень влияет.
– Какой умный дяденька, – уважительно произнесла Лала. – И столько повидал всего.
– Ага.
– Но то, что он рассказывает, страшно. У нас, в нашем мире, суженый мой, тоже есть нечто подобное. Только прямо противоположное, – поведала Лала. – У нас есть страна амазонок. Это люди, между прочим.
– Люди?
– Да, такие же, как вы. У нас тоже живут люди. У амазонок женщины правят, а мужчины презираемы. Женщины воины, а мужчины домохозяйки. И многомужество у них есть. Только не столь безудержное, не в тысячи, три мужа самое больше бывает, насколько мне известно.
– Да быть не может, – засомневался Рун. – Мужчины домохозяйки и презираемы? А дамы ратники? Какой из дамы ратник?
– Такой. У них девочки почти с младенчества обучаются ратному искусству. А мальчикам не разрешают и прикасаться к оружию. Под страхом смерти. Это когда дама растёт как дама, она слаба. А когда она мастер ратный… Ты бы проиграл любой из них в бою, котик. Потому что ты не обучен, а они хорошо обучены. Мастерство побеждает силу.
– Чудно и странно мир устроен, – подивился Рун. – Столько всего в нём, и всё везде иначе. А где-то и с ног на голову. Когда рыцари презирают дам, или дамы ратники. Вот окажется сейчас, что я маг. Вдруг попутешествовать по миру удастся. Увидеть разное подобное.
– Рун, ты сильно не надейся, – попросила Лала с мягким сожалением. – Мы давно вместе, если бы в тебе была магия, иная кроме магии объятий, я бы наверняка это почувствовала. Могу и ошибаться. Но всё же вряд ли.
– Чтож, ну и ладно, – улыбнулся он. – Зачем мне магия, когда у меня есть кудесница своя.
– Кудеснице не разрешают колдовать. Под страхом жертв, – напомнила Лала, деланно опечалившись.
– Уж так боишься жертв, что только и колдуешь, – поиронизировал Рун. – Два чуда за сегодня сотворила. Хитра, ты, Лала, ох хитра. Никак не оштрафуешь.
– Ну, заинька, не ругай меня. Я хорошая, – с невинным очарованием посмотрела на него Лала. – Лучше бы обнял, пока дяденьку ждём.
Тут раздались шаги.
– Так, Нур, мне нужно немного твоих волос, – деловито сказал Шэух, зайдя в комнату. – Я должен отрезать. Ты сиди.
Он прошёл к столу, положил на оный несколько предметов: две скляночки, цепочку с прозрачным камнем на ней, коробочку, миниатюрные песочные часы. Рун следил за его действиями, чуть взволнованный, оставаясь на стуле. Шэух приблизился, ловким умелым движением отрезал у него маленькую прядь волос, снова направился к столу, бросил волосы в одну из склянок, пробормотал над ней что-то. Принёс склянку к Руну:
– Плюнь сюда. Только не харкай. Лишь слюной плюнь.
Рун исполнил сие пожелание. Шэух опять вернулся к столу, налил из второй склянки в склянку с волосами какую-то жидкость, взболтал, пошептал над ней, поставил на стол. Взял цепочку. Принёс Руну:
– Вот, держи. Растяни на указательных пальцах, чтобы камень висел ровно посередине. Смотри внутрь камня, и произноси, вот так, с пришипением «хис-с-с, хис-с-с». Говори это всё время как бы внутрь камня, представляя, что слова идут внутрь.
– Как загадочно, – подивилась Лала тихим голоском.
Рун выполнил все указания. Растянул цепочку на руках, стал таращиться в камушек, воображением направляя в самую его середину шипящие звуки изо рта, размеренно воспроизводимые без остановки:
– Хис-с-с, хис-с-с, хис-с-с.
– Делай так несколько минут, – велел Шэух. – Ежели камень засветится, то всё, ты точно маг. Старайся заставить его светиться, желай этого изо всех сил.
Рун коротко кивнул.
– Это хорошо, что сейчас темновато, – добавил Шэух. – Даже слабый свет будет заметен.
Он поставил песочные часы стороной с песком вверх.
– Говори, пока песок сыплется. Даже если камень засветится, говори. Вдруг ярко разгорится. Тогда в ученики тебя возьму.
Рун сидел, повторяя и повторяя шипящее слово «хис-с-с», чувствуя себя магом, изрекающим таинственное заклинание. В какой-то момент ему очень захотелось оказаться магом, чтобы прогрузиться в эту столь другую удивительную полную чего-то нового и необычного жизнь. Он всей душой стал желать, чтобы камень засветился, вглядываясь внутрь оного с надеждой. Но света не было. Песок в часах неумолимо перетекал вниз, быстро уменьшаясь в верхней части. И вот, упали последние песчинки. Шэух взял склянку, посмотрел сквозь неё на огонь в камине.
– Иди сюда, – позвал он с философским спокойствием. – Давай мне камень.
Рун подошёл, передал цепочку. Шэух положил её на стол, взял коробочку, открыл.
– Подставь ладонь вверх, – распорядился он. Насыпал из коробочки Руну в ладонь белый порошок. – Зажми в кулаке и брось на стол, стараясь, чтобы ровнее рассыпалось.
Рун сделал. Порошок белой пылью покрыл ровным тонким слоем часть стола. Шэух оглядел пыль.
– Чтож. Магом тебе не быть, Нур, – сообщил он задумчиво. – Ладно, пойду к себе. Спать захотелось.
Он взял все свои вещи со стола.
– До свидания, – вежливо молвил Рун.
– Ага, – бросил Шэух, направляясь к двери.
«Ну вот, только зря время потерял и реагенты потратил», – подумал он. – «Великий колдун. Глупо было рассчитывать. Хотя… клопы вели себя престранно. А странности есть часто след от магии. Но видимо не здесь. Зачем снял комнату на три дня? Впрочем, не заинтересуйся я этим пареньком, не остался бы в городе, не узнал про сына гончара. Вот там всё весьма многообещающе».
Рун затворил за удалившимся магом дверь, запер на засов. Вернулся к Лале.
– Ну что, на лавочке или в кроватке? – по-доброму поинтересовался он не без юмора.
– Сначала на лавочке, потом в кроватке, – разулыбалась Лала.
– Тогда пойдём, красавица.
Лала встала, но едва лишь сделала шаг, как Рун притянул её к себе.
– Нет, – рассмеялся он. – Не дотерпеть. Соскучился.
– Я тоже, очень, – ласково произнесла Лала, засияв. – Ох, эти гости. Не спровадишь.
– Сама предложила пустить.
– Просто о тебе забочусь. Расстроился, что ты не маг?
– На какое-то мгновенье. Но потом… захотелось тебя обнять. И обо всём забыл. Ты магия мой души.
– Ой, как поэтично, – порадовалась Лала. – Спасибо, мой хороший. Приятно.
– А мне приятно чувствовать твоё тепло.
– Что это с тобой, запылал вдруг? Держи вот меня теперь, – довольно буркнула она.
– Соскучился.
– Ну, сильно ты соскучился, я смотрю.
– Ужасно сильно.
Лала вздохнула умиротворённо. Положила голову ему на грудь.
– Лала, а феи не являлись никогда на земли Лемтарада? – спросил Рун негромко.
– Не знаю, заинька.
– Неужто правда могут закидать камнями фею?
– Вот это вряд ли, – высказала сомнения Лала. – Во-первых, милый, фея не даст себя в обиду. А во-вторых, не станет оскорблять чувств людей. Если быть женщине без балахона для них столь аморально, оденет, почему нет. Это даже удобно. Никто и не увидит, что ты фея.
– Понято. А джины существуют?
– Да. Но они не добрые, Рун. Феи людей любят. А они презирают. Им нравится людей обманывать. Они всегда постараются обратить твоё желание против тебя. Например, если пожелаешь долгой жизни, превратят в дуб. И живи деревом тысячу лет. Я, жених мой славный, всё же на тебя удивляюсь. Сперва что великий врунишка, узнаю. Через два месяца после знакомства. Потом, оказывается, читать умеешь. Чего ещё я о тебе не знаю? Какие меня ждут открытия?
– Да никаких. Всё вызнала. Больше ничего и не осталось, – улыбнулся Рун. – Распишешь прям, преподнесёшь, как эдакую невидаль. Подхваливаешь так меня что ли? Сама-то вроде тоже читать умеешь. Говорила, рыцарские романы читала. У нас для девушек это страх как необычно. Кроме знатных. Все феи грамоту разумеют?
– Возможно все. Нас учат, Рун. Но про романы… я неправильно выразилась, – объяснила Лала. – Я в основном слушала. Когда я была мала, у меня была ня… за мной и сестричками присматривала девушка одна. Весёлая, добрая очень. И безумно любила рыцарские романы. Читала часто нам, крохам. Так там было всё… романтично и волнующе. Смелые герои-рыцари, благородные прекрасные дамы, переживаний полные и тайн, и самопожертвования ради любимого. Всегда готовые согреть нежностью суровое мужское сердце. Она мечтала, что тоже встретит когда-нибудь рыцаря. И мы стали мечтать. Хотелось поскорее вырасти, чтобы и с нами начало происходить что-то подобное, настоящее, удивительное, наполненное чем-то особенным. Бесконечно романтичное.
– И вот ты здесь. Со мной, – поиронизировал Рун. – Не хочешь согреть нежностью моё суровое мужское сердце?
– А я что делаю? Как раз и согреваю. И сама греюсь, – ласково поведала Лала. – Мне очень повезло, суженый мой. Это несопоставимо ни с какими романами. То, что со мной происходит. Уж столько было чудесных упоительных минут у нас. Какие боле никому не пережить. Справляли помолвку, ты меня спасал, мой герой, носил на ручках, мы обнимались на дне глубоком, русалочки нам пели песни свадебные, ты прижимал меня к себе в водичке, на озерце огромном, таком большом, что словно целый мир, и рядом никого, лишь в мы вдвоём. Давали клятвы, танцевали. Пред ратью обнимались. Искали веточки, даря друг другу нежность. На закаты любовались. Уже пожалуй и не перечесть всего, что было романтичного меж нами. Вот и сбылось, о чём мечталось в детстве. То, настоящее, оно сейчас вот здесь. А после будет нежный поцелуй прощальный у нас ещё когда-нибудь.
– Надеюсь, что нескоро.
– Ну вот, а я думала, ты хочешь мою жертву, – деланно разочаровалась Лала.
– Очень хочу, – подтвердил он весело. И добавил уже с нотками отчётливой тоски в голосе. – Мне расставаться страх как не охота, красавица моя.
– Мне тоже, Рун, – мягко и тепло, и чувств приязненных исполнено, и так же с капелькой печального сожаления молвила Лала. – Однако нам судьбой не суждено. Никак. Быть вместе. Надеюсь, пока я с тобой, научишься дружить с людьми. Понравилось тебе, львёнок, быть в компании?
– Ну… так-то интересно было. Послушать. Я одного лишь не пойму, Лала. Какой интерес был ему это всё мне рассказывать?
– Почему бы и нет.
– Зачем это ему?
– Некоторые любят похвалиться тем, что с ними было.
– Это странно. Знаешь, Лала, это вообще всё так странно, когда тебя замечают, – признался Рун. – Сегодня в харчевне я говорил с людьми, и они меня слушали, отвечали на мой вопрос про желания. Это кажется невероятным, в моей деревне все бы сделали вид, что меня нет. Это словно чудо какое-то. И господин Шэух, знатный человек, хотел моей компании. Немыслимо. Но ведь было.
– Вот видишь, дорогой, всего-то и надо было покинуть свой маленький мирок затворничества, чтобы перестать быть одному.
– Пожалуй так. Ох, Лала, а это не ты? Не твои чудеса, ласточка моя? – вдруг озаботился мыслью Рун. – Если твои, что ко мне приветливо относятся, я требую штрафа.
Лала рассмеялась звонко от всей души.
– Ишь ты какой! Требует он. Нет, заинька, это не я.
– Правда?
– Ты испрашиваешь с меня честного ответа, Рун? – Лала подняла голову, посмотрев на него как-то особенно беззащитно.
– Нет, – мягко заверил он. – Вовсе нет. Просто… очень хочется штрафа.
На последних словах его голос наполнился жалостливыми интонациями. Лала снова рассмеялась.
– Я всё-таки дам тебе честный ответ. Так и быть, только сегодня, хоть ты и не настаиваешь. Это не я, Рун. Мир не без добрых людей, и чудеса тут не нужны. Верь в людей, говори с ними, не чурайся незнакомцев, и ты обязательно найдёшь среди них много добрых. Мы тоже когда-то были незнакомы.
– Как жаль, – посетовал Рун полушутливо. – Я наделся, это ты.
– Ладно, пойдём в кроватку, несчастненький ты мой, уж я согрею твоё суровое мужское сердце, – лукаво улыбнулась Лала.
– Ну, ты постарайся. Согреть. Моё сердце очень суровое, – проронил Рун с юмором.
– Я буду нежной, – ласково пообещала Лала, сияя.


******


Солнце ярко светило в вышине, проливаясь лучами на внутренний двор древнего монастыря. Всё здесь дышало стариной и безупречным порядком. Отсвечивали красной черепицей причудливые многоярусные крыши, украшенные резными головами драконов и хищных лесных зверей, покачивались в обложенном небольшими валунами пруду цветущие кувшинки, у крепостной стены стройной шеренгой росли одинаково подстриженные деревца одинаковой вышины, отстоя друг от друга ровно на четыре шага. Только мощёная камнем тренировочная площадка несколько нарушала общую безукоризненность, имея с одной стороны круглые вмятины, за века оставленные в каменном покрытии ногами монахов, отрабатывавших становление в стойку. Вдалеке юные послушники бегали по ступеням, таская на плечах коромысла с огромными вёдрами, наполненными водой. Рун беспомощно посмотрел на свои вывалившиеся кишки, ноги его подкосились, он упал на колени, поскользнулся на собственных кишках и шмякнулся лицом вниз. Глаза его закрылись, на мгновение наступила тьма, и вдруг отступила, и он уже снова цел и невредим, и все кишки на месте. И от пролившейся только что в обилии из него крови ни на нём самом, ни под ним не осталось и следа. Он встал, поднял с земли оба своих меча. Обратил взор на Неамида в ожидании. Эльф явно не собирался продолжать бой. Рун вздохнул.
– Даже не видел, как вы это сделали, учитель. Раз, и брюхо вспорото, – признался он.
– Да не переживай, всё нормально, – весело приободрил его Неамид. – Ничего не замечаешь во мне?
Рун оглядел его внимательно с головы до пят и пожал плечами:
– Вроде нет.
– На мне тоже нет твоей крови. Похоже, именно я этим управляю. Её удалением с себя. Постепенно начинаю разбираться, как всё устроено в твоих снах. Тут есть свои правила и закономерности. Ладно, садись, на сегодня хватит тренировок. Надо поговорить. Я в общем-то понял, чего ожидать от твоего обучения во сне. Каков будет результат.
Он уселся на каменную скамью, положив подле себя меч. Рун опустился рядом, тоже положил свои мечи. Заинтересованно воззрился, внимая.
– Ты ничерта не помнишь, мой юный ученик. Умом, – посетовал Неамид. – Поэтому когда пытаешься действовать умом, ты ноль. В смысле ратных умений. Никакого видимого прогресса. Вообще. Но. Ежели тебе не давать времени думать, не убивать сразу, но напирать, не позволяя опомниться. Ты начинаешь действовать инстинктами. И вот тут… Подобные успехи за столь малое время впечатляют. Разница между тем, что было, когда мы начали, и тем, что есть сейчас… гигантская. Даже ошеломительная в какой-то мере.
– Мне не очень понятно, – извиняющимся тоном признался Рун.
– Я тебе не смогу дать знания, – охотно пояснил Неамид. – Я сам всегда способен точно заранее решить, что делать той или иной ситуации, какую тактику избрать для победы в бою, какие действия предпринять. Чётко понимаю, в чём слабости врагов, в чём их сила, где мои преимущества. Ты этого всего не сможешь. Ты не сможешь тут освоить техники и приёмы так, чтобы применять их по своему желанию. Ты их не помнишь умом. Но когда ты не думаешь, не пытаешься их вспомнить, они сами из тебя выходят. Нужные в нужное время, в нужный миг. Примерно так дерутся дураки. Полагаясь лишь на инстинкты.
– Ну вот, – разочарованно вздохнул Рун.
– Я же не говорю, что ты дурак, – усмехнулся Неамид. – Вполне разумный малый. Даже сообразительный. Ты молодец. Просто во сне освоить умом техники нельзя. Это факт. Я это понял точно. А вот инстинктами можно. То есть моя главная задача сейчас добиться того, чтобы ты научился полагаться только на инстинкты. Этому непросто научиться. Слышать их, доверять им. Мне придётся поменять всю методику обучения. С традиционной на… совсем иную. Разработать её. Благо, мне сие по силам. Собственно, её суть я уже нащупал. Мне всегда нужно будет действовать на грани, где ты ещё не проиграл, но уже в муравьином шаге от этого. Не давать тебе думать, не давать опомниться, но стараться оставлять в игре. Не выпотрашивать.
– Разве основное преимущество во сне не в том, что не надо сдерживаться? – с осторожным недоумением заметил Рун. – Эти ваши слова мне запомнились, учитель.
– Всё верно. Только я имел в виду, здесь есть право на ошибку, и всякий удар можно делать в полную силу. Я и буду делать. Но я могу предугадать результат удара. Если я понимаю, что он окажется для тебя фатальным, я выберу другой, или всё же сбавлю силу. Подрежу тебя в игре. Однако я всегда должен стараться держать тебя на пределе твоих возможностей, дабы ты вынужден был действовать постоянно, а времени для раздумий у тебя не было. На данный момент это станет моей главной задачей. Достучаться до твоих инстинктов, чтобы ты привык на них полагаться. Приучить тебя не думать в бою, отучить думать. Знаний у тебя нет, тебе всё равно не над чем думать, только отвлекает твоё внимание. Выйдет двойная польза. Обычно у начинающих учеников инстинкты просыпаются постепенно, как раз из знаний во многом черпаясь. Только вот новички по-другому и не могут. Инстинкты мгновенны и не предполагают осмысления. Ошибся при защите, будет твоя смерть. Увлёкся в нападении, убьёшь товарища, кто в паре с тобой работает. Лишь ты у нас счастливое исключение из правил. Инстинкт нельзя притормозить, обдумать, остановить. Иначе это будет уже не совсем инстинкт. Он чистое действие без анализа. Никто в мире не может себе этого позволить – вести учебные бои с настоящим оружием, полностью отключив рассудок. Но тебе как раз наоборот, бессмысленно вести их как-либо иначе. Вот на этом мы и сосредоточимся. На поиске методов обучения под твои особые условия. Это крайне интересно.
– То есть вы считаете, я теперь смогу стать настоящим бойцом, раз вы про меня всё поняли? – спросил Рун.
– Полагаю, да. Шансы твои велики. Главное найти надёжный способ пробуждать в тебе инстинкты. Уверен, я это сумею.
– А насколько сильным бойцом я смогу стать?
– Видишь ли, всё в мире относительно, всё измеряется на фоне других, – поведал Неамид. – Ты хоть осознаёшь, кто я? Я тебе даю такое, чего тебе не даст никто. Даже у эльфов, даже в самых именитых монастырях, где воспитывают элитных бойцов, через тренировки сотнями и сотнями лет. Любые секретные техники, мне от тебя скрывать нечего и незачем. Освоишь ли ты их достаточно хорошо, чтобы применять безотчётно, лишь на инстинктах… это большой вопрос. И тем не менее. С кем ты в вашем мире можешь сойтись в бою, с какими противниками? Думаю, через год-другой обучения у тебя будут высоки шансы в схватке один на один даже с самыми лучшими вашими бойцами из аристократов. А уж всякое бандитское отребье, без знаний, без тренировочной подготовки, без философии, без внутренней дисциплины. Тут при определённой удаче и против трёх-пяти, а то и десяти выстоишь.
– Правда?! – поразился Рун.
– Я полагаю, надежда на это есть, – кивнул Неамид. – Ты, собственно, зачем учишься-то? Для каких целей? Чего хочешь добиться?
– Ну… защищать себя и своих близких, если кто нападёт.
– Разбойники?
– Вроде того. Просто чтобы уметь постоять за себя в случае чего.
– То есть главная цель – безопасность? Не воинская слава, не ратная карьера?
– Ага, – подтвердил Рун. – Ратником я не хочу становиться. Не для меня это. Дед не советовал.
– Ну, тогда всё не зря в любом случае, – обнадёжил его Неамид. – Безопасность твоя повысится. Намного. Когда она до этого была нулевой, любой прирост это много. А вообще, раз для тебя главное безопасность, я бы тебе мог предложить вот что. Представь ситуацию: допустим, через год нашего обучения ты сходишься в бою с тремя вашим настоящими бойцами. Обученными, опытными, умелыми. Сколько у тебя будет шансов против них? Немного. А теперь представь другую ситуацию: допустим, я схожусь в бою с… пусть, двадцатью вашими наилучшими бойцами. Сколько, ты думаешь, будет у них шансов? Немного. При очень сильном везении может быть кто-то и выживет.
– Против двух десятков? – недоверчиво посмотрел на него Рун.
– Поверь, парень, а дрался с вашим братом, с людьми, знаю, о чём говорю, – уверенно сказал Неамид. – Человек против эльфа-бойца моего уровня ничто. Так вот, к чему я это. Я тут с тобой теперь… всё равно в твоём распоряжении. Лишь в твоём. При тебе всегда. Раз уж так сложилось, и у тебя есть фея. Я бы мог в опасных ситуациях драться за тебя. Твоя фея по-моему достаточно могучая. Если она сможет во время угроз нападения менять наши сознания местами, чтобы я контролировал твоё тело… то о безопасности тебе заботиться навряд ли слишком придётся.
Рун призадумался.
– Вот это да! – молвил он не без ноток восторженного удивления в голосе. – И вы правда стали бы это делать для меня?
– Ну… я между прочим знатная особа, и титулован, – дружески поведал Неамид. – Но всё же я мёртв. И привык к тебе уже как-то. За столько времени. И в общем-то я тоже заинтересован, чтобы ты выживал. Пока ты жив, как бы и я живу, в твоих снах. Поэтому да. Даже с удовольствием делал бы это. К тому же, в настоящем бою приятно было бы снова побывать, пусть ваши бойцы и скучные противники.
– Это, конечно, большая честь и большое предложение, – с почтением и благодарностью произнёс Рун. – Только… я стараюсь не просить Лалу для меня колдовать. Это… неправильно, просить её. И потом, я не вспомню наверняка сей разговор. Я почти никогда ничего не помню из этих снов, простите. Я же знаю, что каждую ночь обучаюсь. А вспоминаю что-то урывками пару раз в неделю.
– Ну, насчёт помнить, это для меня уже… привычная ситуация, – рассмеялся Неамид. – Поначалу выводило из себя порой, но свыкся. Ты не виноват, никто не виноват. Это такое свойство снов. Они не откладываются в памяти. Мне не трудно будет и напомнить тебе данное предложение ещё раз десять в следующих снах. А насчёт неправильно заставлять колдовать… Что если нападут на неё? На фею твою? Подумай. Коли защитник буду я, нападающим сильно не повезёт, это я тебе гарантирую. Даже если их будет две дюжины. А она почти гарантированно останется невредима.
– Я очень крепко подумаю над вашим предложением. Если вспомню, – пообещал Рун. – И я не знаю, может ли такое Лала, менять сознание. Но я подумаю. Большая честь. Огромная. Спасибо.
– Да ерунда, – добродушно отмахнулся Неамид. – В общем, сегодня даю тебе отдых. Это что-то новое, правда? Наслаждайся. Можешь посмотреть тут всё, пробродить. Это настоящий монастырь боевых искусств. Я его таким помню, я в нём был.
– Здорово! Жаль, я забуду это. Но всё равно интересно, страх как, – восхитился Рун. – Спасибо, учитель.





Глава 3. День второй


– Рун, – услышал Рун сквозь отступающую дремоту исполненный радостью бытия, приязнью и нежностью девичий голосок.
– Что, Лала? – спросил он сонно.
– Я тебя очень-очень-очень люблю.
– Вот это да! – он тут же открыл глаза и разулыбался, видя перед собой сияющее бесконечным счастьем личико. – Всегда бы так утро начиналось.
– Оно всегда так и начинается, – сообщила Лала по-доброму, лучась теплом. – Я не всякий раз произношу это вслух. Но чувствую всё время.
– Ну ладно, коли так.
– А ты-то меня хоть любишь, Рун? – воззрилась она на него с полушутливой жалостливостью.
– Ты знаешь, – усмехнулся он.
– Откуда же мне знать, если ты мне не говоришь почти никогда? – посетовала Лала, изображая глубокую печаль.
– Я тебя тоже очень-очень-очень-очень люблю, лебёдушка моя белокрылая, моя ненаглядная Лала, – сказал он с невыразимой нежностью.
– Ну вот, и моё утро теперь замечательно началось, – ещё ярче засияла Лала. – Ну обними же меня покрепче, Рун! Почти отпустил ночью.
– Ой, прости, – он тут же прижал её к себе.
Она смотрела на него, пылая чувствами светлыми. Даря своё невинное девичье счастье. Он любовался на неё.
– Ох и глупенькая ты у меня, Лала, – улыбнулся он наконец ласково, не выдержав.
– Это почему же? – с очаровательным озорным недоумением поинтересовалась она.
– С такой-то красотой могла бы всем миром нашим владеть. А ограничилась одним мной.
– Зачем мне мир, заинька? Разве он может обнимать так трепетно? – она смотрела на него и смотрела, делясь приподнятым настроением.
– Тоже верно, – рассмеялся Рун. – Ну, чем займёмся сегодня, невеста милая? Дождь вроде бы прошёл, ясное небо за окнами.
– Сначала пообнимаемся. Потом встанем, покушаем, – с энтузиазмом принялась перечислять Лала. – Потом ты меня немножко погреешь в объятьях. Потом надо в храм обязательно сходить. Есть он здесь?
– Должен быть. Мы же не басурмане.
– Значит сходим. Давно пора поблагодарить богов. За всё, что произошло в последние полтора месяца.
– Да, надо, – кивнул Рун. – Мне тоже. Впервые буду благодарить от всей души. Одарили меня неслабо. Не ведаю, за что.
– За то, что ты хороший.
– Хороших много. Чего одного меня?
– У них и спросишь. А после храма походим по городку. Изучим его получше. Мне очень интересно. Будем гулять по нему и обниматься.
– Много?
– Гулять или обниматься?
– Обниматься конечно.
– Очень много, Рун.
– Годится.
Они замолчали, наслаждаясь моментом. Оба улыбались, глядя друг на друга. Восходящее солнце лучами проникало в окно, высвечивая на стене яркое красноватое пятно. Где-то вдалеке прокричал петух, слышалось жизнерадостное чириканье воробьёв, празднующих очередной тёплый день лета. Нет ничего прекраснее, чем встречать утро в объятьях того, кто мил сердцу. Всё вокруг кажется добрым, согревает душу, привнося в царящее на её холсте счастье новые цвета. В груди поёт, сладостно щемя. Заставляя чувствовать, как тебе повезло быть живым. И от этого хочется жить ещё сильнее.
– А что тут можно посмотреть, Рун, в городке этом, кроме храма? – полюбопытствовала Лала.
Её голосок был столь наполнен нежностью, что Рун аж выдохнул, пытаясь продышатся. Глазки Лалы заблестели капельками весёлой иронии.
– Не знаю, – отозвался он ласково. – Я тоже тут впервые. На ум приходят лишь дома господ. У богатеев хоромы порой причудливы. Ну и одежды их, и вещи. Во что дамы наряжены. Тебе, кажется, всё подобное нравится. По идее, базар самое интересное в любом городе. На базаре всегда есть на что подивиться. Но тебе туда нельзя, голубка моя. Там мясо, там рубят туши завсегда. Продают дичь, рыбин. Зрелище не для фей.
– И правда, – чуточку опечалилась Лала. – Как жаль.
– Повезло мне с невестой, – с юмором заметил Рун. – Девушкам нравится ходить на базар с кавалером, насколько я слышал. Чтобы покупал подарки. А моей девушке туда путь закрыт. Хоть сэкономлю.
– Вот ты какой! Скряжник! – буркнула она, изображая разочарованное осуждение.
– Вовсе и нет. Двадцать монет уже истратил, между прочим. Лучшую комнату снял, – похвалился Рун. – Один бы был, ни в жизнь бы не потратил монету даже на себя. В лесу бы спал и ел похлёбку. Грибную. Ты хоть понимаешь, сколько надо горбатиться за двадцать монет, сколько бабуля копила их? А я раз, и спустил всё махом. Вот так всегда с деньгами.
– Мне ничего не надо, Рун, – добродушно проговорила Лала исполненным любви и умиротворения голоском.
– Это пока ты на базар не попала, то да, – усмехнулся он. – А попади на него, тут же и захотела бы чего-нибудь.
– Может и так. Даже наверняка, – согласилась Лала лукаво.
– А тебе туда нельзя, – порадовался Рун.
– У-у-у, нехороший! – полушутливо огорчилась она. – Я теперь прямо хочу, вот, на базар. И что-нибудь купить обязательно.
– В принципе… один медяк у меня ещё остался. Если по краю базара пройтись… в надежде, что мясные ряды в глубине где-то. Можно рискнуть сходить. Что-нибудь да купим поди. А если что-то дорогое, надо к меняле сначала идти. Серебро менять. Только потом с кучей меди придётся таскаться. Несподручно чуток, Лала.
– А что на одну монетку можно купить?
– Да так-то немало. Сладостей. Или вкусностей. Или безделицу какую. Деткам игрушку берут обычно тоже за медяк.
– Мне бы хоть просто посмотреть Рун. На всё, на игрушечки даже. Не покупать. Подержать в ручках лишь. Только я не вынесу, как рубят туши, – вздохнула Лала. – Я всё же боюсь туда идти.
– А что если мне тебя водить? – озарился он внезапной мыслью. – Ты закроешь глаза и будешь лететь, держась за меня. Я стану тебя направлять. А где нет мяса, буду говорить открывать глаза.
– И правда! Ой, как замечательно! Вот здорово! – разулыбалась Лала ярче солнышка, снова став совершенно счастливой. – Спасибо, мой рыцарь.
Рун погладил ей ручку, очень довольный собой. Быть в чужеземье, но надежды не иметь на посещение столь интересных мест, как городские рынки, это грустно. А коли твоя девушка грустит, то это удручающе вдвойне. Тем более приятно устранить сию несправедливость для неё. В награду за свой подвиг получая её невинной радости сиянье.
– Мяу, – прозвучало вдруг с достоинством за окнами где-то совсем рядом.
– Ну что, встаём? – предложил Рун.
– Давай ещё немножечко полежим, львёнок, – мягко попросила Лала.
– Мяу-мяу, – снова раздалось снаружи исполненное величавости кошачье мяуканье.
– Чего это кошка орёт тут с утра? – озадачился Рун.
– Это не кошечка, а котик. И он не орёт, а как будто… вещает. Возвещает о чём-то, – поведала Лала.
– Мяу-мяу-мяу, – в третий раз продекламировал кот.
И тут неожиданно за окнами зазвучал торжественный стройный хор кошачьих голосов. Очень мастеровито, очень слаженно и гармонично они лились громкой музыкой, чудесной симфонией, заполняя собой всё пространство вокруг. Лала так и села в кровати, удивлённая, с округлившимися глазками. Рун тоже уселся, имея ошеломлённое выражение физиономии. Через мгновенье он вскочил на ноги, побежал к окну. Лала припорхнула следом.
– Там коты. Целая орава. И они поют, глядя на нас, – сообщил Рун растерянно.
– Да мои вы хорошие! – умилилась Лала. – Можно как-то открыть окошечко, любимый?
– Сейчас.
Он стал искать, как окно открывается. Дело оказалось непростым. К тому же трудно сосредоточится, когда что-то отвлекает. А не отвлечься было сложно. Под окном во множестве сидели коты. Впереди один большой чёрный кот, словно дирижёр, а за ним рядами, приняв одинаковые позы с хвостами, лежащими вокруг ног, котов эдак три дюжины, всех цветов и расцветок – серые, рыжие, чёрные, белые, пёстрые. Мордочки радостные и воодушевлённые. И то, что они исполняли, была именно симфония. Музыка с богатым звучанием, с усложнённым меняющимся ритмом, с сочетанием нескольких различающихся тем. Рун никогда не слышал симфоний. У него аж мурашки по телу шли. Это было завораживающе красиво. Народ, кто шёл мимо, встал как вкопанный, иные начали выбегать из дверей близлежащих домов. Выскочили и Уго с женой и несколькими детьми своими, включая Ваю, и ранние посетители харчевни. Все дивились изумлённо. Наконец окно поддалось. Лала тут же высунулась наружу, с сияющим личиком, приложила пальчик к губкам, призывая к тишине. Хор мгновенно смолк.
– Милые котики и кошечки! Спасибо за столь чарующий подарок! – обратилась Лала к хвостатым артистам, лучась доброй улыбкой. – Мне было очень приятно. Но я здесь как бы тайно нахожусь. Что я средь них сейчас, не знают люди. Меня вы им немножко выдаёте, когда мне под окошечком поёте.
Сидевший вперед кот изрёк с достоинством «мяу», коты дружно поклонились, имея довольные выражения мордочек, и стали неторопливо разбредаться. Лала вернулась из оконного проёма в комнату. Глазки её блестели. Рун поспешил затворить окно.
– Очуметь! – выдавил он из себя с трудом. – Что это было, Лала?
– Очень много магии во мне, заинька, в этом дело, – ответила она, так и продолжая сиять. – Ты меня сильно заобнимал, а растрачивать не разрешаешь. Магия словно просачивается из меня, и влияет на всё вокруг. На животных.
– Почему в лесу так не было?
– Не знаю, любимый. Магия немножко непредсказуема. Может, вырвалась из меня из-за грозы. Или потому что я испугалась в грозу. Или это случайность. Или я слишком счастлива. Как тут угадаешь.
– Это было чума как красиво! – молвил Рун слегка ошалело. – Пробирало аж до мурашек. Но, Лала, что мы теперь будем делать? Как это объяснить людям?
– Пусть сами объяснения ищут, – поделилась мыслью Лала мягко. – Вряд ли всем вокруг известно, что это прям наша комнатка и наше окошечко. Меня не видно люду, ты не высовывался. Удивляйся, как ты умеешь, искренне, мой славный. Что тут ещё можно сделать? Котики просто сидели перед харчевней. Не перед окошечком. Может вкусненькое учуяли. Вот так говори.
– Ну… может быть, – вздохнул он. – Что ещё остаётся.
Лала подошла вплотную и замерла в ожидании, глядя сверкающими глазками. А сама счастливая-счастливая. Аж светится. Стояла и смотрела. Рун снова вздохнул и прижал её к себе.
– Уже соскучилась? Только встали вроде, – буркнул он не без юмора.
– Просто счастлива, – сообщила она с теплотой.
– Ох, не нравится мне это, солнышко моё.
– Это ты виноват, – улыбнулась она. – Не разрешаешь мне колдовать, сколько хочется.
– Нет, это ты виновата, – усмехнулся он. – Прям жалко жертв немного для жениха. Колдуй без спросу, чего ты так боишься?
– Вдруг ты плохо целуешься. Вот этого боюсь, – иронично поведала Лала.
– А вдруг хорошо?
– Этого я тоже очень боюсь, любимый, – тихо произнесла Лала по-доброму без какой-либо тени шутки.


