(Начало: http://www.proza.ru/2019/11/16/1101)
Девушка вошла, скинула капюшон, и тут Влас узнал ее. Это была Анжела из краснопресненского притона. Он хорошо запомнил ее по фотографии в альбоме, который мамаша демонстрировала ему при первой встрече.
— Вы что на меня так смотрите? — испуганно спросила девушка.
— Вы случайно не Анжела?
— Анжела. А вы откуда знаете?
Нервы Власа не выдержали. Он стремительно рванулся вперед и, схватив девушку двумя руками за горло, прижал к стене.
— Нет, это ты скажи, откуда знаешь мой адрес?! — закричал он. — Ты что, по совместительству на мамашу и на благотворителей «Утренней Звезды» работаешь? Говори, или я тебя придушу!
У Анжелы брызнули слезы. Задыхаясь, она прохрипела:
— Я говорить не могу. Ты меня задушил, дурак.
Влас разжал руки.
— Говори.
— Ты, дурак глупый, — с интонацией обиженной девочки запричитала Анжела, — я жизнью рискую… Я ради Василисы. Если мамаша с Князем узнают, мне крышка! А ты меня душишь! — Анжела опять залилась слезами.
— Прости. Я не прав. Все, я больше тебя не трогаю. Толком объясни.
Девушка немного успокоилась:
— Я за тобой от нашего дома до твоего подъезда по пятам шла. Вот так и узнала адрес. Только подойти сразу не рискнула. Не хотела, чтобы меня кто-нибудь вместе с тобой на улице видел. Потом внизу у подъезда бабушек расспросила, где ты живешь. Они сказали. Вот я и пришла… Василиса, до того как ее убили, несколько страниц из своего дневника вырвала и попросила, чтобы я их тебе отдала. Тут вот еще конверт с обратным адресом ее родителей в Иркутске, может, пригодится.
— Что ты говоришь?! Ее убили? — отшатнулся Влас.
— А ты что, мамаше поверил? Она тебе, небось, сказку про самоубийство рассказала? Ну да, — это официальная версия. Так и милиция с врачами записали. А только было все не так!
— А как?
— Вчера Василиса тебя ждала. Она мне все рассказывала, мы с ней подруги. А тут, откуда ни возьмись, Князь нагрянул, клиент особой важности. Она сначала сникла, а потом смотрю приободрилась. Я думаю: «Что будет? Что будет? Наверно, Василиска что-то затеяла», — и точно. Приехал Князь. А Василиса выходит из комнаты и прямо Князю и мамаше говорит: «Все, не буду я больше проституткой! Это Христу боль приносит! А Он нас любит». Представляешь, так и сказала. Ну, мамаша да и девчонки, кто слышал, — все с катушек послетали. А Князь, как будто ждал такого ответа, спокойно так заявляет: «Пожалей маму с папой, доченька». Василиса вся покраснела, как вишня, подошла к Князю да как перекрестит его, да как крикнет: «Да воскреснет Бог и расточатся враги его!» Он аж весь взвился. Как вмазал ей кулаком, она в другой конец коридора отлетела. Мы с девчонками все по комнатам попрятались со страху, дрожим, потому что с Князем такие шутки плохо кончаются. Потом вроде все стихло. Тут ко мне Василиска прибежала трясется вся, но радостная такая, как победительница. «Вот, — говорит, — из дневника моего самое важное, отдай, — говорит, — Власу. Он поймет».
— Как она сказала?
— «Он поймет», говорит. А потом Василиса мне рассказала, что Князь в гневе уехал, а мамаша предупредила, что теперь ее, Василису, приговор ждет. Я Василиску спрашиваю: «Тебе что, жить надоело? Убежала бы, — говорю, — тайно». А она задумалась, как глянула на меня, словно до пяток огнем прожгла, а потом обняла ласково и говорит: «Я, Анжелочка, жить только начинаю. А тайно убежать мне никак нельзя. Влас меня выкупить хотел, а Божья воля иная. Мне Боженька лучший путь приготовил. Он хочет, чтобы я как блудила открыто, так открыто и каялась, чтобы все наши девочки слышали». А потом помолчала и тихо так говорит: «Спаситель ради нас пострадал, и нам в Его страдании доля есть, сладкая доля!». Мне все-все ее слова в память врезались, как будто я их наизусть выучила. Потом вдруг Василиска в ноги мне повалилась. Я аж отпрыгнула. «Прости, — говорит, — меня. И не забудь. Потом сама все поймешь. Я, Анжелочка, пострадать хочу, пострадать за Христа Страдальца, за свою и твою тишину, — так сказала и выбежала. А я ничего понять не могу. И страшно мне, и радостно. Вот, думаю, убьют они ее или искалечат, но зато как она Князя с мамашей сделала. Не видать им больше Василиски. Живой она им не дастся. Все! Вырвалась на свободу птичка!
— А как же они ее убили?
