* * *
- …Ромка, разбойник, где ты?! Нам пора домой!..
Участники зрительской ассамблеи на смотровой площадке городского Парка Культуры уже потянулись к выходу, а неугомонный Кибальчиш всё носился, как заводной под темнеющими дубами и липами. Звуки его детской войны летели, казалось, со всех сторон.
- Ромка, дитячье время кончилось! Всем маленьким солдатам пора спать!..
Отставной Полковник подошёл к хорошенькой молодой женщине – матери неутомимого и непослушного Ромки и заговорил – отрывисто, хрипло. Было заметно, как старательно он понижает свой, видимо, громовый от привычки командовать голос.
- Что, не слушается ваш солдат?! А хотите, я рявкну ему, как в армии, «отбой»?!
Она с интересом посмотрела на Полковника. Он был колоритен – этакий былинный Муромец с голубыми детскими глазами. Левую его щёку ото рта к уху пересекал глубокий шрам, оставленный по её мгновенному убеждению когтем одной из свежих войн. Одет современный богатырь был в дорогой, безукоризненный костюм, сразу принятый ей за маску – представить такого человечища в образе политика или бизнесмена было никак невозможно. Зато она с лёгкостью представила его во главе отряда, сжигающего караван моджахедов…
- Благодарю, но командовать ему «отбой», пожалуй, не придётся, - улыбнулась она. – Он уже заканчивает свою войну. Скоро мы пойдём домой.
«Мальчики играют в войну – в стреляющих песке и камнях – им сегодня выпала честь идти умирать!..» - вдруг вспомнил он слова одной «афганской» песни. Опамятовался и резко сменил тему:
- А грандиозный нам сегодня довелось наблюдать закат! Город будто сгорал! На минуту я почувствовал себя Нероном! А тут ещё этот остолоп, скачущий на линии огня!..
При упоминании о клоуне безоглядный детский восторг вспыхнул в глазах молодой женщины.
- Вас тоже тронул этот влюблённый чудак?! – простодушно обрадовалась она за Полковника. – Как он прощался с солнцем!.. Я думаю: в каждом из нас живёт такой клоун! Только люди в большинстве своём забросили его, как старую игрушку! Похоронили, как в пыльных чуланах, в своих душах! Жаль их за это!..
Полковника удивил её наивный порыв, принёсший с собой, казалось, дуновение свежего, детского ветра.
- Признаться, я всегда иначе думал о клоунах! – выпалил он, испытывая внезапное желание выговориться. – Как о нахалах и крикунах с тупой пальбой и дурацкими оплеухами!..
- Нет, что вы! Они печальные и радостные, как сам мир! Они искренние, как дети! А этот... Я сразу почувствовала - он влюблён по самые уши!..
…Едва ли ей было больше двадцати лет. С первого взгляда в ней легко можно было узнать свободную художницу, счастливо живущую в своих придуманных мирах. Носила она свободную чёрную юбку, декорированную большими голубыми цветами и белую блузу с искусно вышитыми берёзками. Рукодельный наряд смотрелся на ней естественно и неповторимо. Серебристая лодочка-заколка скользила по её волосам, как по бушующему морю…
- Согласитесь, пример влюблённых так заразителен! – воскликнула она, хитро стрельнув в старого воина глазами.
- Чертовски… - попробовал улыбнуться он, с досадой ловя себя на том, что совсем разучился улыбаться. – Эти влюблённые - террористы-бомбометатели!
В другое время он давно сбежал бы от подобных кисейных бредней, но сегодня - странная, непонятная и неподвластная ему сила держала его на месте. Маленькая женщина обладала над ним необъяснимой властью. Он физически ощущал горячие волны, идущие от романтической художницы. Набегающие и рассыпающиеся, они ласкали, обволакивали и влекли его…
И вдруг он увидел то, чего он, как слепой, не замечал весь вечер.
Дрожь сотрясла его крупное тело, удары сердца отдались в висках… Перед ним стояла вернувшаяся после пятнадцатилетней разлуки его молодая жена!
В смеющихся глазах этой девчонки он узнал е ё озорных ангелов, в голосе расслышал е ё счастливый щебет, в движении рук, оправляющих волосы, опознал е ё любимый жест!..
Как озарённый, он опять наблюдал удивительное сочетание совершенной женской красоты с наивной детской душой!..
Прошлое ослепительно вспыхнуло в его мозгу. Он покачнулся от хлынувшего изнутри света, закрыл глаза руками…
- Господи, что с вами?!
