СОСЕДИ
Хороший сосед – лучше всякого
ближнего родственника. (Нейах)
Вопрос с жильём на этот раз решился легко и просто. Уходивший в запас по выслуге лет начальник штаба полка подполковник Моренец как раз планировал переезд в город Куйбышев: в этом году его сын оканчивал среднюю школу и планировал поступление в авиационный институт, который имел место быть в Куйбышеве.
Месяца через два моя семья была уже со мной в Уральске, и мы начали постепенно пристраивать детей. Серёжа, отучившийся первое учебное полугодие в Куйбышеве, с начала второго пошёл в школу уже в Уральске. Учился неплохо, но без особого рвения. Очень любил читать книги, и наблюдать за ним в это время было чрезвычайно любопытно. Когда в тексте встречался эпизод, описывающий событие, которое его «зацепило», он фиксировал это место пальчиком, закрывал глаза и «прокручивал» его в голове по несколько раз, видимо представляя себя его участником. К сожалению, новая его учительница, Евгения Петровна, встретила Сергея в высшей степени неприветливо - позволяла себе грубые, непедагогичные методы обращения с ним. В нём её раздражало всё: и полнота, и степенная неторопливость. Софья Сергеевна с первых же шагов твёрдо встала на защиту нашего сына и повела настоящую войну за освобождение нашего сына от педагогической тирании. Кончилось тем, что Евгению Петровну убрали от общения с детьми. Прошло много лет, в течение которых мы ничего о ней не слышали, и вот, во время очередного посещения кладбища недалеко от могилки моей Софьи Сергеевны, почти рядом, я увидел обелиск с начертанным на нём именем Евгении Петровны. «Mors omnia solvit» - смерть решает всё. Она примиряет всех и вся.
Квартира была так же, как и в Куйбышеве, трёхкомнатная и также на первом этаже, хотя значительно уступала куйбышевской качеством удобств. Мы заняли две комнаты - в третьей проживал врач–невропатолог нашего гарнизонного лазарета, майор Эпштейн Айзик с женой Ниной Николаевной, воспитательницей детского сада и сыном Игорем, ровесником нашей дочери. Отчество Айзика, если я ничего не путаю, было Пейсахович, но моя неуверенность оттого, что мы его всегда называли только по имени. Это были чудесные люди и настолько же чудесные соседи. Айзик был мужчина среднего роста, очень худой, но исполненный какой – то неиссякаемой энергии: он везде успевал, и находил возможность всех окружавших его одаривать вниманием и заботой.
Мы очень сдружились и, когда приболела немного наша дочка, больше всех озаботился Айзик: повёл Соню с Оксаной в лазарет, «поднял на ноги» нужных врачей лазарета и до полного выздоровления девочки не упускал её из-под своего контроля.
Это был исключительно талантливый человек. Он с отличием окончил Саратовское музыкальное училище по классу фортепьяно и так же с отличием военный факультет Саратовского медицинского института. В зачётных листках этих учебных заведений, выдаваемых вместе с дипломами об их окончании, среди многочисленных оценок я не обнаружил никаких других оценок, кроме пятёрок; в обоих листках столбики пятёрок - по два столбика в каждом листке.
Я не знаю, когда Айзик находил время для занятий за инструментом, но он всегда был в форме и готов к выступлению перед любой аудиторией. Во время празднования дней Октябрьской революции на праздничном концерте, посвящённом торжественному событию, областным партийным руководством исполнение обязательной Аппассионаты поручалось всегда военному врачу–невропатологу майору Эпштейну Айзику. По просьбе соседей он и в собственном дворе без лишних отговорок, и даже с удовольствием, устраивал импровизированные концерты. Мужчины нашего дома выносили пианино во двор и устанавливали на указанное «маэстро» место, и вечернюю тишину ближайших окрестностей на некоторое время заполняли волшебные звуки классической фортепианной музыки. Не помню всего, что играл Айзик, но твёрдо остались в памяти Аппассионата и одиннадцатая рапсодия Ференца Листа.
Как и все дети сын Айзика, Игорёк, считал своего худенького папу этаким могучим богатырём, способным справиться с любым хулиганом. Не могу без улыбки и умильного восхищения вспоминать, как однажды, во время возникшего между взрослыми разговора о хулиганах, Игорёк стал наставлять своего, малоопытного в таких делах, родителя: «Папа, если к тебе станет приставать хулиган, ты отшвырни его сапогом». Нетрудно было представить, что произошло бы, сделай Айзик такое энергичное движение - он просто мог потерять свой сапог, который неминуемо «улетел» бы, так как не смог бы удержаться на такой худенькой ноге.
