Не только о покрышках Из повести Привкус горечи. 7

Юрий Абрамицкий 1
    Стоим,  мы  стоим (в Тромсё),  а  продукцию  сдать  не  можем.  Все  дело  в  качестве,  в недостаточной температуре  в  теле  рыбы.  Рефмеханик  и  здесь  нас  подвел.  Когда  дело  было  сдвинулось,  фишконтролер  (рыбинспектор)  ввинчивает  свой  датчик  в  тело  трески,  а  там  всего  минус 7 градусов.  «Фирмач»  предложил  сдать  рыбу  в  Исландии:  «Меня  качество  продукции  устраивает,  в  Исландии  дадут  хорошую  цену  и  не  будет  проблем  ни  с  фишконтролем,  ни  с  таможней».  У  нас  тоже  свой  интерес  в  Исландии  -  дешевые подержанные машины.  Командир  звонит  Михайлову  с  тем,  чтобы  он  дал  «добро»  на  Исландию,  но  тот  «рычит»  и  предлагает  свой  вариант  -  на  восток,  на  транспорт.  Я  пытаюсь  вмешаться:  Николаич,  да  скажи  ты  ему  об  условиях,  которые  предлагает  Рейдер.  Николаич  машет  рукой:  Не  лезь  ты …  Рейдер  смотрит  на  меня,  повторяя,  что  в  Исландии  не  будет  проблем.  Я  пожимаю  плечами:  «I  am  only  third  mate  (Я  всего  лишь  третий  помощник)».

Простояли  в  Тромсё  пять   суток.  Рейдер  успел  слетать  в  Исландию,  вернуться.  Приехал  на  судно  не  один  -  с  очаровательной  фрейндгёл  Ренди,  которая  неплохо  говорит  по-русски.  Несмотря  на  наши  проблемы,  Рейдер  до  конца  оставался  доброжелательным,  приглашал  нас  в  ресторан  «Помор»,  где  мы  познакомились  с  хозяином  заведения  болгарином  Петром  Петровым,  привез  для  команды  два  ящика  пива,  и  наконец,  договорился,  что  мы  будем  сдавать  рыбу  на  одной  из  факторий  в  четырех  часах  хода  от  Тромсё.  Лоцмана  заказали  на  9  утра.
… Но  утром  мы  не  снялись:  произошел  забавный  и  драматичный  случай.  Мы  ждали  лоцмана  к  9-ти,  а  он  прибыл  в  5.  Схватились,  нет  двух  матросов,  -  уехали  на  велосипедах  на  свалку  за  покрышками.  Темно,  морозно,  а  они  уехали на велосипедах  за покрышками к ближайшей свалке.  Вернулись  через  20  минут  после  того,  как  уехал  лоцман.  Я  сказал  ребятам:  «Покрышки  нас  погубят».  Позже  подъехал  на  красной  «зализанной»  «Ауди»  представитель  порта,  и  мы  с  ним  ругались  по-английски.  Он  гнул  свое:  «Fife  o‘clock;  -  я  свое:  Nine  o'clock.  This  is  mistake.  I  listen,  master  listen:  nine  o’clock …  (5  часов  -  9  часов.  Это  ошибка.  Я  слышал,  капитан  слышал:  9  часов)».  Как  бы  там  не  было,  задержались  еще  на  сутки.
Еще  сутки  потеряли  из-за  штормовой  погоды:  не  рискнули  зайти  в  нужную  нам  бухточку,  отстаивались  на  соседнем  острове.  Когда  зашли,  увидели  лишь  причал  и  коробку  фабрики.  Дома  разбегались  где-то  по  сопкам  и  ложбинам.  И  место  называется  Ваннбос  (Причал  на  острове  Ваннёй).  Немного  поволновались,  когда  очередной  фишконтролер  стал  закручивать  штопор  термометра  в  брикет  слабозамороженной  рыбы.  Обошлось.  Нас  даже  начали  торопить  (была  пятница)  по-русски:  Работа,  работа,  работа …  И  свою  (левую)  рыбу  продали.  Не  всю,  но  по  3500  крон  заработали  сверх  тарифа.  На  борту  осталось  кроме  всего  прочего  15  тонн  пикши.  Кто-то  решил,  что  ее  необходимо  сдать  на  транспорт,  а  пока  транспорта  нет,  неплохо  бы  еще  порыбачить.  Пока  нацеливались  на  промысел,  «наверху»  договорились  с  транспортом.  Пока  шли  к  транспорту,  выяснилось,  что  там  образовалась  очередь,  и  неизвестно,  сможем  ли  мы  пробиться?..
И  домой  не  пускают.
Вечером  созвонился  с  домом.  Успокоил,  как  мог  жену.  Сказал,  что  везу  много  гостинцев …  Это  было  действительно  так:  приближался  Новый  год.  Перед  приходом  положил  капитану  заявление  на  отпуск,  хотя  и  не  нравится  мне  отдыхать  зимой.

