Чувствую себя Страшилой из книги «Волшебник Изумрудного города». Мысли, как опилки и булавки, лезут из моей головы. Мозг вибрирует от обилия информации, и меня потряхивает вместе с ним. Кто я? Какая у меня на самом деле роль? При чём здесь мой вожак и «силища, которая работает»?
Иду по коридору, слегка пошатываясь. Из обилия фраз, сопровождающих меня вдоль стен, взгляд выхватывает одну, самую немыслимую:
«Ацетон сегодня несолёный»*
При чём здесь ацетон вообще? Кому понадобилось его солить?
— Господи, — спрашиваю вслух у себя самой, — а мне-то что теперь делать?
«Пожалуй, тебе стоит выпить», — звучит в моей голове.
Я останавливаюсь, ошеломлённая тем, что только что услышала. Начинаю судорожно оглядываться вокруг в поисках того, кто мне только что дал совет. Однако рядом нет никого, кому я была бы интересна. Сейчас оптимальный вариант схватиться за голову и закричать внутренним демонам: «Оставьте меня в покое! Прочь из моего сознания!» Но долгая беседа с Рыжим настолько энергетически истощила меня, что хватает сил лишь на вопрос вслух:
— Ты считаешь, что это хорошая идея?
Прислушиваюсь к себе, но ответа так и не слышу. Впереди, словно из ниоткуда, сами собой возникают открытые двери Кофейника.
***
В Кофейнике
До сегодняшнего дня инстинкт самосохранения заставлял меня избегать злачных мест вроде Кофейника. Для такой девушки, как я, местная забегаловка, где торгуют дрянью под наивной вывеской "Только кофе и чай!", сулит крупные, совершенно не нужные неприятности. Впрочем, самая крупная неприятность в лице Рыжего со мной уже случилась, а синяк под глаз прилетел ещё раньше, поэтому я довольно здраво рассудила, что пора быть «как все». Хоть поздороваться с бывшими состайничками!
Три пса с подругами оккупировали барную стойку. Две одиноких крысы потягивают что-то горячее из чашек. Кролик протирает стаканы, а сам навострил уши, прислушиваясь к разговорам посетителей. Народу всего ничего. Это хорошо. Захожу в Кофейник, нервно озираясь по сторонам. Подхожу к стойке.
— Ох ты, кого сюда занесло-то! Мама Зо собственной персоной! — насмешливо комментирует один из псов, и все тотчас оборачиваются на меня. Кролик перестаёт протирать стаканы, заметно напрягается.
— Фего тебе? — грозно и шепеляво обращается он ко мне.
— Привет, Кролик, — говорю я, стараясь быть беспечной и «свойской». — Налей, пожалуйста, выпить.
Псы хором мерзко хрюкают в ответ. Даже крысы из-за столиков оборачиваются.
— «Пожалуйста»? Ты просишь Кролика о выпивке со словом «пожалуйста»?!
— Шла бы ты отсюда, девочка. Это заведение не для тебя!
— Вот сама и иди отсюда! — огрызаюсь я зарвавшейся собаке женского пола, чья порода явно похуже моей. А сама внимательно смотрю на Кролика.
Тот нервно теребит ошейник, будто раздумывает, наливать мне или не стоит.
— Нет! — после минуты молчания категорически отказывается Кролик. — Нифего я тебе не налью. Фтоб твой новый вожак настуфал мне по тыковке? Маловата ты ещё для Кофейника. Иди отсюда. Тебе уже сказали.
— А ты неблагодарный, — отмечаю я, прищурив подбитый глаз. — На моих отступных водку с соком за троих лакал да нахваливал. Теперь же — нескольких капель алкоголя для меня жалеешь. Я же не «Лунную дорогу» у тебя прошу!
Псы тихонько брехают, то ли согласные со мной, то ли, наоборот, возмущённые моей наглостью.
Достаю из глубокого кармана штанов кошелёк. Стопроцентно проверенный маневр. Увидев купюру, зажатую у меня между пальцев, жадный до денег Кролик тотчас делает собачью стойку.
— И сейчас не нальёшь? — спрашиваю.