«СЕГОДНЯ У НАС ПЕРЕДЫШКА»
У толкового начальника зам всегда умница.
(Михаил Генин)
Командиром эскадрильи, к которому я был определён помощником по строевой подготовке, стал подполковник Гринько Иван Устинович, герой Советского Союза. Наконец-то, за немалый срок моей службы, мне встретился такой командир эскадрильи, с которым я смог наладить нормальные служебные отношения, и мне удалось сработаться с ним более чем успешно. Наши личные неслужебные отношения чем-то напоминали мои отношения с бывшим моим квартиросдатчиком, Фёдором Михайловичем. При представлении меня своим коллегам мой новый начальник характеризовал меня таким образом, что у меня складывалось впечатление, что он гордился своим новым помощником.
Иван Устинович был призван в Красную Армию в 1940 году. В 1942 году окончил Чкаловскую военную авиационную школу штурманов. Во время войны, будучи заместителем командира эскадрильи 190-го штурмового авиационного полка (214-я штурмовая авиационная дивизия, 15 воздушная армия, 2-й Прибалтийский фронт) капитан Иван Гринько к августу 1944 года совершил 129 боевых вылетов на штурмовку и бомбардировку живой силы врага, его боевой техники, аэродромов и оборонительных рубежей. В результате его точных штурмовых ударов было уничтожено шестнадцать танков, девяносто семь автомашин, двадцать одна зенитная точка, девятнадцать полевых орудий, сожжено семь железнодорожных вагонов, взорвано два склада с боеприпасами и уничтожено свыше ста гитлеровских солдат и офицеров. Сбил в воздушном бою два вражеских самолёта.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 октября 1944 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм капитану Гринько Ивану Устиновичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 5269).
(С 1946 года отважный лётчик штурмовик - в запасе. Вторично призван в Вооружённые Силы СССР в 1952 году. С 1960 года полковник И.У. Гринько - в запасе. Умер 14 сентября 1989 года и похоронен в Уральске.) (Из интернета)
Наше подразделение весь учебный год было бессменным лидером в училище по всем показателям. Очень скоро мой взвод курсантов превратился в дружный сплочённый коллектив, с которым мне удавалось успешно решать любые задачи. Однажды, когда в училище были организованы соревнования по зимним видам спорта, большинство курсантов моего взвода оказались в карауле. Те из них, которые чувствовали себя достаточно подготовленными в каком-либо виде наших соревнований, чтобы поддержать престиж нашего подразделения, подменялись, и активно вступали в борьбу. В результате мы вышли победителями.
За столь длительное время непризнания и откровенного игнорирования моих успехов в службе во мне прочно окрепло убеждение в моей посредственности, и возникли сомнения в возможности как-то поднять свой служебный авторитет. Справедливость мудрого совета Зигмунда Фрейда: «Прежде, чем диагностировать у себя депрессию и заниженную самооценку, убедитесь, что вы не окружены идиотами» в Какайды я подсознательно ощущал всеми фибрами своей души, но мне недоставало жизненного опыта, житейской мудрости и хотя бы небольшой моральной поддержки, да наверное и характера, которые позволили бы мне противостоять очевидной несправедливости. И лишь спасительное покровительство командира части подполковника Еникеева в самый драматический момент моей службы удержало меня от необдуманного отчаянного решения.
Не будет ли предосудительным мой поступок, если я, к своему запоздалому утешению, «обнародую» дошедший до меня слушок, что у капитана, «основоположника» процесса моих неудач, «поехала крыша», и что окончил он дни свои в психиатрической лечебнице.
Фамилию свою на доске отличников боевой и политической подготовки 15-го ВАУПОЛ, я воспринял так, как будто речь шла не обо мне, а о каком-то другом, неизвестном мне человеке. «Стартовые» полтора года успешной службы в Беловодском сменились почти на шесть лет, (не считая редких счастливых просветов), полнейшего умышленного невнимания и уничижительного безразличия к моему служебному рвению. Моё сознание, отупевшее от бесконечных, зачастую беспричинных, намеренно создаваемых неуспехов, не смогло вовремя адекватно воспринять в корне изменившуюся вокруг меня атмосферу.