Снег.  Деревенская  дорога.  На  крыше  две  вороны.  Черные  на  белом  фоне.  Одна  из  них  срывается  с  конька  вниз  по  крыше,  скользит  на  хвосте  как  с  горки  и  под  штрехой  взлетает.  Кто  видел,  как  ворона  катается  с  горки?  Я  видел.  Что  это  за  ворона  такая?  Решила  подурачиться  и  меня  позабавить?

В  феврале  я  познакомился  с  Виолеттой.  Увлекся  ею.  Встречались  два  раза  в  неделю.  Угла  нет  -  мотались  на  машине  моего  сына.  Домотались:  ее  поколотил  муж,  а  у  меня  жена  отобрала  ключи  от  машины.  Море  чувств  побушевало  и  на  какое-то  время  улеглось.  С  Виолеттой  порвано,  разбито  мое  лицо  (с  ней  прямо  не  связано),  истрачены  (прожжены)  деньги.  Я  снова  в  семье.  Галина  помогает  мне  зализывать  раны,  и  я  снова  ее  люблю.  От  переживаний  она  стала  стройной,  и  я  называю  ее  селедушкой.

Снова  на  шаткой  палубе.  Сижу  в  каюте  и  пытаюсь  вспомнить,  что  же  произошло  значительного  (пытаюсь  выстроить  воспоминания)  за  последнее  время.  В  конце  того  самого  злополучного  февраля  отец,  наконец,  вставил  зубы,  уехал  в  деревню,  а  через  месяц  с  небольшим  вернулся.  Сгорел  дом.  За  неделю  до  его  приезда.  Не  пришлось  ему  больше  пожить  в  своем  доме.  В  глуши  тамбовского  села  дом  ограбили  и  сожгли.  Надо  отца  как-то  устраивать.  Не  осталось  ни  вещей,  ни  одежды.  Решил  продать  машину  или  обменять  на  дом.  Но  требуется  ее  ремонт.  Договорился,  занял  деньги,  поставил  в  ремонт.  Но  тут  -  направление  на   отходящее  судно.  Ладно,  думаю,  обойдется,  пойду  на  заработки.
Судно,  относительно  новое,  чистое,  но  команда,  как  и  повсюду,  изрядно  пьет.  Отход  выпал  на  мой  день  рождения.  На  судно  пришел  отец.  Мы  сидели  в  моей  тесной  каюте  и  выпивали.  Знакомые  и  незнакомые  люди  заходили  и  уходили.  А  мы  сидели  с  отцом  и  о  чем  только  не  говорили.  И  о  матери,  и  о  доме  и  даже  о  центровке  гребного  вала.  Он  долго  рисовал  мне  и  рассказывал,  как  в  свое  время,  будучи  бригадиром  слесарей,  сидел  в  туннеле  гребного  вала  на  промасленной  телогрейке  и  часами  крутил  гайки  (ловил  десятые  доли  миллиметра),  как  изобретал  приспособления  для  облегчения  монотонной  и  утомительной  центровки  и  «гремел»  на  заводе  как  специалист.  Я  слушал  и  чувствовал  его  тоску:  прожито  65  лет  -  и  нет  ни  жены,  ни  дома,  ни  занятия,  которое  могло  бы  как-то  скрасить  его  последние  годы.

