* * *
А дело, вроде, правое,
Но правдой черти вертят.
Их баловали славою,
А награждали смертью.
Змеёй ползла политика,
А южный лоскуток
Горел засохшим листиком,
Вымаливал глоток.
И дело, вроде, правое,
Не верите – проверьте.
Их баловали славою,
А награждали смертью.
До ужаса красивые
Чужие эти горы.
А мы такие сильные,
А тут – такое горе.
И дело, вроде, правое,
А их стреляли сверху,
Хоть баловали славою,
Но награждали смертью.
Аллаху – аллилуйя!
Отпущены тиски.
Мы умерли впустую.
И кровь ушла в пески.
И славою-отравою
Им раны затыкают.
А дело, вроде, правое.
А кто был прав – не знаю.
…Ночная автострада со свистом летела ему навстречу. Ряды жёлтых огней по обочинам слились в длинные сверкающие прочерки. Дорога казалась нереальной, как на экране игрового автомата…
Он опустил оба передних стекла. Холодный воздух до отказа наполнил салон, начал хлестаться, царапаться, лезть в уши, глаза…
Временами Полковнику казалось, что ветер сдирает с него кожу…
…Он свернул на примыкающую к автостраде бетонку, с неё – на просёлок. Остановился в пустынном ночном поле. Тишина оглушила его, запахи жухнущих трав потрясли глубиной. Он вышел из «Вольво». На горизонте вспыхивали зарницы. Над Городом горело зарево. Безжалостное, оно пожирало половину звёзд…
Полковник отвернулся от Города, снял и швырнул на землю пиджак, раскидал туфли. И, больше не сдерживая бушующих в груди стихий, побежал по колкой стерне, словно разгоняющийся по взлётной полосе самолёт. На миг он и сам показался себе 76-ым ИЛ-ом – военным транспортником, некогда забросившим его на пять лет в Афган…
На пригорке воздух подхватил его, поддержал, будто примериваясь, и понёс, делаясь всё более упругим… Сверху Полковник увидел своё поле с машиной, застывший вкруг поля лес и море огней ненавистного ему Города…
Потом ему стало легко, как в детстве. Внизу плыли подушки и перины полей, острова и континенты лесов… Иногда он снижался и почти задевал ногами верхушки берёз, иногда уходил за облака и глотал там ледяной воздух. Ветер резал ему глаза, и он плакал от счастья и боли. Ему казалось: он летит целую жизнь…
Вскоре среднерусские поля и леса кончились, и внизу потекли квадратные, разделённые лесополосами поля и сады, решётки каналов с рисовыми чеками, лиманы, пруды и дикие степи…
И он увидел свою станицу. Он еле узнал её – по изгибам речки, петляющей в морщинах балок. С ужасом смотрел он на поросшие лебедой и бурьяном руины и пепелища, на жалкий десяток уцелевших, разбросанных, словно редкие зубы, хат…
Родина лежала пред ним, как убитая мать.
Раскалённая игла проткнула ему сердце, он захлебнулся болью и рухнул как подстреленный на сухую землю своего детства… Забился предсмертно, заплакал, как в детстве от несправедливой обиды, взвыл о том, что не задалась его жизнь и смерть скосила всех, кого он любил… Боль в сердце стала нестерпимой, и он взмолился, умоляя прошлое вернуться!..
И тогда каменное время сжалилось над ним и превратило его опять в русоголового мальчишку – атамана местной ребячьей ватаги. Огромная жизнь вновь легла перед ним широкими дорогами, воздух опять запах рыжим солнцем и парным молоком! Восстали в один миг из пепла сожжённые хаты, ожили все дорогие ему покойники!.. И не стало на свете смерти вообще…
- «Вольво»! Приказываю остановиться! Немедленно принять к обочине!..
Мороз поглядел в зеркало заднего вида. За ним катил увешанный, будто рождественская ёлка, мигалками чёрно-белый полицейский «Форд».