У меня явно пошли дела на лад. Замечательное, убедительное подтверждение этому я получил много – много лет спустя. Уже в «гражданке» у меня произошла «знаменательная» встреча. К своему несчастью, я не могу с лёгкостью относиться к любому событию - я всё принимаю, как говорится, близко к сердцу. Моё состоягие я бы определил словами одной пятнадцатилетней девчушки, которая в телепередаче "синяя птица" в беседе с ведущей произнесла такую по-детски умилительно трогательную, но такую удачную фразу :"я очень переживательный человек". Поэтому неожиданная встреча с Василием Николаевичем всколыхнула в моей душе целую волну воспоминаний, которые, в свою очередь, вызвали и немало переживаний (я «эмоционально лабилен», как записано в моём свидетельстве о болезни). Место встречи, извините, - баня. Я прошёл в самый дальний угол моечного отделения, где и обосновался. В помещение вошёл и устроился недалеко у входа бывший начальник отдела кадров училища, подполковник в отставке, Василий Николаевич Куяров. Увидев меня, он прошёл ко мне и стал мне говорить всякие хорошие слова о моей службе в 15-м ВАУПОЛ. Мне неудобно даже повторить те хвалебные эпитеты, которыми одарил меня добрейший Василий Николаевич – это, как мне кажется, было бы крайне нескромно с моей стороны. Я, по его словам, был в «большом авторитете» у командования училища, и меня ожидало скорое и хорошее продвижение по службе. Можно предположить, что рассматривался вопрос о моём назначении на должность помощника командира полка по строевой подготовке (командира роты курсантов), освободившуюся в связи с переводом Николая Павловича на Байконур. Я об этом не догадывался, хотя уже начал замечать некоторое охлаждение в отношениях ко мне некоторых моих коллег, прослуживших непосредственно здесь в училище до моего сюда прибытия уже значительное время, и которые, видимо, были более меня осведомлены о складывающейся ситуации и считали может быть себя более достойными, чтобы занять эту должность.
Когда-то мне, молодому лейтенанту, такие слова поддержки, ободрения, были бы очень кстати. Человек, который чувствует, что его ценят, всегда будет делать больше, чем от него требуют. Теперь же они вместе с приятными воспоминаниями, принесли мне больше горечи, чем удовлетворения. (Вот уж поистине «не сыпь мне соль на рану»). Вместе с тем я пожалел, что не было со мною рядом внука, который, находясь у нас в гостях во время отпуска, всегда посещал со мной баню. Он учился в Хабаровском военном институте, и мне очень хотелось, чтобы он услышал эту похвалу его деду, гордился им и подражал. (Хотя с великой гордостью хочу заметить, что и без этого внук мой, теперь уже подполковник, с достоинством и честью носит гордое звание доблестного русского офицера). Но всё это будет ещё не скоро, всё это будет потом.
А пока секретарь партийной организации полка майор Смирнов стал меня «доставать» предложением о вступлении меня в ряды славной КПСС. Партия остро нуждалась в притоке свежих сил: «умных, честных и совестливых». Года полтора назад, когда мне исполнилось двадцать восемь лет, я с великим облегчением освободился от почётного звания «комсомолец». Время пребывания в рядах представителей «передового отряда советской молодёжи» оставило тяжёлый, невесёлый след в моей памяти. И как не хотелось мне снова оказаться среди людей, путающихся в тенётах идеологических догматов!
Но, как говорится, обстоятельства сильнее нас, да и любопытен я был «вельми» - мне всё не терпелось знать, о чём это таком важном шепчутся коммунисты на своих собраниях, чего не должны знать широкие народные массы. И я написал заявление. Я уже смирился со своим положением - пройдено уже почти половина пути; отслужив без каких-то шести дней двенадцать лет, теперь уже надо постараться достойно дослужить положенный срок - тем более, что появился, наконец, просвет в моей офицерской судьбе. У меня более чем хорошие отношения с командиром эскадрильи, и я на отличном счету у командования училища.
Да не тут то было - как говорится, человек предполагает, а Бог располагает (Homo proponit, sed Deus disponit); человеку не всегда удаётся осуществить свои мечты, свои планы. К этому времени набирали обороты мероприятия по выполнению «Постановления Совета Министров о новом одностороннем значительном сокращении Вооружённых Сил Союза ССР». Сокращению подлежали один миллион триста тысяч военнослужащих - почти треть всей Советской Армии. Никита Сергеевич Хрущёв решил: в связи с появлением в Союзе различного эффективного, в том числе ядерного оружия, роль авиации значительно понизилась, значит вполне возможно без особого опасения нанести ущерб боеспособности Вооружённых Сил СССР этот род войск несколько подсократить. Первыми жертвами такого решения пали несколько училищ, подобных нашему, ну и наше, естественно. Функции ликвидированных училищ были переданы аэроклубам ДОСААФ.