******


И снова Лала ни в какую не захотела оставаться одна. Заказывать еду они отправились вместе. Народу в харчевне было немало, и вёл оный себя весьма оживлённо. Люди что-то обсуждали, сидя за столиками группками, говорили с неподдельным воодушевлением, поглощая еду. Ни у кого в глазах не было того обычного тусклого отражения скучной размеренной повседневности маленького провинциального поселения. И у хозяина заведения не было. Выглядел бодрым и даже взбудораженным слегка. Уставился внимательно, едва Рун появился из деверей. Так и буравил взглядом, ожидая приближения. И люд вокруг попритих. На Руна стали показывать пальцами, перешёптываясь. Ситуация складывалась не очень приятно.
– На тебя смотрят, заинька, – озадаченно отметила Лала.
– Ага, кажется да, – кивнул Рун. – Выходит, все знают, что это наше окно было. Вот засада!
Он сделал над собой усилие, расслабляясь. Притворился, что совершенно не замечает чужого внимания. Придал лицу выражение бесхитростной восторженной ошеломлённости, словно у ребёнка, недавно узревшего чудо, и всё ещё погруженного в мечтательный энтузиазм от этого. Изображать подобные эмоции гораздо сложнее, чем просто честно врать. Сие нелегко. Благо, кошачий концерт оставил отзвуки сходных переживаний в душе. Нужно было всего лишь усилить их, вытащить из себя по максимуму, чтобы казаться тем, для кого встреча с волшебством внове. К тому же Руну очень хотелось вернуться в спокойное уединение от чужих, к которому он, будучи невидимкой-изгоем, столь привык за прошлые годы, и это желание добавило ему вдохновения.
– Дяденька Уго, вы видали?! Вы слыхали?! Кошки пели! А что это было?! – воскликнул он с такой простодушной искренностью, с таким глубоким чистосердечием, что Лала аж открыла ротик, а потом разулыбалась весело.
Слова не всегда имеют значение. Значение имеют интонации. Их слышат, через них воспринимая чувства человека, и так приходят к выводам о нём. Не умом, тоже чувствами, в первую очередь ими, и лишь потом, на основе них, уже умом. Интонации не слова, их труднее подделать, в них сложнее заложить ложь, им гораздо больше верят. Сейчас перед всеми предстал простоватый ничего не видевший в жизни деревенский паренёк, впервые столкнувшийся с чудом и оттого пребывающий в радостном возбуждённом смятении. Деревенщине и полагается быть таким. Интерес людей к Руну сразу заметно поуменьшился. В Уго так и вовсе полностью угас.
– Чудо какое-то, – молвил он со значимостью. – Я такого и представить себе не мог. А красиво-то как пели, боги вы мои!
– Да, красота невероятная, – согласился Рун с восхищением.
– Это уже не первое чудо в моём заведении, между прочим, – похвалился Уго. – Вчера клопы очень странно себя вели.
– Тоже пели?
Уго с изумлением посмотрел на него, на секунду даже потеряв дар речи.
– Ты что?! Пели. Ну ты и скажешь. Просто ползали странно. А ведь ещё жена гончара вчера выздоровела со смертного одра. В нашем городе начались чудеса, парень, – констатировал он с благоговейными нотками в голосе. – Как будто со вчерашнего дня. Надо за слухами теперь повнимательнее следить. Может и другие чудеса были. Или произойдут.
– А раньше коты здесь не пели?
– Никогда.
– Вот повезло мне! Оказаться у вас, – покачал головой Рун.
– Ага. Нам всем повезло. Ты завтрак заказывать пришёл?
– Его.
– Оладьи будешь? Со сметаной и мёдом.
– Хочешь оладьи, милая? – обернулся Рун к Лале.
– Очень, – просияла она. – У нас тоже пекут оладушки, суженый мой.
– Ну, отлично, – Рун снова повернулся к Уго. – Оладьи это здорово. Я бы их поел.
– Заказ принят, – кивнул хозяин заведения. – И само собой, молоко, и разного ещё по мелочам тебе будет. Ватрушка с творогом.
– Спасибо, – учтиво поблагодарил его Рун.
Он повёл Лалу назад.
– Ну, котик, ну ты и врунишка! – весело заявила она. – Ты превзошёл сам себя.
– Ты, прекрасная невеста моя, всё время преувеличиваешь мои таланты, и я даже не понимаю, зачем, – усмехнулся Рун, пропуская её в двери в коридор.
– Вовсе и не преувеличиваю. Я бы так ни за что не смогла. Столь искренне говорить неправду.
– На то ты и фея.
– Ты великий врунишка, Рун. Прямо король врунов.
– Нет, – возразил он добродушно. – Король врунов, это кто изобретательно врёт. Правдоподобно по логике. А я просто честно вру. Это достаточно легко.
– Это совсем даже не легко. Мой великий врунишечка.
– Лала, мне… ну… всё же я бы предпочёл быть великим обнимателем. Вот этот титул хочу, – улыбнулся Рун.
– Этого у тебя тоже не отнять, заинька, – рассмеялась Лала.

Сегодня еду им принёс десятилетний мальчик. Молча составил с подноса на стол, поклонился и убежал. Оладьи были ещё горячими, отлично приготовлены, Лала осталась очень довольна. Рун тоже знатно набил пузо. Потом они сидели на лавочке, в обнимку, переговариваясь о разном, оба в приподнятом настроении. А затем Лала спохватилась, что перед визитом в храм надо бы расчесать волосы. Тут же выставила ладошку перед собой, та засияла синим светом, раз, и на ней появился красивый разукрашенный гребешок.
– Так, так, – произнёс Рун с затаённым торжеством.
– Это, Рун, совершенно крайняя необходимость для девушки. Так что вот даже молчи, – с юмором посмотрела на него Лала.
– Ну ладно, – изобразил он смирение. – Я хотел сказать, как ты прекрасна, и как сильно тебя люблю. Но промолчу, коли невеста того требует.
– Нет, это скажи, – мягко потребовала Лала.
– Бедная, сама не может понять, чего хочет, – стал подтрунивать Рун.
– Очень даже могу, жених мой дорогой, – поведала Лала иронично. – Я хочу услышать, как я прекрасна и как сильно ты меня любишь.
Рун призадумался.
– Не знаю, как точно выразить мысли, – посетовал он.
– Сам виноват. За язык никто не тянул. Выкручивайся теперь, – рассмеялась Лала.
– Ну… Э-э-э… Ты вот отказываешься выходить за меня, а я всё равно счастливейший из смертных, – с улыбкой промолвил Рун. А затем его голос стал серьёзным, доверительным и искренним. – Потому что просто быть с тобой… Это не передать словами. Это самое милое сердцу, что только может быть. Ты улыбнёшься мне, и сразу ликование в душе какое-то, и кажется, словно я в раю, назовёшь нежным именем, и хочется летать, точно крылья за спиной, обнимешь, и тепло-тепло внутри, и как будто даже больно, настолько тепло, но это хорошая боль, хочется, чтобы никогда не прекращалась, чтобы ты всегда была со мной. Вот такая ты красивая, и так сильно я тебя люблю.
Порой простодушие лучше всякой поэтичности. Когда бесхитростный человек открывает свои чувства, ничего не пряча и не утаивая… Он и сам не понимает, что он вкладывает в свою речь. Это берёт начало из наиболее потаённых глубин сердца. А там много всего, если та, что дорога тебе, не суждена стать твоей второй половинкой. И радость от того, что она рядом, и тоска от неизбежного расставанья, которое возможно будет скоро. И боль ожидающего одиночества, и нежность, жаждущая проливаться и согревать. И тревога за безопасность, за кров и пищу. И желание дарить тепло объятий, чтобы делать счастливой. И много-много что ещё. Феи очень чуткие натуры. Лала вздохнула растроганно.
– Спасибо, мой хороший, – ласково произнесла она. – За это заслужил награду. Проси, какую хочешь. Только не жертву, Рун.
– Ну, если не жертву… то даже и не знаю, кудесница моя, – посетовал он. – Замуж ты тоже не пойдёшь, как я понимаю. А всё остальное у меня есть как будто. Я бы пожелал обнимать тебя, когда захочу, но это мне разрешается и так.
– Хочешь, волосы мои порасчёсывай, – предложила Лала по-доброму.
– Я бы лучше посмотрел. Мне страх как нравится наблюдать, как ты за своими волосами ухаживаешь, – признался Рун. – Это даже восхищает. Словно какое-то таинство происходит, причём чарующее.
– Тогда что? Мне хочется тебя вознаградить, Рун. Очень.
– Ну… меня не расчёсывай, это будет хорошая награда, – усмехнулся он.
– Чтож, да будет так. Ходи непричёсанный, – благодушно согласилась Лала. – Только, милый, дамы любят опрятных мужчин. Если ты мечтаешь взять меня в жёны, нужно быть опрятным, вдруг моё сердечко не устоит.
– Значит сие пожелание отменяется, – вздохнул Рун полушутливо. – Я уж потерплю. Очень хочется тебя в жёны.
– Какое же тогда загадаешь? Давай, приласкаю перед сном. И ножками перед тобой похожу, тебе вроде нравилось, – выдвинула новую идею Лала.
– Пойдёт. Даже целых две награды. Здорово, – порадовался Рун.
– Я ведь тебя тоже люблю, милый заинька, – одарила его нежным взглядом она.


******


Сколько-то времени погодя они наконец вышли из постоялого двора наружу. Погода стояла прекрасная, тепло но не жарко, безоблачность, безветрие, что актуально для комфорта при нахождении в местах, где проживает много люда, ведь есть помои, и к тому же скот, хотя бы лошади, а значит и навоз нет-нет да нос учует ненароком в ветра. Хоть вроде бы привычно. Но всё ж таки приятней без него, без его запаха, особенно тому, кто много по лесам скитался, вдыхая свежесть хвои и листвы. И дым не вьётся уж почти нигде, время не раннее, привыкшие есть дома давно позавтракали. Что касается питающихся вне дома… Народу в харчевне было не протолкнуться. Дела у Уго явно пошли в гору с тех пор, как коты спели подле его заведения. К тому же он теперь хвастал всем и про клопов. Без котов клопы ерунда, ну подумаешь, странно ползали, но как дополнение к более значимому чуду повествование о них значительно усиливало общее ощущение загадочности. В столь чудотворном месте побывать желающих нашлось немало. Для Руна, имевшего намереньем выспросить у Уго дорогу к храму и к базару, это стало определённой проблемой. Некогда было Уго, некогда жене его и детям, Вая только бросила на ходу с сожалением «мне не до этого сейчас, Нур, забегалась вся». Благо, услышав вопрос к ней, нашёлся словоохотливый посетитель и тут же объяснил в деталях, куда идти.
На крыльце Рун с Лалой остановились, оглядевшись. Улица, на которой располагался постоялый двор, главная, относительно широкая, мощёная камнем в половину ширины. Правда квартал явно плебейский: дома без всяческих роскошеств, пусть и двухэтажные. В деревнях в основном в один этаж избы ставят, а в городах, где места мало, стараются вместительнее строить. Кто-то мастерскую или магазин содержит на одном из этажей, кто-то работников, иные в две семьи живут, по пол дома на каждую. В квартале для простолюдинов на улице господ почти не встретишь, тут в основном мастеровой народ. Люди в небогатых одеждах шли всякий по своим делам, кланялись друг другу, ехала телега, наезжая колёсами на небольшие лужицы, две женщины общались, перекрикиваясь из окон соседних домишек, собачонка с жизнерадостным тявканьем семенила за лошадью, везущей всадника неторопливым шагом. У здания напротив, судя по вывеске с пивной кружкой, таверне, стояли человек семь, мужчин и женщин, переговаривались негромко, посматривая на постоялый двор. Рун вдруг притянул Лалу к себе.
– Попалась, которая улыбалась, – рассмеялся он.
– Ты прямо мастер в ловле фей, – поиронизировала Лала с довольным личиком.
– Ага. Другие зелья варят, выдерживают по пол века, и ничего. А я же голыми руками запросто, когда хочу, – похвалился Рун. – Знаешь, лебёдушка моя. Странно это всё. Твоя незначимость. Я бы ни в жизнь столь спокойно не обнял при всех, если бы не она. Мне бы было неловко. А так никому нет дела, что мы делаем. Удобно, наедине, хотя и на виду. Вдвоём.
– Это, между прочим, очень романтично, котик, вот так наедине быть среди всех, – поведала Лала ласково. – Словно мы ничего не замечаем кроме друг дружки. Правда в действительности всё ровно наоборот, не замечают нас. Но всё равно, ощущение романтики от этого.
– Ну, я-то точно замечаю лишь тебя.
Тем временем всадник подъехал к постоялому двору, замахнулся плёткой на собаку, продолжающую заливаться лаем:
– Пшла прочь, глупая псина!
Собачонка отскочила, и лишь сейчас отвлеклась от своего занятия достаточно, чтобы узреть Лалу, мгновенно успокоилась, завиляла хвостом, поклонилась, произнесла чинно «гав-гав», села, с бесконечным восторгом на мордочке. Рун напрягся, оглядевшись вокруг. Вроде никто не обратил на странное поведение животного внимания. Всадник спешился, и едва ступил наземь, его лошадь сейчас же выполнила поклон, отставив переднюю ногу. Рун опять с тревогой повертел головой. Нет, и на сей раз пребывающие на улице прохожие не придали произошедшему значения. Единственный, кто хоть сколько-то отреагировал на выходку лошади, был её хозяин. Да и тот лишь слегка удивился.
– Что это ещё такое? – молвил он недоумённо. – Может с подковой что-то? Всё не слава богу.
Он привязал лошадь к столбу, направившись в харчевню. Равнодушно прошёл мимо Лалы и Руна, скрывшись в дверях.
– Надо же, не отпустил меня. Молодец, – порадовалась Лала.
– Всё равно напрягся, – признался Рун. – Прям в шаге прошёл. Стыдновато. Просто знаю, что не осознают ни тебя, ни наши объятья, потому полегче. Милая, с этим надо что-то делать. С животными. Мы так далеко не уйдём.
– Что-то надо, – согласилась Лала. – Не переживай, любовь моя. Я сейчас всё исправлю.
Она отстранилась с мягкой улыбкой, и сразу полетела к собачке. Рун пошёл было следом, но не успел сделать и пары шагов, как откуда-то сверху слетела стая воробьёв, рассевшись рядом с собакой стройными ровнёхонькими рядами, натурально полк. Собака ноль внимания на них, они на неё, все только на Лалу. Рун так и замер на месте, сообразив, что ежели подойдёт сейчас, получится, будто воробьи не боятся его, а не подойдёт, ничего необычного для окружающих не произойдёт. Особенно с учётом, что взаимодействие с Лалой теоретически должно сделать и птиц и пса менее значимыми. Воробьи дружно чирикнули единожды «чив-чив», словно полк прокричал «ура» главнокомандующему.
– Да мои вы хорошие, – рассмеялась Лала с умилением. – Вы зачем это делаете все? Так рады фее? Ну-ка, кто из вас главный, кто командир, лети-ка сюда.
Она выставила ладошку перед собой.
Сейчас же двое воробьёв перелетели к ней на ладонь, и давай клевать друг дружку да за перья щипать, пытаясь прогнать соперника.
– Прекратите! Как не стыдно, а-я-яй, – укорила их Лала. Воробьи тут же затихли. – Вот что. Назначаю вас на сегодня обоих командирами. Моими генералами. Прошу вас, берите свою рать, каждый ровно половину, облетите сей городок и передайте всем-всем птичкам и зверюшкам мою просьбу, почтение мне не выказывать. Им объясняйте, я незрима для людей, и если звери кланяются мне, то выдают моё присутствие. Понятно?
Ответом ей было дружное «чив-чив» пернатой парочки. Лала погладила их по головкам пальчиком, они поклонились, вернулись наземь к своей стае, сели по разным сторонам её, скомандовали «чив», стая немедля, к изумлению оторопевшего Руна, дружно разделилась напополам, точно посередине, одна полвина синхронно сделала пару прыжков влево, другая вправо, все как один, сохраняя безукоризненную стройность рядов. Снова в один голос чирикнули своё приветственное «чив-чив», взмыли в воздух и полетели своими полу-стаями в противоположных направлениях. Лала погладила собачку:
– Здравствуй, милая. Веди себя хорошо. Не бегай за лошадками. И боле мне не кланяйся, ладно?
Собака совершенно осознанно кивнула. Рун лишь теперь решился подойти. Лала обернулась к нему, а сама так и лучится, светлыми чувствами переполненная. Наверное только феи умеют столь искренне радоваться простым добрым вещам.
– Ну, мне не удержатся, – посетовал Рун, любуясь на эту радость и эту красоту.
Он снова прижал Лалу к себе. Она лишь вздохнула умиротворённо, довольная и счастливая, глядя на него своими огромными глазищами. И столько было в них всего. Приязни, и любви, и ласки, и теплоты душевной, и надежд каких-то трепетных. И вся бесконечность ангельского невинного очарования.
– С ума ты меня сводишь, Лала, – беззлобно пожаловался Рун. – И зверей, кстати, тоже. Такого ещё не было доселе. Никто из живности прям мимо не пройдёт. Одни кланяются, другие аж поют.
– Похоже, я случайно очаровала всех зверюшек местных, – поведала Лала. – Вот не слушаешь меня, а я тебе говорю, мне надо колдовать. Не привыкла к столь огромной магии, не могу удерживать её всю в себе. Мне кажется, это твоя вина. Ты слишком запылал тогда. В грозу. Зажёгся так, а я ещё боялась. Но может дело и не в этом. Просто не привыкла. Ты столько магии мне даёшь, Рун. Я и мечтать не смела, что обрету когда-нибудь подобную силу. Даже боюсь представить, какой могучей я бы стала, не будь проклятья.
– Тогда бы ты меня не любила, не будь его, – тихо произнёс Рун.
– Да. И не узнала бы вот этого всего, – подтвердила она с нежностью. – Ни озерца бы не случилось. Ни многого другого. Что мне так дорого.
Они оба замолчали, держа друг друга в объятьях посреди улицы. Мимо шли люди, всё так же у таверны стоял народ, судача меж собой. Блестели лужицы на камнях, отражая лучи солнца.
– Выходит, ты хоть и против воли, околдовала животных без спросу, – невинно проронил Рун.
– И что? – с растерянностью побуравила его глазками Лала.
– Ну… ничего, – вынужден был ответить он.
– Вот так-то! – восторжествовала Лала лукаво.
– А у вас там, в вашей стране, коты часто поют? Поди сплошное пение повсюду, – предположил Рун.
– У нас, суженый мой, зверюшки привычны к феям, и у них свои заботы, а фей много, – объяснила Лала. – Станешь каждой петь, и время не останется, чтоб пропитание искать и деток растить. Да и феи не сдерживают магию, потому она не прорывается из них вот так. Я вообще ничего подобного раньше не видала. Вот расскажу об этом дома, когда вернусь, все будут удивляться. Есть звери, которые умеют и любят петь, из тех, кого наделили речью. Но они поют словами, музыки они не исполняют. Тем более такой, чтобы как настоящий оркестр.
– Понятно. Ну что, пойдём, красавица моя?
– Пойдём, любимый.
Взявшись за руки, они неторопливо направились по выложенной камнем дороге. Лала с огромным любопытством оглядывала всё вокруг, смотрела на людей и их наряды, на домки, на ребятню, порой резвящуюся там и сям, на стражников и их амуницию. Неожиданно из-за угла вышел мальчик, ведя на верёвочке чёрную козочку. Рун внутренне напрягся, готовясь к худшему. Успели воробьи всем передать, иль нет, кто его знает. Козочка сразу уставилась на Лалу во все глаза, но боле ничего. Лишь чуть качнула пару раз головой, поравнявшись с ней, и этим ограничилась.
– Ну слава тебе, небо, – с облегчением выдохнул Рун, успокоившись.


******


– Вон ихний дом, господин, не ошибёшься, народу сколько стоит, – сказала девочка. – Люд сюда только и идёт.
– Спасибо, красна девица, – приветливо кивнул Шэух.
– Пожалуйста, – улыбнулся ребёнок.
Она поспешила к группке женщин, беседующих чуть в стороне, а Шэух направился прямо в дом. Дом гончара это и магазин, и мастерская. Жилые помещения сзади, а спереди, в магазин, входят без стука. Внутри ожидаемо, повсюду были полки с расставленными на них гончарными изделиями. Кувшины всех размеров, кружки, плошки, тарелки, игрушки, даже ёмкости трубкообразные для алхимических растворов. Что-то с узорами, хотя большая часть нет – простому люду не до изысков, им подешевле бы, а знать заказывает у модных мастеров, да и вообще предпочитает глине медь, бронзу, благородство серебра и злато. Посреди этого царствия керамики на табуреточке воссиживал подросток лет двенадцати, белокурый веснушчатый, одет был аккуратно, но босоногий. Сразу поднялся, поклонился вежливо:
– Чего изволите, господин? Какая вам нужна посуда?
– Хочу с отцом твоим поговорить. С гончаром, – воззрился на него спокойно Шэух.
– Я тут работник, – объяснил паренёк, и закричал громко. – Хозяин! К вам пришли.
– По делу или языками почесать? – донёсся мужской голос.
– По делу наверное, – крикнул паренёк.
– Ну, пусть проходят в мастерскую.
– Идите вон туда, и направо, господин, – подросток указал на дверной проём у себя за спиной.
Шэух нырнул в полутьму коридорчика, десяток шагов, и он уже оказался в мастерской. Гончар, молодой худощавый мужчина в тёмном фартуке, месил руками глину. Встал при виде гостя:
– Вы знатный, надо же. К услугам вашим. Чего изволите?
– Изволю расспросить тебя о чуде. Которое, как утверждают слухи, у вас произошло, – без обиняков заявил Шэух.
– Так всё же языками почесать, – выразил лёгкое разочарование гончар.
– Что, цену набиваешь? – усмехнулся Шэух. – Я заплачу, коли чудо и правда было. Сколько?
– Ну… гончар задумался, прикидывая.
– Десять монет устроит?
– Ага, – обрадовался гончар.
– Так было чудо?
– Было.
– Точно?
– Точнее некуда.
Шэух достал кошель, отсчитал десять медяков.
– Держи. Теперь уж поработай языком.
– Чтож, вот вам наша история. Супружница моя болела. Долго. Угасала, – гончар вздохнул. – Всё немогла, пол года мучилась. Спустили денег сколько на снадобья и лекарей. Не сосчитаешь. Но не помогало. Худела, чёрная вся стала. Потом слегла, уже прям ходит еле-еле. А после перестала и ходить. И есть. Вот-вот уж ждали, что отойдёт, и гроб уже купил. Пошёл к жрецам, чтобы про все обряды и поминовенье договориться. Возвращаюсь… и так и сел, аж ноги подкосились. В доме чудо. Все радуются, слёзы утирая. Свекровь тут, мать моя, сёстры, все плачут и смеются. А супруга… Ну, это как бы сложно описать. Прямо красавица, всё что болезнь забрала, вернулось, даже кажется вдвойне. И тело налилось, не стало худобы, а ведь было страшно, одни рёбра. Сил полная. Улыбка на лице… я от таких картин отвык, от её улыбки, вообще от улыбок в доме. И даже волос у неё. Словно набрал в цвете. Столь ярким не был никогда. Вот и весь сказ почти. Стал расспрашивать потом, когда в себя более-менее пришёл. Оказывается, сын нашёл цветок заветный. Искал его недели две. Ему ведун открыл, что есть цветок с четырьмя разноцветными лепестками, выполняющий желания. Белый лепесток лечит, жёлтый даёт злато, голубой приносит удачу, а чёрный карает врагов. Отрываешь лепесток, загадываешь желание соответственно цвету, и оно исполняется. Только одно желание можно загадать. И самое поразительное во всём этом, позже пришёл ко мне ведун, прослышав про исцеление. Дивился на цветок, аж выпучил глаза. Сказал, придумал он его. Не существует эдаких цветков. Он даже не из сказок взял его, а просто выдумал. Чтоб моего малого отвлечь от матери. Уж больно горевал подле неё. Ей тоже тяжело было от этого. Вот так то.
К чудесам сложно привыкнуть. Когда сталкиваешься с ними… это пробирает и магов. Шэух сколько-то времени стоял молча, не в состоянии продолжить беседу.
– Жену могу увидеть? – поинтересовался он наконец.
– Яни! – крикнул гончар громко. – Подойди сюда, золотко.
Послышались шаги, и вскоре в мастерскую вошла молодая женщина, держа в руках мокрую тряпку. Наряжена она была в незатейливое поношенное платье, однако это ни сколько не влияло на эффектность её облика. Идеальное изящество тела, гладкая кожа, волосы сияют насыщенностью цвета, глаза блестят жизнерадостно, на щёчках румянец, улыбка во всю ширь уст. И много-много счастья на лице.
– Доброе утро, господин, – радушно сказала она. – Простите за неопрятность. Заросло всё грязью, пока болела. Мужчины есть мужчины. А дочка ещё мала.
– Да, – покачал головой Шэух. – Вы… прекрасны.
– Я такой не была. Никогда! – простосердечно рассмеялась Яни. – И настроение. У меня улыбка не сходит, не могу её унять, и всё тут.
Гончар разулыбался умилённо и гордо, глядя на неё.
– Расскажите, как вы выздоровели, – Шэух, сам того не замечая, перешёл на «вы», и дело было не в том, что она барышня, ведь плебейка всё же. Почему-то не смог иначе.
– Ну… – её счастье чуть померкло, одёрнувшись налётом грусти. – Когда умираешь, когда уже знаешь, что всё. И ждёшь, и видишь, что обуза для тех, кто дорог. И плохо постоянно, и сил нет. Потом уже равнодушной становишься. Просто ждёшь, как освобождения. И тут неожиданно сыночек прибегает, и говорит: «мама, мама, я нашёл цветочек заветный, я тебя сейчас исцелю». Я даже улыбнуться смогла, согрело внутри. Наивный он и добрый у меня, верит в чудеса. А он и говорит: «хочу, чтобы моя мама стала здоровой». И вдруг по мне будто волна прошла. Да мощно так. И словно накрыло силами и бодростью. И настроение… этого не передать. Великолепное! Петь хочется и танцевать. И летать. Я так и села. И удивилась, что сесть смогла, да столь легко. Смотрю на свои руки, а они боле не как спички, гладенькие, бархатная кожа. Смотрю на себя. А я вся такая. Встаю, и аж голова кружится, но не от того, что слабость, а от понимания, что чудо происходит. Обнимаю сыночка, и плачу, и смеюсь. И до сих пор с того момента я постоянно бодрость ощущаю, и лёгкость, и радость необычайную. Словно ангелами поцелованная. И улыбаться не способна перестать.
Она снова тихо рассмеялась, лучась счастьем.
– Потрясающе, – не смог сдержать ошеломлённого комментария Шэух. – Я слышал о магических исцелениях, когда уж был при смерти человек. Но чтоб вот так, в цветущего со смертного одра… Это… большое чудо.
– Мне боги подарили второй шанс, чтобы побыть с детьми и мужем. Так не хотелось расставаться, – растроганно молвила Яни, продолжая сиять.
– Или волшебник какой-то подарил, – проронил Шэух задумчиво.
– Способны ли на это колдуны? Мы считаем, это божественное что-то, – поведал гончар.
– Если это чародей, он очень добрый, – с теплотой поделилась мыслью Яни. – А может это фея?
Шэух крепко призадумался.
– Навряд ли. Феи не склонны тайно делать чудеса. Они являются обычно, тому кто по их мнению заслуживает быть одарен. Могу я увидеть цветок? Остался он у вас?
– Остался, – кивнул гончар. – Принеси, золотко.
– Сейчас, дорогой.
Женщина вышла. Гончар посмотрел ей вслед, вздохнул, и по его щекам вдруг покатились слёзы.
– Даже не верится, – всхлипнул он. – Неужто это правда? Боюсь, что всё исчезнет. Продавать ли гроб?
– Продавай, не сомневайся, – категорично посоветовал Шэух.
– Спасибо, господин, – гончар вытер слёзы кулаком. – Я бы предложил вам сесть, да тут грязновато.
– Ничего, я постою.
Вскоре Яни вернулась, держа непритязательную деревянную шкатулку в руках. Открыла, взяла оттуда небольшой подвядший цветок, подала гостю.
– Вот он, господин. Чудной такой. Никто у нас отродясь ничего подобного не видывал, чтобы росло в округе.
Шэух взял цветок, стал изучающе разглядывать. Три разноцветных лепестка, четвёртого нет, тонкая ножка, пара продолговатых листиков.
– Дам за него десять монет, – произнёс он спокойно, обратив взор на гончара.
– Не, нам уже гораздо больше предлагали, – отрицательно покачал тот головой.
– Ладно, даю два серебра, и это последнее предложение, торговаться я не буду, – назвал новую цену Шэух. – Ты подумай, засохнет он у тебя и рассыплется в прах. И останешься ни с чем.
– Забирайте, – махнул рукой гончар. – Жаль отдавать, но ведь рассыплется, действительно. Нам деньги не помешают.
Шэух снова достал кошель, вытащил из оного две беловатые монетки, передал гончару. Тот осмотрел их внимательно и отдал жене:
– Спрячь, золотко.
Яни протянула Шэуху шкатулку:
– Берите, а то в чём понесёте. Это бесплатно.
– Благодарю, – кивнул он. – Осталось последнее, и я вас покину. Вы не думали, вдруг это ваш сын? Так маму исцелить желал, что смог явить цветок чудесный? Что если у него есть сила магическая?
Гончар с женой переглянулись изумлённо.
– Я маг, и мастер по выявлению магических способностей. Ищу для ордена учеников, – продолжил Шэух. – Обычно, я за деньги проверяю, за плату, если люди знать хотят, имеется ли магия в их чаде. Для вас же сделаю сие бесплатно. Уж больно здесь надежда велика, что он великий маг. И коли выйдет, что в нём и правда силы много, вам орден Маро золотом заплатит за право взять его в ученики. Обучит, сделает учёным мужем, и будут даже знатные вельможи его компании почтительно желать. Но может статься, силы в нём и нет. Я предлагаю вам проверить.
– Ну… это… можно, – проговорил гончар, явно впечатлённый обрисованными перспективами.
– А это больно? – неуверенно озаботилась Яни. – Не будет ему больно?
– Ни в коей мере, – заверил Шэух. – Несколько минут посидеть, и всё.
– Сейчас приведу, – Яни снова вышла.
– Ах, да, ещё бы я хотел, чтоб ваш сынок мне место показал, где он сыскал цветок, – спохватился Шэух.
– Поверьте, это вам ни к чему, господин – поведал гончар. – Там всё повытоптали. Народу не счесть. Все ищут. На луг сходите, коли желаете, у северных ворот. Вот там он нашёл. Я туда ходил, тоже хотел проискать, но лишь взглянул, плюнул и пошёл обратно. Не протолкнуться. Пол города, наверное, вместо того, чтобы работать, бродят, ищут. Даже знатные.
– Тогда действительно, – задумчиво согласился Шэух.
– А много злата могут заплатить? – полюбопытствовал гончар.
– Достаточно, – ответствовал Шэух. – Этот цветок чудо не из рядовых, Тот, кто сумел его призвать, маг силы необыкновенной. Обычно орден наоборот, за плату от родителей берёт учить их деток. Но за такого с радостью заплатит сам. Тех, кто владеет силою великой, в мире чрезвычайно мало. Единицы.
– Мы почему-то не подумали на сына, – признался гончар. – Но так-то если рассудить, должно быть он. А кто ещё?
– Сейчас всё и узнаем.
– Насколько точно вы, господин, умеете определять, маг отрок или нет? Не выйдет ли ошибки? – обеспокоился гончар.
– Практически невероятно, что ошибусь, – заявил Шэух невозмутимо. – Я в этом деле дока.
Пришла Яни, ведя за ручку мальчика лет семи. Босой, одетый лишь в штаны, глаза сияют тихим счастьем.
– Вот наш сыночек, Йоур, – представила мальчонку Яни. – Поздоровайся, сынок.
– Здравствуйте, – проговорил мальчик, пытливо глядя на гостя.
– Здравствуй, юноша, – перейдя на мягкий приветливый тон, улыбнулся ему Шэух. – Что, хочешь узнать, есть ли в тебе магические силы? Вдруг это ты явил цветок силой любви к маме?
На личике мальчугана нарисовался живой интерес. Он кивнул.
– Тогда садись.
Мальчик послушался. Шэух выложил рядом с ним на скамью из сумы несколько предметов: две алхимические склянки, одна из которых пустая, другая со светлым раствором, цепочку с прозрачным камнем, коробочку, небольшие песочные часы. Мальчик взирал на происходящее, как на чудо. Его родители тоже прониклись трепетом, дивясь на загадочные действия учёного мужа.
– Сейчас я у тебя немножко волос отрежу, хорошо? – ласково обратился к мальчонке Шэух.
Тот кивнул. Шэух при помощи маленького ножика ловким движением срезал у него крошечную прядь, бросил в пустую склянку, поднёс склянку к Йоуру:
– Плюнь сюда.
Мальчик старательно исполнил сие пожелание. Шэух налил из второй склянки в первую немного раствора, взболтал, поставил на скамью. Подал мальчику цепочку с камнем.
– Сейчас я научу тебя заклинанию. Самому настоящему, – произнёс он, придав голосу таинственности. – Растяни цепочку на указательных пальчиках, чтобы камушек висел пред тобой ровно посередине. Смотри прямо внутрь него и говори вот так, с пришипением: «хис-с-с, хис-с-с». Это магическое слово. Говори его, и представляй, что камушек светится. Желай этого столь же истово, как желал исцеления маме. Понял?
– Ага, – взволнованно ответил Йоур.
Мастерскую наполнили шипящие звуки. Шэух перевернул песочные часы.
– Ну вот, как песок просыплется, всё и узнаем, – сообщил он родителям мальчугана. – Ежели камень засветится, он маг. Если нет, то нет. Если в растворе появятся блестящие вкрапления, это тоже свидетельство наличия магии. Оба метода весьма надёжны. Опробованы временем.
Все воззрились на заветный камень. Мальчик старательно твердил «хис-с-с», время шло, а на свечение не было даже и намёка. Песок в верхней части часов неумолимо уменьшался в объёме. Гончар вздохнул разочарованно:
– Вот тебе и злато.
Внезапно откуда-то издали раздался детский плачь.
– Какая-то трагедия случилась, – разулыбалась Яни умилённо. – Возможно, муха села на нос.
Она вышла.
– Значит он не маг? – осведомился гончар с сожалением.
– Дождёмся до конца, – пожал плечами Шэух. – Всё равно реагенты потрачены, а они денег стоят. Вдруг хоть немного замерцает. Это тоже неплохо. Но злата тебе уже не видать точно.
– Хозяин, вас спрашивают! – послышался юношеский крик из магазина. – По делу, заказ.
– Иду! – крикнул гончар, и посмотрел озабоченно на Шэуха. – Отлучусь ненадолго.
Он торопливым шагом покинул мастерскую. Шэух взял склянку с волосами, вгляделся внутрь. Стал убирать вещи в суму. Воззрился на коробочку с сомнением.
– А, баловство это всё, – он убрал и коробочку, шагнул к мальчику, снял у него с рук цепочку. – Всё, парень. На этом закончим.
– Я не маг? – поинтересовался мальчонка простодушно.
– Мне жаль, но нет, – Шэух направился было к выходу, но вдруг остановился, обернувшись. – Расскажи, как ты нашёл этот цветок. Где ты его увидел, как заметил, происходило ли что-то в этот момент?
– Это не я его нашёл, – поведал Йоур.
– Не ты? – озадачился Шэух.
– Нет. Какой-то дяденька.
– Расскажи мне подробно, как всё было.
– Я искал на лугу, у холма, – принялся вспоминать Йоур. – Оттуда спустился какой-то дяденька. И говорит: «тут волки могут быть». А я ему: «я не боюсь волков». А он: «что ты тут делаешь»? Я ему рассказал про цветочек. А он и говорит: «так вот же как раз такой цветочек». И показывает. А там и правда он. А я там вроде смотрел, и не было. Не приметил почему-то. Невнимательно искал, наверное.
– И он не забрал у тебя этот цветок? – аккуратно подивился Шэух.
– Я ему отдавал, ведь он же нашёл. А он не взял. Сказал, раз он от меня узнал про цветочек, без меня не нашёл бы, не стал бы искать, значит цветочек по справедливости мой. А он себе ещё найдёт.
– И как выглядел тот дяденька?
– Молодой совсем. Парень, – Йоур начал в деталях описывать одежду, цвет волос, черты лица, и с каждым новым словом у Шэух на физиономии всё сильнее проступала лёгкая оторопь.
– Ну, всё, этого достаточно, – остановил он мальчика, крепко призадумавшись.
– С ним ещё тётенька была какая-то, – сообщил Йоур.
– Тётенька?
– Ага. Девушка… по-моему.
– А она как выглядела?
Мальчик замер с сосредоточенным личиком, вспоминая.
– Не помню, господин, – покачал он головой.
– Во что одета?
– Не помню.
– Ну хоть какого роста? Какого цвета волосы?
– Нет, не запомнилось, – посетовал мальчонка.
– Она что, далеко была?
– Была совсем рядом.
– И не запомнилась?
– Нет.
– Хм, – Шэух нахмурил брови, размышляя, с лёгкой растерянностью в глазах. – Чтож, пожалуй я пойду.
– До свидания, господин.
Шэух взял свою суму.
– Ты больше не ищи тот цветок, – посоветовал он мальчугану спокойным голосом. – Боле ты его не найдёшь, поверь мне на слово.

Шэух вышел на улицу, зашагал к постоялому двору, погруженный в мысли. «Ну быть не может, чтобы это Нур. Наколдовал. В нём нету волшебства. Такую силищу не скрыть», – думал он. – «Хоть как-то всё равно бы проявилась. А ежели источник чар не он… Что это с ним за спутница была? Спустилась с ним с холма, а значит… он с ней, они пришли вдвоём. И где она сейчас? И почему малец. Её не разглядел? Тогда как Нура… во всех деталях. У мальчишки явно. Недюжинная память на людей. Но при всём этом ничего о ней. Вообще! Какой здесь вывод главный? Могучая волшебница-девица. Сколь не парадоксален сей ответ, других реалистичных версий нет. Лишь эта хоть на что-то да годится. Посредством чар свой образ забирать… из памяти, в теории, возможно. Да, безусловно, это крайне сложно. Не приходилось до сих пор слыхать. О чём-либо подобном. Тут другое. Ещё сильней смущает. Не бывало. В истории девиц - великих магов. Мужчин и то по пальцам перечесть. Ведуньи сильные бесспорно в мире есть. Но ведовство лишь знание природы. В нём нету чар. А здесь-то чародейство. Чтоб магом стать, потребно обучаться. Однако дев не станут обучать. Не примут в орден, это просто нонсенс. И как тогда она могла стать магом? Отец был маг, и тайно обучил, открыв таланты к волшебству? Возможно. Ну или это в самом деле фея. Тогда зачем ей образ изымать? Бессмыслица. Нур вроде простоват. Порасспросить попробовать о ней? Не скажет, так хоть может видно будет, по поведению, скрывает или нет, что с ней он был. А ежели она… и из него свой образ забрала? Мальчонка помнит про неё, что видел. Не помнит лишь как выглядит. А значит, забрать всю память о себе она не в силах. Лишь внешность. Или я схожу с ума, воображая чародейку, которой и в помине нет. Посмотрим».
Так, за раздумьями, Шэух сам не заметил, как добрался до постоялого двора. Вошёл внутрь. Народу в харчевне слегка поубавилось в сравнении с утром, но всё равно было много. Кто-то ел, кто-то пил вино. Отовсюду из-за столов слышался гомон негромких бесед. И тема была преимущественно одна – о чудесах. Шэух сразу направился к Уго.
– Ну что, ничего необычного не произошло после котов? – осведомился он.
– Пока нет, – откликнулся Уго охотно.
– А что этот Нур? С ним кто-то был, когда он к вам пришёл? И есть?
– Как будто да, – кивнул Уго.
– Как будто?
– Всех не упомнишь. Вроде кто-то есть. По-моему, девица.
– А как она выглядит? Можешь описать? – пристально воззрился на него Шэух.
– Да бог его знает, – пожал плечами Уго. – Я что, за ним слежу? Понятия не имею, господин маг.
– Довольно странно, – проронил Шэух.
– Чего ж тут странного, смотрите, сколько люда. За девами не волочусь давно. С тех самых пор, как обвенчался. И что мне до того, с кем мой клиент? В дела чужие станешь нос совать, когда-нибудь останешься без носа.
– Может кто-то из ваших её разглядел? Дочь, супруга, сыновья?
– Вая, поди сюда, – позвал Уго, проходящую мимо с пустым подносом девушку.
– Что, папенька? – послушно подошла она.
– Вот, господин маг интересуется, с кем Нур. Он же с кем-то?
– Ага, вроде бы, – подтвердила Вая.
– А с кем? Ты можешь описать? – обратился к ней Шэух.
– Пожалуй, девушка. Мне кажется.
– А как она выглядит?
– Не знаю, господин.
– Ты её не видела?
– Кажется видела. Просто не разглядывала.
– А во что она одета?
Вая развела руками:
– Не помню.
– А так бывает? – подивился Шэух. – Вот, скажем, тут крестьянин с женой снимают комнату. Ты помнишь, во что она одета?
– Конечно, – сразу оживилась Вая. – Серое платье, с воротником. Материал очень хороший. И шитьё. Стежки все ровные, нитка окрашенная. На юбке есть узоры небольшие, ну, завитками. Сзади пятнышко с две горошины от чего-то, как будто в ягоде испачкано было, и не до конца отстирали. На плечах платок льняной, с желта, совсем новый, или бережно носит, не выцвел совершенно. И у неё сапожки, остроносенькие, с пряжками.
– И даже во что обута, углядела?
– Приметила, – кивнула Вая. – Порой показываются у неё из-под юбок, когда ступает.
– И тебе не странно, что её ты помнишь в деталях, а о подруге Нура вообще ничего?
– Чего тут странного? Подумаешь, девица, – равнодушно возразила Вая.
– Чтож, благодарю за помощь, барышня, – Шэух развернулся, направившись в свою комнату, с миной озадаченной задумчивости на лице.
– Ну вот, – произнёс он тихо сам себе. – Все слегка и проясняется. Источник чудес это она. Но кто она? И для чего ей пение котов? И как её увидеть? Вот вопросы, которые мне нужно разрешить. Загадочно. Удачно я зашёл в сей городок. Весьма удачно.