Кролик сопит. Чешется. Не спускает с купюры алчного взгляда.
— Ладно, — быстро сдаётся он. — Есть у меня тут кое-фто, фто тебе, пожалуй, можно. Но футь-футь! — И, выхватив купюру из моих пальцев, Кролик исчезает под барной стойкой.
Минуту спустя передо мной появляется бокал, наполовину заполненный какой-то янтарной жидкостью и три шоколадных конфеты.
— Сладкое за счёт заведения? — интересуюсь.
— Нет! — ехидно скалится Кролик. Ссыпав в подставленную ладонь мелочь, я забираю свой заказ и отхожу от барной стойки.
Подозрительная бурда от Кролика оказывается неожиданно мягкой и сладкой на вкус.
— Эк как нашу Маму Зо житьё под крылышком Стервятника достало! На третий день уже спиваться начала! — смеются бывшие состайники.
К самому громкоголосому псу подплывает некто вообще не пойми из какой стаи. Что-то шепчет ему на ухо, поглядывая при этом на меня. Пёс многозначительно умолкает и начинает пихать других собакоголовых, чтоб те заткнулись и… не таращились в мою сторону. Подозреваю, некто сообщил ему о нашем разговоре с вожаком Второй.
Янтарная жидкость в стакане просто изумительна! Гитарные переливы приближаются ко мне. Крысы с чашками подозрительно активизировались.
— Привет, Зо! — рядом со мной материализуется Валет. Не переставая играть на гитаре, покачивая в такт музыке головой, он садится за мой столик, не дожидаясь приглашения.
— Привет, — отвечаю, обнаружив, как приятно вновь оказаться в компании старого друга.
— Какими судьбами тебя в Кофейник-то занесло? Выпиваешь… Есть повод?
— Ага. С Рыжим пообщалась. Отходняк у меня.
Валет смеётся. Заканчивает играть.
— Так и знал, что как только ты покинешь нашу Шестую, этот рыжий пройдоха начнёт к тебе клинья подбивать! Неужто его обаяние не покорило тебя?
— Валет… Тебе ли не знать, что общество Рыжего дольше пяти минут мало кто выносит. А я с ним общалась добрые полчаса! — подкрашенный алкоголем голос звучит неестественно громко. Я пригибаюсь, прикрывая ладонью рот. Стараюсь говорить тише. — Я думала, я чокнусь. Веришь?
— Верю.
— Бери конфетку. Угощайся. Это тебе возврат долга за спасительный бутерброд на днях.
— Да ладно тебе. Но всё равно спасибо!
Валет гасит удовольствие под ресницами и охотно расправляется с конфетой.
— Сыграть тебе чего-нибудь?
И, воодушевлённый сладким угощением, Главный Музыкант Дома начинает брать аккорды моей любимой песни. Мне почему-то становится неловко. Скривившись, как от зубной боли, я прошу:
— Пожалуйста, не надо… Не сейчас.
— Ну, не хочешь как хочешь, — пожимает плечами Валет.
В Кофейнике появляются всё новые и новые посетители.
— Эй! Менестрель нашего детства, что ты такое интересное играл сейчас? Явно что-то новенькое. Мы специально заглянули послушать, — слышу я голос Сфинкса.
— Боюсь, мы спугнули ему музу, — отвечает Сфинксу немного насмешливый голос Лорда.
Бокал замер у меня в руке… Сердце сделало остановку, а после забилось как сумасшедшее. Я запихиваю в рот две конфеты разом и начинаю яростно жевать, чтобы подавить в себе желание вскочить и, звонко лая от радости, броситься к первому красавцу — здороваться и обнюхиваться.
Лорд! Здесь! В Кофейнике! САМ ЛОРД!!!
— Нет, что вы! Ничего вы мне не спугнули, я и сам хотел сыграть. Да вот только дамы против, — отвечает Валет с улыбкой и почтительно указывает на меня.