Работаем  в  Норвежской  экономической  зоне  (НЭЗ).  Второй  штурман,  как  и  все  вторые,  пьет  и  до  сих  пор  остановиться  не  может.  Пьет  в  одиночку,  потому  что  у  других  не  хватает  здоровья.  Такие  штурмана  -  наша  слава  и  гордость.
Все  уже  давно  пришли  в  рабочее  состояние,  а  рыбалки  все  нет.  Весна  -  время  неспокойное.  Крупная  треска  не  сидит  на  месте:  отнерестилась  и  мигрирует.  Мы  тоже  мигрируем,  но  везде  не  успеваем.  Втянулись  в  работу  на  исходе  второй  недели.  Приходит  и  уверенность  и  самоуверенность.  Можно  позволить  себе  некоторые  вольности,  рисковые  маневры  и  потери  промвооружения.  Но  можно  получить  и  призовые,  как  в  любой  азартной  игре.
Старпому  -  день  рождения.  О  подарках  на  отходе  не  думаешь,  поэтому  подарили  ему  вымпел  бывшего  МРХ  (министерства рыбного хозяйства),  с  серпом  и  молотом  и  нашими  автографами.

Главное  богатство  -  общение,  главная  беда  -  не  с  кем  общаться.  Люди  есть  вокруг,  и  я  их  вижу  и  чувствую,  но  говорить  не  о  чем.  Перетирать  и  жевать  надоело,  а  нового  разговоры  ничего  не  рождают,  не  высекают.  Иногда  ухватишься  за  какую-то  мысль,  поддашься  соблазну,  а  окажется  все  уже  давно  известно,  и  собеседнику  еще  раз  понадобилось  укрепить  свои  позиции.

Перебрались  к  острову  Медвежий.  Кто-то  случайно  поймал  кита.  Кит  задохнулся  в  трале,  трал  пришлось  отрезать.  Кит,  опутанный  сетью  наполовину,  выпятив  белое  брюхо,  дрейфует  в  районе  промысла.  Жутковатое  зрелище.

А  вот  что  пишет  моя  жена:  «Юра  Ремонт  200  тыс  рублей  Дома  все  нормально  Целую»  (Юра  отпускных  столько  не  получает.  Вот  так  нормально).

Удивительный  сон.
Мы  с  женой  в  концертном  зале.  Начало  представления.  На  сцене  5  или  6  музыкантов  некоторое время  настраивают  инструменты.  Среди  них  скрипка...  И  без  перехода  возникает  симфоническо-джазовая  композиция.  Почему-то  армянского  происхождения.  К  первому  ряду  (совсем  близко)  подходит  солист-певец,  румяный,  чем-то  похожий  на  Игоря  Скляра,  вступает …  Слова  наполовину  английские,  наполовину  -  русские …  Поет  почти  речитативом.  Музыка  радует,  вызывает  улыбку,  восторг.  Мой  восторг  разделяет  жена.  Музыка  удивительная,  не  передать …  Еще  удивительнее  то  (это  я  уже  думаю,  проснувшись),  что  и  музыка,  и  вся  обстановка,  и  цвет - рождаются  в  моей  голове,  моим  воображением.  Композиция-то  оригинальная,  никогда  мной  не  слышанная.  И  происхождение  почему-то  армянское.  Не  потому  ли,  что  у  нас  на  судне  мастер  лова  -  Каджарик  Саркисян.

Кстати,  команда  -  интернациональная.  Выходим  на  подвахту  -  расстановка  вдоль  рыбодела  такая:  крайний  справа  -  белорус  Дима  Якутович,  рефмеханик;  рядом  -  молдаванин  Алик  Барландян,  моторист;  я  -  сомнительно  русский;  слева  Боря  (Бурхан)  Аскеров,  азербайджанец;  далее  вышеупомянутый  армянин,  и  в  довершение  всего  приходил  угощать  нас  папиросками  Миша  (Мераби)  Гвазава,  грузин.  И  тем  не  менее,  все  спокойно  -  тихие,  миролюбивые  парни.  Может  быть,  поэтому  они  все  на  севере?

