(Опубликовано в книге "Журналист и К или как я работала редактором", 2014г.; во Всероссийском журнале ЛИФФТ №6, 2019г.)
Дед умирал и никак не мог умереть.
Вчера из Москвы, Коломны и Калуги приехали дети с внуками. Их разместили на втором этаже большого дома, и они старались не шуметь. Но затем быстро забывали про деда, срывались на громкий разговор, а то и на смех. Потом замолкали, стыдясь собственной развязности. И все повторялось.
К вечеру решили развести подальше в огороде костер, посидеть с вином и гитарой. Дед еще не умер, плакать нельзя. Да и все сомневались, что слез после его кончины окажется много.
Дед понимал: ожидание конца затянулось. Врачи ему давали два дня на отходную, а уже вторая неделя пошла. Силы покинули его, он ничего не ел, но пил много. Немыслимая жажда поселилась внутри тела. Он наполнял горло прохладной колодезной водой и все никак не мог утолиться.
Близость смерти страшила. В середине мая вишни и сливы обильно цвели, возвышаясь белыми стогами. Лепестки залетали в открытое окно, прячась в складках одеяла. Дед мог часами смотреть на этих посланников улицы. Каждый лепесток напоминал крохотную раковину с неровными краями. Они быстро высыхали, превращаясь в шелуху. Дерево стряхивало лепестки, и они умирали, освобождая место плодовой завязи.
Деду почудилось, что он - такой же лепесток. Сброшенный могучим стволом он спешно и неминуемо должен освободить место кому-то. Дальше мысли стопорились. И хотя голова работала ясно, он чувствовал, что не понимает самое главное.
Через порог осторожно переступила жена.
- Иван, а Иван?
Он ее узнал, но вида не подал. И только глубже задышал, - живой, мол, еще.
Говорить с ней не хотелось. Да и о чем? Его сейчас интересовала только прошлая радость.
Он задремал. Очнулся от голосов в соседней комнате.
- Ну почему жизнь устроена так неправильно, - то ли пожаловался, то ли спросил он кого-то про себя. У человека сил уже нет, а желания еще есть. Ему стало обидно. И хочется всего-то селедки с черным хлебом и лучком. А эти уплетают.
Он недобро посмотрел на соседок, пришедших навестить подругу.
Они поняли его взгляд по-своему.
-Ишь, зыркает. Жалко, видно, что мы отобедали, - сказала тихонько Зоя Геннадьевна своей подруге, когда хозяйка оставила их и подошла к мужу. Но он этот шепот услышал.
-Вот дуры. Совестно, небось, что притащились. А еще меня попрекают.
Ему хотелось отвернуться и полежать с закрытыми глазами. Но тут он увидел, как Бажгониха стала аккуратно стряхивать со стола крошки в свою ладонь. А затем положила их в рот. И перекрестилась: слава тебе, Господи…
-Так и мы делали, только в войну, - вспомнил он. И ему почему-то стало стыдно. За то, что он стряхивал крошки на пол, за то, что голодные годы ничему его не научили. Дед засопел и отвернулся к стене.
Часы пробили два раза. Он услышал через окно голос почтальона. Бабы к тому времени вышли на лавочку и стали читать районные известия.
- В колхозе "Москва" … церковь… строители…
- Небось, горе какое случилось, вот и строят.
- Да нет, выделиться хотят.
- Бог с вами, просто людям надоело ерундой каждый день заниматься, вот и осмелились на дело благочестивое.
Женщины долго обсуждали статью. Высказывались вразнобой, почти не слушая друг друга.
Их голоса звучали то тише, то громче. Вторя им, запиликали скрипки, а кто-то громко и нагло заиграл на трубе. Неожиданно звуки стихли, и откуда-то из-за плеч донесся колокольный звон. Тоненький - тоненький. Потом звук стал громким и низким. Дед хотел приподняться, но не смог. Он уже понял, что колокола гудят из под земли. Гул пронизывал пол, впиваясь в его тело. Ноги, руки, спина, живот, лицо, - все начало как-то странно вибрировать и гореть. Клеточки его тела звенели так же, как колокола, и вращались против часовой стрелки. Он стал тяжелым и пустым одновременно.
