Звёзды рассыпались по чёрному безоблачному небу и ярко сверкали, предвещая
прекрасную погоду на следующий день. Океан был спокоен, и казалось нереальным то,
что всего лишь два дня назад хлестал проливной дождь, дул сильный, почти штормовой,
ветер, срывая белую пену с больших волн, которые накатывались на берег крошечного
островка в Карибском море.
Подходил к концу мой короткий отдых, и было немного обидно, что не очень повезло с
погодой. Хотя стрелки часов уже перевалили за полночь, сна не было ни в одном глазу.
Хотелось растянуть мои последние часы на острове и оставить в памяти расслалбленное и
умиротворённое состояние, вызванное этой тихой и звёздной ночью.
Мелодично журчала вода в фонтанчике, возле которого я сидел. Едва слышно
доносилось дыхание океана, скрытого в чуть ли не сплошной черноте всего лишь в
каких-нибудь двадцати метрах от меня. Большая кокосовая пальма вырисовывалась
тёмным силуэтом в слабом свете светильников-свечек.
Я поднялся и спугнул летучую мышь, которая до этого момента пряталась на стене
небольшого одноэтажного здания с несколькими неприхотливыми номерами для
отдыхающих.
"Эх, нет камеры", - мысленно пожалел я. Впрочем, жалеть об этом долго не пришлось,
так как летучая мышь тотчас улетела, и, если бы со мной и была камера, то большого
толка от неё всё равно бы не было.
Через проём в невысоком, с метр высотой, сделанным из ракушечника, ограждении,
ограничававшим внутренний дворик, я ступил на деревянный настил причала. На едва
колеблющейся водной поверхности слегка покачивался катамаран, на котором мы
выходили в океан. Шарообразные светильники испускали тускловато-мягкий свет,
который освещал причал и на несколько метров углублялся в темноту над поверхностью
океана.
Причал был небольшой: два метра в ширину и не больше тридцати метров в длину.
Бросив взгляд налево, я увидел, что на настиле, метрах в десяти от меня, выступает
какой-то тёмный бугорок. Что бы это могло быть? Я подошёл поближе. Краб! Как он сюда
попал? Может, он решил сменить на время обстановку, полюбоваться звёздами и
подышать ночным воздухом. А, может быть, он был частью улова живущего поблизости
рыбака. Ведь основным занятием местных жителей была рыбная ловля. Краб мог улучить
момент и избежать печальной участи попасть на обеденный стол. Как бы то ни было,
он сидел, а, может, с крабьей точки зрения, лежал на причале, то ли наслаждаясь покоем,
то ли размышляя о превратностях жизни.
И тут очень некстати появился я, нарушив его уединение и философские размышления.
"Кого это ещё носит здесь в такой поздний час?" - вероятно подумал краб. Видно было,
что он насторожился, но пока не предпринимал попыток улепетнуть.
"Никуда не уходи!" - мысленно обратился я к крабу и осторожно, чтобы не спугнуть
его, перебрался через каменное ограждение. Дверь в мой номер находилась всего в
нескольких шагах от причала, и через несколько секунд я уже возвращался обратно с
камерой в руках.
Краб находился на том же месте, где я его оставил. Я навёл камеру и сделал снимок.
Вспышка вспугнула краба, и он решил, что самая пора удирать. Но вместо того, чтобы
побежать к краю настила и искать спасения в воде, до которой было буквально клешнёй
подать, он смешно засеменил вдоль причала, постукивая о деревянный настил своими
конечностями.
Стараясь поймать краба на экране камеры, я шёл за ним и делал снимки.
"Ну чего ты ко мне привязался? Нет у тебя, что ли, других забот?" - по всей видимости
думал краб и продолжал семенить. Во время бегства он пересёк настил и теперь двигался
вдоль ограждения из ракушечника, почти прижимаясь к стенке. Так он добежал до проёма
и в отчаянной попытке оторваться от преследования, спрыгнул со ступеньки вниз,
оказавшись во внутреннем дворике.
Однако, преследователь, т.е. я, не отставал и следовал за ним по пятам. Краб, попав
на совершенно неведомую ему территорию и чувствуя горячее дыхание преследователя
у себя за спиной, запаниковал и побежал вдоль обратной стороны ограждения в
противоположном направлении.
Свет сюда практически не попадал, и краб, наверно, почувствовал себя в
относительной безопасности. Я видел только тёмное пятно, перемещающееся вдоль
ограждения. Необходимо было как-то осветить беглеца, и я снова отправился к себе в
номер за фонариком, что позволило крабу перевести дух и дало ему надежду на
окончание его треволнений.
Однако, уже через пару минут, свет фонарика выхватил его из темноты и разрушил все
надежды на то, что его оствали в покое. Краб снова бросился наутёк, а я, удерживая его
в свете фонарика и на экране камеры, шёл за ним по пятам.
Пробежав несколько метров, краб оказался у ступеньки другого проёма в ограждении
и остановился, видимо, совсем отчаявшись и потеряв всякую надежду на спасение. Он
вдруг показался мне очень беспомощным и вконец загнанным существом,
непонимающим, за что на него навалились эти несчастья. Я почувствовал угрызения
совести: то, что для меня было интересным ночным приключением и развлечением, для
краба оказалось необычайно стрессовым событием, когда, по его представлениям, он
должен был спасать свою жизнь.
Я решил его больше не травмировать и избавить от моего столь нежелательного и
навязчивого внимания. Пожелав ему - опять же мысленно - спокойной ночи, я повернулся
и уже было направился к себе в номер, как вдруг до меня дошло, что крабу без
посторонней помощи не выбраться из-за ограждения: ступенька, ведущая на причал, была
в три крабьих роста, и ему ни за что на неё не взобраться.
Необходимо было ему как-то помочь, чтобы он смог взобраться на причал. Однако, я
имел все основания сомневаться в том, что он бы добродушно позволил мне взять себя на
руки: не для того у крабов клешни, чтобы допускать фамильярность по отношению к
своим особам. Нужно было найти какое-то вспомогательное средство.
Я огляделся, и мой взгляд упал на одну из больших раковин, лежавших на ограждении
в качестве простых и естественных украшений. Это было как раз то, что нужно!
Взяв раковину, я подошёл к крабу. Бедолага то ли от усталости, то ли от полной
безнадёжности и покорности судьбе даже не сделал попытку убежать. Осторожно, чтобы
не причинить ему вреда, я поддел краба краем раковины и, слегка прижимая его к
ступеньке, поднял, как на лифте, на причал.
"Давай, беги, дружище!" - сказал я крабу. Тот не заставил себя просить дважды и со
всей своей крабьей скоростью застучал по деревянному настилу по направлению к воде.
Пробежав половину дистанции, он вдруг остановился, словно решил, что не пристало
ему - крабу - бесславно удрать и не оставить за собой последнее слово. Он повернулся
ко мне и поднял свою большую клешню.
Может, он хотел мне сказать, чтобы я и в мыслях не держал последовать за ним в
океан. А, может, он просто хотел попрощаться и сказать, что не держит на меня зла.
Мне бы хотелось думать, что мы расставались, если не в приятельских, то и не во
враждебых отношениях.
Постояв секунду-другую, краб снова повернулся и, уже не останавливаясь, подбежал
к краю причала и бултыхнулся в воду.
"Удачи тебе!" - пожелал я ему на прощание.