9-го Мая мы, сложившаяся за год моей службы в Уральске компания, последний раз в этом составе отметили День Победы. На следующий день «на опохмелку» выпили по прощальной рюмочке коньяку, и «вот с этого момента», как запевал мой бывший командир, я больше не беру в рот ни капельки хмельного. За многие годы употребления всякого непотребного зелья я убедился в совершенной непотребности его моему организму ни в каких дозах и ни под каким соусом. Встречи за праздничным столом оставили приятные воспоминания только от общения с добрыми, верными товарищами, и никак не от того, сколько чего, где и как было выпито, и какие весёлые, а больше невесёлые глупости после этого удалось нам совершить. Я нашёл в себе тот необходимый запас воли, который позволил мне навсегда отказаться от этого пагубного пристрастия. Конечно, это было не очень легко и не очень просто: тяга к спиртному за немалые годы его употребления довольно заметное место заняла в ряду приобретённых мною в немалых количествах отрицательных привычек и я «повёл с ними упорную и непримиримую борьбу». Когда во сне я вдруг видел себя среди старых, верных «боевых» товарищей с рюмочкой в руке, а то и, вроде бы даже после принятия «на грудь» некоторой толики, меня начинали донимать грустные, обидные размышления: как же это получилось, в какой момент, почему и как я его пропустил, почему не заметил вовремя? По молодости я было и покуривать начинал, чтобы не казаться «белой вороной» «в своём здоровом коллективе». Но здесь я как - то скорее разобрался что к чему, и очень скоро отказался от попытки украсить свой имидж ещё одной вредной привычкой. И, между прочим, ситуация была такой же, - я так же переживал, когда видел себя во сне с дымящей папиросой в зубах.
Где-то в июле месяце мы сделали очередной выпуск курсантов и проводили их для продолжения обучения в военные училища реактивной авиации и в вертолётные. Не помню в какой день на территории училища перед строем всего личного состава, преклонив колено, мы целовали край училищного знамени, прощаясь с родным училищем. Естественно, на душе было тягостно. Многие офицеры оказались на некоторое время в «подвешенном», неопределённом состоянии в ожидании решения своей дальнейшей судьбы. Многие были уволены или в отставку, или в запас. Кстати, упоминавшийся мною выше капитан Мартюшов (по слухам) был уволен в запас не дослужив всего полгода до «малой» пенсии, «и в забой отправился парень», хотя и не совсем молодой,но ещё довольно крепкий физически.
Меня же теперь, по слухам, должны были направить для прохождения дальнейшей службы в город Томск на должность помощника начальника лагеря (или колонии) по режиму - в общем, воспитывать зэков. Со слов офицеров, знакомых с лагерной жизнью, я узнал: самой, что ни на есть неподходящей должности для меня невозможно было придумать - свершение такого разворота судьбы для меня было бы смерти подобно: мои армейские методы общения с «подчинёнными» там уже не «проканали» бы. Под серьёзной угрозой оказалась бы не только вся моя военная карьера, но и вся жизнь. Позже я смог удостовериться в этом, посмотрев несколько фрагментов телефильма «Зона». Там достаточно доходчиво обыграна, не дождавшаяся меня должность. Увиденного мне было вполне достаточно, чтобы от дальнейшего его просмотра отказаться. «Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет…ни начальники, ни подчинённые» (Варлам Шаламов). АБСОЛЮТНЫЙ СЛУХ
(Известный анекдот, «транспонированный» мною в совсем
невесёлую, но вполне возможную действительность)
В одну из прекрасных осенних ночей 1960 года из железно-дорожного ресторана вышла небольшая группа военных музыкантов. Только что расформировано военное училище, и его оркестр, прекрасно сыгранный коллектив, оставшийся не у дел, стал перебиваться случайными заработками. И вот некоторая часть его после удачной «халтуры» решила отметить начало трудовой деятельности в новых условиях по старой, доброй, русской традиции дружеским застольем «под пальмами». Посидели хорошо. Но, как говорится, водки много не бывает – деньги быстро закончились, а душа жаждет продолжения праздника.
– А не навестить ли нам Петровича? У него всегда есть небольшой запас на всякий экстремальный случай, – высказал кто-то робкое предположение.
- А как мы отыщем его «замок» в такое позднее время? – послышалось сомнение, с тайной надеждой на чудо.
Дело в том, что Петрович, отставной интендант, проживал со своей семьёй в городке «Сокол», совсем недалеко от вокзала, в одном из нескольких, стоящих «в шеренгу по одному», финских домиков-близнецов, построенных для семей военнослужащих училища.
- О, это очень просто – уже с твёрдой уверенностью ответил музыкант, предложивший спасительный проект,- у крыльца его домика металлический скребок для очистки обуви от грязи звучит ля-бемоль.