Стоим, мы стоим (в Тромсё), а продукцию сдать не можем. Все дело в качестве, в недостаточной температуре в теле рыбы. Рефмеханик и здесь нас подвел. Когда дело было сдвинулось, фишконтролер (рыбинспектор) ввинчивает свой датчик в тело трески, а там всего минус 7 градусов. «Фирмач» предложил сдать рыбу в Исландии: «Меня качество продукции устраивает, в Исландии дадут хорошую цену и не будет проблем ни с фишконтролем, ни с таможней». У нас тоже свой интерес в Исландии - дешевые подержанные машины. Командир звонит Михайлову с тем, чтобы он дал «добро» на Исландию, но тот «рычит» и предлагает свой вариант - на восток, на транспорт. Я пытаюсь вмешаться: Николаич, да скажи ты ему об условиях, которые предлагает Рейдер. Николаич машет рукой: Не лезь ты … Рейдер смотрит на меня, повторяя, что в Исландии не будет проблем. Я пожимаю плечами: «I am only third mate (Я всего лишь третий помощник)».
Простояли в Тромсё пять суток. Рейдер успел слетать в Исландию, вернуться. Приехал на судно не один - с очаровательной фрейндгёл Ренди, которая неплохо говорит по-русски. Несмотря на наши проблемы, Рейдер до конца оставался доброжелательным, приглашал нас в ресторан «Помор», где мы познакомились с хозяином заведения болгарином Петром Петровым, привез для команды два ящика пива, и наконец, договорился, что мы будем сдавать рыбу на одной из факторий в четырех часах хода от Тромсё. Лоцмана заказали на 9 утра.
… Но утром мы не снялись: произошел забавный и драматичный случай. Мы ждали лоцмана к 9-ти, а он прибыл в 5. Схватились, нет двух матросов, - уехали на велосипедах на свалку за покрышками. Темно, морозно, а они уехали на велосипедах за покрышками к ближайшей свалке. Вернулись через 20 минут после того, как уехал лоцман. Я сказал ребятам: «Покрышки нас погубят». Позже подъехал на красной «зализанной» «Ауди» представитель порта, и мы с ним ругались по-английски. Он гнул свое: «Fife o‘clock; - я свое: Nine o'clock. This is mistake. I listen, master listen: nine o’clock … (5 часов - 9 часов. Это ошибка. Я слышал, капитан слышал: 9 часов)». Как бы там не было, задержались еще на сутки.
Еще сутки потеряли из-за штормовой погоды: не рискнули зайти в нужную нам бухточку, отстаивались на соседнем острове. Когда зашли, увидели лишь причал и коробку фабрики. Дома разбегались где-то по сопкам и ложбинам. И место называется Ваннбос (Причал на острове Ваннёй). Немного поволновались, когда очередной фишконтролер стал закручивать штопор термометра в брикет слабозамороженной рыбы. Обошлось. Нас даже начали торопить (была пятница) по-русски: Работа, работа, работа … И свою (левую) рыбу продали. Не всю, но по 3500 крон заработали сверх тарифа. На борту осталось кроме всего прочего 15 тонн пикши. Кто-то решил, что ее необходимо сдать на транспорт, а пока транспорта нет, неплохо бы еще порыбачить. Пока нацеливались на промысел, «наверху» договорились с транспортом. Пока шли к транспорту, выяснилось, что там образовалась очередь, и неизвестно, сможем ли мы пробиться?..
И домой не пускают.
Вечером созвонился с домом. Успокоил, как мог жену. Сказал, что везу много гостинцев … Это было действительно так: приближался Новый год. Перед приходом положил капитану заявление на отпуск, хотя и не нравится мне отдыхать зимой.
Снег. Деревенская дорога. На крыше две вороны. Черные на белом фоне. Одна из них срывается с конька вниз по крыше, скользит на хвосте как с горки и под штрехой взлетает. Кто видел, как ворона катается с горки? Я видел. Что это за ворона такая? Решила подурачиться и меня позабавить?