Звуки смели все мысли. Вместо мыслей появились видения. Дед увидел себя в желтом одеянии посреди песков. Пески двигались и пели. Из песков на горизонте образовывались города с башнями. Потом все рушилось на его глазах и снова взмывало вверх, но в другом цвете.
Одна из башен взметнулась очень высоко. Затем она взмокла и стала рушиться. На его голову падали огромные камни, но он чувствовал только горячие и холодные потоки белого песка. Песок быстро окружил и сковал его тело. Вот уже торчит только макушка… Дед завопил от ужаса быть погребенным в пустыне….И очнулся на кровати.
В комнатах снова появились дети и внуки. Звенела посуда.
- Я на могилы пойду, - вдруг сказал дед очень громко.
Первой среагировала трехлетняя внучка: - деда не умер… - пропела она радостно. На неё шикнули.
- Нет, отец, ты уж подожди. Старший сын старался говорить спокойно.
- Молчи, бестолочь. Я не в яму закапываться. Проведать хочу.
- Папа, - вступилась старшая невестка, - а если вы там ...ну, дух испустите? Люди-то обычно покойника на кладбище несут, а мы оттуда понесем. Над нами же всю жизнь смеяться будут.
- Не проводите, один уйду!
Дед быстро устал от перепалки. И чтобы прекратить глупый спор, заявил: вот возьму да не умру. Так и будете все лето стоять на цыпочках возле кровати.
Как он возненавидел эту кровать! Много раз хотел купить новую и удобную, заезжал в магазин и приценивался. И всегда не хватало духу, жалко было денег. На себя их всегда было жалко тратить.
Вот, как дурак, и мучайся теперь на этой колымаге, - подумал он, злясь. И ему стало полегче. Он снова подал голос. И, кряхтя, задвигался. Родня приумолкла. Им казалось совершено нелепым желание умирающего старика сходить на кладбище. Но надо было подчиниться.
Средний сын с неприязнью смотрел на отца. Подумал, что тот разыгрывает спектакль про умирание, врача подкупили, и он выслал телеграммы. А они поверили. Но внимательнее приглядевшись к отцу, отогнал нехорошие мысли. Во взгляде старика появилась что-то потустороннее. Казалось, он смотрит сквозь присутствующих и видит не то, что они.
Сын вышел и на всякий случай надел крестик, который привез с собой, но оставил в сумке.
Начали готовиться к дороге. Наперво спрятали в чулан гроб. Когда несли его из сеней, зацепились за гвоздь и сильно порвали обшивку. А крышкой разбили трехлитровую банку с огурцами. Крышка пропиталась рассолом.
Кто-то нервно засмеялся. - Не к добру это, - воскликнула жена и прочитала вслух "Отче наш". Гроб стал не годен.
-А что я вам говорила, - пропищала средняя невестка, - при живом человеке гробы не обшивают. Вот и получили!
-Скопидомка, почему ты не купила новую кровать? - зло спросил дед жену, когда его подняли и усадили на краю лежанки.
Та не стала отвечать и только переглянулась с детьми. А он и не ждал от никаких слов.
На кладбище поехали все. Женщины обрадовались, что можно уехать из дома, где им надоело считать углы и стряпать неизвестно для чего.
- Мне надо к Настиной могиле, - определил дед направление пути, когда они вышли из машин и стали выбирать дорогу: через центральные ворота заходить на кладбище или через боковые.
Соседку схоронили на другом конце погоста. Вести туда немощного старика будет тяжело. А все почему-то думали, что он собрался на родовую могилу.
...Захворал дед год почти год тому назад, в июне. Вскоре после кончины соседки. С которой долго и энергично враждовал. Настасья была крепкой старушкой. Она получала маленькую пенсию, но никогда не жаловалась на жизнь. Не жаловалась и на то, что кое-где протекала крыша, прогнили столбы у забора, а выводок цыплят обычно не мог дожить до двух месяцев. Она каждый день мыла ноги в медном тазике, а воду выливала под ясень в своем дворе. И считала, что он забирает все ее болезни. Дед увидел, как она разговаривала с деревом, и поверил в эту магию. А потом вылил под корни свою воду. С какими-то старыми химикатами. Ясень погиб. Настасья слегла, и через пару недель ее не стало.
Настина родня не стала продавать дом - вдруг пригодится. Кто знает, какая жизнь сложится лет через десять, когда пенсия подойдет? Со своим-то домом не так страшно.
