Если бы она знала, к чему приведёт её нелепое падение прямо посреди улицы, то непременно бы сто раз подумала, прежде чем надеть умопомрачительные босоножки на каблуках, высота которых запросто могла бы поспорить с Эйфелевой башней.
Это утро ничем не отличалось от сотни других и началось с привычной суеты, которая никогда ей не нравилась. Ей – это девушке лет этак пятнадцати с небольшим гаком по имени Ольга. Точнее – Оленька. Так она сама себя иногда называла. Тогда, когда ей хотелось снова стать несмышлёной малышкой лет этак трёх, максимум пяти. И чтобы мама снова была рядом, и отец не ушёл к молоденькой соседке, не захотевшей делить завидного жениха с простой домохозяйкой, только и умевшей, что рожать детей чуть ли не каждый год.
С тех пор утекло немало лет, но Оленька, как вчера, помнила, как рыдала её мать целый час, закрывшись в туалете на хлипкий шпингалет. А затем наступила звенящая тишина. Стало настолько тихо, что, казалось, пролети комар, то и он произведёт шум громче ядерного взрыва. Вскоре из-за двери раздались сдавленные хрипы, сопровождаемые негромкими постукиваниями в дверь. Словно кто-то очень хотел выбраться наружу, но то ли никак не мог справиться с защёлкой, то ли просто забыл, как это делается.
Наконец-то дверь открылась, и на пороге показалась её мать. Жалобно причитая на своём родном эстонском языке, она крепко прижимала к телу окровавленные руки, прикрывая ими обнажённую грудь.
– Олька, беги скорее к тёте Маше. Не видишь, я поранилась, – обречённо прошептала женщина. И снова начала что-то быстро выкрикивать по-эстонски. И в тот же миг камнем рухнула на пол.
Больше Оленька ничего не могла вспомнить из тех страшных событий, как ни старалась. Разве что погребальный наряд своей матери, лежащей во вместительном гробу прямо на столе в большой комнате. Длинное нарядное платье всё в сиреневых блёстках, ажурный вуаль, закрывающий её тело с головы до ног и модные босоножки на высоченных шпильках.
Оленька до сих пор не могла понять, зачем на её мать надели эту ужасно неудобную обувь, которую та, будучи ещё живой, так и не смогла ни разу «выгулять». Разве что дома покрасовалась пару раз перед огромным трюмо. Олька, хоть и была совсем маленькой, но хорошо помнила, что мать не любила эти босоножки, подаренные ей отцом сгоряча с тринадцатой зарплаты. Но, будучи женщиной не скандальной и спокойного нрава, она молча приняла подарок и даже сразу примерила на радость мужу.
Всю ночь девчоночке не спалось. Лишь только она закрывала глаза, то тут же перед ней, как живая, вставала её мать, одетая в новое платье и красивую накидку. На ногах у неё были те самые злополучные босоножки, пролежавшие не один год на антресолях.
Умершая женщина протягивала к ней руки и, плача в голос, приговаривала:
– Олька, доченька… Как же я предстану перед Боженькой в таких непотребных сандаликах? Сними их с меня и спрячь на заднем дворе.
Рискуя попасться на глаза взрослым, малышка, крадучись, пробралась к материнскому гробу. К счастью, рядом с ним никого не было, только горели церковные свечи, и чадила лампадка под бабушкиной иконой. Приподнявшись на цыпочки, Оленька влезла на табурет и застыла от страха. Ей показалось, что как только она приподняла вуаль, её мать открыла глаза, одобрительно улыбнулась и даже что-то шёпотом произнесла.
Испуганная девочка задрожала всем телом. Прижав худенькие ручки ко рту, чтобы не закричать ненароком, она потянула с материнских ног босоножки, которые могли помешать её любимой мамочке попасть к Боженьке в Рай. На удивление, они поддались слабым детским ручкам без особого труда, не оставив даже следа ни на материнских ногах, ни в её последнем пристанище.
Оленька хоть и ростиком была невелика, и красотой не удалась, зато Бог её не обделил ни умом, ни сообразительностью. Понимая, что взрослые могут хватиться утром, что покойница «потеряла» ночью свою обувь, она надела матери на ноги её любимые старенькие туфли и тщательно прикрыла подмену вуалью.
Всё остальное Олька проделала так, как ей приказала матушка. Завернув в чистую тряпицу колючие босоножки, она положила их в коробку и отнесла на задний двор, где и спрятала до поры до времени. Когда оно придёт это самое время, она вряд ли тогда осознавала и могла хоть как-то себе представить.
Но, видно, Чёрт всё-таки существует, коли толкает нас на неблаговидные поступки. Будучи уже взрослой девицей, Ольга приехала в свой отчий дом на всё лето. Тут и вспомнила она про материнские похороны и про захороненные на заднем дворе босоножки. Распоясался не на шутку и Лукавый, нашёптывая ей в ушки, что, мол и фасончик снова вошёл в моду, и размерчик ей будет в самый раз. Ну и что из того, что сняты с покойницы? Ведь матушка сама ей так приказала сделать.
Посомневавшись денёк-другой, Олька всё-таки пошла тайком к приметному месту. На всякий случай она поставила рядом с ним шезлонг, якобы для того, чтобы позагорать и почитать прихваченную заранее книгу. Убедившись, что никто её не видит, она отодвинула доски и достала коробку с обувью, которая пролежала в тайном схроне несколько лет. Открыв её, Олька радостно ойкнула. Босоножки выглядели совсем новыми, и девушка даже на глазок определила, что они ей впору.
Как раз сегодня вечером в клубе будут танцы, и, конечно же, туда придёт и Лёнчик – первый парень на деревне, большой ценитель красивых длинноногих девчонок. Что, что, а уж красоту Олька умела наводить. А вот ноги у неё слегка подкачали. Они были не то что короткими, но добавить им длины не помешало бы. Что она и собиралась проделать сегодня с помощью материнских босоножек.
Ровно в восемь вечера Олька вышла на улицу. Гордо улыбаясь изменившимся до неузнаваемости лицом, она медленно вышагивала по тротуару в лаковых босоножках. Занятая мыслями о предстоящем свидании с Лёнчиком, она неожиданно запнулась на ровном месте и растянулась во весь свой рост. Забыв обо всём на свете, Олька взвыла белугой и вместо того, чтобы встать на ноги, продолжала громко рыдать, сидя на тротуаре, тем самым привлекая к себе излишнее внимание.
– Глянь-ка, а ведь на ней те самые босоножки, что с Натальи стащили прямо из гроба. Неужто это сделала её родная дочь? Креста на ней нет. И как только земля таких носит? – послышался, как Ольке показалось, прямо с небес старушечий голос. Подняв голову, она поняла, что обвинительную речь произносил не ангел небесный, а бабушка-Божий одуванчик.
Покраснев, как самый спелый помидор, Оленька в один миг стянула с ног опозорившие её на всю деревню босоножки и бросилась наутёк. А что ей оставалось делать в такой ситуации? Ведь никто бы и слушать не стал сказочные небылицы о том, что она лишь выполняла просьбу своей умершей матери.
С той поры никто и никогда не видел Оленьку и не вспоминал её легкомысленный поступок.