Термины «старообрядчество», «старообрядцы», «староверы» производят на современного человека некий негативный оттенок, впечатление дремучей отсталости и косности. Тем более, что подавляющее число людей толком и не знает, что это такое. Мужики с бородами и в подпоясанных рубахах навыпуск, бабы в сарафанах и платках, боярыня Морозова с вскинутым двоеперстием и лицом то ли мученицы, то ли ведьмы. Вот, пожалуй, и все, что знают сейчас мои русские сограждане. Нерусские не знают и этого. И еще есть слова «раскол», «раскольники». Тоже негативного свойства. Недаром же Достоевский самого знаменитого своего нехорошего героя назвал Раскольниковым.
Несколько лет назад по ТВ показали многосерийный фильм «Раскол» Николая Досталя. Первая и неплохая, кстати, попытка рассказать об этой веками замалчиваемой трагедии русского народа, произошедшей с подачи царя Алексея Михайловича, лицемерно прозванного Тишайшим. Однако фильм, боюсь, что большинство зрителей его восприняло просто как относительно занимательный рассказ еще об одной малоизвестной страничке нашей обширной истории. А ведь нет! Раскол - это не страничка, это мощнейший удар по самосознанию русского человека, по его самоуважению. Народ был расколот (не сам раскололся, а был насильственно расколот) на две неравные части: на слабых духом (у меня не поднимается рука назвать их рабами, они всего лишь хотели выжить, таких всегда большинство), и сильных, готовых умереть, но не поступиться верой, принципами. Готовых умереть всегда мало, иначе народ бы не выживал, инстинкт самосохранения срабатывает. Вольные и принципиальные не нужны никакому царю. Царю нужны послушные. Особенно, если царь мечтает о создании Великой России. Церковная реформа была только инструментом для устранения разномыслия и вольнодумия (по-нашему диссидентства и оппозиции). Фактически это была государственная стратегия, нацеленная на века вперед, и проводилась в жизнь не церковным словом и крестом, а государственной силой - пытками, казнями, восьмилетней осадой Соловецкого монастыря. В этом «тишайший» царь Алексей видится вполне «достойным» наследником князя Владимира, также насаждавшего на Руси огнем и мечом новую веру в интересах своей политики.
Вера - весьма тонкое состояние человеческой души. Ее нельзя насадить силой. Силой можно переломить человеку духовный хребет, заставить его притвориться верующим. Русичи князя Владимира в большинстве своем только притворились христианами, сохранили множество языческих реликтов, и понадобились века, чтобы переломленный хребет сросся, чтобы христианство стало для массы народа если и не истинной верой, то устойчивым сводом жизненных правил, обрядов и традиций. Русский крестьянин (а в XVII веке подавляющее население России - крестьяне) был, как правило, неграмотен, православная вера для него - это в первую очередь традиция, обрядовость, совокупность магических действий и слов, смысл которых и понимать-то не надо: главное, исполнять все в точности, чтобы не нарушить их действенность. Естественно, что в силу огромности территории и многонациональности (даже в те времена) русского народа, традиции в разных местностях складывались несколько по-разному, но ничего страшного в этом не было, потому что общего (отличающего, например, от католичества) было все-таки больше, чем различного. Это как отличия вологодского и московского диалектов, в целом являющихся русским языком в сравнении даже с родственным украинским. Так и русский народ в целом был православным, хотя и имел некоторые стихийно сложившиеся различия в правилах исполнения церковных служб в разных волостях и селах.
Казалось бы, все мирно и складно в государстве Российском. Крестьяне трудятся в поте лица, воеводы мудро управляют, а попы служат службы и сулят всем Царствие Небесное, припугивая Страшным судом. Но не следует забывать, что Россия XVII века - государство неустоявшееся и будущее ее еще весьма неопределенно. Да и титул «царь» появился в ней не так уж давно (от Ивана Грозного), и никакой он еще не «самодержец». А хочется! Тем паче, что пустынная Сибирь распахнула несчитанные богатства свои. Но, с другой стороны, поляки продолжают дерзить, запорожцы чудят, шведы задираются, турецкий султан ятаган точит. А, с третьей стороны, византийцы-единоверцы бьют смиренно челом и просят взять их под свой покров (как нынче балканские сербы), побить султана-басурмана и сделаться (что там царем российским!) - византийским императором! Москва - третий Рим, а четвертому не бывать! Как не вскружиться голове у юного внука Ивана Грозного? И как не возжелать построить народ единым строем? Легко нашелся и гордец Никон, из грязи вступивший в князи и даже возмечтавший стать выше царя, вровень с римским папой (раз уж Москва должна стать третьим Римом).