В феврале я познакомился с Виолеттой. Увлекся ею. Встречались два раза в неделю. Угла нет - мотались на машине моего сына. Домотались: ее поколотил муж, а у меня жена отобрала ключи от машины. Море чувств побушевало и на какое-то время улеглось. С Виолеттой порвано, разбито мое лицо (с ней прямо не связано), истрачены (прожжены) деньги. Я снова в семье. Галина помогает мне зализывать раны, и я снова ее люблю. От переживаний она стала стройной, и я называю ее селедушкой.
Снова на шаткой палубе. Сижу в каюте и пытаюсь вспомнить, что же произошло значительного (пытаюсь выстроить воспоминания) за последнее время. В конце того самого злополучного февраля отец, наконец, вставил зубы, уехал в деревню, а через месяц с небольшим вернулся. Сгорел дом. За неделю до его приезда. Не пришлось ему больше пожить в своем доме. В глуши тамбовского села дом ограбили и сожгли. Надо отца как-то устраивать. Не осталось ни вещей, ни одежды. Решил продать машину или обменять на дом. Но требуется ее ремонт. Договорился, занял деньги, поставил в ремонт. Но тут - направление на отходящее судно. Ладно, думаю, обойдется, пойду на заработки.
Судно, относительно новое, чистое, но команда, как и повсюду, изрядно пьет. Отход выпал на мой день рождения. На судно пришел отец. Мы сидели в моей тесной каюте и выпивали. Знакомые и незнакомые люди заходили и уходили. А мы сидели с отцом и о чем только не говорили. И о матери, и о доме и даже о центровке гребного вала. Он долго рисовал мне и рассказывал, как в свое время, будучи бригадиром слесарей, сидел в туннеле гребного вала на промасленной телогрейке и часами крутил гайки (ловил десятые доли миллиметра), как изобретал приспособления для облегчения монотонной и утомительной центровки и «гремел» на заводе как специалист. Я слушал и чувствовал его тоску: прожито 65 лет - и нет ни жены, ни дома, ни занятия, которое могло бы как-то скрасить его последние годы.
Работаем в Норвежской экономической зоне (НЭЗ). Второй штурман, как и все вторые, пьет и до сих пор остановиться не может. Пьет в одиночку, потому что у других не хватает здоровья. Такие штурмана - наша слава и гордость.
Все уже давно пришли в рабочее состояние, а рыбалки все нет. Весна - время неспокойное. Крупная треска не сидит на месте: отнерестилась и мигрирует. Мы тоже мигрируем, но везде не успеваем. Втянулись в работу на исходе второй недели. Приходит и уверенность и самоуверенность. Можно позволить себе некоторые вольности, рисковые маневры и потери промвооружения. Но можно получить и призовые, как в любой азартной игре.
Старпому - день рождения. О подарках на отходе не думаешь, поэтому подарили ему вымпел бывшего МРХ (министерства рыбного хозяйства), с серпом и молотом и нашими автографами.
Главное богатство - общение, главная беда - не с кем общаться. Люди есть вокруг, и я их вижу и чувствую, но говорить не о чем. Перетирать и жевать надоело, а нового разговоры ничего не рождают, не высекают. Иногда ухватишься за какую-то мысль, поддашься соблазну, а окажется все уже давно известно, и собеседнику еще раз понадобилось укрепить свои позиции.
Перебрались к острову Медвежий. Кто-то случайно поймал кита. Кит задохнулся в трале, трал пришлось отрезать. Кит, опутанный сетью наполовину, выпятив белое брюхо, дрейфует в районе промысла. Жутковатое зрелище.
А вот что пишет моя жена: «Юра Ремонт 200 тыс рублей Дома все нормально Целую» (Юра отпускных столько не получает. Вот так нормально).
Удивительный сон.