— Просто. Оказывается, Князь от нас прямиком к Жану поехал, это наш главный. Нажаловался ему на Василису и стал смертного приговора требовать. Жан, говорят, упирался. Но этот вампир своего добился. Прислал Жан трех мальчиков на помощь Батону. Трое должны были ее держать, а один шприц с ядом в пятку всаживать. Только когда они к Василисе в комнату вломились, она им говорит: «Я знаю, вы меня убивать пришли. Не делайте этого. Это очень плохо. Вы не меня, вы себя убьете, и Господу тоже больно будет, потому что Он любит вас». У них прямо челюсти поотвисали. Но потом они в себя пришли и прут на нее. Она тогда иконочку Бога взяла и говорит им: «Не трогайте меня. Я смерти не боюсь. Со Христом мне смерть не горька. Смерть мне обручальное кольцо на палец наденет. Я знаю, все вы перед делом и после дела в церковь бегаете свечи ставить. Только свечи в руках убийц нераскаянных — черные, смоляные. Они не аромат, а зловоние источают. Но я буду просить, чтобы Милостивый Господь простил вас. Пусть Боженька примет меня от вас, как живую свечу. Ну что, мальчики православные, как убивать меня будете?» Парни решили, что она свихнулась и говорят: «Ложись на кровать прямо в одежде, только обувь скинь. Сделаем тебе укол в ногу, и все». Василисочка наша иконочку поцеловала, крепко-крепко ее к груди прижала и легла. Они ей шприц и всадили в пятку — «поцелуй змеи» у нас называется. А она на кровати лежит, куда-то вверх смотрит, и у нее вроде как предсмертный бред начался. Она все повторяла: «Сделай, Господи, ложе мое скверное ложем нескверным. Тебя, Господи, Жених мой, люблю, и Тебя ищу я в страданиях…» Так и умерла с этими словами. Мы с девчонками под дверью подслушивали и в замочную скважину подглядывали, хоть и жутко было. А потом ночью на кухне Батон разоткровенничался под мухой. Мы все в шоке были. А утром, как ни в чем не бывало, мамаша скорую и милицию вызвала. «У меня, — говорит, — одна квартиросъемщица отравилась. Несчастная любовь, наверно». Ну те уши и развесили. Мы-то про «поцелуй змеи» уже слышали. Врачи ничего
определить не могут. Они думают как? Раз яд в крови есть, а следов насилия нет, значит, самоубийство. Дырочка-то на пятке малюсенькая. Если не знать, ее ни в жизнь не найдешь. А, может, мамаша и приплатила еще кому надо… Ну вот, а когда я тебя у подъезда увидела, бегом в свою комнату. Бумаги Василискины схватила и вниз. Дождалась, пока мамаша отчалила, и за тобой. Так и шла до метро, а потом в метро, а потом опять по улице до подъезда. Думала, ты заметишь, но тебе, видно, не до того было.
Влас пораженно молчал. Потом спросил:
— Как жить теперь будешь?
— Как? — не поняла девушка.
— К мамаше вернешься?
Анжела удивленно смотрела на Власа, словно он задал ей вопрос о чем-то невероятном:
— Я не думала… А как не вернуться?
— Подруга твоя знала как. Если бы ее не убили, то там ее уже не было бы. Мы бы ей помогли.
— Я догадывалась.
— Только не понадобилась ей помощь. Она ведь тебе сама про это сказала. Василиса выше всех земных расчетов оказалась. Я совсем не ожидал. Но я рад. Я очень за нее рад. Она Бога возлюбила по-детски, а Он сразу на руки Свои ее скорбную душу взял. Вот и весь смысл жизни.
— А что мне и вправду можно не возвращаться обратно или ты шутишь? — неуверенно спросила Анжела.
— Не возвращайся! Ни в коем случае не возвращайся! — разгорячился Влас. — Василису я не уберег, так, может быть, тебя с Божией помощью уберегу. Я ведь твой должник. Ты даже не представляешь, какую радостную весть мне принесла. Я думал, Василиса самоубийца, а она… она мученица Христова! Хотя по-человечески горько, очень горько без нее… — Влас отвел глаза, чтобы скрыть слезы.
В этот момент в дверном замке повернулся ключ, и на пороге, чуть не столкнувшись с Власом и Анжелой, застыла мать.
— Мамочка, не пугайся, — с извиняющейся улыбкой сказал Влас, — это Анжела. Она поживет пока у нас. Я буду спать в гостиной на диване, а она в моей комнате.
Мать выпустила из рук хозяйственную сумку, которая, упав на пол, издала звук разбивающегося стекла. Влас поднял сумку.
— Ну вот, бутылка кефира разбилась, — с досадой сказал он. — Мам, да не переживай ты. Тут совсем другое. Это не как раньше. Мне обратного пути нет. Анжеле нужна помощь. Не выгоним же мы человека на улицу.
Мать вопрошающе смотрела на девушку.
— Вы простите, я не знаю вашего имени… — извинилась Анжела.
— Татьяна Владимировна, — подсказал Влас.
— Простите, Татьяна Владимировна, — продолжила Анжела, — я уйду. Влас очень добрый человек, но я уйду.
— Мама, — твердо сказал Влас, — эту девочку продают на панели. Если мы ее вытолкнем на улицу, ее опять заставят блудить. Ты хочешь, чтобы это преступление на нас было?
От такой откровенности Власа, матери сделалось совсем дурно. Она прислонилась к стене и закрыла глаза.
— Мамочка, садись, — кинулся к ней Влас, подставляя табуретку.
— Делай, что хочешь, — поблекшим голосом прошелестела Татьяна Владимировна.
— Спасибо, мамочка. Спасибо, — поблагодарил Влас, гладя мать по плечу.
(Продолжение: http://www.proza.ru/2019/12/14/577)