(Впервые было опубликовано в газете"Боровские известия", 1993 год)
Корова Зорька грустно вздохнула – выдохнула, и из ее широких ноздрей повалил пар. Утренняя прогулка на голодный желудок не радовала, а аппетит у нее опаять пропал. Ее любимая доярка Нюша, которую она помнит с самого рождения, третий день не показывалась на ферме. “Видимо, опять запила, как и два месяца назад”, - с сожалением подумала Зорька, и на ее глазах выступили слезы…
Некому будет сегодня похлопать ее по боку и ласково запричитать: ах ты, моя кормилица, и дать-то мне тебе нечего за твои двенадцать литров, и откуда только они из тебя вылезают – худющая такая…
Опять придет строгая вечно спешащая Раиса и будет на чем свет ругать Нюшу, называя ее окаянной бабой, потерявшей всякий стыд. И станет приставать к бригадирше, чтобы та не давала Нюше премию. Поэтому Зорька и невзлюбила Раису, стараясь давать ей молока как можно меньше – ну, литров семь от силы.
Что такое «окаянная» она не понимала, но чувствовала: слово неправильное. Ведь Нюша-то всех жалела, - и коров, и людей, и кошек. А уж как она обнимала своих близняшек Анютку и Стасика! Зорька обмирала, когда видела ребятишек, забегавших на ферму попить парного молока, и любовалась ими незаметно. И хотя это было «не положено», но доярки Нюшу не выдавали, а многие её даже жалели. Два года прошло, как сгорел её дом вместе с её мужем, а она стала за раз и вдовой, и бездомной. И хотя её с детьми взяла к себе родственница, крыша над головой была надёжная, но для Нюши весь мир стал другим.
- Ох, как я надломилась, Зорюшка…Жить надо, но не могу я, Зорюшка, как раньше-то жить…
Сколько раз слышала корова эти страшные слова от любимой хозяйки и не сосчитать. Зорька все бы на свете отдала для спасения Нюши. Но Нюша не хотела спасаться и себя не жалела, она худела, становилась бледной и незаметной, словно мечтала растаять в воздухе…
Зорька вздрогнула, ее больно задела копытом соседка по стойлу лопоухая прожорливая Даная. Она всегда успевала ухватить часть чужого корма, так как перегородка между кормушками давно развалилась.
“Но ведь и так понятно - где чей корм”, - добродушно размышляла Зорька, разворачиваясь к дверному проему. Хлюпала жижа - опять потеплело, но было очень зябко – зима.
Дойка без Нюши представлялась ей делом неприятным. Сладко ли, когда тебе никто человеческого слова не скажет?
Раиса уже громыхала флягами на конце ряда, а Зорька, стараясь отогнать грустные мысли, вспоминала лето…
Она очень любила прогулки по оврагам после дождя. Прохладная трава давала множество запахов и приятно щекотала ноздри. За три лета, прожитых Зорькой, ей никак не удавалось запомнить травы. Она выросла натурой мечтательной, мало вдавалась в приметы.
- Странная у тебя эта корова, лезет в самые колючки, а начнешь выгонять, глазищами поведет так, что мороз по коже... – говаривал Нюше беззубый пастух Микита.
Зорьку он никогда не обижал, разве что ругал крепко, когда она, задумавшись, заходила, “куда не надо”. А Зорька на него не сердилась, она видела, с какой жадностью он поедал кусок черного хлеба с белым салом, и ей казалось, что кормят Микиту только на прогулке…
- Куда же ты голову тянешь, окаянная, - на Зорькин бок легла маленькая жесткая ладонь и погладила по шерсти. Сиротинушка ты моя. Не хочешь и посмотреть в мою сторону, все Нюрку ждешь. Не дождешься – нет больше Нюрки… Эх, водка чертова.
Зорька, все еще не веря своим ушам, слушала Раискины причитания, но вдруг нестерпимо заныла простуженная нога и она стала медленно оседать на холодный пол. Произошло то, чего боялась последний год.
- Подохнешь от своей отравы! – кричала обычно бригадирша Нюше, когда та, виноватая и тихая, приходила ранешенько на первую после запоя дойку. - Подохнешь и никто тебя добрым словом не вспомнит!
К утру Зорька занемогла. Разбросанная по кормушкам мука из зерна казалась ей дурно пахнущей плесенью. Хотелось пить, но поилки были с месяц уже неисправны, а бочку с водой еще не привезли.
Она старалась пока не думать о Нюше, но боль утраты уже переполнила все внутренности, и в горле начинало клокотать.
Зорька, забывшись, сильно рванула головой в сторону, но железная цепочка крепко держала за шею. Из ее коровьего сердца уходила маленькая радость, дававшая ей огромное преимущество перед подругами… А вокруг тихо позванивали привязи, коровы мирно жевали скудный паек…