- «Вольво»! Немедленно остановиться!..
Полковник усмехнулся и прибавил газ.
…Пару часов назад он надеялся погибнуть в перестрелке с охранниками Грифа. Считал, что выбрал достойную офицера смерть. Непрофессионализм охраны поломал его план.
Полковника даже не ранили! Позади пылал трёхэтажный загородный дворец, в роскошном кабинете которого благополучно отбыл в гиену огненную несбывшийся депутат Думы по кличке Граф с десятком своих верных горилл. Но как бы не хотел полковник Мороз умереть, играть в поддавки со смертью он попросту не умел! Тем более что в какой-то момент ему стало решительно противно погибать от рук этих остолопов в своём последнем бою!..
У Мороза жутко болело сердце – будто в груди у него пылал костёр, сложенный из сухих поленьев – его рёбер. Он догадывался, что этой ночью в поле за Городом с ним случился инфаркт. Однако, очнувшись с восходом, он стиснул зубы и отправился убивать Грифа. Перед глазами у него неотвязно стоял Ромка, а за ним – сотни умирающих от наркотиков детей…
- …«Вольво»! К обочине!..
…Сердечная боль чем-то даже нравилась ему. Никогда раньше он не чувствовал своего сердца. Оно безмолвствовало, когда погибла его Мария, молчало, когда он партиями отправлял своих солдат домой в цинках. Он просто возненавидел своё сердце за отвратительную тишину в дни, когда умирал от героина Ромка!..
…Ему вспомнился вчерашний разговор с четырёхлетним сынишкой художницы Марии.
- С кем ты тут ведёшь боевые действия? – спросил он тогда разгоряченного игрой в войну мальчугана.
- С плоклятыми киболгами! – легко ответил Кибальчиш, уклоняя голову от ласки.
- А кто это такие? – удивился Полковник.
Теперь уже ребёнок во все глаза воззрился на взрослого.
- Это кибелнетицеские олганизмы! – вскричал он, потрясённый невежеством Полковника. – Биолоботы! Сналузи они как люди, но внутли у них зелезные мотолы!
- И чего они хотят, эти биороботы? – ёжась от непонятного внутреннего холодка, спросил Мороз. – Захватить мировые запасы машинного масла?
Тут кроша и выдал. С такой истовой верой в произносимое, с такой последней яростью, что колючий озноб как паук пробежал у Полконика по спине. Потому что подобные, полные жгучей ненависти тирады ему доводилось слышать на настоящей войне. Но там это была последняя грань, за которой таилось и лютовало безумие!..
- Биолоботы хотят захватить насу Землю себе! – закричал он, тыча автоматиком в сторону тёмных парковых чащ. – Люди сделали их, а они пледали их! Они хотят убить всех людей!..
- Для чего я читаю тебе былины и сказки?! – воскликнула, перебивая сына, Мария. – Опять ты видика у бабушки насмотрелся! Завтра же пойдём записываться на музыку! На аккордеон! Чтоб мускулы рук заодно качать!..
Она принялась стыдить и вразумлять сына («Да наш Илья Муромец в сто раз сильней и умней ихнего Терминатора!..»), а по спине Полковника бегал всё тот же мерзкий паук. Мороз вдруг сам ощутил себя биороботом – киборгом-убийцей с гидронасосом вместо сердца – механической тварью, которую нужно уничтожить, чтобы спасти людей…
Злобный лай как бритва рассёк воздух.
- Ну ты, сука в «Вульве», я, кажется, тебе прика…!