Она приобняла его, тронула бешено пульсирующий висок. Он с трудом разлепил ставшие непослушными губы:
- А мы ведь ещё не познакомились… Позвольте представиться… - он неуклюже отстранился. – Гвардии полковник Мороз Александр Георгиевич. В отставке, конечно… А теперь назовите ваше имя!
Художница улыбнулась и развела руками:
- А я – просто Мария. Женщина с ребёнком.
И опять незримо текущее назад время взорвалось в нём. Он перенёсся в прошлое – почти на тридцать лет назад. Позлачённые деревья парка исчезли, а не их месте возникла спалённая зноем степь. Рядом, как сюрреалистическая фантазия, стояла опутанная антенными проводами связи воинская часть – его первое место службы. На горизонте плавилось уже не страшное вечернее солнце, переплетённые тени от антенн уходили в бесконечность… Обнявшись, они с Марией стояли в этой степи, и странным образом родственная всему этому дикому пейзажу его молодая жена шептала ему – тогда ещё мальчишке в новеньких лейтенантских погонах: «Теперь, мой генерал, я не просто твоя любимая жена. Я – женщина, носящая твоего ребёнка».
Прошлое и настоящее сплелось в один живой клубок, и он опять опустился перед ней на колени и прижался лицом к невыразительному пока её животу. И услышал, как бьётся в ней его жизнь…
- А ну не тлогай мою маму!
Выскочивший из-за деревьев Кибальчиш занёс над головой Полковника перетянутый синей изолентой автоматик.
- Отпусти её, а то убью!..
Полковник нехотя поднялся с колен. Ему так не хотелось возвращаться в настоящее.
- Э-э, нет, малыш… Меня не так просто убить.
Мария подошла к сыну, обняла за острые напряжённые плечи.
- Спасибо, защитник, но на этот раз ты ошибся. Этот дядя нам не враг. Просто ему одиноко. Мы же с тобой знаем, как плохо бывает, когда одиноко… Дядя Саша – военный полковник. Пожалуйста, Ромка, пожми дяде Саше по-мужски руку.
Кибальчиш бросил подозрительный взгляд на Полковника и нехотя опустил автоматик.
- Здравия желаю, солдат! – протянул ему руку Полковник. – Против кого ты тут ведёшь боевые действия?!
Ромка посмотрел на его огромную ладонь, оглянулся на мать, вздохнул и сунул Полковнику свою ручонку. При этом он зажмурился, словно совал её в капкан. Полковник осторожно пожал ему руку.
- Вот и славно! – обрадовалась Мария. – Мир на нашей земле! А теперь беги, сынок, ещё поиграй – меня дядя Саша защитит.
Оглядываясь и сохраняя подчёркнуто-строгий вид защитника своей легкомысленной мамы Ромка отступил за деревья. Но по его грозному личику было понятно, что далеко он не уйдет, а будет, охраняя мать, следить за ними из темноты.
- Когда он родился я стала совсем другой. - доверительно сообщила Мария Полковнику. – Такой хлопотливой курицей! Глупой-преглупой от своего маленького счастья!
- Да никакая вы не курица! – воскликнул Полковник. – Вы прекрасная женщина с отважным сыном! Не глупая, а красивая и умная от своего счастья!
Обрадованная его словами она радостно призналась:
- Он уже требует себе брата! Обещал стирать за ним пелёнки! А я отвечаю ему: «Никаких тебе братьев! Одних только сестриц!..»
Тут она вдруг смутилась, выдав сгоряча сокровенную тайну, и Полковник опять узнал в ней свою Марию – непредсказуемо-нежную и внезапно-стыдливую…
Тем временем сумерки в парке окончательно сгустились, на аллеях зажглись редкие уцелевшие фонари, и Мария с Полковником направились к выходу. Ромка, не заметив посягательств на свою маму, начал выскакивать к ним их темноты и засыпать Полковника «военными» вопросами:
- …Дядь Сас, а ланьсе много войн было?!.
- Посему люди длуг с длугом воюют?!.
Сначала Полковник пытался подробно отвечать пытливому ребёнку, но бесцеремонно-детские «а посему?» загоняли его в тупик. Все взрослые умные доводы сыпались от детских вопросов, как карточные домики от лёгких прикосновений. История человечества выглядела историей безумия.
- …А насы влаги – плохие?!
- Посему они хотят сделать всем плохо?!
- А мы – делаем всем холосо?!