Ощущая на себе взгляды Сфинкса и Лорда, мучительно проглатываю конфеты и густо краснею. Чтобы скрыть своё смущение, заливаю конфеты янтарной жидкостью уже более крупными глотками. И я почти счастлива, что Лорд посмотрел на меня, и даже, чувствую, улыбнулся. Но тут идиллию нарушает резкий голос Рыжей:
— Вообще-то дамы не против. Да, Русалка?
— Да, — нежно отзывается невидимая Русалка.
— Так что нас большинство. Играй, Валет. Ту, которую начинал.
— О, это такая красивая мелодия! Зо, ну пожалуйста, пусть Валет сыграет. А ты, может быть, споёшь? — И Русалка начинает подбадривающе хлопать в ладоши.
— Я не в голосе, — хрипло отзываюсь я.
— Надо Стервятника попросить. Это вообще его песня, — со знанием дела отвечает собравшимся Валет и вновь возвращается к аккордам «Рано или поздно».
«Странные люди, страшные сны наполнили все мои дни…»
Кофейник заслушался. Валет, дорвавшись до той мелодии, которую он хотел сыграть, впал в состояние, напоминающее экстаз души.
И нежные гитарные переливы уносят меня в дивные мечты… Полежать под столом, свернуться калачиком, обнимая ножку стула и всплакнуть по поводу своей неразделённой любви…
— Кролик, твою мать, ты чем напоил её? Она на ногах не стоит! — слышу я сквозь свои сбывающиеся мечты.
— А фто я-то? Всего один бокал «Душевного»! Кто ж знал, фто её так развезёт! — защищается Кролик.
— Это с непривычки её так, — сочувственно вздыхает Лорд. — Следовало бы проводить девушку до Гнезда.
— Сама дойдёт! — отрезает Рыжая.
Кто-то склоняется надо мной, и голос Сфинкса делает вывод:
— Нет. Не дойдёт.
Зелёные глаза Сфинкса передо мной превращаются в зелёные очки Рыжего. Тысячи зелёных очков. Тысячи белозубых улыбок под ними. «Помоги мне, Зоя», — говорят эти улыбки одновременно. — «Мы же друзья… А в переводе с греческого…» И эхо тысяч голосов оглушает меня.
«Помоги… помоги… помоги…»
***
В Гнезде.
— Час от часу не легче. Что же её сподвигло? Мы были уверены, что эта божья пичужка — фанат здорового образа жизни: никаких сигарет и алкоголя, — долетает до сознания голос Стервятника.
— Видимо, передозировка общения с Рыжим сказалась, — предполагает кто-то с голосом Дракона.
— Какие ещё общие разговоры у них могут быть? — голос Вожака становится злым. — Ты это точно знаешь?
— Более чем. Рыжий сцапал её, когда мы возвращались с обеда, и уволок с глаз долой… И вот результат, судя по всему.
— Да. Скорее всего, так и есть. Отсутствие опыта сказывается.
На последних словах Стервятника я решаюсь подать признаки жизни.
— Воды… — хриплю я, обнаружив себя лежащей на своей койке в Гнезде. Птицы резко оборачиваются.
— Живая! Живая! — тут же заорал Конь, пронзительно засвистев. Он и Пузырь дают друг другу пять — жестом безоговорочного братства логов.
— Надо же, оклемалась, — удивляется Гупи. Этот невероятно ушастый парень, как подозреваю я, уже успел меня отпеть и даже похоронить.
***
К середине ночи я вдруг очень хорошо понимаю, что безудержная рвота — прекрасное средство от всех своих фобий и обид.
«Рано или поздно, что-то происходит на земле…»
***
На уроке.
А жизнь длинна и так скучна! Особенно в тот момент, когда чётко осознаёшь всю безответность твоих чувств.
— Как одиноко, — тихо говорю я самой себе и зарываюсь носом в листья лилейника. Одолевает желание выплакаться.
Цветок пахнет травой, сырой землёй и каким-то необъяснимым оптимизмом. Обнимая здоровенный горшок, испытываю некоторое подобие защищённости и поддержки. Фиалка от Слонёнка — это, конечно, приятно. Но лилейник — это лилейник. Единственный в Доме, кто действительно любит меня.