Переживания,  связанные  с  производственными  неурядицами,  отразились  еще  в  одном  сне.
Сдаем  рыбу  на  транспорт,  получаем  топливо,  а  «зеленую» (заход) нам  не  дают.  Я  сбегаю  с  судна.  За  мной  погоня.  Внезапно  меня  настигает  сам  председатель рыболовецкого колхоза.  Я  -  ему:  «Что  же  получается  Иван  Петрович,  Михайлов  опять  нас  обманул?..  Я  не  вернусь  на  судно,  пока  не  дадут  «зеленую».  Через  какое-то  время  я  оказываюсь  в  комнате  типа  «бытовки»  с  большим  прямоугольным  захламленным  столом  посередине.  Здесь  почти  вся  команда.  «Юра,  где  ты  ходишь?  -  говорит  кто-то.  -  Уже  все  аванс  получили».  Я  получаю  деньги  и  успокаиваюсь …  (Вот  еще  не  изученная  тема:  роль  денег  в  излечении  невроза  и  других  заболеваний.  Вместо  лекарств  и  процедур  выдавать  больному  деньги  и  наблюдать  за  его  выздоровлением).
С  середины  мая  работаем  на  северо-западном  склоне  Мурманской  банки,  (где  через  несколько  лет  погибнет  атомная  лодка  «Курск»).  За  полчаса  -  8  тонн  трески  (полный  ящик,  две  суточных  нормы).  Два  трала,  и  всю  ночь  -  в  дрейфе.  Чтобы  подъемы  не  были  чрезмерными,  пришлось  изобретать  в  мешке  трала  клапан-ограничитель.  Утром  на  той  же  трассе  -  за  полчаса  -  6  тонн.  Поднял  столько,  сколько  планировал  (оценивая по показаниям  японского  цветного  эхолота  «Коден»).  Старший  мастер  лова  сказал  -  «самый  хороший  подъем»,  то  есть  без  насилия  над  рыбой  и  механизмами.

И  меня  приобщили  к  «великому  святому»  делу  -  заготовке  «фирмы»,  то  есть  своей  рыбы.  Промысел  закончился,  трюм  заполнен,  а  рыба  в  ящике  осталась  -  отборная  крупная  треска.  Боцман  пригласил  меня  к  рыбоделу  и  научил  резать  филе.  Незаметно «настругал»  на  три  противня  (три  брикета, если заморозить).  Да  еще  под  соль  бросил  всякой  всячины. Как говорится: ничто человеческое нам не чуждо.

После  трех  с  половиной  месяцев  промысла  простояли  в  Мурманске  двое  суток.  Выгнали  в  море  в  воскресенье.  Вновь  провожал  один  отец.  На  стоянке  получил  еще  одно  письмо  из  Англии.  Мой  английский  друг  Энди  по-прежнему  без  работы,  но  счастлив  со  своей  француженкой  и  заполняет  свободное  время  путешествиями.

Сон  из  детства:  не  моего,  но  со  мной  -  трудного  щемительного  детства,  выдуманного  моей  фантазией.  Просыпаюсь  в  слезах.  Пытаюсь  стоящие.
Вскакиваю  ровно  в  8.  Опаздываю.  Как  шальной,  несусь  на  мостик.  У  пульта  траловой  лебедки  -  командир.  Взирает  на  промысловую  палубу,  заваленную  рыбой.  Все  спокойно.  Штиль.  В  дрейфе.  Старпом  готовится  на  подвахту …  Как  трудно  входить  в  действительность.  Но  никто  не  торопит,  не  мешает.  Провалялись  в  дрейфе  до  обеда.  Сдал  вахту,  спустился,  нехотя  пообедал.  Нашел  выдранные  из  журнала  «Смена»  листочки  со  стихами  Евгения  Волкова.  Что-то  в  них  меня  зацепило,  пытаюсь  оставить  в  своей  памяти:
ночь  тянется  как  саванна  -
мне  в  этой  ночи  не  спится
раскрытая  книга  дивана  -
одна  и  та  же  страница
язык  ее  протоколен
безжалостно  сух  и  пресен  -
день  прожит  поставим  нолик
а  завтра  поставим  крестик
и  подведем  итоги
покуда  глаза  не  смежит
мы  жалки  смешны  убоги
и  в  комнате  дух  несвежий
поэтому обозначим
ценой  смехотворно  малой  -
машины  квартиры  дачи
и  папины  идеалы
и  дедушкины  калоши
и  в  небе  луну  из  пиццы  -
мы  вылезем  вон  из  кожи
чтобы  опохмелиться
и  голосом  полным  фальши
назначить  новые  цели 
и  двинуться  дальше  дальше
не  дальше  своей  постели
и  посему  резонней 
застрять  на  одной  странице  -
и  грудью  вдыхать  зловонье
от  сдохшей  в  руке  синицы
и  кончено  -
мы  остыли
на  стенках  сосуда  накипь
вперяю  глаза  пустые
и  божьих  не  вижу  знаков
стенаю  точнее  ною  -
о  тяжесть  хмельного  утра
а  там  за  моей  стеною
колышется Брахмапутра
и  тянутся  караваны
и  знобко  жирафы  бродят  -
листаю  книги  диваны
и  существую вроде …