Впервые в жизни Полковник пожалел, что не обладал красноречием своих замполитов. Вынужденный в одиночку оправдываться за весь утопивший себя в крови мир перед этим едва пробившим асфальт росточком он вдруг почувствовал себя оружием в руках сумасшедших – бездушным куском железа.
А росточек уже переходил к частностям.
- …Дядь Сас, ты тозе воевал?!.
- А сколько ты селовек убил?!.
- Ты победил?!.
Полковник даже не удивился, расслышав в детском голосе откровенную жалость к нему. И ещё он всей кожей ощутил вечерний холод – будто его раздели.
- Приказ – это такой закон?!.
- А если тебе пликазывает дулак?!.
- Я когда выласту, тозе воевать долзен?!.
При виде припаркованной у входа в парк своей «Вольво» Полковник мысленно перекрестился – пытка дотошными детскими вопросами кончилась.
…Из убожества Мария умудрилась сотворить красоту и уют. Её двухкомнатная малогабаритная квартирка на самой окраине Города ошеломила Полковника обилием картин и живых цветов. На картинах были цветы в соседстве с изумрудной травой и золотыми облаками. Сотворённые лёгкой рукой, картины расширяли маленькую квартирку и, казалось, наполняли её ароматами цветущего луга…
Пока хозяйка накрывала стол, Ромка показывал Полковнику свои богатства: солдатиков, инерционные машинки, два выпавших зуба… Игрушки стояли у него на полке парадным строем.
…Малыш уснул прямо за чаем – просто уронил голову рядом с кружкой. Полковник осторожно перенёс его в детскую, Мария раздела и уложила, и оба они ещё долго смотрели на него спящего.
Затем Мария зажгла свечи и погасила свет. Комната закачалась в пламени свечей, как лодка на волнах. Полковник разлил по бокалам вино.
- За маленького Ромку! – сказал он.
- За всех маленьких мушкетёров! – ответила Мария. – Спасение человечества – на остриях их игрушечных шпаг! Когда он вот таким ещё карапузиком был, уже тогда кулачки сжимал, глядя за окошко перед сном. «Я Бабку-Ёську не боюсь! (Мария смешно изобразила гневную детскую речь.) Пусть плилетит только! Ка-ак дам ей по баське! Стоб никогда не лезла больсе к малысам!..» Выпьем за спасателей наших, за маленьких Дон Кихотиков, храни их Господь!
Они выпили – Полковник до, дна Мария едва пригубила.
- Вы потрясающая женщина! – сказал Полковник, опуская бокал. – С вами мне словно опять двадцать лет.
Он помолчал, не решаясь сказать главного. Помаялся и глухо проговорил, ощущая возникающую вокруг пропасть…
- Когда-то у меня была жена, которую звали Марией. И сын, которого звали Ромкой. Вы оба так похожи на них. Поэтому я уверен: наша встреча не была случайна.
Мария посмотрела ему в глаза. Голос её – прежде по-синичьи радостный и звонкий теперь словно бы звучал сквозь годы, прожитые без н е ё ...
- Александр Георгиевич, я с самого начала чувствую скрываемую вами боль. Вы будто стоите на краю бездны. Отчего-то мне страшно за вас. Расскажите мне ваши историю – может, вам станет хоть немного легче.
Он задумался.
- Дело в том, Мария, что я совсем не такой, каким вам кажусь… Мария, я… чудовище, зверь… Я в своей жизни столько зла наделал...
Она накрыла его руку ладонями. Он ощутил тепло – будто мостик перекинулся к нему через окружившую его пропасть...
- Сейчас это не имеет значения. Все на свете достойны любви. Или хотя бы её сестры – жалости...
Тогда он заговорил – медленно, тяжко, с долгими паузами. В одну секунду он состарился и почернел, глаза провалились...
- Наверно, я страшно устал, раз решаюсь отяготить вас этим. Я давно чувствую себя отработавшей тройной ресурс машиной. Меня душат слёзы по любому поводу. Я плачу от одного вида детей. Стал сентиментален, как юный влюблённый. Возможно, такое происходит со всеми, чей срок подходит к концу. Не знаю... Дело в том, Мария, что завтра меня не станет. То, что случится в Городе завтра газетчики обзовут очередным переделом собственности, а мне навесят ярлык наёмного убийцы...
Но мне очень хочется, чтоб хоть один человек на свете знал правду. Так мне легче будет уходить... Потому что я – не наёмный убийца!
Мария видела – он задыхается от каждого слова. И ещё её показалось, что с началом его рассказа в комнате зазвучала протяжная музыка – горестное рыдание скрипичных...