Мы с женой в концертном зале. Начало представления. На сцене 5 или 6 музыкантов некоторое время настраивают инструменты. Среди них скрипка... И без перехода возникает симфоническо-джазовая композиция. Почему-то армянского происхождения. К первому ряду (совсем близко) подходит солист-певец, румяный, чем-то похожий на Игоря Скляра, вступает … Слова наполовину английские, наполовину - русские … Поет почти речитативом. Музыка радует, вызывает улыбку, восторг. Мой восторг разделяет жена. Музыка удивительная, не передать … Еще удивительнее то (это я уже думаю, проснувшись), что и музыка, и вся обстановка, и цвет - рождаются в моей голове, моим воображением. Композиция-то оригинальная, никогда мной не слышанная. И происхождение почему-то армянское. Не потому ли, что у нас на судне мастер лова - Каджарик Саркисян.
Кстати, команда - интернациональная. Выходим на подвахту - расстановка вдоль рыбодела такая: крайний справа - белорус Дима Якутович, рефмеханик; рядом - молдаванин Алик Барландян, моторист; я - сомнительно русский; слева Боря (Бурхан) Аскеров, азербайджанец; далее вышеупомянутый армянин, и в довершение всего приходил угощать нас папиросками Миша (Мераби) Гвазава, грузин. И тем не менее, все спокойно - тихие, миролюбивые парни. Может быть, поэтому они все на севере?
Переживания, связанные с производственными неурядицами, отразились еще в одном сне.
Сдаем рыбу на транспорт, получаем топливо, а «зеленую» (заход) нам не дают. Я сбегаю с судна. За мной погоня. Внезапно меня настигает сам председатель рыболовецкого колхоза. Я - ему: «Что же получается Иван Петрович, Михайлов опять нас обманул?.. Я не вернусь на судно, пока не дадут «зеленую». Через какое-то время я оказываюсь в комнате типа «бытовки» с большим прямоугольным захламленным столом посередине. Здесь почти вся команда. «Юра, где ты ходишь? - говорит кто-то. - Уже все аванс получили». Я получаю деньги и успокаиваюсь … (Вот еще не изученная тема: роль денег в излечении невроза и других заболеваний. Вместо лекарств и процедур выдавать больному деньги и наблюдать за его выздоровлением).
С середины мая работаем на северо-западном склоне Мурманской банки, (где через несколько лет погибнет атомная лодка «Курск»). За полчаса - 8 тонн трески (полный ящик, две суточных нормы). Два трала, и всю ночь - в дрейфе. Чтобы подъемы не были чрезмерными, пришлось изобретать в мешке трала клапан-ограничитель. Утром на той же трассе - за полчаса - 6 тонн. Поднял столько, сколько планировал (оценивая по показаниям японского цветного эхолота «Коден»). Старший мастер лова сказал - «самый хороший подъем», то есть без насилия над рыбой и механизмами.
И меня приобщили к «великому святому» делу - заготовке «фирмы», то есть своей рыбы. Промысел закончился, трюм заполнен, а рыба в ящике осталась - отборная крупная треска. Боцман пригласил меня к рыбоделу и научил резать филе. Незаметно «настругал» на три противня (три брикета, если заморозить). Да еще под соль бросил всякой всячины. Как говорится: ничто человеческое нам не чуждо.
После трех с половиной месяцев промысла простояли в Мурманске двое суток. Выгнали в море в воскресенье. Вновь провожал один отец. На стоянке получил еще одно письмо из Англии. Мой английский друг Энди по-прежнему без работы, но счастлив со своей француженкой и заполняет свободное время путешествиями.
Сон из детства: не моего, но со мной - трудного щемительного детства, выдуманного моей фантазией. Просыпаюсь в слезах. Пытаюсь стоящие.