Лай оборвался. Полковник бросил машину влево и ударил пошедшего на обгон «Форда» в переднее крыло. Взвизгнули тормоза. Встречный «Москвич», завиляв по асфальту, как по льду, еле ушёл от столкновения с зарыскавшим на сумасшедшей скорости «Фордом». Спортивному «Корвету» повезло меньше – ему не хватило места для манёвра, и «Форд» по касательной ударил его. «Корвет» и «Форд» завертело. Наблюдая их агонию, Мороз рассмеялся и сам скорчился от боли в груди…
Через минуту он выскочил на вершину самого высокого в Городе холма. Солнце хлестнуло его по глазам, и он ослеп. Затормозил, остановился, стал жадно вглядываться в проявляющийся, как на фотографии, пейзаж…
Нечто великое лежало у его колёс. Внизу, как огромная, круто загнутая сабля, блестела река. Проспект, на котором находился Полковник, устремлялся к ней сверху, как меч Святогора. Он пересекался с саблей, перемахивал её по мосту и безвестно терялся в современных, игрушечных, одинаковых кварталах Заречья… Справа и слева громадились ещё холмы. На их спинах, утопая в осенней меди, лежали старинные кварталы Города – горделивое царство барокко и зрелого классицизма – сонм вычурных и монументально-строгих зданий дворцов. Белостенные соборы устремляли в голубое небо золотые купола-сердца. Золото, будто кровь Спасителя, лилось на Город с этих жертвенно горящих сердец…
Пока Мороз разглядывал Город, позади снова замаячил «Форд». Он рос в размерах. БМВ с киллерами пыхтел метрах в трёхстах. Мороз опять вдавил педаль газа в пол и бок о бок с нагнавшим его «Фордом» полетел с вершины. Пестрящий витринами и вывесками по обочинам мир закрутился, как сумасшедшая карусель.
Мегафон «Форда» лаял теперь беспрерывно, брань, мечась меж домами, летела со всех сторон, встречные машины разлетались как воробьи! Свет неистовствовал в каждом встречном окне... Полковник угодил в ритм красного сигнала светофора и отхлёстывал перекрёстки исключительно на запрет. Позади визжали тормоза, скрежетали столкнувшиеся авто… «Вольво» и «Форд» шли вниз лавиной, оставляя за спиной хаос, лязг и ругань попавших в аварии водил… Полковник откровенно мстил своим демаршем ненавистному Городу…
Внезапно он щекой почувствовал новое движение. Пристальней глянул в зеркало – его быстро догонял пострадавший спортивный «Корвет»! Иглы недоброго предоброго предчувствия кольнули сердце Полковнику…
…Дорогая спортивная игрушка имела вызывающе-претенциозный «гепардовый» окрас – крупную чёрную крапину на кричаще-жёлтом фоне. Приоткрывшийся от столкновения с «Фордом» капот придавал «Корвету» мультипликационное сходство с оскалившимся хищником. Даже фары его сверкали на солнце, как янтарные глаза гепарда…
Полковник поморщился – явление на сцене ещё одного ряженного превращало их, и без того абсурдное, действо в полную буффонаду!..
Но произошло неожиданное!
Корвет сходу притёрся к замыкавшим эскорт киллерам, помедлил, словно разглядывая, потом отпрянул и вдруг ринулся наперерез!.. Не ожидавший атаки Нато заполошно вывернул руль и ударил по тормозам… БМВ занесло, подбросило, и он полетел, вздымая облако стеклянных брызг, в заставленную муляжами явств низенькую витрину кафе…
Мегафон заткнулся – будто надсаживавшийся всю погоню мент подавился своей руганью. Мороз ошеломлённо присвистнул.
А теперь «Корвет» нагонял и его. Двигался он стремительно и мягко – действительно, как большая кошка.
Вдруг какое-то музыкальное безумие, словно стая чертей, заплясало в воздухе! Это «Корвет», втискиваясь между «Фордом» и «Вольво», приветствал их игрой на клаксоне! Потом, продолжая отрывать куски сшибающей с ума музыкальной дряни, резкими боковыми ударами он начал вышибать с проспекта ментов!..
Начало атаки ему удалось – доморощенные «копы» клюнули влево, позорно зарыскали носом… Но вскоре опомнились и навалились на своего отмороженного оппонента своей превосходящей массой. Они даже повели его сами… Казалось, дожми они немного – и «Корвет» бы впечатался в колонну испуганно прижавшихся к тротуару машин.