******


Молящаяся фея зрелище безусловно завораживающее. Во всяком случае, для влюблённого в неё юноши. Стоит на коленях, углублённая в себя, ручки сложены пред собой благочестиво, волосы золотым шёлком рассыпаны по полу, крылышки раскрыты. Ну как тут не залюбоваться? И о богах забудешь. Рун кое-как оторвал взгляд от столь дивной картины, прикоснулся сперва к идолу Бога Небо. «За что ты так одарил меня, Бог Небо? Не ведаю», – обратился он мысленно к божеству, испытывая щемящее чувство в груди. – «Но спасибо. Одарил так одарил. Наверное, это воля случая. Просто, на кого бог пошлёт. Не зря же так говорят. Указал перстом на первого, кто попался. А это я. Нет у тебя причин меня вознаграждать. Я знаю. Но и гневаться нету причин как будто. Столько счастья я испытал, столько испытываю, каждый день, постоянно. Разве может его столько быть? А оно есть. И всё длится и длится, недели и недели. Рай на земле дарован мне. Пусть не навсегда, временно. Но это ничего. И ведь никто не знает вокруг, что так может быть. И не узнают никогда. И не поймут, коли расскажешь. Странно, да? Как это можно понять, если сам не пережил? Я бы не понял ни за что. Спасибо, что даровал мне всё это, Бог Небо. Пожалуйста, позаботься о бабуле, о дяде и жене его».
Следующим на очереди был идол Бога Солнце. Прикоснувшись к нему, Рун улыбнулся. «Спасибо тебе, Бог Солнце, за то, что даровал нам погоду чудесную на озере», – весело произнёс он про себя. – «И даже за дожди. Обниматься от дождя, это… Такое не забудешь. Вообще это лето великолепное… до сих про было. Леса полны грибов, ягод и корений. Да и дичи хватает. Замечательный год. Спасибо. Пожалуйста, дай в деревне урожай хороший, пусть у бабули зима будет сытной и весна не голодной».
Заключительным в очереди был идол Бога Луны. «О Бог Луна, будь моим проводником в стан мёртвых» – подумал Рун. – «Донеси слова мои до дедушки моего. Покойся с миром, дедуль. Знай, что у нас всё хорошо. Бабуля вроде бы в почёте и при деньгах, если верить слухам. Но наверное она тебе сама про себя рассказывает. Я расскажу про себя. У меня всё прекрасно, путь мой складывается удачно, и я снова с Лалой. Уходил в одиночестве, горюя, а теперь снова с ней и снова счастлив. Очень. С ней можно быть только очень счастливым. Я дошёл до края земель, где когда-либо был. Далее ждёт лишь неизведанное. Знаешь, когда ты с феей, неизведанность не страшит нисколько. С феей… словно весь мир твой. Наверное он её, а я просто с ней, вот как-то так. В дороге со мной происходили разные приключения, ещё похлеще, чем с тобой в твою молодость. Я летал по воздуху на кабане, пересекал великую реку в тазу, плыл на ладье. Гостил в подводном царствии русалок на дне глубоком. Видел сокровища несметные. У нас с Лалой было дивное свидание длиною, ты не поверишь, в месяц! Ты не представляешь, что это. Я был в раю, можно сказать, весь этот месяц. Теперь я знаю, каково тебе там. Да я и сейчас в раю, честно говоря. Каждый миг с ней это рай. Покойся с миром, дедушка. Скучаю я по тебе. Не хватает мне тебя очень. Но ты не переживай, у меня всё отлично».
Всё же храм удивительное место. Помолился у идолов, и на душе лёгкость какая-то, и ощущение, что не один ты, что есть боги, есть дедушка, они не здесь, но они всё равно есть, и они с тобой. В сердце твоём. Рун отступил от идолов, поклонился им, сотворил знак поминовения, знак благодарения, знак испрашивания благодати. Лала всё ещё молилась. Он снова залюбовался ей. И тут же ощутил, что тянет, сил нет удерживаться.
– Милая, можно я тебя обниму? – молвил он виновато.
– Ну, Рун, я молюсь. Не соблазняй меня, – мягко с капелькой ласкового укора попросила Лала. – Должна же я поблагодарить за всё за всё небеса, и рассказать великой Матери Прародительнице, какой ты у меня, и какая я счастливая. Мне много есть что ей поведать. Много секретиков.
– Я тебя обниму, а ты молись, – с надеждой предложил он. – Так счастливее выйдет молиться.
Лала призадумалась.
– Ну, может ты и прав. Я ещё никогда не молилась обнятая. И это очень романтично, по-моему. Очень-очень. Ой-ёй-ёй.
Её глазки воодушевлённо заблестели. Рун, обрадованный, тут же сел рядом на колени. Жрецы было с недоумением обернулись на него, да и прочий народ тоже. Не молятся небопоклонники коленопреклонённо, если только грехи не отмаливают, что для столь молодого юноши странно. Но едва Рун прикоснулся к Лале, все сразу потеряли к нему интерес, словно ничего необычного не происходит. Она опустила крылышки полностью, он притянул её к себе за талию, в результате вышло, что она прижалась к нему спиной. Своды храма наполнили тихие переливы её счастливого невинного смеха. Она продолжила своё общение с божествами, и Рун прямо чувствовал, как она улыбается во всю ширь личика. Не первый день вместе, уже научились и чувствовать друг дружку. Время шло, но его это не волновало, теперь его всё устраивало. Вокруг них был люд, кто-то приходил, кто-то уходил, их с Лалой старательно обходили, явно видя обоих, но не придавая значения тому, что видят. Наконец Лала вздохнула умиротворённо, сияя.
– Так гораздо приятнее молиться, – довольным голоском сообщила она. – Я и не представляла, что моление может быть столь сладеньким для сердечка.
Она полуобернулась к нему, одарив приветливым полным тепла и нежности обворожительным взглядом.
– Смотри, святые отцы ослепнут, так светишься, – усмехнулся он добродушно.
– Они меня не замечают, жених мой дорогой.
– Ну, значит, я ослепну.
– Ну ничего, буду тебя за ручку водить. Или исцелю магией.
– Если за жертву, то я согласен.
– Пусть даже и за жертву, Рун, – сказала Лала ласково без всякой шуточности.
– Тогда мне жаль, что я пока всё ещё зрячий, – посетовал он.
– Надо было притвориться, что ослеп. А потом, что прозрел, как поколдую, – весело заявила она.
– Вот чёрт!
Лала залилась негромким смехом.
– Спасибо, любимый. Ты замечательно придумал. Так молиться. Мне было очень приятно, – поделилась она своими светлыми чувствами. – И это очень романтично. Очень-очень. И ни с кем подобного не было до нас. Я думаю.
 – Вряд ли бы святые отцы позволили такие вольности, – кивнул Рун. – Повезло, что не видят тебя. Когда закончится твоя незначимость, уже точно не удастся это повторить. Никто не разрешит, я уверен. Даже фее.
– Это, зайка, будет одно из очень дорогих мне воспоминаний, – поведала Лала.
– И мне, – признался он.
– Святой отец, благословите нас парой, как фею, – раздался рядом исполненный энтузиазма девичий голосок.
Рун с Лалой дружно обернулись. В двух шагах от них стояли, держась за руки, юноша и девушка. Он с серьёзным сосредоточенным лицом, она безмерно радостная.
– Ну хорошо, дети мои, – молвил жрец неба.
– Ох, львёнок, они как мы с тобой в деревне хотят благословляться, – шепнула Лала удивлённо.
– Ага. Слухи быстро разлетаются, – отозвался Рун. – Давай отойдём, а то близко сильно. Словно к чужой жизни прикасаемся. А они на нас ноль внимания. Иногда быть незначимым неудобно.
– Давай отойдём, – не стала возражать Лала.
Он поднялся, подал ей руку, помогая встать. Они отдалились от парочки на несколько шагов. Жрец зачастил со знаками благословения, произнося слова пожеланий благ.
– Вот что это такое? Разве сие по канонам нашей веры? – осуждающе покачала головой какая-то старушка, тоже взирая на творящееся действо.
– Такая нынче мода пошла, – многозначительно проронил низкорослый упитанный мужичок. – От феи. Феи дурного не делают.
– Слышал, Рун? Что-то хорошее от меня передалось в ваш мир. Уже не зря тут побывала, какой-то след отставила добрый, – порадовалась Лала.
– Похоже на то. Не очень-то он счастлив, по-моему, – не без доли юмора кивнул Рун на парня.
– Попался в сети чар её девичьих, и чувствует, что нету выхода, – иронично сказала Лала. – Это ты наивный у меня. Не понимаешь, что в плену.
– В плену у красоты такой быть, это наслажденье. Всю жизнь хотел бы, – улыбнулся Рун искренне.
– Ой, спасибо, милый. Мне приятно.
– Пойдём храм осматривать. Хочешь? – предложил он.
– Да, очень.
– И я. Тут интересно. Всё иначе, чем у нас. Росписи. Убранство. Жаль, святые отцы не расскажут тебе ничего, как наш.
– Ну и пусть. Просто держи меня за ручку, суженый мой. И иногда обнимай. Мне больше ничего и не надо, – ласково произнесла Лала.


******


Лала и Рун вышли из дверей храма. Остановились, переполненные впечатлениями. Храм, это в какой-то степени музей, содержащий во множестве предметы пусть и религиозного, но искусства. Много труда, таланта и души вложено в него теми, кто его строил, отделывал, обустраивал. Только росписи чего стоят. Плебею особо боле и негде приобщится к живописи, а ежели и есть, как у прислуги, в домах знати картины сплошь или портреты предков или что-то на военную тему. Нет в них столько духовности, столько возвышенного. Наполняющего твоё сердце чем-то важным и жизнеутверждающим. Да и атмосфера в храме располагает иначе воспринимать всё, тоже в возвышенных красках.
– Эх, забыл у идолов попросить, чтобы ты замуж за меня вышла, – спохватился Рун.
– Это надо у папочки моего просить, а не у них, глупый, – развеселилась Лала.
– Чего у него просить, если он не согласится, – возразил Рун. – А вот коли боги ему прикажут, то и просить не придётся. Сам прибежит умолять взять тебя в жёны.
Лала представила, как её папа, гордый король волшебной страны, валяется в ногах у человека, убеждая жениться на принцессе, и не смогла удержаться от смеха.
– Хоть не отказывай ему, коли придёт молить, – поиронизировала она.
– Не, не откажу, так и быть, – пообещал Рун с юмором.
– Куда же ты меня поведёшь, если мы поженимся, котик? У тебя даже дома нет, – продолжала хихикать Лала.
– Да, это проблема, – Рун призадумался. – Ну, на озеро отведу. Поселимся в шалаше. И всю жизнь проведём как свидание.
– Ой-ёй-ёй! – восхитилась Лала. – Как красиво! Свидание длиною в жизнь. Только… ты меня и зимой собираешься в шалашике держать? Ты говорил, у вас холодно в зиму.
– Наколдуешь что-нибудь, – пожал плечами Рун. – Магии будет полным полно, штрафов тебе бояться уже не придётся, я тебя так и так буду штрафовать каждый день, много и нежно, по праву мужа.
Лала покраснела.
– Ну… может быть, – молвила она смущённо.
– Будем с русалочками дружить, – стал фантазировать дальше Рун. – Они хорошие. Самая лучшая компания, что была у меня за всю жизнь. Вот уж добрее не сыщешь существ. Вечерами будут вместе с нами любоваться на чудеса твои.
Лала вздохнула.
– Так не получится, милый, – сказала она тихо. – Но возможно я бы этого и хотела.
– «Возможно», – Рун с деланным осуждением покачал головой. – Вот и вся романтика. Ладно, невеста дорогая, пойдём на базар, тратить наше состояние, целую монету медную. Не жалко ради тебя.
– Вот же скупец! – подивилась Лала полушутливо. – У самого карманы полны серебра, а он медяшечку собрался потратить на невесту. И хватился ещё своей щедростью.
– Да я потрачу и больше, если что, – беззлобно посмотрел на неё Рун. – Просто к меняле тогда придётся идти. Но к нему рано или поздно всё равно идти. Так что всё, чего не пожелаешь, я куплю. Эти деньги… не трудом достались, не потом и кровью, посему их не жалко. Да и они твои, как ни крути.
– Ну вот, другое дело, – порадовалась Лала. – А то медяшечку. Ишь какой! Дамы любят щедрых кавалеров.
– Да я знаю, что дамы любят аристократов. Теперь понятно почему, – буркнул Рун. – Потому что они богаты. Пойдём, родная.
Храм располагался рядом с центральной площадью, фактически прилегая к ней. Подобная площадь есть в каждом городе, тут проводят казни, народ собирается на важные мероприятия, например, послушать глашатая от лорда или из столицы, или принять на сходе какие-то решения в трудное время. К ней ведут все пути из всех кварталов. Здешняя площадь была пожалуй даже побольше, чем в городке близ деревни Руна. Кроме того, имела она и ещё два занятных отличия. Первое: в её центре возвышался памятник. Не каменный, не медный, всего лишь деревянный. Но тем не менее очень искусная работа, рыцарь на коне с обнажённым мечом. Ничего подобного Рун ранее не видел. И второе: площадь фактически разделяла город напополам, на знатную и не знатную части, тут сходились кварталы простолюдинов и дворян – с одной её стороны дома выглядели бедновато, с другой роскошно, аккуратно покрашены, в окнах цветы. Столкновение двух миров. И в прохожих это тоже наблюдалось, вокруг был люд и низшего сословья и высшего. Спешили куда-то слуги, служанка несла корзину, глазея по сторонам, мужик в рванье тащил доску на плече, бабулька переставляла ноги еле-еле, опираясь на кривую деревянную клюку, разгуливали господа степенно, иные заложив руки за спину. Снимали пред друг дружкой шляпы, здороваясь. Благородные дамы в пышных платьях и причудливых шляпках шли, покачивая юбками. Проехала карета, тревожа слух ритмичным цокотом копыт лошадей. На памятнике сидели голуби, чистя пёрышки. Лала взяла Руна под локоток, и они присоединились к этой размеренной жизни, неторопливо направившись через площадь. Лала разглядывала всё с любопытством, особенно платья дам. Всё ей было интересно. А Руну было интересно быть с ней.
– Всё не могу привыкнуть, – молвил он. – Идём, как нормальные люди, никто не показывает пальцем, не таращится на тебя как на фею, на меня как на кавалера феи и дурака. Так приятно просто прогуляться. Со своей девушкой.
– Да, это приятно. Окунуться в обычную местную жизнь, – кивнула Лала. – Знал бы ты, львёнок, как сильно это отличается от моей страны. Нигде никаких чудес, никто не пролетает мимо, кроме птичек. Такая атмосфера ощущается во всём. Не магическая. Но по-своему она прекрасна. Совершенно другой мир. И это нельзя почувствовать, пока все на тебя смотрят. Именно, когда не смотрят, когда ты становишься частью этого, оно открывается тебе, проникая в сердечко.
– Мне этого не понять, солнышко, – признался Рун. – Для тебя это путешествие в дальние дали, а для меня просто другой город. Во многом схожий с нашим. Хотел бы и я побывать у вас. Или хотя бы там, где люди с гнёздами на головах. Зачем им гнёзда, вот загадка. Чтоб голуби садились?
Лала рассмеялась от всей души.
– Ты меня так смешишь порой, Рун, – проговорила она весело с теплотой.
– Да я вообще-то серьёзно, – улыбнулся он.
– Ох, Рун, гляди, дедушка плачет, – произнесла Лала озабоченным исполненным жалостливого сочувствия голоском.
Навстречу им шёл старичок, седой, лысоватый, с жиденькой белёсой бородкой, в бедненькой одежонке. А сам плачет-плачет, слёзы катятся по щекам, вид несчастный и потерянный.
– Спроси его, Рун, что случилось. Вдруг мы сможем помочь, – попросила Лала.
– Дедушка, что с вами? – участливо осведомился Рун у старичка.
– Монетку потерял, – поведал тот горестно, остановившись.
– Серебряную что ли? – осторожно задал вопрос Рун.
– Нет, сынок. Медную, – вздохнул дедушка. – Жена напряла пряжи, послала на базар продать. Я и продал. Удачно. Положил в карман. А карман-то прохудился, оказывается. Нету её. Не знаю, как домой возвращаться теперь. Ох, старуха меня бранить будет. Иду, куда глаза глядят, сам не пойму, куда.
– Из-за медной монетки так убивается? – безмерно удивилась Лала.
– Для бедняка это много. Фее сложно уразуметь такие вещи. Чем ты беднее, тем тяжелее каждый грош даётся, – объяснил Рун, а затем достал свой медяк и протянул старичку. – Дедушка, вот, возьмите, я как раз нашёл недавно. Наверное это ваша.
Старик поглядел на монету, утерев слёзы.
– Нет, сынок, – с грустью проговорил он. – Моя была тусклее. И ты навстречу идёшь, как она может быть моей?
– Ну, всё равно возьмите. Я нашёл, мне не жалко и расстаться, не трудом добыта, – мягко сказал Рун. – Будет правильней, если найденное достанется тому, кто потерял. Берите.
Старичок неуверенно подставил ладонь. Зажал монетку в морщинистом кулаке и тут же расцвёл такой счастливой улыбкой, что может и Лалу в этом превзошёл.
– Ой, Спасибо тебе, добрый молодец! Вот выручил! И старуха моя не будет печалиться. Да благословят тебя боги, да пошлют тебе удачу, здоровье и жену добрую. Такую же, как моя.
– Боги обо мне неплохо заботятся, дедушка, – вежливо отозвался Рун. – До свидания. Да не кладите монетку в карман. Не забудьте, что он худой.
– Нет, не забуду, – заверил старичок, продолжая улыбаться лучезарно.
Рун с Лалой двинулись дальше, а он стал творить им вслед знаки благословления.
– Ну, вот, и доброе дело сделали, и даже совсем без магии, – сияя, порадовалась Лала. – Ла-лала-лала.
– Только мы без медяка остались. Теперь похода к меняле не избежать, – посетовал Рун.
– Нет, милый, не надо, – ласково возразила Лала. – Ты прости меня, мой хороший. Я и правда не знаю цену денежкам. Феям они ни к чему. Так дедушка убивался из-за медяшечки. Ты уже много истратил, хватит. Мне не очень-то и хочется покупок. Просто приятно, когда кавалер что-то дарит. Но мне быть с тобой гораздо приятнее.
– Таким как я даже медяк тяжело заработать, – с сожалением признался Рун. – Однако сейчас я богат, и это дармовые деньги, их не жаль. И они тобой заработаны. Давай уж купим что-нибудь.
– В другой раз, любовь моя, – улыбнулась Лала. – Можно просто сходить на базар посмотреть, что там. Но к меняле мы не пойдём. Это мой каприз. А рыцари должны потакать капризам дам.
– Ну ладно, побуду рыцарем. Это даже выгодно на этот раз, – усмехнулся Рун.
– Ты ещё не знаешь, насколько это выгодно, суженый мой, – озорно воззрилась на него Лала. – То, что произошло сейчас, это классический случай встречи с феей. Кто-то делает нечто очень доброе, хороший поступок, фея становится тому свидетелем и вознаграждает человека чудом. Ты сейчас имеешь полное право просить с меня чудо. И оно мне легко дастся, если я правильно чувствую. Я не фея трёх желаний, обычно пожелания исполнять тяжело, но сейчас я по-моему смогу. Желай, Рун.
– Наивная ты, Лала. Я же это при тебе делал, – весело покачал головой Рун. – Ты мне нравишься, я сделаю всё, чтобы тебе приятно было. Я знал, что тебе будет приятно помочь этому дедушке. Помог бы я ему, коли тебя не было бы рядом? Большой вопрос. Тут даже вот какая шутка. Я, красавица моя, привык, что ко мне плохо относятся. Подойди я в своей деревне к кому-нибудь плачущему выяснить, что случилось, он бы меня послал тут же, очень далеко, и тем всё бы и закончилось. Поэтому я боюсь к людям приставать. Может не решился бы подойти к этому старичку. Просто ожидал бы, что пошлёт. Это трудно в себе перебороть.
– Заинька, всё это для меня не важно. Причины. Я чувствую, что ты имеешь право на чудо. Дело не только в тебе. Это очень важно для феи. Это то самое, что нам так ценно, чего жаждут наши сердечки. Найти того, кто сотворил добро бескорыстно, и вознаградить. Я должна тебя сейчас вознаградить. Хочешь, загадай желание. За жертву, значит за жертву.
Рун аж слегка растерялся. И от услышанного, и от того, как это было сказано. Столько в её голоске было искренности и чего-то… глубоко трогательного. Столько доверия. И ведь понятно, что жертва для неё не пустяк. Самое дорогое готова отдать. Вот так, от всей души. Он вздохнул, ощущая в груди переполненность чувствами светлыми.
– Хочу твоих объятий. Это будет лучшая награда для меня.
– Чтож, так тому и быть, – разулыбалась Лала с теплотой.
Она подлетела вплотную, опустилась на ножки и замерла в ожидании.
– Нет, хочу чтобы ты сама обняла, – молвил он не без юмора.
Лала одарила его лукавым взглядом, и обхватила за шею.
– Вот так хорошо, мой дорогой?
– Ага, – он взял её за талию и притянул к себе.
Она смотрела с нежностью на него, он на неё. Глаза в глаза. И это длилось и длилось, и не хотелось чтобы закончилось. Вдруг Лале на щёчки обильно прилила краска.
– Ого. Чего это ты покраснела? – по-доброму поинтересовался Рун.
– Ничего. Прижал так плотно. Животик к животику, – буркнула она сконфуженно.
– Прости, – повинился он мирным тоном, отпуская её.
– Ты, Рун, простодушный, – улыбнулась Лала. – И помыслы твои невинны. Ребёнок ты ещё. Твоё сердечко бьётся радостно. В подобные минуты. Вот если б напряжённо застучало, тогда бы был мне повод волноваться. А так… ладно уж. Наслаждайся своей наградой.
Он опять притянул её, довольный, прижав к себе, что у неё аж спинка выгнулась немного. Они смотрели и смотрели друг на друга. Их лица, их губы разделяли сантиметры. Между любыми другими влюблёнными сейчас неизбежно бы случился поцелуй. Лала снова стала пунцовой.
– Чего ты всё краснеешь, красавица? – ласково поиронизировал Рун.
– Ничего. Не целуй меня, Рун, – попросила она мягко, смущённо и как будто чуточку с испугом.
– Не. Ни за что, – заверил он.
В глазках Лалы вспыхнуло удивление.
– Ишь ты какой! «Ни за что», – передразнила его она возмущённым голоском.
– Ни за что не обижу, – поправился он.
– Ну… может я не так уж и обижусь, – тихо произнесла Лала, посмотрев на него как-то особенно беззащитно. – Но всё равно не надо.
– Хорошо, – пообещал Рун, улыбнувшись. Вдруг слегка прогнулся назад, оторвав её ножки от земли, и рассмеялся. – А вот так можно?
Он обернулся вокруг себя, словно кружа её в танце.
– Да пожалуйста, – весело молвила Лала. И вдруг озарилась идеей. – Заинька, давай уж танцевать, раз начал. По-настоящему.
– Прямо здесь?
– Прямо здесь. Всё равно никто не видит.
– Не очень-то у меня выходит с танцами.
– Ну и что. Отпусти меня и пригласи, как полагается.
Рун тут же опустил её на ножки, отшагнул, сделал серьёзное лицо, выпрямил спину в горделивую осанку, выполнил учтивый поклон одной головой, точно аристократ на приёме. Лала присела в изящном воздушном реверансе, обдав его исполненным очарования взглядом дивных очей. Он протянул ей руку, она положила свои пальчики на его ладонь, другой рукой он взялся за её талию. И Лала тут же засияла точно солнышко.
– Ну вот, очень даже недурно, – похвалила она. – Ох, Рун, а ведь это тоже очень романтично. Идёт народ вокруг, в спокойствии степенном и думах о делах, как будто нас и нет, а мы танцуем, словно в целом мире одни, и словно в городке одни, не замечая ничего вокруг, глаза друг дружки только замечая. Это волшебно просто. Так чудесно. Давай, теперь попробуй меня вести, как я тебя учила.

Был полдень, летнее солнце пылало в вышине, ярко освещая стены домов, чирикали воробьи жизнелюбиво, купаясь в мелких лужицах, бегали мальчишки, играя, шёл взрослый люд куда-то, мужчины и женщины, кто молча, кто ведя беседы. И ни единая душа ни обращала никакого внимания на странную пару, выбивающуюся из этого общего привычного размеренного течения жизни. Двое танцевали на главной городской площади, растворившись в друг друге. Юноша и фея. Рун и Лала. Всадник проехал мимо них неторопливым шагом, вдруг встрепенулся, несколько озадаченный, потому что лошадь принялась ритмично покачивать головой, будто под музыку. А потом перестала, и он успокоился, снова погрузившись в свою тусклую лишённую чудес обыденность.


******


Рун и Лала, держась за руки, неторопливо передвигались в сторону базара. Он шёл, она летела, а личико так и лучится счастьем безудержным.
– Вот это сияешь, – покачал головой Рун умилённо.
– Счастлива, – поведала она, улыбаясь.
– Я тоже. На тебя поглядишь, и душа поёт.
– И у меня поёт, суженый мой. И радуется. Всему. Особенно, что ты такой хороший и так ей нравишься. Поёт-поёт, не смолкает.
– Надо почаще с тобой танцевать. Если так можно назвать мои потуги, – проронил Рун. – Благо, тебе ноги нельзя оттоптать, удобно.
– Ты в общем-то делаешь кое-какие успехи, котик, – похвалила его Лала. – Разница большая с тем, что было раньше.
– Уже готов для балов с феями? – усмехнулся он.
– Для балов может и нет, – ласково посмотрела она на него. – А чтобы нам иногда танцевать, даря приятные мгновения друг дружке, вполне себе да.
– Между прочим, ты мне обещала ножками походить, – напомнил Рун.
– Ой, правда. Тогда стой.
– Зачем?
– Затем. Это же надо наблюдать со стороны. Я буду прохаживаться, а ты любуйся.
– Ладно.
Лала опустилась с крыльев наземь, пошла от него вперёд. Рун так и застыл, взирая на сие действо как заворожённый. Лала вышагивала с плавной девичьей грацией, шажочек за шажочком переставляя изящные ножки. Отдалилась шагов на двадцать, затем повернула обратно. Вернулась к нему, подошла вплотную, и застыла на месте, глядя озорно, очень довольная.
– И всё что ли? – выразил недоумённое разочарование он. – Мне мало.
– Ну, милый, обними меня, – попросила Лала. – Я прямо вижу, как ты запылал. Должна же я насладиться плодами своих хождений.
Он прижал её к себе.
– Ох, держи меня, Рун, – тут же выдохнула она чуть ошеломлённо. – Вот это… зажёгся.
– Держу-держу, – улыбнулся он. – Да уж… Это просто чума, Лала! Какая-то походка всего лишь. Почему это так красиво? Смотрится спереди и сзади по-разному, но и то и другое… прямо восхищает. Вот как так?!
– Ну, потому что это женственно, – объяснила она, сияя. – Всего-то и надо покачивать бёдрами и двигаться… тут есть свои маленькие секретики. Девушкам многое дано, чтобы очаровывать, Рун. Особенно феям объятий. Мы созданы, чтобы очаровывать. Ну и когда очень нравится тот, мимо кого идёшь, это тоже… добавляет очарования. Чувства тёплые могут даже и через походку передаваться.
– Несчастный я жених, – посетовал Рун с полушутливой печалью. – Не повезло, что ты летаешь, когда ты ходишь столь красиво.
– Бедняжечка, – весело посочувствовала Лала. – Это лишь со стороны смотрится, заинька. Когда мы рядышком идём, ты не увидишь ничего всё равно. И так ходят только когда завлекают кавалера. Специально ради него. Постоянно ходить подобным образом никто не станет.
– Ну и зря.
Лала лишь рассмеялась умиротворённо.
– Ой, – вырвалось вдруг у Руна.
– Что, милый?
– Крыса. Перед нами уселась. Большая. А в зубах… медяк кажется.
Он развернулся, удерживая Лалу, чтобы и ей стало видно. На дороге буквально в шаге сидела крупная крыса, глядя на них спокойно глазками-бусинками. Взяла передними лапками изо рта медную монету и протянула. У Руна так челюсть и отпала.
– Да ты же моя хорошая! – растрогалась Лала. – Ты нам монетку нашла? Слышала наш разговор с дедушкой? Надо же. Помоги мне, пожалуйста, присесть, Рун, а то упаду.
Он осторожно опустился вместе с ней, придерживая её. Лала взяла монету из лапок крысы, ласково погладила животное по головке, лучась улыбкой:
– Спасибо, славная моя. За подарок. Мне очень приятно. А теперь беги прячься, опасно тебе тут, обидеть могут люди или кошки. Беги.
Крыса быстро помчалась к домам, и через пару мгновений её и след простыл. Рун помог Лале подняться. Личико её светилось.
– Ну вот, теперь я и сама при денежках, могу себе купить чего-нибудь, – похвалилась она.
– Да уж. Даже крысы от тебя без ума, – подивился Рун.
– Крысы сложные существа, львёнок, – поведала Лала. – С разными характерами. Есть среди них и злые. Но фей они тоже любят. Они не виноваты, что родились крысами. А эта крысочка кажется очень добрая. Услышала наш разговор с дедушкой и разыскала для нас монетку. Зверюшкам нравится помогать феям. Делают это даже без магии. Я теперь богатенькая.
– Смотри не истрать всё сразу, – поиронизировал Рун.
– Обязательно истрачу. Скорее бы дойти до базара. Пойдём, любовь моя. Я уже удержусь на крылышках.