Но народ к этому времени уже сделался христианским (во всяком случае, в традициях своих), и Царствие Небесное приучился (хотя и в меньшинстве своем) почитать выше царствия земного. И схлестнулись две силы: сила царская, стрелецкая, с силой человеческой, духовной. Слабые (а по сути и неверующие) сдались почти мгновенно, плохо сросшийся хребет ломается легко, сильные и истинно уверовавшие искренне возмутились. Им невозможно было понять, отчего это вдруг креститься надо тремя перстами (как крестятся католики и недавно стали креститься греки), а не двумя, как крестились отцы и деды, как крестились Сергий Радонежский и святые на древних иконах, почему в имени Исус следует писать две буквы «и» (на греческий манер), и так далее. А когда царевы воеводы и сотники начали вешать и жечь несогласных и резать языки попам-строптивцам, в народе вспыхнул внутренний (духовный) мятеж, надвинулась тень близкого антихриста и легко (и даже радостно) родилась готовность пострадать, хоть на капельку сблизиться с пострадавшим за всех людей всеблагим Спасом, Исусом нашим Христом. Народ воистину раскололся.
Раскололся под ударом царского топора. Староверы были объявлены вне закона. Вначале их просто убивали. Потом (при Петре и Екатерине) лишали гражданских прав и облагали двойными налогами. Многие бежали в другие страны, другие уходили в леса и горы, в Сибирь, на Алтай, третьи скрывали свою истинную веру. Только в 1905 году им было разрешено строить свои церкви, но этот процесс был резко заморожен при Советской власти. Кстати, по убеждению современных историков, без никоновской церковной реформы XVII века не было бы и большевистского переворота 17-го года. Ведь легко взрывали храмы и сбрасывали кресты с куполов именно потомки тех, кто когда-то с легкостью сжигал старые церковные книги и иконы.
Фактически, только с 90-х годов прошлого века началось возрождение старой православной церкви. Через два с половиной века после никоновской реформы. За эти два с половиной века в среде старообрядцев многое произошло. Оставшись без священников, разбежавшись по лесам, Румыниям, Бразилиям и Австралиям, они как могли сохраняли свои традиции и обычаи (зачастую доводя их до уровня фольклора) и придумывая в каждом месте свои особенности жизни и богослужения. Родилось много так называемых толков (часто именуемых сектами). В том числе, из-за долгого вынужденного существования без священников, возникло движение безпоповства. То есть неприятие и непризнавание новых священников, как утративших прямое апостольское наследование. Однако большая часть современных старообрядцев (около двух миллионов) объединилась в общую церковь, получившую название Русская православная старообрядческая церковь (РПСЦ), которая управляется московским митрополитом. Солженицын писал: «Я не только не назову их раскольниками, но даже и старообрядцами остерегусь, ибо и мы, остальные, тотчас выставимся тогда всего лишь новообрядцами. За одно то, что они не имели душевной поворотливости принять поспешные рекомендации сомнительных заезжих греческих патриархов, за одно то, что они сохранили двуперстие, которым крестилась вся наша Церковь семь столетий, - мы обрекли их на гонения, вполне равные тем, какие отдали нам возместно атеисты в ленинско-сталинские времена, - и никогда не дрогнули наши сердца раскаянием!» И еще он призывал новую русскую церковь принести покаяние, просить прощения у старообрядцев за те гонения, которым она их подвергала. И Русская православная церковь за рубежом принесла такое покаяние. Официальная же РПЦ не принесла. Она только объявила, что разрешает старообрядцам молиться в ее храмах. Т. е. вроде как прощает им грехи, отменяет анафему. Но не ставит ли новая церковь вопрос с ног на голову? Кто кого должен прощать? И кто должен просить прощения?
Как выходец с Дальнего Востока расскажу о дальневосточных староверах. На Дальнем Востоке в настоящее время действует Уссурийская и всего Дальнего Востока Епархия РПСЦ, с кафедральным храмом в Хабаровске, на улице Ильича, 28. Это сверхскромная деревянная церковь сельского вида, где служит приветливый батюшка по имени Александр, где не берут денег за крещение и венчание, где все прихожане знают друг друга по имени, где сообща решают, какие новые иконы заказать для иконостаса, где подешевле купить трубы для отопления в странноприимном доме, где вскладчину устраивают церковные праздники, куда приносят детей еще в пеленках. Далеко не все мужчины там с бородами и в рубахах навыпуск, а если женщина придет на службу в брюках и с непокрытой головой, на нее не станут шикать, ей просто дадут сарафан и платок. Большинство из них - старообрядцы потомственные, родившиеся в староверских семьях, но идет и процесс обращения. Недавно приезжал русский человек из Канады. Его предки не были старообрядцами, но он читал об истории старообрядцев, о их вере и решил креститься в этой вере, прилетел и крестился.
Старообрядцами или выходцами из старообрядческих семей были такие знаменитости, как Ломоносов, Чкалов, Лихачев, а также легендарные первопроходцы Дежнев и Хабаров. А нынешние старообрядцы - такие же современные люди, как и вы, уважаемые читатели. С таким же образованием, с такими же профессиями, с таким же образом жизни. Кстати, в данный момент старостой в хабаровской общине является бывший вертолетчик и начальник хабаровского аэроклуба. Это вовсе не отсталые и не дремучие люди, но это истинно верующие люди. Сломить которых, как показала история, не сможет никто и ничто.