Вскакиваю ровно в 8. Опаздываю. Как шальной, несусь на мостик. У пульта траловой лебедки - командир. Взирает на промысловую палубу, заваленную рыбой. Все спокойно. Штиль. В дрейфе. Старпом готовится на подвахту … Как трудно входить в действительность. Но никто не торопит, не мешает. Провалялись в дрейфе до обеда. Сдал вахту, спустился, нехотя пообедал. Нашел выдранные из журнала «Смена» листочки со стихами Евгения Волкова. Что-то в них меня зацепило, пытаюсь оставить в своей памяти:
ночь тянется как саванна -
мне в этой ночи не спится
раскрытая книга дивана -
одна и та же страница
язык ее протоколен
безжалостно сух и пресен -
день прожит поставим нолик
а завтра поставим крестик
и подведем итоги
покуда глаза не смежит
мы жалки смешны убоги
и в комнате дух несвежий
поэтому обозначим
ценой смехотворно малой -
машины квартиры дачи
и папины идеалы
и дедушкины калоши
и в небе луну из пиццы -
мы вылезем вон из кожи
чтобы опохмелиться
и голосом полным фальши
назначить новые цели
и двинуться дальше дальше
не дальше своей постели
и посему резонней
застрять на одной странице -
и грудью вдыхать зловонье
от сдохшей в руке синицы
и кончено -
мы остыли
на стенках сосуда накипь
вперяю глаза пустые
и божьих не вижу знаков
стенаю точнее ною -
о тяжесть хмельного утра
а там за моей стеною
колышется Брахмапутра
и тянутся караваны
и знобко жирафы бродят -
листаю книги диваны
и существую вроде …
За пять промысловых суток - на борту 65 тонн готовой мороженной продукции. Рыба прет дуром, но тормозит наша устаревшая технология и вся та же любовь к водке. Из процесса выпали технолог и старший мастер лова. Командир вчера их распекал, а сегодня гуляет сам, несмотря на присутствие инспектора «Мурманрыбвода». Инспектор - неказист и неинтересен, копает, занимается своим делом. Но придраться не к чему: размер ячеи трала даже больше допустимого; треска, практически без прилова; молоди нет; с документами - все в порядке. А если придерется, то вернется на родное судно без «гостинцев».
Сумбурно-спонтанное траление - это когда на полном ходу врываешься в группу судов, «цепляешься» за первые показания эхолота, начинаешь ставить трал, подключаешь траловые доски, но еще не решил, в каком направлении ринуться, а затем, по мере поступления информации, корректируешь направление, глубину и определяешь время траления.
Капитан ходит по судну в шлепанцах или в черных резиновых сапожках, видимо, куда попадут с утра ноги. Тоже весь спонтанный, порывистый. «Юр, ну что у нас там … Всё о’key?» Больше трех дней трезвым не ходит, считает неприличным. Грустные, заискивающие глаза. Кучерявые волосы, нос с горбинкой. Похож на француза, и также небрежен в одежде. Неприхотлив. Любит застолья, общение. Пару дней на борту гостил его однокашник, предводитель фирмы. Властный, похожий на актера Чарли Бронсона. Было показательное траление: вот, мол, какие мы виртуозы - рыбохваты. Пожадничили: на слипе лопнул гайтян и всю рыбу из мешка, как из тюбика, выдавило обратно в море.
Развесил на пеленгаторной палубе вялиться окуней. Подсчитал - 13. Число 13 в этот раз «сработало»: вместо обещанной Исландии нам «предлагают» и второй груз передать на транспорт. Все возмущены, но вышли на выгрузку. Я выразил протест и не вышел, и лишился возможности заработать 67 долларов.
Пустынный берег бухты Большая Волоковая. Начало июня. Скалы, голый кустарник, галечниковые осыпи, еще много снега. Календарное лето наступило, а травки зеленой мы не увидели. А так хотелось. Впереди еще один груз. Трудная, безрадостная морская работа. Вспомнились такие строчки, услышанные по радио:
… Получили мы немало соленых тумаков, Но это дело, право, настоящих мужиков.