Торговое место всегда людное. Ну, может кроме ночи. Чем ближе к нему подходишь, тем больше вокруг народа. Кто-то едет на лошади, кто-то тащит тележку, сам запряжённый в неё, многие несут корзины, некоторые узелки или поклажу на плечах. В основном люд не знатный, знатные посылают за покупками слуг, а те кто побогаче, при желании лично выбрать товары нередко предпочитают дорогие лавки для благородных особ, где всё изысканное и утончённое. Однако знатные знатным рознь, немало среди них господ, кто ведает нужду, кто беден, и потому нет слуг и подешевше ищет. Так что покупатели и благородного происхождения для базара вполне обыденны. Здесь неизменно стоит гомон множества голосов, торгующихся, обсуждающих достоинства и недостатки чего-либо, спорящих, надо или не надо покупать, часто сквозь этот гомон прорываются зычные выкрики торговцев, зазывающих, нахваливающих свой товар. Всё это порождает определённую атмосферу, столь знакомую всякому. Атмосферу места, наполненного манящими интересностями и соблазнами. Кто в детстве не бегал меж рядов, дивясь на причудливые вещи, мечтательно глядя на игрушки, исходя слюной от вида и запаха сладостей? Поэтому и у взрослых пробуждается в душе что-то, ощущение отголосков праздника, когда они попадают сюда. А если они вместе с тем, кто очень мил сердцу, это ещё больше придаёт праздничных ноток настроению. Вот так чувствовали себя Лала и Рун, оказавшись посреди торговых рядов. Лала сияла, с безмерным любопытством разглядывая товары, Рун улыбался её счастливому расположению духа, любовался на неё, не забывая внимательно смотреть по сторонам, дабы не наткнуться на продавцов мяса или рыбы. Лала то и дело изливала на него свои восторги: «ой, какая красивая шаль», «ой, какой замечательный подсвечничек», «ой какие изящные сапожки», «ой, какая чудесная подушечка»! И тем придавала происходящему особое очарование. Нету этого в мужчине, столь безудержной радости бытия, столь искреннего счастья от всякой приятной мелочи. Может и хотелось бы обрести таковые, но никак. Не дано. Иначе, чем заражаясь этим от любимой девушки. Она восторгается, и у тебя это отдаётся отзвуками восторга в душе, вкупе с восхищением её красотой, и ей самой, умеющей так восхищаться всему. Поэтому ходить с ней по базару прямо наслаждение. Ещё Руну очень нравилось её водить. Для изгоя вообще одно из самых дорогих ощущений быть нужным кому-то, а тут нужен вдвойне, она держится ручками, надеется на тебя, верит тебе, доверят тебе себя так, чтобы ходить зажмурившись. Всё это очень приятно. Согревает.
– Ой, какие милые цыпушечки! – разразилась очередной порцией светлой радости Лала. – Давай купим цыплёночка, Рун.
– И куда мы с ним? Будем растить как сыночка? – весело воззрился он на неё.
– Не знаю, – она погладила цыплят по головкам, те мгновенно перестали пищать вразнобой, и издали писк в такт, единым хором, немало озадачив продававшую их женщину.
Рун поспешил увести Лалу в сторону.
– Ой, какие накидочки. Можно мне примерить, Рун? – тут же увлеклась она другим товаром.
– Ну конечно да, – кивнул он. – Зачем ты спрашиваешь разрешения всё время? Раз тебя никто не видит и никак не реагирует, что ты их товар берёшь. Мы плохого не делаем. Не воруем же.
– Ты мой кавалер, я должна тебя слушаться, – лукаво поведала Лала, набросив на себя цветастую накидку. – Кроме того, мне приятно, когда ты мне разрешаешь.
– Тогда ладно. Спрашивай и дальше. Мне приятно разрешать, – признался он не без юмора.
– Как я тебе в накидочке, заинька?
– Ну… твои платья покрасивее будут. И крылья не видать. Но всё равно… Аж глазам больно, столь прекрасна, – чистосердечно молвил Рун.
– Ох, Рун, – рассмеялась Лала довольно. – Вот комплимента от тебя не дождёшься. Чтоб просто сказал без повода. Прямо тисками приходится тянуть всякий раз. Зато коли уж говоришь, то так искренне. Очень тепло становится от этого внутри. Спасибо, мой хороший. Правда-правда мне идёт?
– Да правда, правда.
– Ой, а вон прянички. Хочу пряничка. Давай купим.
– Монетка-то одна. Давай посмотрим, что ещё есть, – предложил Рун. – Вдруг чего-то сильнее захочешь.
– Ну… ладно, – чуточку разочаровано согласилась Лала.
Рун уловил эти интонации.
– Милая, если желаешь пряника, пойдём возьмём, – мягко произнёс он. – Я же как лучше хочу. Но выбирать тебе. Покупаем пряники?
– Там у дяденьки много всего, – отозвалась Лала, повеселев. – Надо поглядеть и выбрать.
Они подошли к прилавку здорового празднично разодетого мужика с длиной окладистой бородой. Он сразу приветливо улыбнулся:
– Чего желаешь, добрый молодец? Есть пряники медовые, пряники на древесном сиропе, пряники с ягодными ароматами, бублики с маком, конфеты из навара сладкого корня, леденцы для деток, орехи в сладкой глазури, и много прочего, чего только сладкого душа не пожелает. У меня лучший выбор.
– Сейчас. Я ещё не решил пока, что взять, – объяснил Рун.
Лала с воодушевлением изучала ассортимент, раздумывая.
– Прямо не знаю, – посетовала она, и стала водить пальчиком, указывая. – Я хочу вот этого, этого, этого, этого, этого. И этого тоже.
– Да где же я тебе столько денег возьму? – подивился Рун.
– Не знаю, что выбрать, – пожаловалась Лала. – Так хочется всё попробовать.
– Дяденька, а у вас можно по чуть-чуть разного взять? – обратился Рун к торговцу извиняющимся тоном. – Прям вот с ноготок даже можно, но разного. Хочется попробовать всё, чтобы узнать, какое оно. И в следующий раз приходить именно за ним. Сейчас у меня только одна монетка с собой. Что на одну монету можно разного у вас взять?
– Большие пряники я для тебя ломать не буду. А остальное, бери и по чуть-чуть, – доброжелательно ответствовал мужик. – Мне не жалко. Даже наоборот, это хорошо, что много моего на вкус узнаешь. Леденец дам, горсточку орехов, сушку, конфету, маленькие пряники. У меня всё вкусное, будь уверен, пальчики оближешь. Обязательно придёшь ко мне снова.
– Спасибо.
Мужик выложил пред ним кучку разных сладостей, Рун передал ему медяк, подумал-подумал, приподнял низ рубахи одной рукой, и сложил всё в неё, как женщины обычно складывают в подол. И они с Лалой отправились дальше.
– Ну, устраивает это тебя, невеста дорогая? – с улыбкой кивнул Рун на покупки.
– Очень устраивает, любимый жених, – сияя, подтвердила Лала.
Она взяла леденец на палочке, стала помаленьку сосать, а личико довольное-довольное, так и лучится радостью невинной. Рун не выдержал, глядя на неё, рассмеялся:
– Ну и кто из нас ребёнок?
– Ты, котик. Кто не краснеет, когда животик к животику, вот тот, – иронично поведала Лала..
– Причём тут животы, я так и не пойму, – весело заметил он. – Как обниматься, чтобы не прижаться? Изобрети способ.
– Ты, львёнок, тоже кушай, – попросила Лала, обратив внимание, что он не ест.
– Да обойдусь, – благодушно отказался Рун. – Хоть попробуешь нашу еду. Я-то и пробовал уже многое ранее. И попробую ещё после. А ты вдруг завтра домой вернёшься. Мне есть совсем не хочется, красавица моя.
– Нет, Рун, так нельзя, – возразила она мягко. – Мы пара, мы должны всё делать вместе. Кушать вкусненькое вместе гораздо приятнее, чем одной. К тому же мне всё равно столько не скушать. Потом будем вспоминать, как гуляли по базарчику и кушали разные вкусности. Как нам было чудесно. Кушай.
– Ну ладно, – пошёл на попятную он. – Ты пробуй, а что уже не хочешь, я буду за тобой доедать. Только учти, этого сразу не останется, что ты мне отдашь. Проглочу вмиг. Я-то не фея.
– Хорошо, суженый мой, – улыбнулась Лала.
Неторопливо поедая сладости, они продолжили брожение меж торговых рядов. Новым открытием и даже откровением для Руна стало понимание, что девица может бесконечно дивиться на товары. Час проходит, два, а её интерес не спадает, всё ей надо посмотреть, всё примерить, всё-то вызывает у неё воодушевление и откликается радостью. Впрочем, с ней не важно, чем заниматься. Главное быть с ней. Да и наблюдать, сколь она счастлива, постигая новые неизведанные для себя предметы человеческих культуры и быта, тоже пробуждает в душе счастье. И так же некоторое удовлетворение – столь долго она уже с ним, а он её почти никуда и не водил, кроме как по лесам, разве это правильно? Находясь в чужих краях, хочется узнавать оные, и что как не рынок лучшее место для этого? Один лишь недостаток имелся у данного исследовательского мероприятия. Рун как-то привык, что Лала на нём сосредоточена. А тут вся поглощена товарами, даже и не до объятий ей. Благо, базар маленького городка не бесконечен. Наступил момент, когда Лала остановилась.
– Как будто всё и обошли. Все ряды, где мяса нет, – полувопросительно молвила она.
– Вроде да, – разделил её мнение он.
– Устала чуточку, – вздохнула она счастливо.
Рун не выдержал, шагнул к ней и прижал к себе.
– Ой, – разулыбалась она этой приятной неожиданности.
– Эх ты, – с полушутливым укором покачал он головой. – Так увлеклась, что и про жениха совсем забыла. Мы настолько долго ещё ни разу… не делали перерывы в объятьях. Я, знаешь ли, соскучился.
– Да мой ты несчастненький, – ласково произнесла она, сияя. – Я тоже очень соскучилась, Рун. Очень-очень.
Они стояли, наслаждаясь друг другом, а вокруг, не обращая на них никакого внимания, ходил народ, в торговы хлопоты погружен.
– Ну вот, так полегче. А то тяжело… было, – пожаловался Рун с юмором.
– Бедняжечка. Уж я тебя погрею сегодня, – пообещала Лала по-доброму.
– Пойдём, родная, к себе. На постоялый двор, – попросил Рун тихо. – Что-то притомился от этой суетности. Никогда столь долго на базаре не был. Ляжем в кроватку, отдохнём, пообнимаемся. Погреешь меня. Потом можно ещё куда-нибудь сходить. Дома знати посмотреть, например.
– Пойдём, заинька, – умиротворённо согласилась она.
Взявшись за руки, они неспешно отправились в обратный путь. Вскоре торговые ряды окончились, дорога снова стала улицей с домами. Лала улыбалась, напевала негромко, поглядывала по сторонам, привычно увлёкшись изучением людей и построек. Настроение у неё было великолепное. Рун вёл её, держа её мягкие пальчики в своих, и радовался от этого, от всего. Ну до чего же приятно просто прогуляться вдвоём. Сразу и отдыхаешь как будто, и легче. И аж щемит в груди от понимания, сколь ценно происходящее, потому что так не будет всегда. Редкий момент. Дело даже не в том, что она вернётся в свой мир рано или поздно. Дело в том, что прекратится её незначимость. И если она не сможет повторно наколдовать оную, такого уже боле не произойдёт. По улицам гулять парочкой с феей, не привлекая толпы зевак, волочащиеся следом, не выйдет. Странно осознавать, что ты лишён подобных вещей. То, что другим столь доступно, всякому человеку, просто гулять вдвоём по городу, им с Лалой огромная удача. Почти недостижимо. Тем дороже оно сейчас, что оно есть. Наслаждаться компанией друг друга, ощущая себя обычными обывателями, живущими обычной жизнью. Это навевало мечты, как бы они проводили дни, если бы были ничем не примечательной женатой парой, как ходили бы вместе за покупками. Как были бы счастливы. Так сладко представлять всё это. Рун пошарил в кармане.
– Осталась одна сушка махонькая, – сообщил он. – Будешь?
– Это мы всё скушали? – удивилась Лала.
– Ага. Ну, я в основном.
– Нет, львёнок, обкушалась, не хочу ничего.
– И я не хочу. Пусть лежит пока.
Неожиданно прямо им под ноги от домов выбежала крыса. Села, уставившись на них глазками-бусинками, вынула передними лапками изо рта монетку и протянула, словно говоря: «вот, возьмите».
– Да милая ты моя, ты опять на монетку принесла? – растрогалась Лала, присела пред крысой, взяла из её лапок медяк, погладила её по головке. – Такая ты добрая. Спасибо. Только не носи нам больше монетки, тебе опасно по улицам бегать, обидеть могут. Не надо. Рун, дай мне сушечку.
Рун передал ей сушку. Она поднесла угощение к крысе:
– Кушай, моя хорошая. Это вкусненько. Пока я тут, тебя никто не обидит, не бойся.
Крыса приняла подарок, взяв в лапки, стала уплетать с аппетитом. Лала умилённо наблюдала за ней. Рун тоже присел, чтобы быть ближе к животному. Крысу трудно увидеть иначе чем дохлой. Прошмыгнёт мгновенно, и что там разглядишь. А тут сидит, достаточно крупная, чёрная, заострённая усатая мордочка. Грызёт сушку, роняя крошечки. И даже нисколько не взывает брезгливости, наоборот, ощущение, как будто друг рядом. Всё так необычно, когда ты с феей. Всё время словно в сказке находишься.
– Можно мне её погладить? – неуверенно спросил Рун.
– Конечно.
– Не укусит? А то чайка клюнула тогда на озере.
– Она любя, котик. Не бойся.
Рун медленно, чтобы не напугать, поднёс руку к крысе, погладил. Та оторвалась от сушки, обнюхала его пальцы, ощекотав усиками. Рун разулыбался.
– Забавная.
– Очень милое создание, – кивнула Лала.
Крыса расправилась с остатками сушки, Лала опять погладила её:
– Ну, беги, хорошая моя, прячься. И спасибо. Ты очень славная. Но не носи нам монетки больше, ладно? Тебя могут обидеть. Я буду горевать, если это случится. Беги.
Крыса бросилась в сторону и исчезла, словно её и не было. Лала поднялась, блестя глазками.
– Я снова богатенькая, – похвалилась она.
– Ага. Две монеты аж, просто от крысы, – с уважением покачал головой Рун. – Удобно быть феей.
– Могу договориться с крысочками, они станут тебе денежки носить, – предложила Лала лукаво. – Но только если без жертвы, Рун. Хотя… ежели согласишься за жертву, так тому и быть.
На последних словах её голосок наполнился добрыми тёплыми нотками. Рун посмотрел на неё несколько озадаченно.
– Ты, Лала, меня удивляешь малость сегодня, – признался он. – Чего такая жертвенность вдруг напала?
– Просто хочу сделать что-то для тебя. Чтобы не страдал от лишений, когда уйду.
– Жертву я бы принял. А чудо принять не могу, – сказал он серьёзно. – Давай жертву без чуда?
Он не шутил. Стоял, глядя на неё с ожиданием, как будто надеясь. Лала покраснела.
– Нет, – мягко ответила она, улыбнувшись со смущением.
– Вот так я и знал, – беззлобно посетовал Рун, изображая разочарование. И рассмеялся. – Эх. Несчастный я человек. Пойдём, невеста дорогая. Хоть обниматься не отказываешься, и то слава богам.
Лала вдруг прильнула к нему. Он обхватил её руками, довольный:
– Действительно, чего ждать.
Они замерли посерди улицы, забывшись. Мимо проехал всадник, прошла молодая женщина, держа за ручку девочку лет пяти с косичками. Худощавый седоватый мужик в рваной одежде похромал совсем рядом, неся на спине вязанку хвороста.
– Рун, можно тебя попросить? – тихо и ласково произнесла Лала.
– Конечно. Всё, что хочешь.
– Давай ещё не пойдём… в кроватку. И разреши мне поколдовать. Пожалуйста. Магия бурлит во мне. Слишком счастлива, и умилилась от крысочки. Можно мне сделать чудо? Какое-нибудь хорошее. Не для тебя, раз ты не хочешь. Только без штрафа.
Перед очарованием феи трудно устоять. Особенно, когда она столь искренна в своих чувствах, столь сияет, столь надежд и ожиданий светлых полна. Рун вздохнул.
– Ладно уж, так и быть. Раз не для меня. Как тут откажешь такой прекрасной деве, – молвил он добродушно.
– Спасибо, любимый. Ты самый лучший у меня, – озарилась тёплой благодарной улыбкой Лала. – Тогда мне надо что-то. Хм… Не мог бы ты купить у того дяденьки хворост? Как думаешь, он продаст за медную монетку?
– Скорей всего, – кивнул Рун. – Хворост не стоит монеты. Сейчас. Удержишься на ножках?
– Удержусь, суженый мой.
Он отпустил её и побежал за мужиком. Лала полетела следом.
– Дяденька, – окликнул Рун мужика, когда оказался в шаге.
Тот остановился, обернувшись.
– Чего тебе, незнакомец?
– Вы бы не могли продать мне ваш хворост. За медяк? – извиняющимся тоном осведомился Рун. – Мне сильно надо.
– Вязанку хвороста за медную монету? – с весёлым недоверием посмотрел на него мужик.
– Ага.
– Ну забирай.
Рун протянул ему монету. Мужик скинул с плеч вязанку, рассмеявшись щербатым ртом:
– Спасибо тебе, парень. Удачный день сегодня.
Он пошёл прочь, продолжая довольно посмеиваться.
– Ну вот, ещё одного человека осчастливили, не хуже, чем того дедушку, – заметил Рун. – Кажется, думает, что надул меня. Хотя по сути так и есть.
– Всего лишь медной монетке так радуются люди. И так горюют, теряя, – подивилась Лала. – А почему дяденька думает, что обманул тебя? Хворост долго собирать. Мы с тобой вон сколько времени тратили. И это прям не стоит монетки?
– Конечно нет, – подтвердил Рун. – Мы собирали долго… если после каждого прутика, как подберёшь, бежать обниматься… Чего же ты хотела? В принципе, его всё равно слишком быстро не насобираешь. Надо идти, надо искать. Только вот чтобы собирать его, не нужны ни мастерство, ни сила, ни сноровка. Его и дети и старики собирают. А прогорает он почитай одним махом. Если бы вязанка стоила медяк, все бы только и бегали за ним. Вся ребятня бы озолотилась. Зачем тебе хворост, солнышко?
– Хочу классическое колдовство сделать, котик. Я чувствую, что смогу это сейчас.
– Классическое?
– Да. Это прямо как в сказках, Рун. Это большое чудо. Слышал ты сказки, как фея обращалась в старушку, несла хворост, а того, кто вызывался ей помочь, одаривала магически в благодарность?
– Что-то подобное. Не про фей. Есть сказка, что старушке кто-то помог, а она отплатила даром волшебным. Не помню, каким.
– Думаешь, ваши старушки умеют дарами магическими наделять? Это была фея, милый, – объяснила Лала. – Это для вас сказка, потому что давно было, за века превратилось из были в небылицу. Феи очень любят так делать – обратиться человеком, нуждающимся в помощи, и за помощь бескорыстную вознаградить. Но мало кто способен на сие. А я сейчас способна. Возможно то, что здесь произойдёт сегодня, легендой или сказкой станет у вас впоследствии. Это очень почётно, Рун. Для феи. Спасибо, что разрешил.
– Да не за что. Не для меня, и ладно. За жертву было бы приятнее, но разве от тебя дождёшься. Только, Лала, ты что, в старушку хочешь превратиться?
– Да.
– Тебе может не понравиться результат, – многозначительно предупредил Рун.
– Не понравиться? – переспросила Лала с недоумением. – Неужто и старушку могут по попе шлёпнуть?
– По попе навряд ли, – покачал Рун головой. – А вот крепким бранным словцом одарить, это вполне. Ты же по дороге собираешься ходить? В сказке-то старушка в лесу ходила. А не в городе. Помешаешь лошади знатного господина, или просто кому. Ты натура чувствительная, горевать будешь, мне кажется. А могут и плёткой ожечь.
– Правда?! – пришла в полный ужас Лала.
– Очень маловероятно. Но всё же не исключено, – с сожалением поведал Рун.
– Какой мрачный у вас мир, – проговорила Лала растерянно и разочарованно. – Тогда конечно нет. Мне боязно.
– Жаль, зря монету потратили, – посетовал Рун. – Ну ладно, хворост для камина используем. Хоть какая-то польза. Слушай, Лала! А ты можешь меня в старика превратить?
– Тебя?
– Ага. Для меня бранное слово, как с гуся вода. А плёткой если вдруг, ну и подумаешь, полечишь меня потом да обнимешь понежнее, я даже в выигрыше окажусь.
– Тебя могу, – кивнула Лала. – Я, мой хороший, для тебя многое могу колдовать. Может даже больше, чем для себя.
– Вот и прекрасно. Только чтоб не навсегда. Не хочу быть старым.
– Навсегда я такое не умею, заинька. Я не богиня.
– Тогда давай. Колдуй. Без штрафа. Надо лишь, чтобы никто не заметил моё превращение. Я-то не незначимый.
– Нужно обняться. И так колдовать. Ежели рядом нету тех, кто тебя лично знает, милый, то всем будет всё равно.
– Отлично. Приятный способ превращения, – порадовался Рун.
Он шагнул к Лале вплотную и обхватил её руками. Смотрел на неё и улыбался. Лала вздохнула, как будто с облегчением, и тоже разулыбалась, глядя на него чувствами тёплыми исполнено. Глядела, глядела, и вдруг осветилась вся синим светом.
– Стань стареньким, суженый мой, – ласково произнесла она.
На мгновение сияние перешло на Руна. Волосы его тут же побелели до белоснежно-белёсых и поредели, лоб покрылся морщинами, черты лица укрупнились, с подбородка свесилась жиденькая белая-белая борода, одежда изменилась на плохенькую залатанную, тело словно усохло. И перед Лалой вместо молодца предстал старичок с доброй удивлённой физиономией.
– Ох, – выдохнул Рун. – Как странно. Прямо словно волной окатило. Ой, какой у меня голос. Я уже старый? И надето другое. Надо же.
Он захихикал весело, затрясшись от смеха. И слыша свой стариковский смех, захихикал ещё веселее, уставившись на Лалу смеющимися глазами. Она тоже разулыбалась:
– Даже старенького приятно тебя обнимать, Рун.
Он захихикал совсем уж безудержно:
– Во, жизнь пошла! Девушки бросаются на дедушек.
Лала рассмеялась, глядя на него. Отстранилась мягко.
– Ты очень симпатичный старичок, – сказала она, сияя.
– Спасибо, доченька, – перешёл на шамкающий скрипучий нарочито стариковский голос Рун. – Ой, спина моя, спина. Болит. Страх как.
Лала снова рассмеялась, захлопав в ладошки:
– Браво! Актёр великолепный.
– Вообще-то она и правда болит. Потому что девицы слишком на шею вешаются, – продолжил хохмить Рун.
– Рун, ну не смеши меня, а то животик надорву, – попросила Лала сквозь смех. – Какой ты весёлый будешь старенький. И добрый. Доброта прямо лучится из тебя, львёнок. Тебя очень будут внуки любить.
– Наши? – с юмором проронил Рун.
– Всё может быть, – загадочно улыбнулась Лала.
Рун посмотрел на свои руки с любопытством:
– Ох, какие сморщенные, да натруженные, да тоненькие. Надо же. Жаль, не увидеть себя. Хотя может это и к лучшему.
– Ты приятно выглядишь, мой хороший, – искренне заверила его Лала.
– Ой, у меня даже бородёнка, – удивился Рун, и снова захихикал. – Не хочешь меня за бороду оттаскать?
– Нет, что-то не хочу, – смеясь, отказалась Лала, а потом вдруг стала серьёзной, добавив с теплотой. – Хочу обнять ещё раз. Чтобы запомнить тебя таким.
– Ну, это я завсегда, – с готовностью отозвался Рун. Шагнул к ней и прижал к себе.
Они стояли, глядя друг на друга. Старенький Рун на неё весело и добродушно, юная Лала на него с ласковым интересом, словно изучая.
– Ну такой ты милый дедушка, – произнесла она наконец, разулыбавшись. – Так бы и расцеловала тебя, Рун.
– Дак я согласен, – сразу оживился он.
– Я знаю, – лукаво усмехнулась Лала.
– Знает она! Ты не смотри что я старенький. Я ещё о-го-го! – комично стал хвастать Рун, снова перейдя на нарочито скрипучий стариковский голос. – И мастак по части целований. Да. Как сейчас помню, лет эдак… девяносто тому назад был я с одной феей. А она как схватит меня, как прижмёт, как поцалует! Ох! А я её в ответ. Тут в обморок и упала, бедная, так горячо её поцаловал.
– Мечтай, мечтай, – засмеялась Лала. – У вас, дедушка, память уже не та, подводит. Не было такого.
– А вот и было, доченька, – возразил он, еле сдерживаясь, чтобы не захихикать.
– А вот и нет, дедушка.
– А вот и да.
– А вот и нет.
– Не спорь со старшими.
– А ну уйди, дед, чего встал на дороге! – раздался сердитый окрик.
Прямо на них надвигалась лошадь, везущая телегу. Рун поспешно отпустил Лалу и оттащил вязанку в сторону.
– Пойдём, родная, делом займёмся, – мягко сказал он. – Закончим, и тогда уж пообнимаемся. Где-нибудь в сторонке.


******


Час шёл за часом, а Рун всё бродил по городу, таская вязанку на плечах. Желающих помочь ему не находилось. Никто не обращал на него никакого внимания.
– Ох, спина моя, спина, – пожаловался он, остановившись. Сбросил хворост наземь. – Притомился я что-то, солнышко, сил нет уже. Старость не радость.
– Как странно, – растерянно и чуточку расстроено молвила Лала. – Я думала, быстро отыщется кто-то добрый. Что же, здесь вообще нет добрых людей? В сказках первый встречный в лесу помогал. А тут встречных… не сосчитаешь сколько. И ни один.
– Возможно дело как раз в лесе, – предположил Рун, утерев пот со лба. – Там понятно, что далёко идти старому человеку. А тут, вдруг у меня дом прямо за углом? Раз уже в городе, почитай и дошёл, всякий подумает. Да и у всех дела свои. В лес и из леса всё равно одной дорогой идут – коли по пути, отчего бы и не помочь. А может я недостаточно старо выгляжу?
– Да нет, вполне старенький. Надо тебе сгорбиться посильнее, любимый. И ходить ещё медленнее, еле ноги передвигать.
– Ладно. Так или иначе, удачно я отговорил тебя стать старушкой, – порадовался Рун. – Таскать вязанку столь долго тяжко. Даже мужчине.
– Если ты устал, давай бросим эту затею, суженый мой, – участливо предложила Лала. – Видно не судьба, что тут поделаешь.
– Нет. Я что, зазря столько маялся? – возразил Рун. – Потерплю ещё. Главное не помереть ненароком. Я сейчас насколько по-настоящему старый? Я могу помереть?
– Ой, я не знаю, Рун, – озадачилась Лала, поглядев на него испуганными глазками.
Он захихикал беззлобно:
– Неожиданным выйдет результат твоего эксперимента, правда?
– Рун, это не смешно, – Лала пыталась говорить серьёзно, но всё же не удержалась от лёгкой улыбки, заразившись его весельем. – Надо всё отменить. Срочно.
– Да не волнуйся, не может такого быть, – уверенно заявил Рун. – Раз феи так делали, значит, есть какое-то предохранение от смерти. Или не всё внутри старое. Может, сердце молодым остаётся.
Лала призадумалась.
– Скорее всего ты прав, котик, – произнесла она. – Но всё равно. Страшновато за тебя.
– Давай ещё пол часика походим. Или час. Буду еле ноги передвигать. Смотришь, кто-то и вызовется помочь.
– Соскучилась очень, – грустно поведала Лала.
– Ну, ласточка моя, ты же сама заметила. Я слишком счастливым становлюсь после объятий. А мне надо выглядеть как можно разнесчастнее. Кто ж станет помогать деду, который идёт и радуется? Потерпи. Я тоже соскучился. Страх как. Зато представь, потом, когда наскучаемся сильно, как сладко будет обняться.
– Да, это будет… очень сладенько сердечку, – улыбнулась она мечтательно.
– Считай, сие тоже эксперимент. Который мы ещё не проводили, – поделился мыслью Рун. – Оба терпим стойко, чтобы проверить, насколько слаще будет обрести, когда ждёшь долго.
– Ну хорошо, – Лала одарила его тёплым озорным взглядом. – Доверюсь вашей мудрости, дедушка.
– Вот и правильно, доченька. Или внученька? Или правнученька? Я очень мудрый, – похвалился Рун. – Ну, вроде передохнул. Пойдём. Так, не забыть еле ноги переставлять. Напоминай мне, если что.
Лала кивнула. Он взвалил вязанку на спину, сгорбился и поплёлся, по чуть-чуть смещая ступни, стараясь сделать лицо как можно более отрешённо-усталым. Тут же услышал, как Лала смеётся звонко от всей души.
– Что? – улыбнулся он, обернувшись на неё.
– Заинька, если бы ты так из леса шёл, ты бы месяц вязаночку нёс оттуда, пожалуй, – смеясь, поведала она. – Но выглядит очень… умилительно.
– Ну ладно, пойду чуть побыстрее, – усмехнулся Рун.
Ему потребовалось немало времени, чтобы вновь вернуть на физиономию отрешённость. Когда ты с феей, тем более с девушкой, что нравится безумно, тяжело притворяться несчастным, даже таская старым хворост на плечах. Зная, что скоро ждут объятья с ней и много разных нежных слов, трудно нет-нет да не озариться счастьем, забывшись в грёзах. Это требует больших усилий и сосредоточенности. Будь ты хоть сам «великий врунишка». Рун столь сконцентрировался на своей задаче, что не сразу осознал присутствие постороннего рядом.
– Дед, чего ты всё ходишь туда-сюда с вязанкой, – не без иронии спросил бритоголовый круглолицый парень лет двадцати пяти.
Одет он был простенько, в рубаху да холщёвые штаны, но ладные, без прорех и заплат.
– Ой, спина моя, спина, – жалостливо проговорил Рун, не придумав, как ответить.
– Что, помочь тебе донести? – не предложил, а скорее поинтересовался парень.
– Помоги, соколик, – живо отозвался Рун.
– Ой, наконец-то! – безмерно обрадовалась Лала, воссияв. – Всё же мир не без добрых людей. Просто походочка у тебя видимо была не, котик.
Рун сбросил вязанку. Парень тут же взвалил её на себя.
– Куда идти-то?
– Знаешь где постоялый двор с гусем? Вот туда, я в той стороне живу, сынок, – объяснил Рун.
– Понятно. Через дворы пойдём, так короче выйдет, – заявил парень.
Он сразу свернул в проулок. Зашагал довольно быстро. Рун засеменил следом.
– Вот спасибо, добрый молодец, – чистосердечно выразил признательность он, испытывая огромное облегчение от того, что всё вот-вот закончится.
– Да не за что, уж поверь мне, – спокойно молвил парень.
Вскоре они оказались совсем в безлюдном месте, в узеньком просвете меж домов. Парень прибавил шаг. И ещё, и ещё, идя всё быстрее и быстрее. Рун как не старался поспешать, семеня за ним, начал отставать.
– Больно уж шибко ты идёшь. Я же тебя не догоню, сынок, – посетовал он.
Парень остановился.
– Так я на это и рассчитываю, дедушка, – сказал он очень искренне, обернувшись. А затем пустился бегом наутёк, со всех ног.
– Куда же ты, сынок? – позвал Рун, затрясшись от смеха.
Но парня и след простыл, свернул за угол, и исчез. Рун, чуть не падая со смеху, повернулся к Лале. Зрелище, открывшееся ему, было очень живописным. Глазки у неё округлённые, ротик открыт, а на личике глубокое потрясённое изумление.
– Он что, тебя ограбил? – проговорила она оторопело, словно не в силах поверить в произошедшее.
– Ну, вроде того, – продолжая хихикать безудержно, кивнул Рун. – Помог так помог. Избавил от ноши.
– Боже мой! – покачала головой Лала в растерянности. – Я даже представить себе такого не могла!
– Ну вот, теперь будешь представлять.
– Рун, почему ты смеёшься? – с непониманием и даже как будто слегка с укором спросила Лала.
– Потому что это смешно, – признался он. – Я, если честно, тоже не ожидал. Чего мне горевать, я же не настоящий дед, и не собирал этот хворост. Был бы настоящий, как тот, что монетку потерял, наверное и расплакался бы. А так… Он в общем-то действительно помог. Не придётся боле с вязанкой расхаживать.
– Это очень плохой поступок, Рун. Очень-очень, – грустно молвила Лала. – Он же не знал, что ты не настоящий старичок. Я тоже думаю, что настоящий расплакался бы горько. Столько трудов, столько времени и усилий. И даже то малое, полученное так тяжело, отняли. Это была проверка, Рун. Чем бы она не закончилась, я должна воздать по заслугам. Так полагается.
– Солнышко моё, ты расстроишься очень, если примешься его наказывать, – став серьёзным, мягко поделился мыслью Рун. – Бог с ним. Так вышло, что волей случая он не сделал настоящего зла. Просто не прошёл твою проверку. Сам себя наказал, мог бы получить дар чудесный, а не получит ничего. Это уже наказание. День такой замечательный сегодня, ты накажешь его, будешь переживать. Не стоит он того.
– Я его накажу как-нибудь не очень сурово, чтобы не сильно переживать, – возразила Лала. – Но получить то, что заслужил, он должен. Тогда это всё было не зря, тогда ты вязаночку столько носил не зря. Обнимешь меня, мне и полегчает.
– Как пожелаешь, милая. Буду обнимать сколько нужно. Хоть весь день, – ласково пообещал Рун.
– Спасибо, мой хороший. Это всё равно очень почётно. Для феи. У нас, может, каждая мечтает, чтобы нечто подобное с ней произошло. Встретить человека, дать ему выбрать между добром и злом, и воздать по заслугам. В ваши сказки сей случай конечно не войдёт. После того, что приключилось. А у нас, когда я вернусь и расскажу… наверное станет историей, интересной многим. Кажется, я придумала награду для этого грабителя.
Лала взмахнула ручкой, осветившейся ярким синим светом. Через мгновение тот потух, а она стала ещё печальнее. Рун шагнул к ней и обнял.
– Кудесница ты моя златовласая, – нежно улыбнулся он.
Лала вздохнула.
– Какой всё-таки странный у вас мир. И дурное и хорошее вперемешку.
– Не было бы дурного, никто бы не ценил хорошее, – тихо заметил Рун.
– Я в этом совсем не уверена, – грустно возразила Лала. – У нас мало дурного, а хорошее всё равно ценится. Хотя может в чём-то ты и прав.
– Что ты ему хоть сделала-то? – полюбопытствовал Рун аккуратно.
– Ему тоже будут сниться особые сны. Только другие, чем тебе, – тусклым голоском поведала Лала. – Сегодня ему явится старичок. В твоём образе. И откроет, что он потерял. Что мог бы дар магический обрести, а обретёт… Теперь целый год, в тот день, в какой он не сделает хотя бы одного доброго дела, во сне он будет стареньким носить вязаночку. А проснувшись, будет чувствовать себя, словно действительно носил её всю ночь. Ну а коли он сделает дурной поступок… Дедушка снова явится к нему в эту ночь и накажет, как у вас наказывают расшалившихся деток. По попе прутиком. А больно ему будет по правде. Ежели в течение года он ни одного дурного поступка не сделает, чары развеются.
Рун захихикал.
– Хитро, – одобрительно покачал он головой. – И вроде и зла-то никакого нет. Делай по одному доброму делу каждый день, и спи себе спокойно. Но всё же вы опасные существа.
– Для тех, кто пытается делать нам дурное, безусловно, – с печальным личиком подтвердила Лала. – Я устраивала эту проверку совсем не для наказаний. Для награды. Мне бы и на ум не пришло, Рун, что так может быть. Даже у вас. Пожалуй, больше я не стану никогда никого проверять. Как же мне тепло от тебя, милый. Всё плохое словно отступает. Я прямо чувствую, как оно рассеивается. Спасибо. Мне полегче уже.


******


Хотя настроение Лалы и улучшилось, отменить чары состаривания она оказалась не в состоянии. Феи существа с тонкой душевной организацией, для разных типов колдовства им требуется особое вдохновение, для каждого своё. Сейчас у неё не было ни на что моральных сил. Поэтому возвращаться на постоялый двор Рун не рискнул. В теории её незначимость могла бы помочь ему попасть в их комнату и в образе деда, проскочив мимо Уго, однако даже и у самой Лалы присутствовали сомнения на сей счёт. Оставалось только ждать, чары рано или поздно должны были развеяться сами. Пока Рун бродил с вязанкой по городу, он успел заметить ответвление дороги, ведущее к реке. К реке он и предложил пойти дожидаться. И вот, через треть часа неторопливой прогулки по улицам, они уже очутились на берегу. Рун хотел было расположиться на песке, постелив Лале куртку, и лишь тут сообразил: куртки-то нет, обращена магией в стариковские одежды. Пришлось им немного отойти от воды, обосновавшись на травянистом прибрежном лужке. Но может так вышло даже и лучше. Вокруг цвела травка, зеленея мягким ковром, тревожа обоняние ароматами лета. Простирающаяся пред глазами необъятная водная гладь навевала воспоминания об озере, согревая душу. Им было хорошо. Сидели в обнимку, с интересом наблюдая за местной портовой жизнью. Городок близ деревни Руна не был на реке, был около неё, но не на ней самой, да и она не использовалась для перевозки грузов, грузы перевозили через неё, так как она разрезала собой большую дорогу надвое. А здесь явно нашли воде более полезное применение. На берегу имелся причал, какие-то постройки, у причала стояла большая парусная ладья, подле неё суетился народ, мужики грузили бочки и мешки, разгружая телегу. Лала окончательно отошла от своих печалей, улыбалась умиротворённо, а вскоре и засияла тихим счастьем. Рун тоже разулыбался, любуясь этим сиянием.
– Надо же, – подивился он добродушно. – Тебя совершенно не смущает, что я старый.
– Я же знаю, что ты это ты, котик, – приветливо поведала Лала. – А магии в тебе как всегда.
– Всё равно. Вот посмотри. Борода моя седа, – он потеребил бородёнку рукой. – Я не уверен, что смог бы так же легко это принять, обратись ты старушкой. Не уверен, была бы магия, и смог бы тебя обнимать. Всё же обниматься со старичком… странно. Представь, кто-то сейчас увидел бы нас. Что бы он подумал? Девушка и дедушка в обнимочку посиживают.
– Ну, милый, нас никто не видит, и вообще какая разница, кто что подумает? – пожала плечиками Лала. – Главное, что мы думаем сами. О тебе все были плохого мнения в твоих краях. А я тебя люблю. Мне важно, что я сама о тебе думаю, что моё сердечко к тебе чувствует. И всё. Причём тут чужие?
– Пожалуй, ни при чём, – согласился он.
– По поводу, обратись я старушкой… Мужчины любят глазами, тебе сложнее бы было это принять, – кивнула Лала. – Дело даже не в самой старости, а в том, что мой образ слишком поменялся бы для тебя на непривычный. Но ты бы быстро принял его. Ведь ты бы знал, что это я. И что мне будет горестно, коли не обнимешь. Ты добрый, Рун. И магия бы была, поверь мне.
– Может и так.
– И, между прочим… это очень трогательно, Рун. Ты не представляешь, как. Я рада, что познакомилась с тобой и вот таким. Ты чрезвычайно милый, и добрый будешь дедушка. И весёлый. Твоей жене будет хорошо коротать с тобой старость. Это воспоминание о тебе, вот таком, останется для меня очень дорогим и тёплым. Обычно нужно прожить всю жизнь вместе, чтобы узнать любимого стареньким. А я теперь знаю и так. Ты ещё ближе мне стал как будто. Намного. Прямо родной.
– А раньше, значит, был неродной? Эх ты, – укорил он её с юмором. – Обнимаешь, обнимаешь месяцами, а всё незнамо кто для неё.
– И раньше был родной, – улыбнулась Лала. – А теперь ещё роднее.
– Ну ладно, коли так. Долго мне ещё стариком-то быть? Надоело, поясницу ломит.
– Скоро помолодеешь, заинька. Потерпи.
– Старый заинька, – поиронизировал Рун. – Я понял, почему я тебе так нравлюсь дедушкой.
– И почему же?
– Потому что я раскрасавец.
– Ну, этого у тебя не отнять, – рассмеялась Лала. – Я снова счастлива, суженый мой. Совсем-совсем. И даже ни тёмного пятнышка не осталась в сердечке из-за наказания. Это не было наказание, Рун. Это была награда. Просто… каждый получает то, что заслуживает. Я обязана была его вознаградить. Таковы законы волшебства.
– Вполне возможно это и правда награда, – поделился мыслью Рун. – Через год наверняка станет прекрасным человеком. Спешащим всякому на помощь. Уважать его начнут и любить люди. Это дорогого стоит.
– А ведь верно! – поразилась Лала.
– Ну, или будет ходить с распухшим задом, – весело захихикал Рун.