Но «гепард» вывернулся.
Сбросил скорость, замысловато вильнул, отстал… Взлетело и надолго зависло в воздухе его оторванное боковое зеркало… А сам «Форд» хрустко воткнулся между прижавшихся к поребрику отечественных авто. Один осрамившийся зад его остался торчать поперёк проспекта. Детской хлопушкой прозвучал бессильный выстрел ментов вдогонку «Корвету»…
…Полковник опять присвистнул, отдавая должное злому водительскому мастерству неведомого профи. Неизвестный выкидывал сильнейших противников с проспекта, как юркий мастер кун-фу бросал бы за ковёр неповоротливых борцов сумо…
Однако теперь «Корвет» настигал Полковника. Мороз выхватил из подмышечной кобуры «Беретту», приготовился…
«Гепард» подошёл, выключив музыку, молча.
Сначала уровнял скорость, потом покатил рядом, не предпринимая пока ничего – Мороз почувствовал, что его разглядывают… Затем быстрым маневром, похожим скорей на прыжок, «Корвет» обошёл его сзади и прижался к другому борту. Полковник понял: теперь перед не палач, а дуэлянт. Ему предлагают выбрать не способ казни, а оружие для дуэли…
И вдруг на мгновенье Морозу предстало новое виденье мира. Как будто все они – безжалостные, как когти зла, киллеры; менты, служащие своему кровавому богу; и этот припадочный чёрт из коробочки на «Корвете» да и сам он – раскаявшийся наркоторговец-детоубийца – лишь с виду люди, а по сути своей принадлежат к иному нечеловеческому племени, чей мир перпендикулярен человечьему. Настоящие люди, такие, как его Ромка, соприкоснувшись с их миром, гибнут мучительно и неизбежно… Всё сразу стало на свои места, обрело изначальный смысл. Весь творимый им и его загонщиками хаос выстроился в логичную систему правил. Мороз вспомнил гибель своей жены, вереницу гробов с мальчишками из его батальона, смерть сына, пустые глаза живых трупов из наркопритонов, бойню в особняке Грифа… Всюду он сеял смерть. Но когда и как он угодил в эту адскую гвардию?! Когда сделал этот ужасный выбор?!.
Краем глаза он ещё фиксировал происходящее: движение впереди прекратилось, мост через реку оцеплен, внизу, раскатывая «ежа», муравьями носились крохотные фигурки, там же стояли, изготовившись, красные пожарные машины, а по мосту к предполагаемому месту его финиша одиноко мчалась краснополосая «Скорая»…
…«Корвет» по-прежнему шёл в сантиметре слева, держа рассчитанную на слабонервных паузу. Мороз попытался разглядеть своего противника. Ему захотелось увидеть глаза этого беса. Но в зеркально тонированном стекле «Корвета», до которого можно было дотянуться рукой и щёлкнуть по нему пальцем, он увидел лишь собственное отражение. Как будто «Корветом» правил он сам! Лицо его тянулось, плыло куда-то на угол, как отражение в комнате смеха, и Полковник выглядел как гадкий урод, оживший мертвец из фильма ужасов. Он физически ощутил копошение червей в своей груди… Перед глазами у него пролистнулись прекрасные лица его жены и её двойняшки-художницы, вдохновенное лицо сына и упрямое личико мечтающего спасти мир Ромки Дон-Кихотика… Губы зазеркального урода зазмеились как два могильных червя – в ответ на гримасу душевной боли отражение злобно ухмыльнулось!.. Он содрогнулся от страшной догадки: главного своего врага он видит сейчас в зеркале! Его главным врагом всегда был он сам!!!
…Зеркало скользнуло вниз и замерло на уровне горящих глаз водителя. В проёме мелькнул третий – бездушный – зрачок. Дуло! Повинуясь отточенному войной рефлексу, Мороз вскинул «Беретту».
Два выстрела прогремели одновременно.