Между тем, преподавательница грамматики и классической литературы Мымра продолжает распинаться о творческом пути Джека Лондона. Её никто не слушает. Птицы открыто зевают, играют в покер, наводят утренний марафет. Учительницу всё устраивает. Она настолько запугана атмосферой Гнезда и его обитателями, что воспринимает уроки в Третьей как пытку. Главная её цель — оттарабанить подготовленный материал и сбежать из кабинета как можно скорей. В определённом смысле мне даже жалко её: нет участи печальнее для учителя, чем класс невнимательных и не заинтересованных учеников.
Я бы послушала лекцию Мымры, но подозрительное бульканье в животе волнует куда больше. Стакан «Душевного» явно пошёл не впрок. Хотя лихорадка после общения с Рыжим действительно отпустила.
От монотонного убаюкивающего бормотания учительницы меня пробуждает внезапный восторженный возглас:
— …и во все времена женщина должна оставаться женщиной! Никакого стиля «милитари»! Минимум чёрного цвета! О, ну конечно, кроме знаменитого маленького чёрного платья, как завещала нам великая Коко Шанель.
Я широко распахиваю глаза. Забываю про бульканье в животе и отвлекаюсь на слова Мымры. Упоминание о «милитари» сразу же напомнило мне о Танэше. И к моим страданиям о неразделённой любви прибавилась ещё и невыносимая тоска по общению с лучшей подругой. Вот кто действительно спортсменка, комсомолка и просто красавица — независимо от стиля, который она предпочитает!
Дамочку явно понесло. Каким образом она переключилась с Джека Лондона на пересказ женских журналов мне неведомо. Но Птицы заметно активизировались и начали жадно внимать каждому её слову.
— Кокетливая кудряшка, со вкусом подобранная брошка всегда должны дополнять её образ, — самозабвенно продолжает учительница. — А красивая свежая кожа и ухоженные руки — это главная визитная карточка любой из нас…
Стервятник, не посчитав нужным слезть со стремянки, обречённо трёт переносицу. Гупи как открыл рот, так и не собирается его закрывать. Дорогуша лихорадочно конспектирует лекцию учительницы. Ангел, внимая Мымре со звёздами в глазах, мысленно уже накручивает бигуди и покрывает себя брошками с головы до ног.
— Бабочка, ты записываешь? Тоже записываешь, да? — вдруг отвлекается он, заметив, как Дорогуша переворачивает в тетради исписанный лист.
— Уже начал, — бурчит Бабочка и неохотно лезет в сумку за своей канцелярией.
— А как пишется: «кОкетливая» или «кАкетливая» брошка? — спрашивает Бабочка позже.
— «Ко». Через «о», — подсказываю ему я. — «Какетливая» — это, по-моему, что-то от какашки.
Бабочка снисходительно усмехается:
— Вот, это уже ближе к теме!
— Записывай! — сварливо напоминает ему Ангел и утомлённо закатывает глаза.
Гупи по-прежнему так и сидит с открытым ртом. Дорогуша марает писаниной очередную страницу. Мымра рассказывает о рецепте лимонной маски от прыщей…
Меня одолевает риторический вопрос: зачем я вчера решила выпить? Прокручивая в голове последовательность событий, я удивленно осознаю, что в Кофейник меня погнала чья-то чужая навязанная мне мысль. Я даже процитировать её могу!
Я слышу чужие голоса у себя в голове. Дожила. Прижав горшок с лилейником к груди, стойко принимаю свою участь: у меня поехала крыша. После конкретного очищения желудка сегодня ночью, я наконец-то это поняла. Сейчас запою, как Фрекен Бок: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля. Я сошла с ума. Какая досада!»
Мымра перестала трепаться о косметике и, с чувством исполненного долга, отпустила наш класс на перемену. А я всё сижу в обнимку с лилейником.
— Эй, Мама Зо, просыпаемся! — Пузырь щёлкает пальцами перед моим лицом. — Или мы опять тебя теряем?
— Я сошла с ума, — трагично объявляю я.
— Ох ты! — Пузырь лучезарно улыбается и даже немного откатывается назад. — Как ты это поняла?