******


Рун и Лала зашли в покойную прохладу своей комнаты.
– Фу, – выдохнул он устало, запирая дверь. – Притомился за сегодня. Скорей бы поужинать и спать. Заметила, как на меня народ глазел в харчевне? Такая толпа, а едва мы появились, все смолкли. И тишина. Гробовая. У меня аж мурашки по коже. Ещё дяденька Уго уставился, прямо сверлил взглядом. Вот же незадача. Где-то мы неосторожны были. Или в пении котов всё же меня сочли виновным.
– Не переживай, милый. Ты великий врунишка, найдёшь, как всех провести, – улыбнулась Лала, садясь на кроватку. – Иди лучше ко мне, полежим, ожидая ужин. Мечтала об этом. Отдохнуть в постельке в твоих объятьях. Тоже устала, хоть и не носила вязаночку. Спасибо, что избавил меня от этого. Мой рыцарь надёжный.
– Рад, что угодил столь прекрасной деве, – добродушно ответствовал Рун.
Он скинул башмаки, тоже забрался в кровать, прижал Лалу к себе. Она сразу аж словно вспыхнула, озарившись улыбкой во всю ширь личика.
– Какой замечательный был денёк, правда? – поделилась она своими светлыми переживаниями. Её голосок был полон умиротворения, счастья и тепла. – Столько всего произошло. Кошечки пели нам, я молилась в храме, обнятая нежно, помогли дедушке, танцевали на площади. Крысочка подарила нам монетки. Мы были на базаре, кушали вкусненькое, я смотрела товары местные, мерила платочки и накидочки, узнала тебя старенького, какой ты будешь милый да весёлый дедушка, сотворила большое классическое чудо, как в сказках. Пусть результат не очень, но всё равно. Мы обнимались на речечке. Долго-долго. Столько всего. Незабываемого. Ла-лала-лала.
– Да, день был… хороший. И сейчас неплох, – согласился Рун тихо, любуясь на неё. – Ещё бы старость побыстрее отступила. Почитай до самого вечера продержалась. Молодым приятнее обниматься. Ничего не болит.
– Ну, заинька, я не виновата, – мягко стала оправдываться Лала. – Магия слишком сильная во мне. Я не привыкла такой управлять. Старалась на ненадолго тебя зачаровать, и вот что вышло. Ты виноват. Разрешал бы мне почаще колдовать, я бы быстрее научилась делать это более умело.
– Да я как бы и не запрещаю, – с юмором проронил Рун. – Просто… за всё надо платить.
– Мечтай и дальше. Об оплате, – иронично молвила Лала, слегка покраснев.
Они смотрели друг на друга, улыбаясь, оба очень счастливые. Лала покраснела ещё сильнее.
– Знаешь, солнышко, – произнёс Рун искренним тоном. – Наконец я понял важную вещь. Сегодня в храме. Почему я избранный. Ведь боги меня как бы избрали, послав тебя. Знаешь почему?
– И почему же, суженый мой?
– А просто так. Нету никакой причины. Люди, когда им небо благоволит, думают, они особенные. Но это всегда случайность. Бог ткнул перстом не глядя, указал на тебя, и вот ты уже и избран им. Не потому, что он тебя особенно любит, не потому, что расположен к тебе. Просто ты ненароком попался ему под руку. Это твоя личная удача.
– А разве удача не по воле богов происходит? – поинтересовалась Лала, буравя его с нежностью очаровательными глазками.
– По воле. Но они и её распределяют случайным образом, не разбирая, кто им попался. Иначе бы везло всегда праведникам, а злодеи были бы невезучи.
– Ну, ты прямо философ, Рун, – развеселилась Лала. – Нашёл о чём думать, когда обнимаешь невесту прекрасную.
– Так в том-то и дело. Я всё думал, за что мне это даровано богами? Такое счастье. Обнимать тебя.
– Это не нуждается в осмыслении, в поиске причин, – по-доброму сказала Лала. – Обнимай меня, пока я рядом. Моменты счастья мимолётны. Пройдут, и будешь вспоминать потом.
– Всё-то ты знаешь, милая, – усмехнулся он.
– Всё-всё, – подтвердила Лала, сияя. – Я умненькая. Между прочим, я тоже избранница небес, каких поискать. Может даже удачливее тебя. Ты хоть понимаешь, мой котик, что такое для феи объятий найти себе кавалера, который любит обниматься ещё больше, чем она?
На последней фразе её разобрал тихий смех, мелодичным колокольчиком наполнив комнату.
– Я не был таким поначалу, – тоже рассмеялся Рун. – Ты приучила. Ну как это не полюбить, когда ты такая хорошая, когда радуешься моим объятьям, прямо довольная-довольная. Посмотришь на это, и сердце поёт. Это невыносимо приятно, делать тебе приятное.
– Ой-ёй-ёй! Спасибо, любимый. Такие сладенькие слова для ушек, – восхитилась Лала.
Они замолчали, глядя друг на друга. Не всегда нужно говорить, чтобы выразить чувства. Личико Лалы вдруг покрылась ярко алым румянцем.
– Солнышко, ты меня пугаешь сегодня, – озадаченно поведал Рун мягким тоном. – Ты чего краснеешь задперёд?
– Ничего, – буркнула она смущённо.
– Это печально, – вздохнул Рун.
– Почему же?
– Ну… выходит, ты мне не доверяешь в чём-то. Мне вот… стыдно с тобой обниматься при ком угодно. Стыжусь других людей, при них подобные нежности выказывать. А тебя нет, наоборот. Знаю, что не обидишь, не станешь насмехаться, не плюнешь в душу. Согреешь лишь её, и всё. А ты почему-то меня стесняешься как будто. Начала с недавних пор.
– Какие же вы, мужчины, всё-таки, – посетовала Лала с жалостливым сожалением. – Недогадливые. Всё понимаете прямо противоположно.
– Противоположно?
– Да. Я не тебе не доверяю, котик. Я себе немножко перестала доверять.
Рун призадумался, пытаясь осмыслить услышанное. На его физиономии отобразилось недоумённое выражение.
– Вот какой ты нехороший, суженый мой, заставляешь меня признаваться в таких вещах, – осуждающе и сконфуженно покачала Лала головой, поняв, что ни к каким выводам он так и не пришёл. – Сегодня… когда мы… когда твоё лицо было слишком близко. Я посмотрела на… твои губы, подумала о жертве. И что-то разволновалась. И до сих пор… волнуюсь. Думаю об этом, не могу перестать.
– Боишься расплаты? – аккуратно предположил Рун.
– Да что ж такое то! – простонала Лала. – Ох, Рун.
– Ну… если не боишься… Значит… хочешь?
– Немножко, – расстроено подтвердила она. – Даже вот думаю. Взял бы ты и насильно меня поцеловал. Но ты не целуй меня, Рун. Если поцелуешь так, я не смогу с тобой остаться.
– Лала, – улыбнулся Рун ласково по-доброму. – Ты зря переживаешь. И волнуешься понапрасну. Даже я понимаю, что целоваться беспричинно тем, кто не помолвлен по правде, это ущерб для чести. Это нельзя. Так что доверяй себе. И мне. Ты хорошая, ты не пойдёшь против чести. И я точно не поцелую насильно. Но жертвы, когда придёт час расплаты, возьму, об ином и не мечтай. Они как раз твой долг чести.
– «Они», – передразнила Лала с мрачной иронией. – Ты сильно-то не надейся, любимый.
– Ну, она, – усмехнулся Рун. – Одна тоже неплохо. А вообще, ты меня очень удивила. Не ожидал, что ты захочешь сама. Всегда: «жертва, жертва». Вот так жертва.
– Я же не железная, зайка. Я живая. Поцелуи, это следующая ступенька.
– Ступенька?
– Да. Нежности. Сначала объятья. Первая ступенька. Потом ласковые имена. Потом ласки. Дальше вот это. Поцелуи, это квинтэссенция нежности, которую двое могут подарить друг дружке.
– Что такое «квинтэссенция»?
– Ну… высшая степень, самое большое, – объяснила Лала. – Чувству нежности хочется отдаться. Полностью. Когда оно уже такое… сильное в романтических отношениях с кем-то. Хочется раствориться в нём до конца. Вот.
– Просто признайся, что влюблена по уши, – рассмеялся Рун.
– Всё может быть, – лукаво улыбнулась Лала.
– Я бы хотел с тобой… вот эту самую… Квинтэссенцию, – серьёзно сказал Рун. – Знаешь, Лала, чего я совершенно не понимаю? Как может быть, что я хочу жертв?
– Почему же это, Рун? – чуточку растерянно и обиженно посмотрела на него Лала.
– Вот послушай, – мягко отозвался он. – Ещё в детстве я отчётливо понял такую вещь: если ты что-то не испытал, не попробовал, ты не можешь этого хотеть. Я в детстве решил никогда не пробовать хмельных напитков. Если не попробую, то не узнаю, что это, и потому не смогу желать их. Мне не придётся постоянно бороться с собой, в поисках ли меры или попытках перебороть пагубную склонность ради близких. Многие мучаются, бросают пить и снова срываются. Губят себя и к нищете приводят свои семьи. А мне мало того, что всё это не будет грозить, я ещё и буду жить в спокойствии, в душевном равновесии, без внутренней борьбы. Это дорогого стоит.
– Это очень мудро, – искренне похвалила его Лала.
– Это я случайно придумал, – признался он. – Но считаю, что удачно. Повезло. Это работает. Я понятия не имею, зачем люди пьют хмельное. Меня не тянет совершенно. Даже наоборот, тянет держаться подальше от вина. Но вот же странно. Я никогда не целовался. Однако я этого очень хочу. Я очень хочу твоих жертв. Вот как так?!
– Ох, Рун, ну и наивненький ты у меня, – тепло разулыбалась Лала. – Что такое поцелуй? Мы же сейчас только об этом говорили. Поцелуй, это нежность, которую двое дарят друг дружке. А нежность ты знаешь что такое.
– И правда! – поражённо молвил он. – Лала, ты очень умная. Для меня это была прям загадка. А ты сразу поняла, в чём дело.
– Ну, милый, девушкам дано такое понимать. У мужчин свои таланты, у женщин свои. Подобное нам дано понимать гораздо более, чем вам.
– Похоже на то. Но всё равно, – Рун уважительно покачал головой. – Всё по полочкам про отношения.
– Так и есть, – подтвердила Лала, лучась улыбкой.
В этот момент в дверь постучали.
– Ужин! – раздался знакомый девичий голосок.
– Иду! – крикнул Рун, поднимаясь с кровати.
– Ох, как кушать хочется, – обрадовалась Лала.
Она села. Рун быстро обулся, торопливым шагом подошёл к двери, распахнул.
– Добрый вечер, Нур, – произнесла Вая, улыбаясь радушно.
– Добрый, – ответил коротким приветствием он, и отступил, пропуская её.
– Что это? – удивлённо встрепенулась Лала. – Почему она с тобой так ласково здоровается, Рун?
На её личике начала проступать подозрительность.
– А это было ласково? – притворив дверь, с острожным сомнением осведомился Рун.
– А то ты прям не заметил, – обвиняюще и расстроено заявила Лала.
– Нет, – озадаченно пожал он плечами.
Вая тем временем стала составлять еду с подноса на стол. Ставит, а сама так и поглядывает.
– Зачем она не тебя так смотрит? – с ещё большим подозрением задала вопрос Лала. – Что происходит, Рун?
– Нур, говорят, ты великий колдун, – поведала Вая.
Она скорее утверждала, чем спрашивала. В тоне её слышалось много всего – любопытство, глубокий интерес, многозначительность, пытливость, дружелюбие, капельку иронии и бесконечность всего другого, чего и не разберёшь так просто. Целая гамма весьма выразительных чувств, какие только юная девушка может испытывать к парню, считая его выдающимся загадочным молодым магом, который заслуживает её внимания.
– Я? – искренне изумился Рун. – Впервые слышу о себе подобное.
– Ты-ты, – проронила Вая с юмором.
– Что-то еды как будто много, – обеспокоился он, пытаясь заодно перевести тему.
– Много, – кивнула Вая весело. – Потому что ты колдун. Не понятно, зачем ты отрицаешь. Все уже всё знают. Вчера, когда ты в дождь шёл к нам, люди видели. Кланялись тебе куры, вороны, собаки. А дождь обтекал, словно ты был в пузыре каком-то, стекал вокруг струями, не моча одежду. Ты сказал, что на крыльце ждал, а вот и нет. И теперь понятно, почему клопы ушли из твоей комнаты. И почему коты пели. Но самое интересное. Сынок гончара, как услышал про тебя и чудеса твои, тут и говорит: «это же тот самый дяденька, что цветочек мне нашёл заветный». Значит и там был ты. Некоторые считают, ты может величайший колдун вообще, из всех что были когда-либо. Являешь запросто такие чудеса, что и не снились другим волшебникам.
– Всё это какое-то недоразумение, – очень чистосердечно выразил сожаление Рун.
Вая посмотрела на него с озорной чуть насмешливой добродушно-приветливой улыбкой:
– Нур, я сама говорила с тем, кто говорил с тем, кто видел, как с тебя вода стекала, и как собаки кланялись. Все уже знают. Поэтому еды тебе больше. Поэтому живи сколько хочешь у нас сверх трёх дней. Бесплатно. Ты нам уже денег принёс… народ так и валит. Папеньке пришлось двух моих двоюродных сестричек позвать в помощь, мне хоть полегче стало. Коли что надо будет, проси, зови, в любое время дня и ночи. Ты теперь у нас самый почётный гость. Вот. Приятного аппетита.
– Ишь ты, какая прыткая! – возмущённо вымолвила Лала. – Ночью! Ещё и глазки строит.
Вая вышла с подносом, не забыв одарить Руна лукавым взглядом. Он запер дверь, обернулся, в растерянности, размышляя, как же теперь быть. И растерялся ещё больше. Лала сидела суровая, как туча.
– Ласточка моя, ну ты что? – мягко принялся увещевать её он.
– Ничего, – надула губки она. – Почему Вая с тобой так ласково говорила? Почему улыбалась, глазки строила? Признавайся, что между вами?!
– Лала, ну она же девочка совсем, – ещё более мягко воззвал он к её благоразумию.
– Какая же она девочка? Уже считай девица. Скоро и замуж, – с чувством возразила Лала. – Не настолько она моложе тебя, чтобы казаться тебе прям ребёнком. Вот зачем ты это говоришь?
– Но ты как бы и её обвиняешь. Я-то ей зачем?
– Как это зачем? Она считает тебя колдуном великим. Значит достойная пара.
– Она сейчас лишь узнала, что я… «колдун». Сообщила мне об этом. А ты обвиняешь, что меж нами уже что-то есть. Зачем бы я ей был нужен раньше? – ухватился за соломинку логики Рун.
– Колдун, не колдун, какая разница? – отринула его аргументы Лала. – Кавалер есть кавалер. Почему-то мне ты нужен и не колдуном. А она чем хуже? Не прикидывайся глупеньким.
– Я не прикидываюсь, – заверил он миролюбиво. – Малышка, иди ко мне. Вот обними меня, и тут же увидишь, что все твои подозрения напрасны. Нельзя же чувствовать такое к двум девушкам сразу.
Она молчала, грустная, не двигаясь с места. Рун сам подошёл к ней и прижал к себе.
– Ну что, нет магии? – спросил он с нежностью и капелькой укора.
– Даже много, – тихо отозвалась Лала.
– Ну и?
– Наверное, ты любишь меня, а не её, – признала она жалостливым голоском.
– «Наверное», – с полушутливым осуждением повторил он за ней. – Да уж, Лала. Ну ты даёшь. Я ведь с тобой всё время. И магия всегда есть. Мне никто не нужен кроме тебя. Мы клятвы давали, помни об этом. И вообще… Нашла к кому ревновать. То к старушкам, теперь к девочкам.
– Уж больно она тебе глазки строила. И ещё поздоровалась так ласково. «Добрый вечер, Нур», – передразнила Лала с негодованием. – У-у-у, нехорошая.
– Солнышко, мне кажется, ты всё же несправедлива к ней. Показалось тебе, – предположил Рун. – Ей и о парнях-то думать рано ещё.
– Ох, Рун, – покачала головой Лала, удивляясь его наивности. – Поверь мне, я ведь девушка, я знаю, все её мысли сейчас только о женихах.
– Хочешь сказать, ты в её возрасте тоже думала лишь о женихах? – усмехнулся он.
– Так ничего и не изменилось с тех пор, – совершенно серьёзно ответила Лала. – Я замуж хочу.
– Но… не за меня, – добродушно вздохнул Рун.
Лала посмотрела на него с теплотой и приязнью, ничего не говоря. На её личико начало возвращаться счастливое сияние.
– Я в общем-то понимаю. Что не пара тебе, – посетовал он. – Легко хотеть жениться на фее. Этого всякий хочет. Но вот стать тем, за кого и она захочет выйти… Это надо быть… Даже не знаю, каким. Достойным её. Эх!
– Рун, у фей есть сердечки, и они тоже совсем не из льда, – нежно поведала Лала. – Можно девушку завоевать, покорить как-то, своими чувствами пылкими, своей настойчивостью. А может быть так, что ты просто полюбишься ей. Без всякой видимой причины. Даже сам того не желая. Вдруг её сердечко растает и к тебе потянется. У меня сейчас так.
– Вот же лисичка.
– Вовсе и не лисичка, – разулыбалась она. – Я тебя люблю. И ты меня не покорял даже. Может и покорил. Уж больно ты горазд обниматься. Ну такой ласковый. Вот этим. Может даже в нашем мире никто с тобой в этом не сравнится. Точно никто. А про то, что каждый хочет взять фею в жёны… Фея это же не только её красивое личико, заинька. Это душа, характер. Мы не такие как вы. Как большинство из вас. Думаешь, всякому из людей нравится, что мы таковы? Нет. Те, кто хитрый да себялюбивый, наверное сочтёт всякую из нас… по детски примитивной и неразвитой за наше стремление всегда быть хорошими. Ему будет неинтересно с нами. Ты очень простодушный, феи тоже. Мы с тобой спасали букашек, ходили утешать девицу, которая юбку высоко зашивала, и тебе это было важно, ты не считал это глупым или детским. Понимаешь ты меня, Рун?
– Ты мне так всё расписываешь Лала. Какой я. Только замуж за меня не хочешь. Вот же странно, да? – с юмором подивился он.
– Ох, котик, ты прямо не сдаёшься, – иронично заметила Лала.
– Да я шучу, прости, – улыбнулся Рун. А затем посмотрел на неё серьёзно и чуть виновато. – Лала, ты не обижаешься на меня, что часто замуж зову? Мне уж и самому неловко, и знаю, что не выйдешь, а не могу удержаться. Вот что со мной? Прости меня, ладно?
– Я не обижаюсь, мой славный. Это… даже приятно, – одарила его Лала лукавым взглядом. – Когда любишь, всё в ином свете воспринимается. Что от других было бы беспокойством, настойчивостью, назойливостью… от тебя… Согреваешь мне сердечко раз за разом, и только. Это так мило. И забавно, ведь знаешь же, что не вольна я в выборе жениха, у папы надо сватать.
– Посмеиваешься надо мной, да? Ну, хорошо, хоть не обижаешься. Мне поспокойнее будет от этого.
– Ты зови меня, заинька, в любой момент, как захочешь, – проронила Лала весело. – Я с удовольствием откажу тебе снова.
– Вот так фея, – покачал он головой с притворным осуждением. – Жестокосердная.
– Вовсе даже и нет. Сам виноват.
– Выходи за меня, а?
– Нет.
– Я знатный жених.
– Рун, я кушать хочу, – смеясь, молвила Лала. – Пока ты меня сватаешь, уже остынет всё.
– Дак тебя же отогревал. А то разгневалась, ни за что. Слава богу, оттаяла вроде бы, – порадовался Рун. – Теперь можно и поесть, лебёдушка моя. Когда меж нами лад, трапеза гораздо приятнее.
– Не заглядывайся на Ваю, – улыбаясь, строго посмотрела на него Лала.
– Не, не буду, – усмехнулся он.
– И на других девушек тоже.
– Хорошо.


******


После ужина надо было отнести посуду. И перспектива этого Руна не радовала.
– Эх, вот же засада, – посетовал он. – Сейчас выйдем, и все на меня опять станут глазеть. И тишина. Это жутковато. Прямо не знаю, что делать. Как убедить народ, что я не колдун? Наверное уже никак. Завидую прямо твоей незначимости. Удобно. Может конечно не обиделись бы на меня дяденька Уго и Вая, если бы я не стал посуду относить. Раз уж я их почётный гость. Но всё ж таки это непорядочно будет.
– Незначимой, заинька мой, хорошо быть, когда рядом кто-то значимый, – поведала Лала, глядя на него приязненно. – Кто может говорить с другими за тебя. Ито удовольствие сомнительное. Словно тебя и нет для всех. Зато ты мой и днём и в ночечки. На что не пойдёшь ради этого. Не переживай, не съедят же тебя люди. Наоборот. В твоей деревне тебя все не уважали, вот теперь у тебя есть шанс узнать прямо противоположное. Что такое, когда все с уважением относятся. Это приятно, между прочим. Многие мечтают добиться уважения. Все мечтают, пожалуй. Уважение, это наш главный капитал.
– Но я-то не колдун, – возразил Рун. – Это обман. Много ли приятного добиться уважения обманом? Даже не знаю, как вести себя теперь. Всё отрицать? Навряд ли поверят. Может нам завтра уйти, снова в путь пуститься?
Он посмотрел на Лалу с надеждой.
– Ну, милый, мы столько по лесам бродили. Хоть немножечко отдохнуть, – жалостливо попросила она. – Тут кроватка, подушки. Кушанья настоящие. Я уже видеть не могу грибочки. Накушалась на всю жизнь. Пожалуйста!
– Разве могу я перечить такой красавице, – вздохнул он добродушно. – Ладно, буду говорить, как есть. Правду. Что не колдун. Какие ещё варианты? От колдуна захотят чудес, а я не могу.
– Очень даже можешь, – озорно проронила Лала. – У тебя есть кудесница своя, которую не видят. Буду колдовать я, а подумают на тебя.
– Действительно, – Рун ненадолго призадумался. – Нет, этого никак нельзя. Ежели я начну творить чудеса, открыто, при всех, тут соберётся такая толпа… Меня же считают великим. Покою нам не дадут точно. Ты женщину исцелила смертельно больную. Ты вообще понимаешь, что это? Только признай, что это я, завтра же набегут под двери страждущие со всего города, с мольбами исцелить. А чуть погодя и из всех окрестных деревень подтянутся.
– Ой, Рун, я не могу целить, я не фея исцеления, – испуганно молвила Лала. – А если станут требовать или просить, тем более не выйдет.
– Буду всё отрицать, – принял он окончательное решение. – Ну что, останешься, или опять вместе пойдём?
– Вместе, – улыбнулась Лала. – А то вдруг там Вая. Надо за тобой послёживать.
– Понятно.
Вскоре они вышли в коридор. Обычно Рун ходил быстрым шагом, а тут побрёл не торопясь. Как на казнь. Морально готовился. Из харчевни доносился шум сливающихся в неразборчивые звуки спокойных голосов. Люди ужинали и вели беседы. Перед дверью Рун остановился.
– Вот посмотришь, – предрёк он с сожалением. – Сейчас зайдём, и наступит полная тишина.
– Ну и что, – подбадривающе сказала Лала. – А ты возьми и обними меня тогда, Рун. Тут тебе и полегчает.
– То есть хочешь, чтобы мне вдвойне тяжелей стало? – усмехнулся он. – Знаешь же, что смущаюсь делать это прилюдно.
– Должен же ты на подвиги пойти ради дамы сердца. На то ты и мой рыцарь, – иронично заметила Лала.
– Весело тебе, да? – покачал Рун головой с деланным осуждением. – Эх! Ну ладно, пойдём.
Только он хотел толкнуть дверь, как позади раздался топот. Мальчик десяти лет, тот самый, что с утра приносил еду, сбежал по ступенькам со второго этажа. У Руна прямо словно камень с души упал.
– Слушай, не отнесёшь посуду? – обратился он извиняющимся тоном к мальчугану.
– Ага, давайте, – охотно протянул руки парнишка. А сам так и таращится с любопытством.
– Вот спасибо, – порадовался Рун.
Мальчик ловко подхватил тарелки, кружку, ложку, и через миг уже выскочил в двери. Рун поспешно отступил от проёма, чтобы никому не попасться на глаза.
– Фу, пронесло, – с бесконечным облегчением выдохнул он. – Подвиги откладываются, милая.
– Ладно уж, подожду до завтра, – благодушно произнесла Лала. – Пойдём в кроватку, котик. Буду отдыхать и наслаждаться тобой.
Они направились назад, обо очень счастливые. Зашли в комнату. Рун уже было собирался закрыть дверь, как дверь напротив отворилась, и в проёме появился Шэух.
– Привет, сосед, – спокойно поздоровался он.
– Добрый вечер, – вежливо ответил Рун.
– Что, пустишь к себе? Дело есть.
– Проходите, – пригласил Рун.
Шэух вошёл в комнату, взял стул, поставил спинкой к окну, уселся, имея задумчивую мину на лице. Рун тоже сел на стул, Лала опустилась на кроватку, глядя на гостя пытливо.
– Вот что, – начал Шэух. – Знаешь, что про тебя говорят? Что ты маг необычайной силы.
– Да, слышал. Бред какой-то, – посетовал Рун. – Вы же меня проверяли. Вы-то знаете, что это не так.
– Видишь ли. Методы проверки несовершенны. Редко подводят. Но это всё же не исключено, – поведал Шэух. – Я лично побеседовал с каждым из свидетелей здешних чудес. Это не праздный интерес, это моя работа. Я разыскиваю для ордена одарённых учеников. И вот что выходит. Все свидетели точно описывают тебя. Что ты там был. Ни одно чудо, произошедшее тут, ни обошлось без того, чтобы ты не оказался поблизости.
– Совпадение, – пожал плечами Рун. – Случайно вышло.
– Ну, допустим, животные кланялись не тебе, ты ненароком проходил мимо. Допустим, коты пели не тебе. Под твоими окнами, – улыбнулся Шэух. – Допустим, клопы уши из твоей комнаты сами. Вот захотелось им. Но как ты объяснишь, что ты был сухим в дождь?
– Так и объясню, что не был, – чистосердечно заявил Рун. – Показалось кому-то просто.
– Троим людям? – весело посмотрел на него Шэух. – И хозяевам постоялого двора? Сухой ты был, когда явился, говорят. И Уго, и жена его. Ещё подивились они этому. Сказал ты им, что на крыльце пережидал какое-то время. Однако свидетели утверждают, бежал ты под дождём и сразу внутрь зашёл. Им и это показалось?
– Господи, мало ли пьяных или сумасшедших? – поделился скептическим соображением Рун. – В дождь сухой. Это бред. Почудилось людям. Может свет так падал, что мерещилось.
– Да я тебе как бы и верю, что ты этого не делал, – перешёл на откровенный тон Шэух. – Понимаешь, если бы ты был столь великий маг… Ты бы по-другому выглядел, по-другому одевался, по-другому вёл себя с людьми. И был бы очень богат. Но вдруг магия только недавно проснулась в тебе, и она столь мощна, что всё само собой творится? Ты мимолётно захотел, даже толком не осознал этого, а оно уже и сбылось. Может такое быть, как считаешь?
– Понятия не имею, – развёл руками Рун.
– Иными словами, допускаешь, что так быть может? – проявил настойчивость Шэух. – «Понятия не имею», это не «нет», это «не знаю».
– Наверное. Я не знаю, – с сожалением молвил Рун.
– Ладно, не буду более мучить тебя допросами, я тут не за этим, – произнёс Шэух. – Ты вроде подумывал зайти в обитель магов местную. Я тебе советую это сделать. Настоятельно советую. Так узнаешь наверняка, есть ли у тебя талант к магии или нет. Сейчас в обители наплыв учеников. Чтобы тебя точно взяли, чтобы учили, а не отправили стирать за магами или работать в огороде, даю тебе вот это.
Шэух достал из-за пазухи свиток и бросил на стол.
– Это рекомендательное письмо. От меня, – пояснил он. – Печать не вскрывай, иначе оно будет вызывать меньше доверия. Скажешь на воротах отдать архимагу. В письме я передаю всё как есть, что вроде бы и магии нет в тебе, но чудеса немалой силы вокруг всё время происходят, и сей феномен надо изучить. Указываю учить с пристрастием, бесплатно. Будешь на полном содержании: кров, пища, износится одежда, дадут и что надеть.
– Это… большая честь, – Рун был весьма озадачен услышанным. – Только… что если во мне всё же нет сил магических? А я буду питаться за счёт обители. Это как будто нечестно. Не выставят мне счёт потом, не погонят палками?
Шэух расхохотался.
– Нет, дружище, – заверил он с юмором. – Если будешь прилежно учиться и вести себя подобающим образом, без пьянок и гульбы, как некоторые дворянские и купеческие сынки, то не погонят. Я тебе даже скажу больше. Это письмо – твоя огромная удача. Редко кому выпадает. Ты грамотный, у тебя все шансы сделать карьеру мага. Не важно, есть ли в тебе магические силы. Во мне вот нет, но посмотри на меня. Я муж учёный, уважаем, всегда при деньгах и при деле. У человека, не имеющего способности творить волшебство, есть четыре пути на поприще магии. Первый – путь работника. Выполнять разные работы в обители, трудясь в ней за еду. Не самый привлекательный вариант, но с моим письмом у тебя все возможности его избежать. Второй путь – слуги. Это гораздо увлекательней может быть. Особенно, если прислуживать не просто магам в обители, а конкретному магу. Тогда станешь постоянным свидетелем его чудес, а то и попутешествуешь с ним по миру. Третий путь – муж учёный. Как я. Знание наук позволяет делать много полезного для ордена. Магия это ведь не только чары. Это и алхимия, и зелья, и исследования, и изучение трактатов, и преподавание, и поиск артефактов, и ведение летописей и архивов, и многое-многое другое. Ну и четвёртый путь, не самый достойный, но самый лёгкий и выгодный – шарлатанство. Подобных магов в мире пруд пруди. В какой-то степени они позор для остальных, и тем не менее, от тех из них, кто талантлив, тоже есть своя польза. Известны случаи в истории, когда наибольшие славу и деньги ордену приносили именно шарлатаны.
– Шарлатанство это обман? – аккуратно поинтересовался Рун.
– Всё верно, – усмехнулся Шэух. – По этому пути не идут открыто. Никто никогда в нём не признается. Однако шарлатанствует отчасти изрядное число моих коллег. Включая тех, в ком есть магическая сила. Уж очень сие выгодно. Вот представь, захоти ты заняться подобным делом, уже сегодня… ну или завтра, сегодня поздновато пожалуй, ты мог бы в этом городе немало злата заработать.
– Прям злата? – не поверил Рун.
– Его самое.
– Крестьянину даже один золотой не скопить за всю жизнь, хоть сутками трудись, – с сомнением сообщил Рун. – А тут за день?
– При твоей славе? Именно за день, – кивнул Шэух. – Слава для шарлатана главный инструмент. Все думают, ты целитель. Больные что угодно заплатят просто за надежду. В том числе богачи. Сами прибегут, с кошелями злата, умоляя. Особенно старенькие аристократы очень уж не хотят покинуть этот мир. А ты им, допустим, даёшь отвар из ромашки, уверяя, что это крайне ценное снадобье из трав заморских редкостных. И там уповай на естественные силы тела. Вдруг исцелится сам собой. А будет думать, ты его спаситель, и станет славить. А коли и помрёт, что делать, медицина не всесильна. С тебя всё равно взятки гладки. И это даже не будет обманом… в какой-то мере. К тебе приходят обрести надежду, ты им её даёшь. Всё честно.
Рун аж слегка ошалел от услышанного. Вид он имел обескураженный.
– Как же так? – проговорил он тихо. – Кто трудится не покладая рук всю жизнь, тот в нищете, а кто ничего не делая, отварит лишь ромашки, и в золоте купается?
– Так жизнь устроена, друг мой, – Шэуха явно забавляла реакция собеседника. – Только ты слегка неправильно всё понял. Чтоб в золоте купаться, шарлатану нужен талант великий. Или слава мага великого. Обычно шарлатаны просто немного зарабатывают на простофилях. Не злато. Большинство-то не великие, и без славы. А вот у тебя слава есть, причём не взывающая сомнения. Поющие коты, это такое чудо, которое не подделать. Как и превращение умирающей истощённой женщины в цветущую красавицу. И они оба неоспоримы, свидетелей много. Поэтому будь ты не очень порядочный и чуть более ушлый, ты запросто мог бы стрясти со здешней знати и серебра и злата. И тебе даже не пришлось бы для этого особо стараться.
– Да уж, – только и смог вымолвить Рун.
– Впечатлительный ты парень. Не бери в голову, – с улыбкой посоветовал Шэух. – Я тебе просто рассказываю, что в магии для человека, лишённого колдовских сил, есть разные пути. Целых четыре. Выбирай, не хочу. Кто нечестный, может попробовать и шарлатанство, ну а честные, занимайся наукой, или прислуживай магу, есть шанс попутешествовать по миру, узнать другие страны и народы, повидать разные чудеса, стать уважаемым учёным мужем. Это куда как лучше, чем доля крестьянина, чем горбатиться в поле всю жизнь, не правда ли? Моё письмо открывает перед тобой двери к иной судьбе. Можешь не благодарить.
– Нет, я вам очень благодарен, – признательно возразил Рун. – Спасибо вам огромное. Я бы хотел… попробовать поучиться на мага. А вы правда считаете, я могу стать учёным мужем? Я с трудом такое представляю. Там надо быть очень умным.
– Мудрость обретается учёбой, юноша, – поведал Шэух. – Если человек не глуп, и старательно занимается, и интерес к наукам питает… Обычно плебеев сложно обучить магии. Они неграмотны и дремучи. Придёт здоровый лоб, а вместо постижения наук будет буковки зубрить, читая по слогам, как малое дитя. Но ты-то у нас другое дело. Грамоту разумеешь, и даже книги по философии изучал. Уж не знаю, что ты там понял, тем не менее, это было важно, поверь мне, твой ум получил начальные представления об основах научных рассуждений. Тебе это здорово поможет.
Рун призадумался.
– Не представляю себя учёным мужем, – рассмеялся он. – Но я бы хотел попробовать. Спасибо, господин Шэух. Это большая честь.
– Ты умный, Рун, – произнесла Лала серьёзно. – У тебя может получиться, правда.
– Мы в обитель хотели, милая, теперь мы туда попадём, – ответил Рун. – Но мы туда пойдём, чтобы попытаться узнать про твой камень. На несколько дней. Пока ты здесь, я учиться не смогу, а когда вернёшься в свой мир, и все поймут, что никаких чудес я не являю… Боюсь, меня быстро погонят из обители, и хорошо, если не плетьми. Я достаточно умён, чтобы сие понимать. Кому я там нужен? К тому же идти учиться забесплатно не совсем честно. Меня господин Шэух тоже приглашает только из-за твоих чудес. Принять его приглашение, это уже начать путь шарлатана.
– Так ты его обманываешь, что хочешь попробовать учиться? – улыбнулась Лала. – Ты опять был очень правдоподобен, мой врунишечка. Безупречен. Я даже ни капельки не засомневалась.
– Солнышко, я же не сказал, что попробую. Я сказал, что хотел бы попробовать. И это чистая правда, – невинно объяснил Рун.
Колокольчик Лалиного весёлого смеха наполнил комнату своими переливами.
– Дам тебе несколько советов, – наставительно молвил Шэух. – Совет первый: учись прилежно. Всю лень оставь за порогом обители. Иначе ничего не добьёшься. Совет второй: старайся быть понезаметнее. Ты плебей. Ежели начнёшь демонстрировать излишние успехи в учёбе, обходя в ней знатных сокурсников, они могут на тебя осерчать. А знатный завистник на многое способен. Ну и совет третий: держись подальше от тёмной магии и от разговоров о ней. Чернокнижество может легко увлечь возможностями, это большой соблазн. Всячески его избегай, иначе закончишь дни на плахе.
– Возможностями? – выразил лёгкое недоумение Рун. – Я думал, чёрную магию по злобе творят.
– Маги не дураки, зачем им тратить время на злобу? Любой разумный человек ищет выгоды. Злом всегда легче зарабатывать.
– Как же можно зарабатывать злом? – подивился Рун.
– Вот ты чудак, – усмехнулся Шэух. – Как грабители зарабатывают? Ножичек тебе в спину и твой кошель в карман. Это зло? Да. Это выгодно? Очень. Только плахой грозит. У чернокнижника вариантов, как извлечь из зла пользу, не сосчитаешь. Например, я говорил про шарлатанов, что на исцелении часто деньги делают. А чернокнижнику для того же самого не нужны ни слава ни талант к обману. Наслал хворь на богатея-вельможу, явился к нему под видом лекаря и дал противоядие. И всё, и богатей рад без памяти, и озолотит, и осыплет милостями, и начнёт хвалить в своих кругах, вот тебе и деньги, и слава, и почёт, и уважение.
– Надо же, – покачал головой Рун озадаченно.
– Зло потому и неистребимо, что предоставляет простые пути к лучшей жизни. Слишком соблазняет слабые души. А как не податься соблазну? Держаться от него подальше, вот самый надёжный способ, – поведал Шэух. – Да ты не переживай так. Забавный ты юноша. Неопытный просто ещё, всё тебе внове. Не беспокойся, зло в магии искушает только тех, кто сам к нему стремится. Ты к этому явно не склонен. Надеюсь, встретимся в обители, я за тобой пригляжу. А если вокруг тебя и далее будут происходить чудеса, в ученики возьму. Пойду я, пожалуй, Нур. Дело своё я сделал. Надеюсь, ты с умом распорядишься данным тебе шансом. Не потеряй письмо.
Он встал.
– Не, не потеряю, – заверил Рун благодарно, тоже поднявшись. Поклонился в пояс. – Огромное вам спасибо за всё, господин Шэух.
– Да пустяки, – Шэух направился к выходу, и уже в дверях вдруг обернулся. – Кстати, с тобой вроде какая-то девица была. Где она?
– Какая это девица? – мгновенно уставилась обвиняюще Лала на Руна. – Это Вая?
– Так мы же и сейчас вдвоём. Здесь, – аккуратно ответил Рун гостю.
– Нет, с этой понятно. Это не та. Какая-то другая ещё была. Видели тебя с другой, – заявил Шэух.
– Ну вот, – упавшим голоском горестно произнесла Лала.
– Не было другой. Мы вдвоём. Напутали люди, – спокойно объяснил Рун.
– Понятно.
– Ещё раз спасибо вам, господин.
– Ага, – кивнул Шэух
Он вышел. Рун запер за ним дверь. Обернулся. И аж застыл в растерянности от открывшейся картины. Лала сидела понуро, личико грустное-грустное, едва не плачет.
– Солнышко, ну ты что? – очень мягко обратился он к ней. – Не было никакой девицы. Это про тебя, наверное.
– Про меня не могут, Рун, – печально возразила Лала. – Я незначима, всем всё равно, что я с тобой.
– Ну, значит напутали. Ну, милая.
Рун подошёл к ней, попытался обнять, но она не далась, оттолкнув его руки:
– Не прикасайся ко мне! Видеть тебя не хочу.
Физиономия Руна на секунду исказилась болезненной гримасой. Губы его дрогнули. Он обошёл кровать с другой стороны, разулся, лёг и отвернулся. В комнате наступила мёртвая тишина.