За  пять  промысловых  суток  -  на  борту  65  тонн  готовой  мороженной  продукции.  Рыба  прет  дуром,  но  тормозит  наша  устаревшая  технология  и  вся  та  же  любовь  к  водке.  Из  процесса  выпали  технолог  и  старший  мастер  лова.  Командир  вчера  их  распекал,  а  сегодня  гуляет  сам,  несмотря  на  присутствие  инспектора  «Мурманрыбвода».  Инспектор  -  неказист  и  неинтересен,  копает,  занимается  своим  делом.  Но  придраться  не  к  чему:  размер  ячеи  трала  даже  больше  допустимого;  треска,  практически  без  прилова;  молоди  нет;  с  документами  -  все  в  порядке.  А  если  придерется,  то  вернется  на  родное  судно  без  «гостинцев».

Сумбурно-спонтанное  траление  -  это  когда  на  полном  ходу  врываешься  в  группу  судов,  «цепляешься»  за  первые  показания эхолота,  начинаешь  ставить  трал,  подключаешь  траловые  доски,  но  еще  не  решил,  в  каком  направлении  ринуться,  а  затем,  по  мере  поступления  информации,  корректируешь  направление,  глубину  и  определяешь  время  траления.
               
Капитан  ходит  по  судну  в  шлепанцах  или  в  черных  резиновых  сапожках,  видимо,  куда  попадут  с  утра  ноги.  Тоже  весь  спонтанный,  порывистый.  «Юр,  ну  что  у  нас  там …   Всё  о’key?»  Больше  трех  дней  трезвым  не  ходит,  считает  неприличным.  Грустные,  заискивающие  глаза.  Кучерявые  волосы,  нос  с  горбинкой.  Похож  на  француза,  и  также  небрежен  в  одежде.  Неприхотлив.  Любит  застолья,  общение.  Пару  дней  на  борту  гостил  его  однокашник,  предводитель  фирмы.  Властный,  похожий  на  актера  Чарли  Бронсона.  Было  показательное  траление:  вот,  мол,  какие  мы  виртуозы  -  рыбохваты.  Пожадничили:  на  слипе  лопнул  гайтян  и  всю  рыбу  из  мешка,  как  из  тюбика,  выдавило  обратно  в  море.

Развесил  на  пеленгаторной  палубе  вялиться  окуней.  Подсчитал  -  13.  Число  13  в  этот  раз  «сработало»:  вместо  обещанной  Исландии  нам  «предлагают»  и  второй  груз  передать  на  транспорт.  Все  возмущены,  но  вышли  на  выгрузку.  Я  выразил  протест  и  не  вышел,  и  лишился  возможности  заработать  67  долларов.

Пустынный  берег  бухты  Большая  Волоковая.  Начало  июня.  Скалы,  голый  кустарник,  галечниковые  осыпи,  еще  много  снега.  Календарное  лето  наступило,  а  травки  зеленой  мы  не  увидели.  А  так  хотелось.  Впереди  еще  один  груз.  Трудная,  безрадостная  морская  работа.  Вспомнились  такие  строчки,  услышанные  по  радио:
… Получили  мы  немало  соленых  тумаков, Но  это  дело,  право,  настоящих  мужиков.