— По-моему у меня начинается шизофрения.
— Шизофрения?! — случайно услыхавший меня Дорогуша тотчас изменяет свой курс движения и заруливает ко мне. Повторяет с восторгом: — У тебя шизофрения?! Боже, так это же прекрасно! Слыхали, братцы? Зо ещё не успела попробовать ни одной нашей настоечки, а раздвоение личности у неё уже началось! Поздравляю, сердечно поздравляю, милый друг!
Безумно улыбаясь, Дорогуша трясёт мне руку в пожатии. После трясут мне руку и Пузырь, и Ангел, и Бабочка.
— Я тебя тоже от всей души поздравляю, — расходится Ангел. — Давайте споём по этому поводу торжественную песню! Какую ты хочешь? Говори!
— Да успеешь ты ещё спеть, заткнись ты! — беззлобно усмехается Пузырь и крякает, глядя на меня. — Тебя точно надо переименовать. Уникум, блин!
— Шизофрения, раздвоение личности, разговоры вслух с самим собой в Гнезде горячо приветствуются, — назидательно объясняет мне Дорогуша. — От себя добавлю: я очень, очень за тебя рад. Ну? И что он сказал?
— Кто «он»?
Птиц удивляет моё искреннее непонимание.
— Тот, кто беседовал с тобой в твоей голове!
— Ну… это он предложил мне сходить выпить, — смущённо бормочу я и устало тру виски. — Господи, как же всё это ненормально.
Птицы переглядываются. Многозначительно. Со знанием дела.
— Зо, птичка моя, ненормальность в Гнезде — это как раз нормально, — философски замечает Дорогуша. — И ты должна бы уже начать понимать, что…
— Что?
— Что ненормальность — это всего лишь точка зрения, — Дорогуша выдерживает театральную паузу и улыбается моему удивлению.
Ангел начинает петь на безупречном английском песню Quenn «The Show Must Go On». Птицы подхватывают его пение.
Я проглатываю очередной нервный смешок.
***
Спрятавшись за лилейником, чувствую себя солдатом в разведке. «Рядовая Зо! Доложить обстановку! Приём!» — мысленно приказываю себе и сама же отвечаю. «Рядовая Зо. Рядовая Зо на связи. Как слышите? Докладываю. На поле боя временное затишье. Но оно обманчиво. Очень обманчиво»
В столовой всё как всегда. Крысы друг перед другом устраивают ежеминутные концерты с громкими угрозами порешить себя и рядом сидящего. Фазаны, сидящие на диетах, с завистью заглядывают в тарелки других домовцев. Они даже одинокий капустный лист умудряются есть с вилкой и ножом. Очень показательно. До тошноты идеально. Псы едят громко и весело, как и всегда. Клацая зубами и не переставая вилять хвостами, воспитанники Шестой делятся друг с другом свежими новостями, анекдотами и… болячками. Четвёртая внимает речам Табаки. Мы сидим в зарослях.
Рыжий с момента нашего разговора даже не посмотрел в мою сторону. Он, как я поняла, вообще старается продемонстрировать свою непричастность к нашей «дружбе». Данный факт заставил меня с облегчением вздохнуть.
Чёрный, которому стопроцентно уже доложили о моём посещении Кофейника, поглядывает на меня с жалостью. Он уверен, что я начала спиваться, и готов махнуть рукой: моё «падение вниз» уже не остановить. Тем более, если это моё «осознанное решение».
В дверях столовой надменным стражем стоит Р Первый. Как надсмотрщик над рабами с рисовых плантаций. Наверно как раз от взгляда Ральфа я и прячусь за лилейником.
Судя по всему, прятки проходят успешно. Тайком бросаю взгляд на своего вожака, выискивая для себя подтверждение гипотез о каких-то более личных отношениях Стервятника и воспитателя. Но подтверждений не нахожу.
Стервятник полностью погружён в свои мысли и, как чувствуем все мы, мысли эти весьма невесёлые.