******


Рун открыл глаза. Была ночь, стояла тьма, чуть-чуть рассеиваемая бликами от луны, проникающими в окна. Лала спала рядом, прижалась к нему, он чувствовал тепло её тела, её руки. Ну вот что ты с ней сделаешь? В ссоре не в ссоре, а хочет быть подле, хочет объятий. От этих мыслей его аж согрело, горячо-горячо стало внутри, и нежность к ней нахлынула. Захотелось её как-то защитить, оберечь от всего дурного. Лала пошевелилась.
– О боже! – проговорила она тихонько. – Обдал магией, словно оглоушил. Так и убить можно, Рун.
– То-то голосок столь довольный, – усмехнулся он.
– Оттаял, мой хороший?
– Проснулся, а ты со мной. Что-то растрогался донельзя. Я ведь знаю, что без магии был. Всегда так, когда у нас размолвка. А ты всё равно прижалась. Даже во сне. Это очень дорогой для меня момент. Будет теперь.
– Ох, Рун, – с ласковой приязнью сказала Лала. – Всё не можешь поверить, что я люблю тебя самого, а не твою магию?
– Да я верю. И даже знаю, – отозвался он искренним тоном. – Но всё равно. Приятно. Ты тоже оттаяла, я смотрю. Больше не думаешь, что я с Ваей?
– Нет, – молвила Лала спокойно. – Я поняла. Если бы она тебе нравилась, ты бы использовал нашу ссору, чтобы уйти к ней.
– Да уж, – подивился Рун не без доли юмора. – Ты, милая, ищешь логику в том, что вообще не имеет смысла! Ну зачем она мне, когда у меня есть ты?! И между прочим, как я могу уйти ночевать к девочке? Думаешь, её родители меня пустят?
– Прикинется прям глупеньким, – буркнула Лала с шутливым упрёком. – Под «уйти» я подразумевала вовсе не то, что ты бы ушёл ночевать к ней в кроватку. Ты бы бросил меня, чтобы быть с ней днём. Вот я о чём. Использовал бы ссору, как повод для разрыва.
– Я не могу тебя бросить, – поведал он добродушно. – Ты ведь в моей тени.
– Я в твоей тени, заинька, только чтобы быть с тобой. Чтоб обниматься и днём и в ночечки, – улыбнулась Лала. – Если ты меня бросишь, зачем она мне? Меня тут же кто-нибудь знатный пригласит жить в свой дом, вот и всё.
– Действительно.
– Но ты переживаешь за меня. Раз тебе страшно оставить меня без тени. Значит я тебе дорога.
– Магии недостаточно, чтобы это понять? – поиронизировал Рун.
– Наверное достаточно. А вдруг тебе сразу и я и она нравимся?
– А так может быть? Ты же у нас главный знаток отношений. Даже я понимаю, что в сердце есть место только для кого-то одного.
Лала вздохнула.
– Испугалась очень, – пожаловалась она. – Как услышала от дяденьки Шэуха, что с другой тебя видели. Прямо оборвалось всё внутри. И так обидно стало. И больно. Девушки не властны над своими чувствами, котик. Немножечко бы тебе с пониманием к этому относиться. Мы так устроены. С одной стороны мне приятно, что ты столь болезненно реагируешь на наши ссоры. Это значит, я тебе очень дорога, и тебе важно, что я чувствую. С другой… кавалеры обычно… терпимее себя ведут. Просто переждут, пока дама успокоится. Не придают излишнего значения нашим… ну, вот, подобному.
– Я наконец кое-что осознал, Лала, – с сожалением молвил Рун. – Когда ты от меня отворачиваешься, я не могу с этим справиться. Тут я тоже совершенно не властен над своими чувствами. Помнишь, мы об этом уже говорили. Если мы ссоримся, тебе надо идти ко мне. Тогда я всё перетерплю. Если же ты гонишь прочь… для меня словно мир рушится. Мне всегда кажется, что всё потеряно, что я тебе более не нужен. От меня все отворачивались. Уж сколько лет. Мне было начхать, потому что это чужие. Но ты не чужая. Когда ты от меня отворачиваешься… Это невыносимо. Ты вдруг становишься как все. Как все, кто меня презирал и плевал в мою сторону. Последнее дорогое мне в жизни утрачивается. И не остаётся ничего. Выходит, в ссорах мы оба не властны над собой, и я не знаю, что с этим делать.
– Может ничего и не надо делать? – мягко предположила Лала. – Мы же всегда миримся.
– Это опасно, – покачал головой Рун. – Я извечно ссорился со всеми только на всю жизнь. Не то, чтобы это моя вина, просто от меня воротили нос, а я воротил в ответ, и примирение со мной никому не было нужно. Я не умею мириться. Может и не способен. Это всегда похоже на чудо, когда ты в очередной раз находишь пути к примирению. Однажды может не сработать. Что-то оборвётся, какая-то ниточка между нами. И всё.
– Ох и наивный ты, суженый мой, – с безмерной теплотой и капелькой иронии весёлой произнесла Лала. – Чтоб я, да не нашла, как снова очаровать влюблённого в меня без памяти паренька? Я могу быть очень нежной. И глазки строить горазда.
– А пошла бы на жертвы ради примирения? – полушутливо поинтересовался Рун.
– Да, – сказала Лала тихо по-доброму совершенно чистосердечно. – Только ты никогда их не потребуешь и не примешь за это. Потому что ты рыцарь.
– Хитра, – усмехнулся он. – Сама назначила рыцарем. Теперь я понимаю, почему.
Лала рассмеялась негромко, наполнив тьму мелодичными переливами. Рун тоже не удержался от смеха.
– Давай спать, красавица моя, – он погладил её по ручке. – А то днём будем клевать носом.
– Давай, мой смелый лев.
– Хоть больше не считаешь, что я был с Ваей?
Лала призадумалась.
– Солнышко, ну ты что?! – воскликнул Рун с укором. – Ну когда бы я с ней был?! Я ведь с тобой неотрывно.
– Вдруг ночью, пока я сплю, – жалостливо предположила Лала.
– Кто я по-твоему?! Насколько я подл?! – изумился он.
– Прости, ты хороший, – поспешила повиниться Лала. – Я не права, прости, любимый. Не был ты с ней, теперь я точно уверена. Ух, эта Вая. Нехорошая.
– А она-то здесь причём?
– При том. Зачем она с тобой ласкова была и глазки строила? Ты мой.
– Она не знает, что ты здесь. Думает, я свободен, наверное.
– Действительно, – вздохнула Лала. – Незначимой быть плохо. Не отвадить других девиц от жениха.
– Да мне никто не нужен, лебёдушка моя, – с чувством заверил Рун. – Я никого и не замечаю, кроме тебя. Для меня весь мир незначим, значима лишь ты.
– Ой, какие красивые слова! Спасибо, милый, – порадовалась Лала.
– Да пожалуйста, – беззлобно ответил он. – Только, Лала, прекрати думать обо мне настолько дурно. Мы ведь клялись в верности. Это же не пустяк. Если я подлый изменщик и клятвоотступник, зачем я тебе вообще?
– Ну не ругай меня, заинька, – елейным голоском попросила Лала.
– Ладно уж, не буду, – пообещал Рун с улыбкой. – Ох, Лала. Говорила ты, что феи ревнивы, но такого… я и представить себе не мог! Не скучно вам там живётся, видимо. У вас в стране. Выходит, если мир полон доброго волшебства и в нём почти нет проблем, их надо себе выдумать?
– Вовсе я ничего и не выдумываю, – ласково возразила Лала. – То, что тебе никто не нужен, совсем не значит, что никому не нужен ты. Не одна я умею строить глазки, суженый мой, а ты юноша простодушный наивный. И у тебя ко мне лишь ангельская любовь. Какой толк будет от клятвы, если ты полюбишь другую? И станешь мучиться, из порядочности оставаясь со мной. Ты можешь воспринимать мою ревность как мою причуду, но у меня сердечко болит, когда ты смотришь на других девушек. Понимаешь ты это, Рун?
– Я постараюсь беречь твоё сердечко от боли, ласточка моя, – со всей серьёзностью произнёс он. – Но уж и ты моё побереги. Не прогоняй меня, когда мы в ссоре. Всё равно у нас всё всегда кончается примирением в объятьях. Почему бы с этого и не начинать, лишь мы поссоримся?
– Так не выходит, мой львёнок, – посетовала Лала мягко. – Когда обижена, не совладать с собой.
– Значит надо просто не ссориться, – озвучил идею Рун. – Доверяй мне, я тебя не подведу.
– Хорошо. А ты не заглядывайся на других девушек.
– Больно надо мне на них заглядываться, когда у меня самая красивая самая милая невеста в мире, – с юмором ответил он. – Давай спать, ревнивица моя.
– Давай, – расслабленно отозвалась Лала.
Наступила тишина. Где-то вдалеке лениво гавкнула собака, с снова всё затихло.
– Рун, – позвала Лала.
– Что?
– А с кем тебя видели-то, как ты думаешь?
– Да бог его знает. По-моему, это про тебя речь идёт. Более не про кого, – поделился он соображением. – Я всем говорю, что я вдвоём, тебя не осознают, вот и говорят: «с какой-то девицей».
– Наверное, ты прав, – успокоилась Лала.
– Между прочим, в обителях магов нету девиц, – проронил Рун.
– Как замечательно.
– Я думал, тебе хочется подружек завести, – заметил он не без иронии.
– Обойдусь как-нибудь, – улыбнулась Лала.





Глава 4. День третий


Где-то невдалеке жизнерадостно пела птичка. Кричали петухи, приветствуя рассвет. Рун зевнул, возвращаясь в сознание. Сколько-то мгновений его память удерживала последние минуты сна, в которых он стрелял из длинного эльфийского лука, в пальцах ощущалось жёсткая струна тетивы, в ушах стоял свист стрел, а вокруг представали дивные пейзажи весенних цветущих земель эльфов. Но сон окончательно развеялся, унося с собой все воспоминания о нём. Рун помнил лишь, что видел что-то. А что конкретно… Ни единой детали не осталось. Впрочем, разве это важно, когда рядом спит любимая девушка, улыбаясь счастливо. Он засмотрелся на неё, сам разулыбавшись. Ну до чего же милая. Так и хочется… много всего. Приласкать, поцеловать, сделать ей что-то приятное.
– У-у-у, нехороший, – довольно пожаловалась Лала сонным голоском. – Не даёшь мне спать совсем, Рун. То магией разбудит, то барабанной дробью сердца.
Она открыла глазки, воззрившись на него с очаровательным игривым укором.
– Ну прости, – усмехнулся Рун. – Я не виноват, что у тебя такой хороший слух.
Они смотрели друг на друга, оба счастливые безмерно. И не в силах были насмотреться.
– Рун, я тебя очень-очень-очень сильно люблю, – произнесла Лала, лучась чувствами тёплыми.
– Да знаю, – с юмором ответил он. – Вчера чуть не прибила. Из ревности. Это же не просто так. Я тебя тоже очень-очень-очень люблю, невеста моя прекрасная, милая моя Лала.
– Ой, как нежненько! Спасибо, суженый мой, – порадовалась Лала.
– Да не за что. Какие у нас планы на сегодня?
Лала чуть призадумалась.
– Не знаю, котик, – благодушно сказала она. – Мне трудно что-то планировать, когда мне мир ваш плохо известен. Пообниматься, покушать, снова пообниматься, а там… ты предложи.
– Можно всё же пойти посмотреть дома знати, – откликнулся он. – Потом… давай уж сходим к меняле. Без меди плохо. Тогда и на рынок появится смысл снова заглянуть. Да это даже и нужно. Продуктов закупить в дорогу. Скоро в путь, а грибы ты не хочешь. Ну и вкусного чего-нибудь опять. А то и вещицу какую, ежели пожелаешь.
– Хороший план, – одобрительно молвила Лала, сияя. – Чего это ты расщедрился, заинька?
– Зачем ещё не нужны деньги, как не для того, чтобы тратить их на девушку свою, – улыбнулся он.
– Слова не мальчика, но мужа, – похвалила она его озорно.
– Я бы хотел… быть мужем, – поведал Рун с комичной доверительностью. – Так ты согласна выйти за меня, да? Ура!
– Ага. Как только у папы моего получишь позволение на этот брак, жених мой дорогой, так тут же свадьбу и сыграем, – рассмеялась Лала.
– Ну, это мелочь. Заскочу к нему как-нибудь на днях.
Лала глядела на него, глядела, приязненно, и тепло, и ласково, и счастливо, и… как будто задумчиво, словно размышляя о чём-то.
– Рун, – позвала она тихо.
– Что, красавица моя?
– Знаешь, я решила. Ты только сильно не радуйся. Этого всё равно не произойдёт.
– Как загадочно. Чего не произойдёт?
– Того, что я сейчас скажу. Этого точно не случится, Рун. Я всё равно вернусь домой. Но ежели не вернусь… Ровно через три года начиная с этого дня… Нет, даже со дня нашей первой встречи. Ежели в течение трёх лет я так и не смогу вернуться домой, я выйду за тебя. Даю тебе слово чести.
Рун воззрился на неё в лёгком недоумении, словно не поверив ушам.
– Ты только не надейся, заинька, я всё равно вернусь за это время, – очень мягко попросила Лала. – Меня родители хватятся и спасут. Они могучие волшебники. Найдут способ. Но если всё же нет. То выйду. Обещаю.
– Ты… это сейчас… серьёзно? – с озадаченной миной на физиономии проговорил он.
– Очень серьёзно, милый, – подтвердила Лала без тени шутки, глядя на него как-то по-особенному. Доверчиво, и добродушно, и чуточку иронично.
– А как же… родительское благословение?
– Так у кого его испрашивать? – пожала она плечиками. – Я что, должна умереть старой девой? Не спасут меня за три года, значит… сами виноваты. Я же не могу гадать, спасут меня хотя бы после или нет. Не осерчают поди, поймут. Но они точно спасут меня, Рун. Точно-точно. Иного быть не может. Или я сама найду путь домой. Поэтому ты не надейся, мой хороший. Просто знай. Если так сложится, что я тут надолго, я выйду за тебя. Ты как будто не рад, Рун. Или всё ещё не веришь?
– Ну… – он призадумался. И вздохнул. – Ты по правде-то меня и не любишь, как бы. По-настоящему. Любишь ангельски. Это вроде сильной дружбы для тебя. Я не дурачок, понимаю. Получается, выйдешь вынужденно, потому что надо за кого-то. Я так не хочу.
– Вот ты какой! Сватал, сватал, и тут «не хочу», – с деланным осуждением молвила Лала. А затем улыбнулась тепло. – Ох и глупенький ты у меня, Рун. Ты пойми, когда двое женятся… Они становятся навеки принадлежащими друг дружке. Это значит, вся моя ласка будет только для тебя. Вся моя нежность будет только для тебя. Вся я буду только для тебя. Ты и не заметишь разницы. Да её почти и не будет. Супружество меняет многое в отношениях. Мы будем очень-очень счастливы вместе. Даже с ангельской любовью. Я буду очень-очень счастлива с тобой, я это точно знаю. И тебя сделаю очень счастливым, даже не сомневайся.
– Ну… ладно. Тогда я согласен, так и быть, – усмехнулся он, вернувшись в приподнятое расположение духа.
– Ишь ты, согласен он! – притворно надула губки Лала. – Мне, между прочим, обидно. Сказала ему «да», а он насмехается, вместо того, чтобы умирать от счастья.
– Ничего себе счастье! – развеселился Рун. – «Этого никогда не произойдёт, милый, но ты радуйся». Буду прям праздновать сегодня. Три года. Давай через месяц?
– Может лучше через день? – посмотрела на него Лала с иронией.
– Это было бы идеально, – кивнул он.
Лала рассмеялась. Рун тоже. А затем стал серьёзным.
– Только у меня есть условие, – мягким тоном поведал он. – Я не могу считать твои слова обещанием. То есть обязательством. Три года большой срок, люди меняются, мы ссоримся порой. Вдруг ты меня возненавидишь?
– Ну, Рун, ты и скажешь, – подивилась Лала. – Как ты себе это представляешь?
– Запросто, – признался он. – Ты меня одариваешь слишком. Дары портят людей. Я в этом ничем не отличаюсь от других. Тут нет сомнений. Знала бы ты, как у меня внутри бушевало всё, когда я кинжал золотой держал в руках. А ещё ты можешь встретить кого-то, кто тебе более придётся по душе. Поэтому через три года я возьму тебя в жёны только при условии, что ты сама будешь этого хотеть. Я уважаю твоё слово чести, но принять его без этой поправки не могу. Давай считать, что оно останется в силе лишь если по прошествии трёх лет ты всё ещё не передумаешь выбрать именно меня себе в мужья. И выбор этот должен основываться на повелении твоего сердца, и никак иначе.
– Чтож, так тому и быть, Рун, – глядя на него чувствами тёплыми исполнено, произнесла Лала.
– А вообще, как-то хитро, – с юмором проронил он. – Вроде бы и согласилась выйти, а не выйдешь никогда. Вот засада.
– То «не хочу», то «засада». Тебя прямо не поймёшь, суженый мой, – весело посетовала Лала.
– Получается, мне более не надо просить твоей руки? Ты как бы и согласилась? – озадачился Рун.
– Ну почему же, – разулыбалась она. – Вдруг уговоришь меня и раньше. А то уже привыкла. Никому не откажешь, вроде бы и день зря прошёл.
Теперь уж первым засмеялся Рун, Лала следом. Они замолчали, наслаждаясь своим счастьем, утренней негой, друг другом. Смотрели глаза в глаза.
– Рун, а ведь мы теперь жених и невеста по-настоящему. Не понарошку, – тихо заметила Лала, сияя.
– И правда, – молвил он. – Надо же.
– У меня бабочки в животике от этого.
– Поймай для меня одну.
Лала так и прыснула со смеху. И Рун снова не удержался.
– Эх, такой день сегодня, значимый для нас, а даже не отпраздновать чудесами, – выразил сожаление он. – Я бы разрешил.
– Да, это жаль. Можно в комнатке попробовать что-то вечерком, небольшое, – предложила Лала.
– Никак нельзя. Мы на первом этаже. Тут окна. Кто-нибудь любопытный сунет нос, растрезвонит. Быстро толпа сберётся, поверь. Или принесут нам еду, или опять господин Шэух в гости захочет.
– Чтож, значит будем без чудес. Просто обниматься.
– Мяу, – раздалось вдруг громко с достоинством поблизости за окном.
– Прям как вчера кот орёт, – Рун зевнул.
– Это тот же самый котик, мой львёнок, – сообщила Лала безмятежно.
– Мяу-мяу, – снова изрёк снаружи кот.
– Ой! – вырвалось с озабоченностью у Руна.
– Ой-ёй-ёй, – озорно рассмеялась Лала.
– Мяу-мяу-мяу, – трижды провозгласил кот своё приветствие.
И тут с улицы полилась музыка звериного хора. Не такая, как вчера, не симфония. Это был романтический вальс. И звуки существенно отличались от прошлого раза. Рун и Лала, не сговариваясь, вскочили с кровати, поспешили к окну, Рун быстро открыл его. Хор снова возглавлял тот же самый большой чёрный кот. За ним сидели ровными рядками коты и кошки всех мастей. А за ними с дюжину собак. Все животные с довольными радостными мордочками. Самозабвенно воспроизводили мелодию. Коты исполняли партии за звонкие инструменты, собаки выводили низкие тона, самый крупный пёс явно изображал трубу, покачивая головой, мерно отбивал такты: «вав, вав, вав».
– Да мои вы славные! – расцвела умилением Лала. – Спасибо!
А народ, словно ждал, стал выскакивать из окружающих домов, взрослые и дети. Выбежали и все, кто был в харчевне, включая семейство Уго, с ним во главе.
– Красиво, – произнёс Рун слегка ошалело. – Ты же вроде просила зверей ничего не делать?
– Я просила не выказывать почтение, – смеясь, напомнила Лала. – Не ожидала, что пение будет снова.
– Не хочешь их остановить? – аккуратно осведомился Рун.
– Зачем? Это ничего не изменит, любимый, – Лала указала ручкой на люд. – Всё равно уже все видели. Пусть поют. Так мило, и красиво очень. И романтично. Словно знали, что у нас день особенный сегодня.
– Ладно, – оставалось только смириться Руну.
Впрочем, в какой-то мере он был даже рад, что музыка на этот раз продлится дольше. Крестьянам музыкальные изыски явленье незнакомое. Не встретить нигде их, не услышать даже в праздник. Одноголосье – лютня, или гусли, или дуда, вот что-то в этом роде, притом народное, один сплошной фольклор. Вот это только слышат временами. Оно красиво тоже и родное, но всё-таки и близко не стоит с оркестром, с музыкой мастеровитой известных композиторов, что пишут для знати, для монархов и вельмож. В провинции вообще почти никто похвастать не способен тем, что слышал нечто подобное, столь дивное созвучье. А тут ещё и животные в роли музыкантов. Поэтому народ был растроган, очарован и изумлён, и Руна тоже проняло, слушал с упоением. Лала испытывала несколько иные чувства, но и она была восхищена, восторженно блестела глазками, личико довольное-довольное. Музыка длилась, и длилась, и длилась. А люди всё сбегались и сбегались. Когда хвостатый хор всё же смолк, минут эдак через пять, на улице их было уже где-то под шесть-семь дюжин. Может и поболе.
– Спасибо, мои милые! – ласково поблагодарила четвероногих музыкантов Лала, лучась счастьем безмерным.
Сидевший впереди кот с достоинством изрёк «мяу», звери дружно поклонились, и отправились в разные стороны по своим делам. Некоторые из зрителей стали их подзывать, предлагая угощения, гладя. Но большинство было занято совсем другим – таращились на Руна в оконном проёме, показывали на него пальцем, переговариваясь меж собой. Он торопливо закрыл окно, чувствуя воодушевление и взволнованность от чуда, от музыки, и в то же время глубокую растерянность.
– И что мы теперь будем делать? – обречённо воззрился он на Лалу.
– Обниматься, – улыбнулась она по-доброму. Припорхнула сама, прижалась. – Как же было красиво, правда?!
– Это было… просто очуметь как, – согласился Рун. – Но что теперь делать?
– Не знаю, жених мой славный, – беспечно ответила она. – Я счастлива. Не скушают же тебя люди в конце концов. Если что, спрячемся ото всех в комнатке. Буду наслаждаться тобой.
– Давай быстренько закажем еду, пока народ снаружи ещё, в харчевню не подтянулся, – озабоченно предложил Рун.
– Кушать хочется, – кивнула Лала. – Давай, котик, закажем.
– Оставайся. Я один скорее схожу, – попросил он.
– Ну хорошо. Но ты поторопись. Страшно одной. И погреть некому.
– Я мигом. Не уменьшилось магии? Из-за чуда? Уж больно проняло. В себя не могу прийти ещё.
– Уменьшилось. Но я тебя быстро растормошу, мой смелый лев, – весело пообещала Лала.
– Ну ладно.
Она отстранилась, глядя на него сияющими очами. Рун резвым шагом направился к двери, отпер засов.
– Запрись, красавица моя, – молвил он ласково, обернувшись.
У Лалы на личике вдруг проступило обеспокоенное выражение.
– Нет, милый, постой. Я всё же с тобой пойду, – улыбнулась она. – А то вдруг там Вая. Надо за тобой присматривать.


******


Рун всё правильно рассчитал. В харчевне было почти не души. Лишь хозяин Уго, да подле него два стражника. И всё. Даже никого из его семьи – ни жены, ни детей. Не успел Рун порадоваться своей прозорливости, как Уго указал на него стражникам:
– Вот он как раз. Тот самый Нур.
Стражники воззрились на Руна с любопытством. Выглядели они несколько необычно. Слишком… безукоризненно и не без доли парадности. Оба здоровенные детины, оба гладко выбриты, но с усами, оба облачены в добротные доспехи, причём совершенно одинаковые, и шлемы, и мечи тоже у них словно от одного кузнеца. В довершение у обоих были узкие плащи. Рун столь мудрёного облачения стражи и не видывал никогда. Единственное явное различие меж ними заключалось в цвете волос. Один был черноус, другой рыжеус. Внимание стражников не самая приятная вещь для крестьянина. Они служители закона, заподозрят тебя в чём-то дурном, и доказывай потом свою невиновность. Лучше соблюдать от них дистанцию.
– Здорова, парень, – проронил черноусый страж порядка.
– Здравствуйте, – вежливо произнёс Рун.
– Что, твоих рук дело пение котов и собак?
– Нет, – очень честно ответил Рун. – Тоже дивился из окна. Чудеса тут у вас так и происходят каждый день.
– Ну-ну, – усмехнулся рыжеусый стражник. – Известно, ты не сознаёшься. Непонятно, зачем тебе это. А то может ты чернокнижник?
– Ага, чернокнижники только и исцеляют простолюдинок задарма, и зверьё заставляют петь на потеху толпе, – поиронизировал черноусый. – Пойдём-ка, парень. Тебя желает градоначальница видеть.
– Что, прям сейчас? – Рун растерянно посмотрел на стражника, потом перевёл взгляд на Уго, словно ища у него поддержки.
– Прям сейчас, – кивнул черноусый. – Она ждать не любит.
 – А вещи можно взять? А то в комнате остались, – попросил Рун, опасаясь за узелок с серебром.
– Вернёшься ты к своим вещам. Не беспокойся, – добродушно заявил рыжеусый. – Не в темницу же ведём.
– Я запру комнату на замок, – пообещал Уго.
– Спасибо, – поблагодарил его Рун.
Черноусый стражник зашагал к выходу, рыжеусый чуть подтолкнул Руна, побуждая отправиться следом, а сам пошёл позади. Лала полетела рядом, с недоумённым выражением на личике. Они вчетвером вышли наружу. Народу на улице стало ещё боле, чем было. Пожалуй, уж за сотню человек. Те, кто пропустил концерт, жаждали услышать хотя бы на словах, что произошло, им с воодушевлением рассказывали, стоял гомон от множества голосов. Руна тут же узнали, принялись указывать на него пальцами, перешёптываясь.
– Вот незадача, – расстроено молвил он Лале. – Словно самые худшие кошмары сбываются.
– Ты теперь знаменитость, милый. Наслаждайся славой, – полушутливо заметила она.
– Да уж, – только и смог выдавить из себя Рун.
Черноусый стражник зашагал в направлении центральной площади, Рун взял Лалу за руку и последовал за ним, рыжеусый замыкал сзади. Некоторые из зевак вдруг стали им кланяться. И Руну казалось, что кланяются-то они именно ему. Для простоватого скромного человека, не привыкшего к вниманию окружающих, подобная ситуация всегда дилемма. Ежели кланяются тебе, никак не реагировать, выйдешь грубияном. А если кланяются не тебе, а ты начнёшь кланяться в ответ, выйдешь дураком. Вот и выбирай. Может это стражники столь известные и уважаемые тут люди, что все им поклоны бьют. Вон какие необычные. Плащи разукрашенные, с вышитыми гербами. Изгою сложно решиться признать себя объектом всеобщего почитания. Рун предпочёл счесть, что кланяются всё же его спутникам. Пошёл с невозмутимой физиономией. Стражники тоже не обращали на поклоны никакого внимания.
– Во народищу-то, – подивился рыжеусый.
– Ага, – отозвался черноусый. – Удачно нас с тобой послали. А я ещё ругался про себя, тащись, мол, куда-то с ранья. И вон оно как вышло. Чудо лицезрел.
– Повезло, – согласился рыжеусый.
– Заинька, думаешь, это надолго? Кушать хочется, – пожаловалась Лала.
– Прости, малышка, я не знаю, – повинился Рун ласковым голосом.
– Хорошо хоть, с тобой полетела. А то что бы я делала сейчас? Ни выйти, ни узнать, где ты.
– Да, – кивнул он. – Расставаться нам вообще нельзя, выходит. Занятно, что твоя ревность нас спасла, правда? Не запереживала бы из-за Ваи, и… всё.
– И вовсе я даже и не ревнивая, – возразила Лала. – Обычная девушка, как и все.
Рун лишь улыбнулся, ничего не сказав.
– А зачем я этой… начальнице? – обратился он к стражникам.
– Как зачем? – пожал плечами черноусый. – Чудеса в городе происходят. Все говорят, твоих рук дело. Ей интересно. Если это ты, зря отрицаешь. Не скрывал бы, наверняка пригласила бы с почётом. С уважением. А так… Какое тебе уважение, если ты мелкая сошка. Вдруг ты и правда не волшебник.
– Это не я, не знаю, с чего все решили на меня, – посетовал Рун. – А у вас, что, дама правит городом?
– Правит кавалер. Её муж. А она правит им, – поведал рыжеусый весело.
Черноусый рассмеялся, его товарищ тоже, вслед за ним.
– Глава города женат на женщине, коротая гораздо родовитее его, – стал объяснять черноусый. – Он состоятельный, у её семьи были затруднения с деньгами. Наверное в этом дело. Он против неё и рта открыть не смеет. Так что правит она, а он лишь поддакивает.
– Понятно.
Вскоре свидетели пения зверей остались позади. Руна перестали узнавать, прохожие теперь уже не глазели, а лишь поглядывали с любопытством. Всё же стражники ведут, вдруг преступник какой или душегуб. Лала постепенно снова пришла в прекрасное расположение духа, осматривала всё вокруг пытливо, хоть и были уже тут, на этих улицах, вчера. Улыбалась Руну загадочно-приветливо, встречаясь с ним глазами, согревая ему сердце. У него тоже поднялось настроение, он тоже разулыбался, смущая умы людей диссонансом между тем, что они видят и тем, как понимают увиденное: ведут стражники человека, а он радуется. Так бывает?
– Ой, как же я соскучилась, – жалостливо вздохнула Лала, впрочем, не переставая сиять.
– Я тоже. Очень, – с мягким добродушием произнёс Рун.
– Уже прямо второй день препятствия у нас, – продолжала счастливо горевать она. – Вчера из-за вязаночки нельзя было долго. И сегодня. Я привыкла, что в любой-любой момент могу погреться. Целых полтора месяца всегда можно было, как захочется.
 – А если мы возьмём да обнимемся, что думаешь, как они отреагируют? – осторожно осведомился Рун.
– Плохо, как же ещё, – сообщила Лала. – Они тебя ведут, а ты остановишься. Выйдет, что ослушался их.
– Но они понимают, что мы вместе сейчас?
– Конечно. Но им это не важно.
– А коли подле нас девица? Та же Вая. Как она на это реагирует? – задал вопрос Рун. – Она ведь тоже понимает, что я с девушкой, выходит.
– А почему тебя это так интересует, Рун? – сразу с подозрением уставилась на него Лала.
– Ну, солнышко, не ревнуй, я наоборот. Не пойму, если ей ясно, что я с девушкой, почему она ведёт себя так, словно я один?
– Ну, потому что я незначима, котик, – немного успокоилась Лала. – Реакция других девушек будет зависеть от того, насколько ты волнуешь их сердечки. Вае ты важен. Поэтому она, видя тебя довольненького, когда ты со мной, пожалуй припишет это себе в заслугу, что ты рад ей. Ведь я для неё не имею значения.
– Так может вот в чём дело? – осенило Руна. – Думают, я им знаки внимания выказываю? Что они мне нравятся?
– Ой! – озаботилась Лала. – Действительно. Наверное, так и есть. У незначимости столько недостатков. Но всё же и достоинства огромны.
Они замолчали ненадолго. Вокруг шагал народ, погруженный в свои заботы. Вот мужичёк тащит короб, вот бабушка в платочке поспешает куда-то, семеня, вот подросток катит бочку по дороге.
– Рун, а ты думаешь о нашей свадьбе? – спросила Лала доверительно.
– Чего мне о ней думать, если её всё равно не будет? – с юмором проронил он.
– А вдруг будет.
– Сама меня уверила, что нет.
– Ты, между прочим, теперь можешь притворяться, будто пытаешься отправить меня домой, а сам стараться всячески мешать этому. Тогда твои шансы взять меня в жёны увеличатся, – невинно поведала Лала.
– Да уж, – усмехнулся Рун. – Моей подлости прямо нет предела в твоём представлении, невеста дорогая. Шастаю к другим девицам ночами, пока ты спишь. Теперь вот это. Даже обидно.
– Ну, милый, здесь нет никакой подлости, – мягко возразила Лала. – В любви все средства хороши. Всякий мужчина считает, что лишь он способен сделать возлюбленную по-настоящему счастливой. И потому уверен, что поступает ей во благо, пытаясь хитростью взять в жёны. Ежели мы когда-нибудь поженимся, и после я узнаю, что ты взял меня хитростью, я на тебя даже и не осерчаю нисколечко, котик. Только у тебя ничего не выйдет.
Рун рассмеялся.
– Я тебя, ласточка моя, иногда совсем не понимаю, – признался он. – Вот зачем ты мне это говоришь? Чтобы я и не пытался, или чтобы осознал, что могу попытаться?
– Ну, это уж ты сам решай, заинька, – лукаво молвила Лала.
– Я не считаю, что именно я могу сделать тебя наиболее счастливой, вот в чём дело, – сказал Рун серьёзно. – Ты исключение из общих правил. Другие девушки нравятся каждая по-разному разным мужчинам, одному меньше, другому больше, третьему вообще не нравится. Поэтому каждый, влюбившись, может себе позволить предполагать, что он любит её сильнее всех, или даже только он по-настоящему. С тобой сие не так. Ты всякому придёшься по сердцу. Твоя красота неоспорима. Навряд ли я осчастливлю тебя лучше, чем какой-нибудь лорд или принц. Они галантны и богаты. Кстати, со мной всё ровно наоборот. Не сомневаюсь, не найдётся девицы, способной осчастливить меня сильнее, чем ты. Значит, ты обязана взять меня в мужья.
– Хорошая попытка, – развеселилась Лала. – Но всё же нет. Пока три годика не пройдёт.
– Вот чёрт! – изобразил он досаду. А затем сделал хитроватое лицо. – А научи меня, как мешать тебе вернуться домой.
– Вот уж нетушки. Сам придумывай, – довольно заявила Лала.
Так, в приподнятом настроении, переговариваясь и шутя, они продолжили путь, не замечая ничего вокруг кроме друг дружки. Миновали центральную площадь, храм, вступив на улицы, где стояли дома знати.
– Гляди-ка, Лала, один из наших планов исполнился сам собой, – отметил Рун. – Мы как раз сюда и хотели отправиться. Видишь, какие хоромы?
– Без объятий и голодненькой это… чуточку менее увлекательно, – посетовала Лала. – Так кушать хочется. Уже и о похлёбочке твоей мечтаю. Из грибочков.
– А ты не можешь наколдовать себе что-нибудь прям на ходу? Пирожок какой? – вопросительно посмотрел он на неё.
– Сейчас нет. Не чувствую, что смогу, – с сожалением ответствовала Лала.
– Ты колдуй, если что. Я не оштрафую.
– Ну что же ты так? – улыбнулась Лала. – Прстофилюшка ты у меня, жених мой славный. Я столь хочу кушать, что и на штраф бы согласилась.
– Опять объегорила, – делано признал Рун своё бессилие перед её коварством. – Хитра!
Они шли и шли по улицам. В кварталах знати жизнь поинтереснее, и богаче на разнообразие. Кареты ездят, ходят господа, порой и всадник проскачет, выбивая искры из мостовой. Вот две дамы в пышных поношенных платьях без изысков и в чепчиках прошли, держась за ручки. Вот статный кавалер с изящной тросточкой шагает с задумчивостью философа на лице. Вот слуга выгуливает ухоженного вислоухого охотничьего пса. Пёс нюхает всё вокруг, не обращая на людей никакого внимания. Но лишь приблизились Лала с Руном, сел, и ну таращится на них влюблёнными глазами, виляя хвостом. От стражников сей момент не укрылся.
– Видал? – бросил на ходу черноусый своему товарищу. – Так и села псина при его приближении.
– Но не кланялась, – заметил тот.
– Загадочная ты личность, парень, – обратился черноусый к Руну с нотками почтительности в голосе. – Таинственная. Аж мурашки от тебя. Эдакая силища магическая ходит под боком и представляется невинным простачком. Вопрос, зачем. Надеюсь, ты всё же добрый человек. Добрый маг. Спасибо за чудо. Животные пели… я красивее музыки и не слыхивал никогда. Вот детям расскажу сегодня.
– Всё это какое-то недоразумение, – извиняющимся очень искренним тоном произнёс Рун.
– Весёлый ты парень, этого у тебя не отнять, – миролюбиво рассмеялся рыжеусый.
Понимание, что два здоровенных вооружённых воина испытывают пред тобой определённый трепет, и не то что на равных говорят, а даже как будто ставят выше себя и слегка побаиваются… Это озадачивает. Им разрубить тебя напополам дело одной секунды, и им за это, пожалуй, ничего не будет, они здесь власть, а ты никто. Скажут, напал первым, всех это устроит. Но вот они придумали себе что-то, и, находясь в плену у заблуждений, готовы чуть ли не склониться. Выказывают уважение обычному деревенскому юноше. Рун чувствовал себя немного странно от происходящего.
– Может уж тебе сознаться, любовь моя? Всё равно вроде бы никто не верит в иное, – предложила Лала.
– Я не знаю, что делать, – вздохнул он. – И так и эдак плохо. Не поймёшь, как лучше. Но я не маг, признаешь себя магом, начнут расспрашивать, придётся столько врать… гораздо больше. И изобретательней. Я в общем-то даже и не вру, отрицая. Это ведь ты колдуешь, а не я.
– Не переживай, львёнок, – по-доброму поглядела на него Лала. – В крайнем случае покажусь всем.
– Жаль будет, – улыбнулся Рун. – Тогда останется лишь мечтать о совместных ночечках. Я, между прочим, тоже очень хочу проводить их с тобой. Давай уж оттягивать до последнего. Может пронесёт. Не убьёт же она меня, эта начальница. Только надо, чтобы животные нас не выдавали. Чтобы вообще не обращали на нас внимания.
– Я поняла. Я позабочусь об этом, милый, – пообещала Лала.


