Павел Иванович сидел на стульчике возле открытого окна и все слышал. К вечеру у него прояснилось в голове, он уселся на любимое место возле окна , створки которого были распахнуты настежь, впуская в комнату вечернюю прохладу, запах сухого сена с привкусом полыни, созревающих яблок, что висят на ветке только руку протяни. Но он не срывает, боится , что опять сделает не то и не так. Дед сидит сгорбившись, опустив натруженные руки на колени и прислушивается к разговору, что ведут женщины на лавочке. Громче всех своим визгливым высоким голосом обсуждает прошедший день его дочь, которая в подробностях рассказывает происшествия «с папашкой», как она его величает.
-Какой сегодня день жаркий,-слышится голос дочери Лидки,- а у нас столько работы, и куда деда девать? Одного не оставишь, или нагадит или убежит, не найдешь. Вот мой Орлов и додумался взять его с собой. А что? Ничего с папашкой не случилось, покатался на тракторе денек. Ну, и что ,что жара несусветная,-отвечает она соседке, а оставить его дома не можем, он еще крепкий фрукт. Погрузили в кабинку и катался себе.
Павел Иванович вздрогнул, вдруг вспомнив весь длинный-предлинный августовский день, непрерывный рокот трактора, тесноту кабины, духоту и страшную жажду. Как же он хотел пить! Еле ворочая пересохшим языком он просил и просил воды, но зять делал вид, что не слышит и упрямо глядел на сухую стерню перед собой, вновь выезжая на очередную борозду. А солнце жарило на чистейшем небосводе и такой зной нравился только оводам, что залетали в кабину и больно жалили в открытые места. Уже вечером, закончив вспашку поля, старик очутился на земле при помощи внука и того же зятя.
-А потом я его прутиком по писюльку, р-р-р-а-з, не гадь в штаны, не гадь!-Лидка зашлась противным визгливым смехом. Павлу Ивановичу стало дурно, ну, зачем она так прилюдно высмеивает его? Мутная, теплая слеза покатилась, маня за собой еще такую же мутную влагу, которая потекла по небритой щеке и заполнила глубокую морщинку. Он вспомнил, что не успел расстегнуть пуговицы брюк, вот за это и был наказан доченькой. Наказан… Деду вспомнилась его родная деревня, он молодой, сильный, высокий да красивый полон жизни, идет по главной улице с любимой первой дочкой, которую назвал Лидочкой. Несет ее на шее, временами дурачась, подскакивая и подпрыгивая, а Лидка визжит радостно и цепляется крохотными ручонками в его пышную шевелюру. Возле магазина они останавливаются, он спрашивает дочку, что ей купить?
-Чоколадку.
Павел покупает и радуется тому, что дочь, словно королевна вновь восседает на его шее со сладким в руке…
… А за окном вновь слышен высокий голос дочери, которая все никак не угомонится и вновь начинает припоминать «огрехи» отца за день. Даже без очков видит старик, как переглядываются осуждающе соседки. Не услышит он, как будут судить-рядить его дочь на другой скамеечке, осуждать за коросту на сердце и гнилой язык, а пока слезы текут не переставая от стыда за свою беспомощность и он вновь начинает волноваться и терять память. Дед кряхтя поднимается, шаркающей походкой направляется к двери.
-Куда?
Он вздрагивает и останавливается.
-Домой, мне домой надо.
-А ну-ка назад!
Может хорошо, что память потеряна, что сейчас он не помнит, что дом его давно продан «рукастой» дочкой, что денежками за него она не поделилась с братьями и сестрами, и может поэтому, а может по другой причине, не берут его дети, и живет он в чужом селе, у чужой женщины, которая именует себя его дочкой Лидочкой. Может хорошо?
Ночь вступила в свои права принеся небольшую прохладу. За окном слышен стрекот кузнечиков и рокот комбайнов, которые убирают хлеб до полуночи. Павел Иванович не видит красоту короткой ночи, он спит и вздрагивает своим старческим телом, словно вновь проживая этот бесконечный день с его муками и стыдом. "Помоги мне, Боже",- шепчет он во сне-"помоги".