Случайно заметив, как Рыжая кормит с ложечки Лорда, играя с ним в их личную игру влюблённых, в невесёлые мысли погружаюсь и я. Начинаю кормить вверенного мне неразумного вдвое энергичней.
Чуть позже, уже в Гнезде, Ангел придаёт ускорения своей коляске и, обгоняя меня, преграждает мне путь.
— Не так быстро, птичка. Разговор есть!
— Тебе опять не нравится мой макияж? Или тебя больше не пугает мой синяк? Отёк-то спал. Я опять почти красотка.
— Нет. Нет. Нет, — мотает головой Ангел и тут же загадочно улыбается. Снижает голос до полушёпота. — Не увиливай. От меня таких вещей не скроешь. И кто он, тот счастливчик, с которым Мама Зо решила свить личное гнёздышко? Петь дуэтом по жизни, а?
От удивления я едва не роняю лилейник из рук.
— Чего?
Ангел всплёскивает руками и опять закатывает глаза.
— Ты влюбилась. Это очевидно! Мы, птицы, сразу чувствуем такое. Вот я и спрашиваю, на кого ты положила глаз.
— И глаз, и печень, и свою единственную работающую почку, — вздыхаю я.
Монстры безответной любви совсем истерзали меня. И с вопросом Ангела я вдруг ощутила острую потребность выговориться. Какая-то немыслимая уверенность подсказывает мне, что за пределы Гнездовища моя правда не распространится. С моим ответом Ангел присвистывает. Звёзды, луны и солнца мерцают в его глазах.
— И? — произносит он, задержав дыхание. — Кто он? Ну? Кто?
— О, он самый потрясающий парень в Доме…
— Неужели это Бабочка?! — восклицает Ангел и резко откатывает от меня коляску.
От неожиданного вопля я вздрагиваю. Стряхиваю с себя мечты о Лорде. Ангел смотрит на меня обиженно, словно я его ударила. Нижняя губа трясётся, как у маленького ребёнка.
Вскипевшая ревность льётся из него быстрым эмоциональным потоком слов:
— Это он, да? Он?! Самый потрясающий, самый понимающий, самый-самый парень в Доме! Так и скажи, что это он! Бабочка… Мой Бабочка… Его выдающаяся рожа покорила тебя с первого взгляда? Ты тоже попала под власть его обаяния? Скажи как есть! Я постараюсь понять!..
Ангел зажимает ладонью рот и резко отворачивается. Участившееся дыхание и собранные «домиком» брови красноречиво дают понять, что парень сейчас разрыдается.
— «Псих», — мысленно отмечаю я и в следующую секунду соображаю, что Ангел и ведёт себя соответственно.
— Нет. Это не Бабочка, — быстро вклиниваю я.
— Господи… — выдыхает Ангел, закатывая к лампочке заплаканные глаза.
Мне отчётливо вспоминается картина с тициановской кающейся Марией Магдалиной.
— Я такой ревнивый, — шепчет Ангел и обречённо трясёт головой. — Это погубит меня.
— Бабочка действительно хороший парень, но он только друг, — осторожно признаюсь я в робкой попытке успокоить ревнивца. — И вообще, мой предел мечтаний — блондин… Такой далёкий… такой харизматичный…
— Сам Папа что ли? — округляет Ангел глаза и присвистывает после озвученных им же слов.
— Нет, ты что! — изумляюсь я. — С чего ты это взял?
— Самый харизматичный блондин Дома сидит у нас на стремянке, — со знанием дела выговаривает мне Ангел и тут же загадочно улыбается. — Будем считать, что это наша маленькая тайна!
— Но ты не прав… Нет! — начинаю оправдываться я, краснея за свои оправдывания. — Ангел, постой же! Ты всё не так понял!
— Всё так! Всё так! Ты — одна из лучших его фанаток! — отзывается Ангел, укатывая из Третьей. И я понимаю бессмысленность попыток его догнать.
— Я — не фанатка, — выдыхаю я, думая о Лорде.
— А когда мы будем снова «День триффидов» читать? — напоминает Слон.
Ставлю горшок с лилейником на полку, беру книгу из рук малыша и, минуту спустя, начинаю чтение вслух.