******


– Кушать хочется, – грустно пожаловалась Лала, не переставая лучиться счастьем.
Который час они сидели, запертые в каком-то невзрачном помещении. Стражники привели их к дому городского главы, выделяющемуся среди всех и размерами, и вычурностью форм. Сразу видно, здесь живёт самая важная персона в округе. Территория огорожена, и не чем-то, а решёткой кованной. Большинство богачей предпочитают скрывать свою состоятельность от лишних глаз за частоколами высокими, решётка в качестве ограды – это не только очень дорого, это выставление своего достатка напоказ, это всегда свидетельство статуса. За решёткой взгляду открывались газон, клумбы с цветами, деревья плодовые и декоративные, прудик. Красивый ухоженный сад. Лала с огромным интересом любовалась на диковинные для неё цветы, пока их вели к дому. Однако их быстро завели внутрь, и вскоре небольшой поход по крылу прислуги окончился комнатёнкой, где их и закрыли на ключ, велев дожидаться вызова к градоначальнице. Время шло, и шло, и никто их не вызывал. Уж приближался полдень. Единственный положительный момент – можно было провести эти часы, объятьям предаваясь и беседам. Так Рун с Лалой и делали, сидя на лавке.
– А у меня зад затёк страх как, – посетовал Рун. – Так и не можешь наколдовать еды?
– Нет, котик, совершенно не чувствую сейчас и намёка, что смогу, – вздохнула Лала. – Немножко сержусь на эту начальницу, поэтому сложно кушанья колдовать. За что она с нами так?
– Да без причины, – пожал Рун плечами. – Приказала привести заранее, чтобы позвать, когда ей удобно будет.
– А мне кажется, она намеренно. Так даёт понять, кто здесь главный, – поделилась мыслью Лала.
– Больно ей надо что-то мне доказывать, – рассмеялся Рун. – Я для неё никто. Коли тебе, Лала, совсем невмоготу, откройся народу, чего уж тут.
– Вот уж нетушки, – возразила Лала. – Явление феи в дом, это почёт хозяевам. Это надо заслужить. Я не стану являться тому, кто со мной так поступает. Ни за что. Потерплю ещё. Зато в объятьях согреваюсь жениха милого. Уж сколько времени.
Рун улыбнулся ласково, чуть с юмором посмотрев на неё. Ответом ему было нежное сияние дивных глаз.
– Она же не знает, что ты здесь. С тобой бы она так ни в жизнь не поступила. Кланялась бы и с почётом принимала, уж поверь, – сказал он, так и продолжая улыбаться.
– Это всё не важно, суженый мой. Это как проверка. Такая же, как мы с хворостом делали, – молвила Лала. – Ежели тот человек знал бы, что фее помогает вязанку нести, он тоже не стал бы убегать, правда? Для феи ценнее как раз то, что люди делают, когда не ведают о её присутствии. Хорошее можно и вознаградить, плохое никак не должно сопровождаться наградами. Она поступает с нами плохо. И потом, есть же ещё причина веская мне не открываться. Я лучше голод потерплю немножко, чем потеряю наши ночечки. Да и днём сложно станет обниматься. Я буду стойкой ради этого. И даже платьице у меня чуточку… чрезмерно романтичное. Я ведь рассчитывала, что никто кроме тебя не увидит. Поэтому откроюсь лишь в самом крайнем случае.
– Понятно.
– А ты, Рун, часто голодал?
– Не так чтобы слишком, – покачал он головой. – Весной обычно самое голодное время. По двое суток бывало не ел. Сутки не поесть, это как бы и нормально даже. Мне сейчас… сосёт под ложечкой. Но это не страшно. За тебя волнуюсь. Феи к голоду не привыкшие, как я понимаю?
– Я всегда-всегда кушала, – подтвердила Лала. – Чтобы день не кушать, я такого и представить себе не могу. А уж два… Бедненький мой.
– Люблю, как ты меня жалеешь, – порадовался Рун. – Всякий раз такая ласковая становишься. Особенно ласковая.
– Прям мало ласки ему, – поиронизировала Лала.
– Не мало. Просто всегда хочется ещё, – признался он. – Вот поцелуй бы, между прочим, слегка унял сию жажду, мне кажется.
Лала покраснела, глядя на него смущённо и весело.
– Навряд ли, милый, – проронила она. – Разжёг бы лишь ещё сильнее.
– Может и так, – согласился он. – Лала, а вот… ты говоришь, родители должны тебя спасти.
– Обязательно спасут, заинька. Как только хватятся, – кивнула Лала. – К вам тяжело открывать порталы. Очень. Но они могучие волшебники. Ради меня найдут способ непременно. Я думаю, не далее, чем через пол года, как я сюда ушла, они придут за мной. За пол года можно и десять человек влюбить, Рун. Фея объятий создана, чтобы влюблять в себя. Я не в договоре с тобой, должна сразу вернуться, лишь получу могущество. А не возвращаюсь. Через пол года они точно поймут, что что-то не так. Что я в беде.
– Выходит… – Рун призадумался. – Выходит, по сути они могут в любой момент явиться за тобой. К примеру даже сюда сейчас?
– Да, мой хороший, – с мягким сожалением произнесла она. – Всякая наша минуточка может стать последней.
– Ничего себе, – только и смог выговорить он.
– Рун, не переживай, я уверена, этого не случится ни сегодня, ни завтра, ни ещё несколько месяцев, – улыбнулась Лала. – Они подождут. Они считают, мне тут ничего не грозит. И мне бы действительно не грозило. Если бы я не была проклята.
– А… как ты будешь со мной расплачиваться? – озаботился Рун.
На личике Лалы проступило недоумение.
– Вот они явились, и ты что, прямо при них станешь со мной… – пояснил Рун свою мысль.
Лала густо покраснела.
– Так уж ты волнуешься насчёт своей оплаты, – сконфуженно буркнула она.
– Солнышко, ежели ты не сможешь решиться расплатиться со мной, я нисколечко не обижусь, – заверил Рун по-доброму. – Но это моя самая большая мечта. После мечты о нашей свадьбе. Получить с тебя свою законную жертвую. Или много жертв, коли проштрафишься.
– Без оплаты не останешься, не беспокойся, – иронично молвила Лала. – Что-нибудь придумаю. Попрошу их дать нам минуточку побыть наедине для прощания.
– О, это целую минуту длится? Здорово, – восхитился Рун. – Я думал, меньше.
Лала сделалась аж пунцовой.
– Рун, ну прекрати уже. Прошу тебя! – взмолилась она жалостливо.
– Прости, малышка, не буду, – мягко пообещал он. – Я не насмехаюсь. Я правда… мечтаю об этом. Много думаю. Прости.
– Я тоже… много размышляю… об этом. Последнее время, – вздохнула Лала.
– Лала! – воскликнул вдруг Рун, осенённый мыслью.
– Что, котик?
– А ты не думала… Вот мы спим вместе, а они явятся?
И снова Лала вся зарделась.
– Да что же это такое!? – простонала она. – Я… не знаю, Рун. Мы спим одетыми, я фея объятий. Поймут поди. Может все феи объятий так делают. Будем надеяться, что днём придут за мной, а не в ночи.
– Я о тебе беспокоюсь, любимая, чтобы родители не прогневались, – ласково объяснил Рун. – Я безумно хочу быть с тобой и ночами. Но если так нужно, обойдусь.
– Они поймут. Обязательно. Они хорошие, – произнесла Лала верой исполнено. – Это моя природа, милый. И явятся они ещё нескоро.
Рун погладил её по плечику, успокаивая.
– Не сердись на меня, ласточка моя.
– Я не сержусь, – улыбнулась она с теплотой. – Я тебя люблю.
В этот момент ключ зашеборчал в замке.
– Да неужели дождались, – встрепенулся Рун.
Дверь открылась. В проёме появились уже знакомые два стражника.
– Пойдём, парень, – позвал черноусый.
Рун поднялся, подал Лале руку, помогая встать.
– Ну какой же ты стал благовоспитанный галантный кавалер у меня, – похвалила она его, сияя.
– Ох, Лала, – усмехнулся он. – Уж так распишешь всегда. Словно бог весть что для тебя сделал. Всего-то ладонь подставил. Смешная ты. Радуешься подобным мелочам.
– Это совсем не мелочь, Рун. Это очень приятно, – лучась чувствами светлыми, со всей своей девичьей искренностью сказала Лала.
– Ну, мне приятно делать тебе приятное, вот в чём штука, – рассмеялся Рун. – Выходит, я как бы себе его делаю, делая тебе.
– Чуть порасторопнее бы вам надо быть, господин «не маг», – поторопил его черноусый. – Наша госпожа ждать не любит.
– Простите, – извился Рун.
Он вышел из комнатки, держа изящные пальчики Лалы в своей руке. Стражники к его удивлению повели их прочь из дома. В этот раз оба они шли впереди, указывая путь. Лала сияла, довольная. Много ли надо девушке для счастья? Капельку галантности, капельку нежности, много-много любви, и ещё разного прочего по чуть-чуть, только и всего. Ну и конечно несколько часов объятий не могли не оставить свой след. Глядя на неё, у Руна настроение было лучше некуда. Совершенно не волновался о том, что сейчас ждёт. Всё это так неважно. Важно лишь, что она рядом. Дорога их пролегала в сад. Там, прямо на лужайке, был накрыт стол, уставленный множеством затейливых яств. Во главе стола сидела молодая женщина, очень нарядно разодетая, в шляпке с перьями, с драгоценным колье на шее, по правую руку от неё находился седоватый мужчина солидной внешности, с крупной бородавкой на щеке, так же присутствовали коренастый парень лет шестнадцати, две дамы, обряженные гораздо скромнее, чем хозяйка, и плешивый упитанный господин с угодливым выражением лица, прямо само воплощение льстивости. Вокруг суетились слуги, подавая блюда, наливая вино в кубки. Пред столом, чуть в стороне застыли на ногах три слуги. Подле двух стояли вёдра, третий держал на поводке маленькую собачонку. Все глаза и господ и слуг с любопытством воззрились на Руна. Стражники подвели его к сей компании, остановились шагов за пять от стола, и потом отдалились, оставив их с Лалой одних пред очами публики.
– Красивенькое платьице, – оценила Лала наряд молодой особы. – Наверное это и есть та начальница.
– Похоже на то, – согласился Рун.
Женщина продолжила неторопливо есть, глядя на него с глубокомысленным интересом. Раз за разом подносила серебряную ложечку ко рту, отхлёбывала.
– У-у-у, нехорошая. Сама-то кушает, – вздохнула Лала. – Ещё и словно дразнит нас. У меня слюнки потекли.
– Скоро поди отпустят, невеста моя милая, – ласково приободрил её Рун. – Тогда и в харчевне поедим, и на рынке обязательно что-нибудь вкусного снова купим.
– Я хочу много разного вкусненького, – разулыбалась Лала. – Придётся раскошелиться, заинька.
– Значит, купим много, – добродушно пообещал он.
– Ну, кто же ты, юноша? И что делаешь в моём городе? Открой нам наконец сию тайну, – нарушила своё молчание женщина спокойным голосом. – Зачем творишь чудеса, лишая местный народец покоя? И почему столь странно не признаёшь, что ты их источник, несмотря на многочисленных свидетелей обратного? Ты так развлекаешься здесь у нас?
– Да боже упаси, госпожа, – почтительно молвил Рун. – Всё это ужасное недоразумение. Я волей случая оказывался рядом с чудесами, наверное поэтому сочли, ошибочно, меня их учинившим. А я вовсе и ни при чём. Сам дивился на них. Вот же небывальщина.
– Ты не похож на могучего мага, – кивнула женщина. – Не носишь одежд чародеев и знаков принадлежности к ордену магов. И слишком юн, а значит вряд ли муж учёный. Но как быть со свидетельствами люда?
– Кому-то показалось, может спьяну, другие подхватили, госпожа, – предположил Рун. – Нередко слухи это только слухи. Без доли правды в них.
– Занятная у нас ситуация, – улыбнулась женщина. – Коли ты мне врёшь, столь нагло. То ты, выходит, величайший маг из всех, что здесь когда-либо бывали. Целитель, чудотворец, повелитель зверей и птиц. Наказывать такого за дерзость не поднимется рука. А коли ты не врёшь, для наказания и вовсе бы как будто нет причин. Выходит, что солги, что не слоги ты нам, всё для тебя едино.
– Действительно, смешно, – заметил мужчина с бородавкой.
– Да, презабавно, – разулыбался упитанный господин.
– За дерзость всыпать надо всякому плебею, кто бы он ни был, – безапелляционно заявил коренастый парень, продолжая жевать.
– Ни маги, ни лекари не исцеляют забесплатно. Я не слыхала о таком ни разу. Скорей сдерут три шкуры за снадобье, которое окажется негодным, – поделилась мнением одна из подружек хозяйки.
– Тут может быть божественное что-то, – произнесла другая подруга, сотворив знак благодарения. – Ведь чудеса бесспорно были. Сие не вымысел, не глупый слух. Служанка мне взахлёб с утра. Животные опять сегодня пели. Да так красиво, аки ангелы.
– И прямо под его окном, – усмехнулся мужчина с бородавкой. – Что, пели сегодня звери?
Он уставился вопросительно с ожиданием.
– Пели, – подтвердил Рун бесстрастно.
– Ты сам видел?
– И видел, и слышал, господин. Чудно так пели. Заслушаешься.
– Под твоим окном?
– Ну да, – нехотя признал Рун. – У постоялого двора. Прям рядом. А как закончили петь, все люди стали на меня пальцами указывать. А я совсем и ни при чём. Чего они на меня всё думают, я не понимаю. Наверное, из-за окна решили. Раз под моим, значит это я. Тогда зачем мне отрицать? Это бессмысленно.
– Какой разумный, – не без иронии посмотрела на него градоначальница. – Значит это не ты?
– Нет, госпожа, – очень честно заверил Рун.
– И животные тебе не кланяются?
– Нет.
– И дождь тебя мочит?
– Конечно, госпожа. Как и всех.
Градоначальница сделала знак рукой слуге с собачкой. Тот тут же подвёл собаку к Руну. Белая болонка с ухоженной шелковистой шерстью спокойно подошла, никак не выказывая восторгов по поводу присутствия Лалы.
– Погладь её, – приказала градоначальница.
Рун наклонился, провёл рукой по белой шерсти. Болонка дружелюбно завиляла хвостиком, лизнула его в руку.
– Не поклонилась, – констатировал паренёк разочарованно.
– Как ты нам объяснишь, что она дала себя погладить? – спросила градоначальница.
– Добрая, – пожал плечами Рун, поднимаясь.
Слуга, державший поводок, ухмыльнулся, словно услышал потешную шутку.
– Она добрая, – согласилась градоначальница. – Только чужих очень не любит. А вашего брата плебея не переносит на дух. Укусит любого. Но на тебя даже не зарычала.
– Может настроение у неё хорошее сегодня. Или учуяла, что от меня колбасой пахнет, – предположил Рун извиняющимся тоном. – Я не знаю, госпожа.
– Колбасой? – переспросила градоначальница с весёлым блеском в глазах.
– Он над нами издевается, прекрасная леди Фьентезана, – рассмеялся упитанный господин.
Слуга отвёл болонку на прежнее место. Градоначальница призадумалась.
– Вот ситуация и поменялась, – произнесла она вскоре спокойно. – Если ты маг, то ты очень дерзкий. Мне ни один плебей ещё так не дерзил. Даже в половину от этого. А если нет, то ты слишком много беспокойства мне доставил. В любом случае придётся тебя наказать. Однако ежели явишь нам чудо, я пожалуй тебя прощу. Твоё последнее слово?
– Милый, не бойся, я тебя как-нибудь защищу от наказания, – пообещала Лала. – Или явлю себя, коли вдруг не выйдет. Но не ей, а тому, кто будет наказывать. Ей я не хочу себя являть. Она нехорошая.
– Ладно, – кивнул Рун и обратил взор на градоначальницу, сделав максимально почтительное лицо. – Я не маг, госпожа.
– Очень жаль, – вполне искренне сказала леди Фьентезана.
Она снова сделала знак слугам. Тут произошло то, чего Рун совсем не ожидал. Слуги с вёдрами подняли оные и разом выплеснули всё на него. Они были слева, и Лала была слева, поэтому добрая полвина воды досталась ей. Он обернулся к ней машинально, и так и застыл. Лала стояла, удивлённая до глубины души и столь же бесконечно растерянная. Отплёвывалась от воды, вся мокрая, с головы до ног, не в силах поверить в произошедшее. Постепенно на её личике стала проступать жгучая обида. В глазках засверкал гнев. Рун зажмурился, отвернувшись.
– Промок, – с сожалением проронил коренастый паренёк.
Болонка залилась лаем. Лала сжала кулачки, вся засветившись синим светом.
– Ты пожалеешь! – воскликнула она дрогнувшим голоском, сверля градоначальницу взглядом.
В следующий миг над головой леди Фьентезаны образовался водопад. Возник из ниоткуда на расстоянии вытянутой руки и пролился мощным потоком, весь впитавшись в неё, никого другого даже не забрызгал, а она… точно мокрая курица. Шляпка упала, волосы растрепались, платье хоть выжимай, ни одного сухого местечка. Она вскочила со стула, имея ошарашенное изумлённое выражение лица, теперь уже она отплёвывалась от воды. Остальные господа повскакивали тоже, слуги замерли оторопело. Лала опустила глазки на себя, увидела прозрачность своего платья, закрылась ручками и заплакала. Тем временем ошеломление леди Фьентезаны сошло на нет, уступив место иному чувству.
– В темницу его! – разъярённо прошипела она.


******


– Ты уж не серчай на нас, господин не маг. Мы тут ни при чём. Просто исполняем приказы, – почтительно попросил черноусый стражник, пока тюремщик, сгорбленный седобородый старик, костлявыми пальцами запирал решётчатую дверь камеры на ключ. «Господин не маг» он теперь произнёс без всякого намёка на шуточность. Только уважение и капелька робости, и всё.
В темнице было не так уж и темно, через оконца с передней стороны, где отсутствовали камеры, пробивался свет, неплохо освещая всё вокруг. А вот запах здесь был не очень. Спёртый затхлый воздух, моча, испражнения, гнилая солома – лёгкие оттенки таких ароматов наполняли сеи гостеприимные стены.
– Я понимаю, вы не виноваты, – сдержано ответил Рун.
– Мог бы и стерпеть. Подумаешь, облили. Дворяне всё же. Что теперь будет? – обеспокоенно посмотрел на него рыжеусый.
Рун счёл за лучшее промолчать.
– Чего вы перед ним расшаркиваетесь-то? – с недоумением поинтересовался старый тюремщик.
– Того, что это тот самый чудотворец. О ком все сейчас говорят, – пояснил черноусый.
– В темнице каждый человек просто заключённый, кто бы он ни был, – равнодушно заметил старик. – Тут и не такие бывали.
– Ну-ну, – саркастически проронил черноусый. – Смотри не пожалей потом о своих словах.
Стражники направились прочь, негромко перебрасываясь фразами. В тишине темницы хорошо было слышно их голоса.
– Сразу два чуда за сегодня удалось лицезреть, – покачал головой черноусый. – Повезло, что нас послали.
– Ага, – кивнул рыжеусый. – Даже не знаю, какое чудо лучше. Сколько на леди Фьентезану пролилось? По-моему бочки две, не меньше.
– Ну, она хотела чуда. Она его получила, – усмехнулся черноусый.
Оба стражника рассмеялись.
– Милая, – позвал Рун ласково.
Лала стояла, отвернувшись.
– Ласточка моя, ну давай я обниму. Легче станет, вот увидишь.
– Нет. Мне стыдно обниматься такой. Не трогай меня пожалуйста, Рун, – горестно возразила она.
– Солнышко, ну чего вдруг? Я тебя без платья обнимал. Уж дважды. А тут просто мокрое. Ты же закрылась руками. Могу зажмуриться, если хочешь. Пожалуйста. Мне тоже тяжело. И соскучился уже.
Как ни грустила Лала, его исполненный жалостливыми нотками голос заставил её коротко рассмеяться.
– Ладно уж, обними. Раз так соскучился, – вздохнула она.
Он шагнул к ней. Она повернулась, держа ручки у груди. Глядела на него мокрыми печальными глазками. Рун прижал её к себе.
– Ну ведь легче так? – мягко спросил он. – Мне вот гораздо.
– Ну да, чуточку полегче, – в её очах зажёгся тёплый огонёк, пробиваясь сквозь грусть.
– Эй, юноша, тебе что-нибудь надо? – осведомился старик-тюремщик, воззрившись пристально, словно в раздумьях, стоит ли пленник особого отношения.
– Поесть бы мне что-нибудь, дедушка, – попросил Рун вежливо.
Старик закивал и неспешно побрёл прочь, шаркая ногами. На его поясе позвякивала связка ключей.
– Лала, а ты переживаешь из-за того, что наказала начальницу, или из-за… прозрачного платья? – тихо задал вопрос Рун участливым тоном.
– Из-за всего понемножку, – поведала она опечаленно. – Из-за прозрачности больше. Много ты успел увидеть, Рун?
– Может мы не станем это выяснять? – предложил он ласково. – Какая разница. Забудем, словно и не было ничего.
– Мне бы хотелось знать, котик.
– Ну… тебе не понравится то, что я скажу, – посетовал он со вздохом.
– Так много?
– Ты была рядом совсем. И… почему-то… мне ещё тяжелее было сладить с желанием смотреть. Чем в прошлый раз. Я боролся с собой, ты не представляешь как. Но… не мог отвернуться. Зажмурился, и лишь тогда смог. Прости меня. Вот что со мной?!
На его физиономии отражались глубокое болезненное раскаяние, вина и сожаление.
– Ты мужчина, вот что, – совсем упав духом, молвила Лала.
– Я просто не ожидал, – признался он чистосердечно. – В первый раз я не ожидал, что так может быть. Второй раз не ожидал, что это может произойти снова. В третий раз я буду готов. Я обязательно отвернусь гораздо быстрее.
– Думаешь, это произойдёт ещё раз? – бесцветным голоском спросила Лала.
– Да бог его знает, – пожал он плечами. – Всё это не важно, Лала. Всякое ж бывает. Я тебя не обижу. Я буду всегда бороться с собой, сколько бы раз это не произошло. И обязательно смогу победить. Свои желания. Потому что я очень-очень-очень тебя люблю.
– Я тоже очень-очень-очень тебя люблю, – Лала положила голову ему на грудь. – Ты, Рун, борись с собой, борись изо всех сил, мой хороший. Всегда в такие моменты.
– Верь мне, моя красавица, – с нежностью сказал он.
Минута шла за минутой, вскоре Рун прямо телом почувствовал, как Лала расслабляется. Она перестала вздыхать, на личике появилась лёгкая грустная улыбка, постепенно разгораясь всё сильнее и сильнее.
– Между прочим, это наверное романтично? Обниматься в темнице, – поделился соображением Рун.
Лала так и затряслась от смеха. Рун тоже тихо засмеялся.
– Кстати, – добавил он с юмором. – Снова я твоего будущего мужа обошёл в первых вещах с тобой. Ты ведь впервые в темнице? И это со мной. И обнимаешься впервые в камере, тоже со мной. Вот так-то.
– Рун, не смеши меня, когда я горюю, – Лала затряслась ещё сильнее. – Откуда тебе знать, может я преступница. Сбежала из тюрьмы в ваш мир.
– И что же ты там натворила? Заобнимала кого-то до смерти?
Наградой ему была очередная переливчатая мелодия её тихого смеха. Она вздохнула умиротворённо, окончательно впав в сияние.
– Вот видишь, волшебная формула всегда действует, – произнёс Рун с теплотой. – Иди в объятья, когда тебе грустно, я тебя обязательно исцелю от всего дурного.
– Всё равно стыдно, – пожаловалась Лала смущённо. – Ты теперь знаешь меня лучше любого мужчины на свете. Даже лучше папы. Только мужу позволено так знать жену.
– А мужу такое позволено? – озадачился Рун.
– Конечно.
– Что-то мне срочно захотелось жениться, – серьёзным тоном проронил он.
Лалу снова затрясло.
– Ну не смеши меня, заинька, – попросила она мягко с капелькой укора.
– Между прочим, есть простой способ свести на нет твой сегодняшний конфуз, – сообщил Рун со значением.
– И какой же? – заинтересовалась Лала.
– Выходи за меня. Тогда получится, я видел то, что мне и так разрешено.
– Хорошая попытка, – разулыбалась Лала. – Но нет.
– Вот и обнимай её после этого, – делано омрачился Рун.
– Милый, – доверительно позвала Лала.
– Что, лебёдушка моя?
– Если тебе вдруг покажется, что я холодна с тобой, сторонюсь, знай что это не так, что мне просто стыдно. Стыд может накатывать неожиданно порой. Так бывает.
– А ты, как застыдишься меня, сразу просись в объятья, тут тебе и полегчает, – по-доброму предложил Рун.
– Хорошо, – прошептала Лала.
Они замолчали, греясь теплом друг друга. Где-то на отдалении скрипнула дверь. Снаружи из-за стен донеслись невнятные голоса, ржание лошади.
– Рун, – проговорила Лала робко.
– Что, солнышко моё?
– Ты… не будешь… меня штрафовать?
– За начальницу?
– За неё.
– А ты хочешь, чтобы оштрафовал? – улыбнулся Рун.
– Я… не знаю, – тихо произнесла Лала.
– Не повезло тебе, красавица моя, – посочувствовал Рун добродушно. – Это чудо было не для меня. И вроде как не при мне. Я зажмурился именно в тот момент, чтобы тебя не видеть. В результате не видел и его. Я человек честный. Не за что мне тебя оштрафовать.
– Честный великий врунишка, – поиронизировала Лала. – Это тебе не повезло, Рун. А мне как раз повезло. Снова оставила тебя без штрафчика.
Послышались неторопливые приближающиеся шаркающие шаги.
– Может хоть поедим сейчас, – выразил Рун надежду.
– Кушать очень хочется, – вздохнула Лала.
Старый тюремщик подошёл к решётке, поставил пред ней на пол кружку с водой, рядом прямо на пол положил заплесневелый сухарь.
– Забирай, парень.
Рун с недоумением покосился на предложенные яства.
– Это еда? – молвил он разочарованно.
– Другой здесь нет. Тут тебе не харчевня, – спокойно ответил старик.
– Спасибо и на этом. Я сейчас, милая.
Рун осторожно отпустил Лалу, забрал через решётку сухарь и кружку. Кружку протянул Лале:
– Хочешь попить?
Она кивнула, закрываясь стыдливо одной ручкой, взяла другой кружку, отвернулась личиком к стене, стала пить.
– Да у тебя уж и высохло всё вроде, – сообщил ей Рун, оглядев платье сзади.
– Под ручками как раз не высохло.
– Ну да, потому что не обдувало, – сообразил он. – А ты можешь магией посушить? Сейчас никаких штрафов, разумеется.
– Нет, не чувствую, что смогу, – отозвалась Лала с сожалением.
– Парень, а ты чудотворец? – тюремщик так и буравил его взглядом, исполненным сомнений.
Рун отрицательно покачал головой:
– Я просто крестьянин.
– Зачем же я тебе тогда еду носил? – озадачился старик.
– Потому что вы добрый, – вполне искренне предположил Рун.
– Насмехаешься? – глаза старичка зловеще блеснули. – Погоди-погоди. Посмотрим, как запоёшь через день-два.
Он пошёл прочь, шаркая ногами.
– Ну вот, и этот на меня осерчал ни за что, – посетовал Рун. – Лала, а ветерок ты не можешь поднять вокруг себя? Ветерок хорошо сушит. Быстро.
– Ветерок? Кажется, смогу, котик.
– Хочешь, подержу тебя сзади.
– Ну подержи. Только не заглядывай мне через плечо, Рун, – попросила Лала доверчивым голоском.
– Не загляну, – заверил он мягко.
Он взял её сзади за талию, и через мгновенье вокруг них задуло, шевеля солому на полу. Ветер был очень тёплый, свежий и приятный. Запахи мочи перестали бить в нос.
– Ой, прямо на глазах сохнет! – обрадовалась Лала.
– Ветер сушит лучше чем солнце, – кивнул Рун. – Да у тебя ещё и ткань такая тонкая.
Через минуту ветер стих. Лала повернулась к Руну, сияя личиком.
– Ну вот, теперь хоть не стыдно, – сказала она не без капельки смущения.
Рун смотрел на неё, улыбаясь. Лала смотрела на него.
– Что? – спросила она с ласковым очаровательным недоумением.
– Ты снова в хорошем настроении, вот что. А то плакала, не знал, что делать.
– Это ты мне осушил слёзки, милый, – довольно похвалила его Лала. – Исцеляют объятья сердечко феям объятий. Твои мне исцеляют всегда. Это удивительно, Рун. Всё дурное уходит. Даже тени не остаётся.
– Не переживаешь, что наказала начальницу?
– Если только чуточку, любовь моя, – Лала шагнула к нему и обняла сама. – Она нехорошая.
– Что мы будем делать теперь? Со всей этой тюремной романтикой? – со смесью юмора и озабоченности поинтересовался Рун.
Лала рассмеялась.
– Не думаю, что нам придётся что-то делать, – поведала она. – Обижать фею… это всегда имеет последствия. Надо просто подождать. Но мне немножко необходимо поколдовать. Можно, жених мой славный?
– Ты уже в темнице, дорогая невеста. Это само по себе наказание. Здесь штрафы не действуют, – пожал плечами Рун, любуясь на неё.
– Ты добрый. Спасибо, – расцвела Лала тёплой улыбкой.
Она немедля озарилась синим светом. Вдруг гнилая солома с пола исчезла, заменившись толстым слоем душистой свежескошенной полевой травы. Кружка превратилась в кувшин с соком, сухарь многократно увеличился в размерах и обратился свежевыпеченным яблочным пирогом на тарелке. Камера заблестела чистотой дворца, утратив всякие намёки на ароматы нечистот.
– Неплохо, – с уважением покачал головой Рун.
– Вот теперь можно и насладиться свиданием в темнице, – озорно заметила Лала. – И покушаем наконец.
– А долго нам здесь… наслаждаться? – осведомился Рун аккуратно.
– Не знаю, – беспечно ответствовала Лала. – Самим уходить отсюда нам не стоит. Иначе за тобой начнёт гоняться вся местная стража. Я не хочу, чтобы ты обрёл славу преступника. Пусть тебя выпустят. Они это сделают так или иначе. Надо просто подождать. Может до завтра. Вряд ли долее. Только ты слушайся меня, Рун. Я тебя научу, как себя вести. А ты делай так, и ничего не бойся. Мой великий врунишечка.


******


Рун и Лала лежали на куртке, расстеленной на подстилке из полевых трав, мирно беседуя о разном, когда к решётке явились четверо: старый тюремщик, два стражника, не те что прежде, незнакомые, и офицер из знати.
– Ты прямо с почётом его устроил, дед, – подивился офицер.
На лице у того нарисовалось глубокое изумление.
– Откудова это всё? – спросил он у пленника, впав в лёгкую прострацию.
– Всё так и было, – не моргнув глазом ответил Рун.
– Погоди-погоди, – недобро посулил старик. – Сейчас высекут тебя, отпадёт охота глумиться.
Он стал бренчать связкой ключей, отыскивая нужный. И стражники, и офицер смотрели на Руна с любопытством.
– Приказано тебя выпороть хорошенько, Нур-чудотворец, – сообщил офицер дружеским тоном. – А потом снова сюда, и будешь суда дожидаться. Месяц-другой. Палач уже ждёт. Пороли тебя когда-нибудь?
– Было дело, – кивнул Рун.
– Тогда должен знать, что это. Но ты как будто не боишься. Думаешь, чудеса помогут тебе избежать порки?
– Я к чудесам не имею никакого отношения, господин, – спокойно заметил Рун. Отломил кусок пирога, принялся неторопливо жевать, с равнодушием взирая, как старый тюремщик проворачивает ключ в замке.
– Что за чертовщина, – произнёс старик озадаченно. – Отпирается, но закрыт.
Он с ещё большим старанием принялся крутить ключ. Прошла минута, другая, а замок всё не поддавался.
– Что, никак? – осведомился Рун с искренним сочувствием.
– Я не могу его открыть, – сдался тюремщик. – Здесь какая-то чертовщина.
– Чудотворец, – благоговейно молвил один из стражников.
Другой сотворил знак оберега.
– Это ты не даёшь отпереть? – поинтересовался офицер со смесью недоверия и подозрительности.
– Я тут ни при чём, – покачал головой Рун.
– Выходи, а? – попросил офицер по-доброму, хитровато улыбаясь.
– Не, мне и здесь хорошо, – миролюбиво поведал Рун, откусывая пирог.
– А ежели я копьё принесу да ткну тебя через прутья?
– Не знаю, – Рун сохранил полное безразличие на лице, хотя внутри у него немного похолодело.
– Он за ведро воды бочкой окатил, что сделает за копьё? – осторожно высказал сомнения стражник.
– Чудотворец, – снова повторил другой.
– Я за пленников отвечаю. Не надо втыкать в них копья без приказу, – обеспокоился старик-тюремщик. – Будет приказ, тогда сколько угодно.
Офицер призадумался, устремив взгляд в пол.
– Зачем ты это делаешь, Нур? – спросил он вскоре с чистосердечной прямотой, словно вызывая на откровенный разговор. – Ты понимаешь, чем это всё закончится для тебя?
– Я да, – отозвался Рун. – А вы?
– Кто бы ты там ни был, ты не можешь быть выше власти. Ежели ты ей не подчиняешься, ты становишься ей врагом. Тебя уничтожат.
– Я очень даже подчиняюсь. Вот, сижу в темнице, – проронил Рун.
Офицер плюнул с досады, развернулся и пошёл прочь. Стражники поспешили за ним. Старый тюремщик ещё стоял какое-то время подле решётки, глядя пристально.
– Надо тебе что-нибудь ещё, Нур? – произнёс он вдруг спокойно, без своего прежнего гонора.
– Спасибо, сухари мне пока не нужны, – бесстрастно поставил его в известность Рун.
– Я домой к себе пошлю за едой, коли хочешь. Сноха сготовит, – предложил старик.
– Да не надо, спасибо, мы сыты, – теперь уже благодарно отказался Рун, указав кивком на остатки пирога.
Тюремщик удалился.
– Ох, не нравится мне это всё, солнышко моё, – тяжело вздохнул Рун. – Далеко всё зашло.
– Прости меня, мой смелый лев, – повинилась Лала, сияя. – Ежели бы я сдержалась, не обдала бы начальницу водичкой, ничего бы и не было.
– Да всё равно было бы. Ты тут ни при чём, – ласково заверил он. – Не повезло нам. Дождь, тебя ножки подвели, и ещё живность кланялась. Всё сразу так неудачно сложилось. Я надеялся, слухам не особо поверят, а тут пение. И всё, конец всем надеждам. Надо уходить из этого города. Сегодня, кстати, третья ночь минует. Так и так уходить время настанет, я обещал на три дня. Поди не будешь настаивать остаться?
– А что если буду, суженый мой, – лукаво посмотрела на него Лала.
– Останемся, куда деваться, – усмехнулся Рун. – Не могу же я отказывать столь распрекрасной деве, которая ещё и моя невеста ненаглядная. Не понарошку теперь. Но житья мне здесь уже не дадут точно. Эх, мне бы тоже незначимость. Так, как сейчас, это даже хуже, чем когда все не любят. Там, в деревне, я и был незначим, по сути. Никто не обращал на меня внимания.
– Конечно мы уйдём, заинька мой, не переживай, я пошутила, – сказала Лала с нежностью. – Но мне очень приятно, что ты готов терпеть ради меня даже… славу.
Она залилась смехом. Рун тоже рассмеялся:
– Славу преступника?
– Волшебника могучего, – возразила Лала. – Все неприятности от того, что ты её отрицаешь. Признал бы, и слава стала бы именно такой, какая бывает обычно. Дарующей уважение и почёт.
– Но я не волшебник, вот в чём проблема, – посетовал Рун беззлобно. – Мало мне титула великого врунишки, хочешь, чтобы я получил ещё и звание великого шарлатана? Придётся столько врать всем… Даже мне это будет тяжело. И покою нам тогда уж не дадут. Сейчас лишь подозревают меня в чародействе, и то вон что твориться. Не знаю теперь, как быть с обителью магов. Идти туда? Не догонит ли меня там слава волшебника-Нура?
– Тут я тебе ничего не могу посоветовать, мой хороший. Могу только полагаться на твои решения.
Рун призадумался.
– Ладно, наверное всё же сходим, – определился он в выборе. – Слава догонит не сразу, я надеюсь. Пока догонит, мы уже и уйдём оттуда поди. Мы ведь недолго в обители пробудем. Господин Шэух, как я понял, туда ещё не едет. А кроме него рассказать и не кому. Письмо своё рекомендательное он написал до всего этого сумасшествия с обливаниями, когда всё окончательно открылось, что я… как бы маг. Ну и даже если вдруг и узнают про чудотворца, стану отрицать. Там попроще, чем здесь, одни маги вокруг, ни начальниц, ни толпы. Думаю, стоит рискнуть сходить туда.
– Мне интересно побывать в обители, – поведала Лала. – Дом магических наук и учёных мужей. У нас такого нету. У нас феи хранительницы магических знаний. Библиотеки о магии в монастырях в основном. Но монастырь, это совсем иное, тем более женский. Это храм религии, а не науки.
– В обители магов женщин не пускают. Хотя тебя наверное бы пустили, – предположил Рун. – Впрочем, может и нет. Монахи же вот не захотели тебя к себе в монастырь.
– У монахов много отшельников, кто женщин не видал годами. Им тяжело бы было от моего присутствия. А так пустили бы, поверь, – заметила Лала.
– В обителях магов тоже должны быть отшельники. Кто посвятил себя науке, и без семьи решил остаться, – сообщил Рун.
– Тогда наверное и туда не пустят, явись я значимой, – кивнула Лала.

За день у камеры Руна побывало много гостей. Приходил жрец, побрызгав замок святой водой, приходил маг, пытаясь расколдовать оный, заглядывал палач, из чистого любопытства, но изображая, что по делу, являлись люди мастеровые с мудрёными инструментами. Дверь камеры никому не поддавалась. Рун не выказывал особой словоохотливости, всем говоря одно, что не чародей. Потом стали захаживать уж и разные особы из знати, эти просто дивились, словно на диковинного зверя на ярмарке. Держали все себя достаточно почтительно. Лала совсем разомлела от объятий, была довольненькой и игривой, радовалась этому их новому свиданию, столь романтичному, предвкушала, как будет рассказывать о нём сестричкам, и с какими изумлёнными глазками они станут внимать сему повествованию. Рун в конце концов тоже впал в полное счастье, позабыв обо всех тревогах. Ну как может быть иначе, когда любимая девушка рядом, и столь счастлива от тебя, и делится этим своим невинным всепоглощающим счастьем, своими светлыми чувствами и теплом сердечка. Люди видели состояние Руна, и дивились теперь ещё и этому – тому, что человек в темнице может иметь сияющую жизнерадостную физиономию. Старый тюремщик к вечеру снова предложил свои услуги, Рун спросил, нельзя ли послать на постоялый двор за их законным ужином. И менее чем через час у них с Лалой состоялся пир. Посему она стала ещё более довольной – свидание удалось на славу. Завершающим штрихом ожидался совместный сон в объятиях в камере. Смеркалось, они уже готовились почивать, когда пред ними возник последний посетитель, в тёмном плаще до пола, разгоняя полумрак вокруг себя масляной лампой. Это был тот самый господин с бородавкой на щеке, что присутствовал на трапезе в саду у градоначальницы. Он встал пред решёткой, поставил на пол лампу, и долго стоял, ничего не говоря, с понурым лицом.
– Иди домой, парень, – нарушил он наконец тишину сдержанным тоном. – Город более не имеет к тебе претензий.
Рун недоверчиво посмотрел на него, с мыслью, не уловка ли это, чтобы выманить в гости к палачу. Господин вдруг упал на колени.
– Иди, парень, иди, небом тебя прошу! – взмолился он. – Только пусть это всё прекратится.
– Пойдём, Рун, теперь можно, – мягко промолвила Лала. – Узнай, что он хочет, чтобы прекратилось.
Они оба встали. Рун подобрал свою куртку.
– Что должно прекратиться? – вежливо осведомился он, испытывая неловкость. Знатные люди горды. Когда они становятся пред плебеем на колени, ничего приятного в этом нет. Это грустно, унижать так кого-то, пусть и нехотя.
Господин молчал.
– Мне нужно понять, о прекращении чего идёт речь, тогда будет проще это сделать, – почтительно объяснил Рун.
– Зверьё не даёт супруге прохода, – вздохнул посетитель. – Особенно птицы, дикие. Едва выходит из дома, сразу налетают. Через минуту вся обгажена становится.
– Это прекратится, Рун, сегодня. Скажи ему, – Лала тоже немножко погрустнела. – Я ожидала чего-то подобного. Но не настолько… Животные очень не любят, когда фей обижают, всегда вступаются. Я им велю не делать так больше.
Рун отворил дверь камеры, словно та и не была на запоре.
– Поднимитесь, господин, зачем вы так, – с сожалением попросил он, выходя. – Я этого не делал, но это прекратится. Сегодня, очень скоро. Пожалуйста, встаньте.
Посетитель не пошевелился.
– Пойдём, Рун, – тихо произнесла Лала.
Она тоже вышла, по пути провела мужчине по щеке ладонью, и бородавка у него исчезла, словно и не было никогда. Он почувствовал прикосновение, схватился за лицо, сразу же осознал, что бородавки нет. Проверил ещё раз, и ещё. Застыл с открытым ртом ошалело. В глазах его появился благоговейный блеск. Изумление это лучше, чем униженная мина, Руну стало полегче. Лала взялась за его руку, они двинулись к выходу, и вскоре были уже снаружи. В ноздри им сразу ударил вечерний ветерок, принося ощущение свежести, столь приятной после спёртого воздуха темницы. Миновав стражника на карауле, они неторопливо направились в сторону постоялого двора вдоль тёмных улиц под сияющим звёздами чёрным небом, замечая иногда в окошках тусклые отсветы свечей. А господин в плаще ещё долго стоял на коленях пред пустой камерой, не в силах подняться.





Глава 5. День четвёртый и далее


Лала зевнула сладко, потянулась, открыв глазки. Одарила Руна сиянием очаровательных очей. А сама так и светится, довольная-довольная.
– Опять разбудил тебя? Прости, – повинился он с улыбкой, любуясь на неё.
– Нет, сама пробудилась, – Лала вздохнула от переполненности чувствами, а затем поскребла его пальчиками по груди, изображая коготки кошечки. – Мур, мур.
– Проспал я, Лала. Хотели на зорьке выйти. И вон оно что получилось. Уже и светло, – посетовал Рун.
– Ну и ладно, – беспечно молвила она.
– Тебе незначимой ладно, а на меня будут пялиться все, кому не лень.
– Я тоже… буду на тебя пялиться, – весело сообщила Лала, буравя его глазками.
Рун рассмеялся.
– Чего это ты такая игривая? Со вчера.
– Счастлива, – коротко ответила она, сияя.
– Что выпустили из заключения?
Колокольчик Лалиного смеха наполнил комнату мелодичными переливами.
– Эх, не удалось в темнице поспать, такую романтичную ночь у нас отняли, – усмехнулся Рун.
Наградой ему стала вторая волна дивной мелодии её смеха.
– В кроватке тоже хорошо, любовь моя, – разулыбалась Лала. – Опять будем во лесочках ночевать теперь.
– Пару дней всего до обители добираться, как я понял, – сказал Рун. – И по лесам мы не пойдём. Попробуем по дороге. Даже если меня узнает кто, это всё-таки не город, толпы нет, переживу. По дороге, попроще, чем по оврагам… тем, кто без крыльев. К тому же мне эти места незнакомы, в лесу могу заплутать. А через пару дней глядишь, уж снова будем под крышей ночевать. Правда вряд ли на такой удобной кроватке. И с такой едой, как нам здесь подают.
– Заблудиться мы не сможем, мой славный. Мне птички всегда путь укажут, – напомнила Лала.
– Ох, верно. А за это не полагаются штрафы?
– Не полагаются, – заявила она довольно. – Это необходимость, Рун. Крайняя.
– Поверю на слово.
– Мне хочется попутешествовать по вашим дорожкам, львёнок, – тёплым голоском поведала Лала, одобряя его план. – Будет что-то новое для меня. А то всё по лесам да по лесам.
– Ну, отлично.
Они замолчали, глядя друг на дружку. Смотрели и улыбались оба. Из-за стен доносился неясный шум улиц. Кажется, там было уже достаточно оживлённо. Дело к осени идёт, дни укорачиваются, люди стараются встать пораньше, дабы успеть до темна переделать всю работу. Рун поправил Лале волосы, погладил по щёчке. Её глазки заблестели нежной иронией.
– Как это ты решился к личику прикоснуться? – полушутливо подивилась она.
– Да вот, что-то решился, – буркнул он со смущением. – Напридумывала мне загадок. «Можно прикасаться ко всему, к чему не нельзя». Вот и попробуй разгадать. Я же боюсь тебя обидеть.
– Что тут разгадывать, милый, – произнесла Лала ласково. – Всё ведь ясно итак. К ручкам можно везде. И к плечикам, конечно же. Талия… вся твоя. Животик… весь твой. К спинке… где хочешь. К шейке ничего предосудительного. К личику… только когда двое пара, настоящая, только тогда можно. Мы стали парой… сама не знаю, в какой момент это произошло. Но это случилось до наших клятв, ещё на озере. Однако к губкам нельзя, к губкам – это если уже обручены, если точно поженятся. Это почти как поцелуй, лишь жениху, который точно станет мужем, позволено. Вот и всё разрешённое. Остальное только мужу. Где тут ошибиться?
– Легко тебе рассуждать, ты же не можешь сама себя обидеть прикосновением. И дока по части отношений. А я… словно по полю из капканов и ловушек перемещаюсь. Чуть что не так, не угадаю, и всё, тебя обижу страшно. И твоей чести причиню ущерб. Заставлю горевать, переживать. Цена высокая ошибки. Риск… неоправдан.
Лала посмотрела на него, лучась приязнью.
– Рун, ежели ты ошибёшься по простодушию, нечаянно, я тебя всегда прощу, – мягко проговорила она. – Может быть подуюсь немножко. Но ты меня обнимешь, и оттаю. Лишь когда намеренно обижает тот, кто дорог, вот это очень больно. Ты вчера видел меня в прозрачном платьице, и взгляд отвёл не сразу. А я тебя простила. Совсем-совсем. Я знаю, ты не нарочно. И боролся с собой. Ты хороший. Мой благородный рыцарь.
– Какой-то я неудачливый рыцарь, – посетовал Рун не без юмора. – За других рыцарей дамы вприпрыжку бегут, чтобы замуж выйти. А за меня не хочет ни одна.
– Бедняжечка.
– Мяу, – раздалось за окном с достоинством.
– Наш неугомонный друг снова здесь, – рассмеялся Рун.
– Ты про чёрного котика, милый? – улыбнулась Лала.
– Про него.
– Мяу-мяу, – повторно продекламировал кот.
– Это очень необычный котик, – заметила Лала.
Оба они, не сговариваясь, вскочили, поспешив к окну. Рун открыл оное. Представшая пред ними картина его не порадовала. Улица была просто забита людом. Множество народа стояло в ожидании. Взрослые и дети, мужчины и женщины, знатные и простолюдины. Все замерли, в трепетной надежде на чудо. А чудо было как раз на подходе. Под окном собралось зверья и птиц изрядное количество. Предводительствовал, как всегда, чёрный кот. А позади него, сформированные в подобие когорт по видовой принадлежности, расположились коты, собаки, куры, гуси, воробьи, вороны, голуби, присутствовало несколько лошадей, овец, свинья с поросятами.
– Ой-ёй-ёй, – только и смогла вымолвить Лала изумлённо.
– Мяу-мяу-мяу, – громко возвестил кот, глядя на неё.
И тут звери запели. Сегодня это был весёлый жизнеутверждающий марш. Музыка, исполняемая зверьми, и похожа и не похожа на ту, что люди извлекают из музыкальных инструментов. Звуки безусловно не те. Но их гармония… Казалось бы, чего можно ожидать от столь разношёрстных исполнителей? Какофонического шума, не более того. Карканье музыка только для ворон, а ржание услада для ушей лишь для лошадей. Сколь мелодично не ржи, будет чудиться, что ты на конюшне. Однако в данном случае… Живностью словно управлял общий гений природы, объединяя их в нечто гораздо большее, чем каждое из них по отдельности, в мастеровитый оркестр. Все звуки сочетались, сливались, дополняя и обогащая друг друга тембрально, а животные производили их далеко не в тех ограниченных наборах, в каких издают обычно. К примеру, вороны каркали редко и не все, кто-то из них ворковал, кто-то исторгал низкий скрип, рокот. Лошади ржали в меру и не часто, зато отбивали копытами ритм, заменяя барабаны. Это трудно описать, это надо услышать. Чудесная оркестровая музыка, получаемая посредством совершенно непривычных уху инструментов. Завораживающая, радующая сердце. Проникающая в души неискушенной никогда не слыхавшей ничего столь совершенного провинциальной публики, потрясая оную. И всё это в сочетании с потрясением от лицезрения чуда. Вот, как-то так. Но это было ещё не всё. Люди замерли с открытыми ртами, и слушали, в оцепенении, не издавая не звука, почти не дыша. До определённого момента. Марш имел дробление на нечто подобное куплетам, то есть на части схожего содержания, куплеты состояли из начальной основы и завершающего проигрыша, который вернее всего сравнить с припевами песен. В проигрышах наличествовали паузы в несколько тактов. И вот, когда дело дошло до первой паузы, и музыка на мгновение смолкла, вместо животных вдруг вся мужская часть людской толпы, все присутствующие мужчины и мальчики залихватски выкрикнули совершенно уместное в этой паузе гармонично вписавшееся в музыку: «хэй»! Слаженно, чётко, все одновременно. И после так и застыли, с ошеломлёнными лицами, не понимая, что происходит. Музыка тем временем продолжилась, через дюжину тактов наступила вторая пауза, и тут уже все присутствующие барышни звонко задорно и жизнерадостно выкрикнули: «хэй»! И далее началось полное веселье. Всё смешалось, простолюдины и знать радовались и смеялись, сияя глазами восторженно. Одно дело видеть чудо, и совсем другое быть его частью. Кто-то лил слёзы умиления и восхищёния, кто-то обнимался. Наступило всеобщее ликование. А музыка зверей всё продолжалась. Пришло время завершающего проигрыша второго куплета, наступила его первая пауза, и мужчины уже фактически полностью осознанно выкрикнули: «хэй»! За ними во вторую паузу то же сделали дамы. И все ещё больше расцвели улыбками счастливыми. Музыка продолжилась далее. Люди слушали, наслаждаясь происходящим, слушали и Рун с Лалой, с теми же чувствами. Третий куплет побаловал толпу сразу двумя проигрышами припева, позволив мужчинам и женщинам по два раза вставить своё бодрое «хэй». Затем животные запели медленнее, снизили темп, прейдя к завершающему отрезку исполняемого произведения. И смолкли. У всего всегда есть конец. Наступила мёртвая тишина.
– Спасибо, хорошие мои, – растроганно поблагодарила животных Лала.
Очи её блестели от выступивших слёз. Чёрный кот изрёк с достоинством «мяу», поклонился, остальные звери выполнили поклоны вслед за ним, и стали разбредаться и разлетаться в разные стороны, имея очень довольные выражения мордочек. Толпа ожила, разразившись гомоном восторженных возбуждённых голосов. Рун закрыл окно. Лала смотрела на него с мокрыми глазками и улыбалась, ничего не говоря. Он шагнул к ней, прижал к себе. Она лишь вздохнула, сияя счастливо. Так они стояли, согревая друг друга, под звуки растревоженных людских масс и взволнованный стук своих сердец.
– А я не кричал «хэй», – тихо сказал Рун не без ноток доброй грусти.
– А ты бы хотел?
– Пожалуй да.
– И я тоже не кричала, – посетовала Лала, глядя на него тепло, и нежно, и чувствами светлыми исполнено. – Мы словно остались чуточку в стороне от общего веселья. Но это ничего. Всё равно было… замечательно. Правда?
– Я это на всю жизнь запомню.
– И я.
– Уходить нам надо, лебёдушка моя, – молвил Рун с сожалением. – Пока народ весь снаружи. Я предлагаю сегодня не есть здесь, а попросить такую еду, какую можно взять с собой. И уже за городом подкрепиться.
– Кушать хочется, – мягко пожаловалась Лала. – Всё равно на улице вон сколько людей. Никак не минуешь.
– Не можешь меня заколдовать, чтобы народ не видел?
– Нет, любовь моя. Я сейчас очень счастлива. Только счастливое волшебство могу творить. Красивенькое что-то.
– Боюсь я, милая, оставаться. По улице прошмыгнём быстро. А тут… как в ловушке. Не по себе.
– Я тебя защищу, Рун.
– Красивым волшебством?
– Каким-нибудь.
– Ну, если ты настаиваешь поесть здесь, – Рун хитро улыбнулся, изобразив мечтательность. – Вая принесёт еду, станет мне глазки строить, говорить ласково.
– Покушаем в лесу, – сразу приняла решение Лала.
Рун рассмеялся.
– Тогда надо выходить, солнышко моё синеглазое, – нежно произнёс он.

Через пару минут они уж были в харчевне. И в этот раз расчёт Руна оправдался, из людей здесь присутствовали лишь Уго да жена его. Обсуждали что-то живо, оба с взбудораженными счастливыми лицами. Оба уставились тут же на Руна, замолчав, лишь он появился. Глядели пристально, в ожидании.
– Мне бы еды какой. Только в дорогу, ту, что можно унести, – попросил он вежливо.
– Собери чего-нибудь, получше, – обратился к супруге Уго.
Та кивнула и удалилась.
– Уходишь? – спросил Уго дружелюбно, не без доли опечаленности.
– Ага, – отозвался Рун. – Нет у вас чёрного хода?
– Можно выйти через дворы. Но тебе это ничего не даст, поверь, заметят сразу. Толпа о-го-го как растянулась, – сообщил Уго. – Выходи отсюда. Так будет… правильней.
– Ну… ладно. А как попасть в обитель магов, не подскажете?
– Идёшь к центральным воротам. И по дороге налево. Вдоль реки. Через пару дней пути будет развилка. Прямо пойдёшь, в большой город попадёшь. А направо, как раз к обители. Она там рядом совсем. От развилки уже и видно.
– Спасибо.
– Хочешь учиться магии?
– Не совсем. Дело там есть, – признался Рун.
Уго закивал понимающе.
– Котик, тебе нужно рассказать ему про таракашек. Скажи, что ему нельзя их обижать теперь. И его близким, – попросила Лала. – Вряд ли он сам догадается. И тогда чудо просто пропадёт.
– Дяденька Уго, у меня есть к вам важный разговор, – поведал Рун сдержанным тоном.
– И какой же? – удивился Уго.
– Помните, вы загадывали желание стать предводителем тараканов? Так вот, оно сбудется. Сегодня.
Уго смотрел на него озадаченно и молчал.
– Сегодня к вам придут тараканы под ваше предводительство, – продолжил Рун. – Станут вас слушаться и служить вам. Но если вы начнёте их давить, или кто-то из вашей семьи, они обидятся и уйдут. И боле не поверят вам. С этого момента вам нужно очень аккуратно обходиться с тараканами.
– Кто ты, парень? – с испуганным благоговением пролепетал Уго.
На его лице отражалась полная растерянность.
– Да я-то никто, – вздохнул Рун. – Я тут вообще ни при чём. Я кое с кем дружу. Кого вы не видите. Он это делает, а думают на меня.
– С невидимым? – совсем струхнул Уго. – И кто это?
– Скажи ему, милый. Не стоит пугать человека, – промолвила Лала. – Он хороший.
Рун призадумался.
– Я вам открою, кто это, ежели поклянётесь месяц не рассказывать никому о нём, – озвучил он своё решение. – Там нет ничего дурного, не бойтесь. Это из-за толпы. Поглядите, что творится. Нам совсем не надо, чтобы за нами народ постоянно волочился.
– Клянусь честью, месяц буду нем как рыба, – взволнованно пообещал Уго.
Он весь замер в ожидании.
– Ну… угадать-то не трудно, – Рун сделал паузу, нехотя подбирая слова, всё ещё не уверенный, правильно ли они поступают, откровенничая с Уго. – Кто чудеса великие творит? Все добрые, все разные, бесплатно. И звери от кого в восторге?
– Фея? – сразу же предположил Уго осторожно.
– Она, – кивнул Рун. – Не я же. Я просто крестьянин.
– А почему её не видно? – засомневался Уго.
– Здравствуйте, дяденька Уго, – произнесла Лала приветливым радушным голоском.
Уго аж пошатнулся, уставившись на неё потрясённо.
– Спасибо вам за всё, за кушанья вкусненькие, за комнатку уютную, – улыбнулась ему Лала. – Я скрыла себя ото всех, потому что так проще путешествовать. Не обижайтесь.
– Большая честь, большая честь, – только и смог выдавить из себя Уго ошеломлённо.
Глаза его увлажнились. В этот момент вошла его жена, держа туго перевязанный узелок в руках. Подала оный Руну.
– Спасибо, – Рун поклонился ей вежливо.
– На здоровье, Нур-чудотворец, – почтительно отозвалась она, и перевела взгляд на мужа, взирающего на неё изумлённо. – Ты чего такой шальной? И очи на мокре как будто.
– Она меня не видит и не слышит, дяденька, – объяснила Лала.
– Жаль расставаться… с хорошим человеком, – с трудом сообщил Уго жене.
– Да, жаль, – согласилась она. – А то живи бесплатно, Нур?
– Нет, нам пора. До свидания, – Рун поклонился ещё раз обоим хозяевам.
– Прощайте, дяденька Уго. Кланяйтесь от меня супруге своей, когда через месяц открыться ей сможете. И Вае, и прочим деткам вашим привет от меня предавайте. Они все очень милые, – одарила хозяина сияющей улыбкой Лала.
– Доброго пути, – проговорил он растроганно.
– Не обижайте таракашек.
– Буду заботиться о них, аки о детках своих, – твёрдо заверил Уго.
Рун с Лалой вышли наружу. Толпа никуда не делась, все были здесь. Их мгновенно заметили, по людским массам волной прошёл шёпот, и наступила тишина. Народ расступился, освобождая проход пошире. Держась за руки, Рун и Лала двинулись по улице вдоль коридора из любопытных лиц. Чем-то это напоминало их явление народу в деревне, только тогда все глаза были устремлены на Лалу, а теперь на Руна. На него смотрели удивлённо и радостно, многие кланялись, простолюдины в пояс, знать кивком головы, снимая шляпы. Рун смущённо отвечал небольшим поклоном.
– Ведь это же приятно, милый, когда тебя все уважают? Почувствуй, каково это, – по-доброму сказала Лала.
– Мне это не надо, – тихо поведал Рун. – Мне приятно, когда ты мне улыбаешься, когда ласкова со мной. Вот что люблю безумно.
– Этого у тебя в достатке и уж было, и случится ещё, – рассмеялась Лала. – А вот такого… Но мне очень приятно это слышать.
– Показалась, значит, дяденьке Уго. Одну тень истратила, – посетовал Рун. – Две ещё осталось?
– Это было правильно, – мягко произнесла Лала. – Он нас привечал, отблагодарила за гостеприимство. Ну и… пусть знают все. Феям тоже хочется немножко славы, чтобы помнили о нас, чтобы… верили в нас. Это важно, любимый. И для нас, и для людей.
– Пожалуй, так, – разделил её мнение Рун.
Они поравнялись с группкой разодетых дворян, среди которых стояли градоначальник и градоначальница. Обе знатные особы почтительно поклонились, Рун поклонился им в пояс в ответ. И затем повёл Лалу дальше, мечтая поскорее добраться до центральных ворот. А людской поток всё не кончался.
– Не хочешь меня обнять, суженый мой? – вдруг поглядела на него Лала озорно.
– Солнышко, помилуй! – взмолился Рун, округлив глаза.
– Ладно уж, помилую, – весело усмехнулась она. – Но в лесу за это меня обнимешь покрепче. На подольше.
– Всё, что пожелаешь, – с облегчением выдохнул Рун.


******


По пыльной дороге медленно ехала телега, поскрипывая колёсами. Возница, длиннобородый мужичонка в залатанной одежонке, тихонько понукал вяло плетущуюся лошадь. В телеге на сене лежали рядышком двое – юноша и фея. Рун и Лала. Оба в чудесном расположении духа. Рун лежал на спине, положив руки под голову. Лала, привалившись к нему на бочок, весело блестя глазками, щекотала его лицо травинкой.
– Лала, ты меня изводишь последние дни, – рассмеялся Рун, добродушно коря её.
– Нет, я тебя люблю, – заявила Лала с игривой улыбкой, продолжая водить травинкой по его щеке.
– Ты меня изводишь своей любовью, – жалостливо проговорил он сквозь смех.
– То-то такой довольненький.
– Выходи за меня уже, хватит мучить.
– Бедненький, весь измучился от нежности нежненькой феи, – поиронизировала Лала, сияя. – Через три годика, львёнок.
– Вон и обитель, уж недалёко, – возница обернулся к Руну и улыбнулся. – Блаженный ты, ей богу. Радуешься чему-то, сколько не едем. Я ещё не встречал столь счастливых людей. Ты чего такой?
– Ну… есть девушка одна, – поведал Рун, глядя на Лалу смеющимися глазами.
– Девушка? – усмехнулся возница. – Понятно. Скоро ли свадьба?
– Дождёшься от неё. Она за меня не хочет, – посетовал Рун с юмором.
– Чему же ты веселишься тогда? – удивился мужичок.
– Тому… что она всегда рада мне. Прямо умирает от счастья, как видит. Аж светится вся.
– Ох, прямо и умираю, – залилась тихим смехом Лала. – Это ты от меня умираешь от счастья, заинька.
– Чего же не хочет замуж? – озадачился возница.
– Ну… она из гораздо более зажиточной семьи. Её родители не отдадут её за меня никак, – объяснил Рун. – Она это знает, я это знаю. Пожениться нам не выйдет точно.
– Странно это слышать, если честно, – признался мужичок. – Обычно коли любят, но не могут быть вместе, то горюют.
– С ней горевать достаточно сложно, – разулыбался Рун, любуясь Лалой. – Она весёлая, и добрая очень. И всегда-всегда радуется, когда я рядом. Пока что её ни за кого ещё не выдают, никто не препятствует нам дружить. Можно, конечно, в горести коротать все эти дни, а можно быть счастливыми, дорожа каждой минуткой, проведённой вместе. Я лучше выберу второе. Да она просто и не даст мне выбрать первое. Лишь посмотришь на неё, и сердце поёт. Ну как тут печалиться.
– Ну… не знаю, – молвил возница задумчиво. – Но, родимая!
Он чуть тряхнул вожжами. Стал что-то напевать себе под нос еле слышно, какую-то монотонную, как долгий путь, мелодию.
– Солнышко, можно спросить? – негромко поинтересовался Рун доверительным тоном.
– Конечно. Всё-всё, что захочешь, – с готовностью кивнула Лала.
– И даже страшные девичьи тайны? – усмехнулся он.
– Всё-всё, кроме страшных девичьих тайн, – поправилась Лала, одарив его лукавым взглядом.
– Как может быть, что феи не выходят за людей, коли мы вас ловим?
– И какая тут связь, суженый мой? – непонимающе отозвалась она. – Заставить силой фею выйти… у вас не получится. У тебя может и получилось бы. Даже наверняка. Но это потому что я проклята. Мне трудно себя защитить.
– Вот ты… не хочешь умирать старой девой. Поэтому согласилась выйти за меня через три года, – напомнил Рун. – Но когда вас ловят, это же на всю жизнь. Если не отпускать, то на всю. Вы предпочитаете умирать старыми девами, чем выходить за ловца?
– Рун, ты что, ничего не знаешь о магическом договоре? – с недоумением побуравила его глазками Лала.
– Я не муж учёный, – пожал он плечами. – Знаю, что надо складывать верёвку ловушки восьмёркой. В большой круг ловится существо вашего мира. Ежели удалось поймать кого-нибудь, входишь в малый круг, и договор сам собой становится заключённым. Даже никаких заклинаний произносить не надо. Существо признаёт тебя за хозяина и служит тебе всю жизнь, верой и правдой, каково бы оно ни было, и неразумное животное, и способное мыслить создание. Всякое справно служит. Это всё, что мне известно.
– Договор, любовь моя, он… гораздо… многограннее, чем… в твоём описании. Он обоюдовыгоден. Знаешь, как он появился?
Рун отрицательно покачал головой.
– Считается, его явили боги, – сообщила Лала со значением. – У нас существует легенда о нём. В давние-давние времена, столь далёкие, что уже и не помнит никто, в вашем мире жил-был чрезвычайно злой жестокосердный король-чародей. Наши миры в тот период были очень близко к друг другу, ваши ловцы ловили нас легко, а этот король был мастер в ловле. И вот однажды он придумал, как ловить именно фей. Поймал первую. И потребовал от неё признать его власть над собой и служить ему. Но фея сочла, что это несправедливо. Почему она должна кому-то служить? Кроме того… договора-то ещё не было, ничто не защитило бы её… феи прекрасны, ваши мужчины нас желают. Всё это… очень страшно. И вот она пообещала ему служить, но лишь он выпустил её из ловушки, ушла в свой мир. Обманула его. Он жутко разозлился, Рун. Просто ужасно. Тогда он поймал другую фею. Но уже ничего ей не предлагал, держал её в ловушке, пока она не погибла от голода и жажды. Поймал следующую, и тоже уморил. И следующую, и следующую. Ловил и убивал. Много фей погубил. Феи плакали и боялись очень. В нашей стране наступили мрачные дни. Случись подобное сейчас, наверное мы пошли бы на вас войной. Но в те века… наше племя было… более невинно, неспособно воевать. Все плакали, горевали. Молились. И боги нас услышали. Боги очень любят фей. Они покарали жестокого короля. А миру был явлен договор. Это очень могучая магия, Рун. Поразительная. Договор взаимовыгоден, в этом его главное свойство. Он дарует и ловцу, и пойманному. Ловцу он дарует верность пойманного созданья. А самому созданью… предлагает защиту от всего дурного. Ежели хозяин станет обижать его, договор будет расторгнут. Сам собой. Ежели начнёт плохо заботиться, договор будет расторгнут. Ежели покусится на честь, договор будет расторгнут. И самое главное, самое поразительное. По прекращению действия договора создание вернётся в свой мир в том возрасте, в каком оно было на момент заключения договора. Будь мы с тобой в договоре, по его окончанию я бы вернулась к себе семнадцатилетней, даже прекратись он через сто лет. Договор, это единственный известный способ прожить две жизни вместо одной. Есть ещё один как будто, в алхимии, рецепт эликсира вечной молодости, но он столь сложен, что почти неосуществим. Так что этот, по сути, единственный. Многие волшебники нашего мира мечтают, чтобы их поймали. Хотят прожить две жизни. И посмотреть ваш мир заодно, изучить его и его таинства. Договор защищает нас даже от смерти. Если мы умираем здесь, будучи в договоре, он становится расторгнут, и мы оказываемся в своём мире живы и здоровёхоньки.
– Вот это да! – вырвалось у Руна. Он задумался ненадолго, пытаясь осмыслить услышанное. – А чего же ты тогда… плакала, когда я тебя поймал?
– Как чего? – изумилась Лала. – Я же тебе не волшебник. Не мужчина. Это вы… Я не хочу прожить две жизни, Рун. Я хочу прожить одну, но очень счастливую. Любить, быть любима, завести деток. Когда тебя ловят, тебя вырывают из семьи, вернёшься потом, никого уже нет, все умерли от старости. А вернёшься ты… Представь, допустим ты и я в договоре, и проживём очень долго. Ворочусь я к себе через лет семьдесят, юной снаружи, но древней многоопытной старицей внутри. Даже самые старенькие седовласые кавалеры станут восприниматься мной юнцами желторотыми. И за кого я выйду тогда, и кто захочет взять меня в жёны? И буду ли я счастлива? Да и это просто страшно, когда тебя ловят. Муж, заинька мой, должен казаться самым-самым опытным и знающим жене, на кого можно положиться во всём, за кем можно укрыться. С кем надёжно. А не мальчиком малолетним. Лишь тогда сердечко будет волноваться от него и восхищаться им. Кроме того, юность души тоже очень важна для счастья. Чтобы всё-всё было внове. Для обоих супругов. Того, кто прожил целую жизнь, уже ничто не удивит, не вдохновит новизной, свежестью чувств и ощущений. Не будет такого праздника сердца от супружества, тех упоительных радостей, той романтики. Я так не хочу.
– Как ты всё расписала красиво. «Упоительных радостей», – Рун вздохнул с улыбкой. – Сразу ещё сильней захотелось жениться. Скорей бы эти три года прошли. Я хочу с тобой упоительных радостей. А я тебе кажусь самым-самым опытным?
– Ну… вопрос с подвохом, – весело посмотрела на него Лала. – Ты, котик мой, такой же неопытный, как и я. Поэтому нам было бы интересно в супружестве. Совместно познавать и открывать для себя мир и таинства его, вместе копить жизненный опыт. Это тоже приятно. Мы бы с тобой были очень-очень счастливы, я это точно знаю.
– Ну так выходи.
– Может и выйду, – лукаво молвила она, сияя. – Через три годика. Ежели найдёшь способ не дать мне вернуться домой.
– Эх! Разнесчастный я человек, – посетовал Рун, изображая печаль.
Телега остановилась.
– Всё, вон твоя обитель, – сообщил возница.
Лала спорхнула с телеги, Рун слез вслед за ней, взял свою сумку, повесил на плечо.
– Спасибо вам, дяденька, за всё. За то, что подвезли, – он поклонился мужичку в пояс.
– Да не за что. Не на себе же вёз, на телеге, – улыбнулся тот. – Не жалко. Прощай, юноша.
– Счастливого пути.
Телега покатила дальше.
– Хороший дяденька, – произнесла Лала с теплотой.
– Ага, – Рун взял её за руку.
– Так уж у тебя всегда сердечко начинает стучать, когда берёшь меня за ручку, – порадовалась она.
– Почему-то нравится очень. Держать тебя. Всегда нравилось, с первого дня, – признался он добродушно. – Аж щемит в груди порой.
– Ну, это приятно.
– А у тебя не щемит, когда беру?
– Нет, у меня всё иначе. Сладенько сердечку, – поведала Лала довольно.
– Ну ладно, хоть сладенько.
Они направились по ответвлению дороги к воротам в крепостной стене. Те, кто не видал обители магов, часто рисует их себе в воображении уподобленными монастырям. Но это не верно. Монастырь обычно крупное каменное строение без крепостных стен. А вот обитель всегда имеет стены. Это с военной точки зрения достаточно укреплённое сооружение, имеющее внутренний двор, и часто состоящее не из одного здания внутри, а из целого ряда. Монахам не так много надо, и живут они в немалой степени на пожертвования меценатов, маги зарабатывают сами, а ещё ведут исследования и изыскания, содержат школы и университеты, хранят ресурсы, артефакты и накопленные богатства. У них высоки разнообразные потребности. Скажем, монастырь с собственной кузницей большая редкость, а вот обитель без кузни уже как будто и не обитель – где ещё и посредством чего магам обрабатывать металлы для своих экспериментов? Даже небольшие литейные мастерские здесь вполне могут быть. Обосабливаются обители от городов по многим причинам. Маги хотят уединения от внешних искушений, дабы заниматься своей наукой. Хотят укрыться от воров и шаромыг. Хотят поддерживать свой порядок, избегая подчинения городским правилам и требованиям. Горожане не желают близкого соседства с лабораториями, способными взорваться или породить пугающее незнамо что, не желают вдыхать ароматы сероводорода и тому подобных субстанций, и т.п. Так всем удобнее. Однако обители никогда не бывают и слишком далеко от городов. Они как раз спутники городов, причём самых крупных. Город для них источник учеников, товаров, рынков сбыта для своих продукции и услуг, место формирования охраняемых караванов для торговли с удалёнными краями и чужеземьем. Маги и магия востребованы, предоставляя множество возможностей, недоступных никаким иным способом. К ним обращаются и власти, и простой народ, и плебеи и знать. Для всякого у них есть своя цена и своё предложение. Самый простой пример – почтовое сообщение. Кто бы ты ни был, без магов гоняй гонцов, доставляющих письма месяцами, с риском вообще ничего никуда не доставить – дорога шутка опасная, можно сломать шею, упав с лошади, можно заболеть, или угодить в лапы к разбойникам. Есть ещё голуби, но и это долго, сложно и не гарантирует доставки. Маги порой способны передать сообщение мгновенно меж двумя обителями, удалёнными друг от друга на сотни вёрст. Это редкость, но это есть. И это пользуется огромным спросом, за это платят, охотно, бывает даже златом. Обители магов всегда принадлежат орденам магов. Нужно иметь средства, и достаточно немалые, чтобы осуществить столь масштабный архитектурный проект, ордена именно те, кто располагает средствами и заинтересован во вложении оных в своё развитие. В большинстве крупных лордств есть своя обитель, а порой и не одна. Кроме них, безусловно, имеется и другая принадлежащая орденам недвижимость, непосредственно в городах – представительства, школы, мастерские, и т.п. Но у них всё же иная функция и иное назначение. Например, школа в городе как правило не предполагает проживания учеников в её стенах, и служит скорее обучению не магии, а просто наукам, позволяя людям за определённую плату превратить своё дитя в более просвещённое грамотное образованное, либо проверить, насколько оно талантливо к магии, стоит ли отдавать его на полноценное обучение в обитель.
– Мрачновато выглядит, – поделилась Лала своими ощущениями, с любопытством рассматривая стены и возвышающиеся из-за них строения.
– По мне так вполне себе нормально, – заметил Рун. – Но волнительно очень почему-то. Прямо потряхивает слегка. Какой из меня ученик? Смешно. И что там делать? Как искать книги о твоём камне? Я не представляю. Как нас устроят, где? Что мы будем есть? Сильно переживаю из-за этого всего. Страшно.
– Не бойся, мой хороший. У тебя фея, и ты великий врунишка, – подбадривающе улыбнулась Лала. – Идеальный набор, чтобы куда-либо проникнуть с тайными целями.
Они подошли к окованным металлом воротам. Рун выдохнул шумно, пытаясь избавится от мандража. Громко постучал с помощью вделанного в ворота железного кольца. Какое-то время ответом была лишь тишина. Рун уже было хотел постучать снова, как вдруг в воротах открылось окошечко, через которое на него уставились скучающие глаза.
– Чего тебе? – спросил спокойный мужской голос.
– В ученики пришёл поступить, – вежливо поведал Рун.
– Проваливай, – равнодушно сказал голос. – Лет через… пять приходи.
– У меня есть письмо рекомендательное, – поспешил сообщить Рун в закрывающееся окошечко. – От мага Шэуха.
– От Шэуха? – окно снова открылось на всю ширь.
– Ага.
– Ну, давай его сюда, – потребовал голос с недовольством, словно пеняя на нерасторопность.
Рун порылся в сумке, достал свиток, сунул в окно. Оно тут же закрылось. Несколько минут ничего не происходило. Но вот раздался шум отпирающегося засова, а затем одна из створок ворот медленно отошла вперёд, образовав узкий проход.
– Заходи, – крикнул голос.
Рун и Лала последовали меж створками, скрывшись внутри. Вскоре ворота затворились. Лязгнул металлом засов, и всё стало тихо. Мирно было вокруг. Цвели полевые травы, слегка покачиваясь от прикосновений тёплого летнего ветерка, пели кузнечики. Ничто не нарушало покой этого места. Лишь вдалеке малым пятнышком катила по дороге телега.


          Конец четвёртой части.



P.S. Это всё ещё только самое начало приключений Лалы и Руна.

P.P.S. На этом история Лалы и Руна видимо заканчивается. Да, их приключения всё ещё только в самой начальной фазе. Но где изыскать время на написание продолжения, я не знаю. Вероятность появления когда-либо следующей части я бы оценил как микроскопическую. Если вдруг поступят пожелания от читателей, я бы мог впоследствии в очень кратком виде (буквально в несколько страниц) изложить, что происходило в сюжете далее, и так история хоть сколько-то приобретёт завершённость, вы сможете узнать, как всё развивалось и каков был финал. Впрочем, я этого не обещаю. Вдруг я всё же когда-нибудь смогу продолжить работу над данной книгой.