Все лето племянники устраивали по выходным праздники. Кое-что посадили на грядках. Кое-что там и выросло. Осенью дверь и окна забили досками. На хозяйстве осталась старая черная кошка. В городе она никому не была нужна, да и вряд ли бы поехала туда с радостью; этот дом был ее домом. Пусть живет, как сможет, - решили люди.
За разговором с этой кошкой однажды и застали деда. Он называл ее Настей и кормил куриным бульоном. Тогда сыновья задумались о его здоровье, но виду не подали. Перед соседями-то стыдно.
Однако дед с ума не сошел. А если и сошел, то совсем чуточку. Он все помнил, все понимал; только вот привычка соперничать и враждовать с соседкой наполнила его кровь каким - то липким веществом и оно действовало ему на психику. Вещество тянуло его силы в одну сторону. Он всегда хотел что-то доказать.
А, собственно, что следовало доказывать? Что дети у него способнее, дом крепче, вода в колодце чище, навоза в огороде больше, а куриные яйца вкуснее...
Он всегда громко разговаривал во дворе, перечисляя грядущие планы и прошлые успехи. Он спорил с соседкой по каждому ничтожному поводу, оспаривал сантиметры огородной межи. А иногда его дергал какой-то бес, и он воровал из ее почтового ящика районку с телепрограммой.
Когда он понял, что питался силами противодействия? Вот только вчера он это понял. Под эту волну он много лет греб в одиночку. Хотел, чтобы она признала: он жил правильно и у него все получилось лучше, чем у неё. И должна была относиться к нему по-другому. Как именно, он точно не знал. Но точно уж не так, как она относилась - спокойно, если не сказать, безразлично.
Когда соседки не стало, он почувствовал, что какая-то часть его души разочаровалась в жизненных событиях и стала умирать, словно ей было уже нечего делать на этом свете. А какая-то часть хотела жить.
Хотела из-за того, что осталось незавершенное дело. Но какое? Он начал думать.
Дети? Внуки? Нет, они в нем не нуждались, жили своим укладом, горевали и радовались по-своему. Вот и сейчас родственники больше всего опасаются попасть в глупое положение. Боятся, что он подложит им напоследок свинью…
Дед сел на скамейку рядом с могилкой; запах земли, подсыхающей после весенних дождей, показался слаще пирогов. Это был запах всей его жизни. Запах сада и огорода, где они с женой выращивали съестные припасы. Запах погреба и подпола, где припасы хранились. Запах земли въелся во всю одежду.
- Жизнь, жизнь... Откуда ты пришла в меня и куда уйдешь, когда снесут за село? Он услышал собственный голос. Чудно. Голос оказался тихим и добрым, совсем не похожим на его прежний голос.
- Опять не туда понесло, - сказал он сам себе и отогнал эти мысли. Но они возвращались, пугая неотвратимостью чего-то туманного. И тогда он запел. Птицы, присевшие было на крест в ожидании подачки, загоготали и взлетели.
Он пел про то, как скакали красные кавалеристы с Климом Ворошиловым. Вместе с ними на вороном коне быстренько пролетел сквозь дни ненастные, и помчался дальше, к несравненной и единственной тачанке. Точно и правильно расстрелял врагов. А когда закончились патроны, пересел на крейсер "Варяг" и не пожелал вместе со всеми пощады. Вот и День Победы! Ура!
Чем больше он пел, тем глубже делал вдохи, тем сильнее и увереннее билось сердце. Мысли как-то потихоньку собирались и светлели.
Он поднялся и увидел поодаль, у кустов распускающейся сирени, Настю. В белом платке и голубенькой кофте, в которой она всегда ходила на выборы. Она смотрела на него не то, чтобы с укором, но строго. И махнула ему рукой, чтобы он сел.
-Ей не понравилось, что я пел. Но мне стало легче.
А, может, понравилось. И сердится она на то, что ее кошка всю неделю голодная ходит. ЭТИ разве накормят. Он покосился в ту сторону, где за оградой притаились домочадцы.
Дедова родня возвращалась назад, испуганная до полусмерти. Все опасались не то, что разговаривать, даже сильно дышать. У сына тряслись руки, машина петляла по ровной дороге, поднимая пыль.
Петь на кладбище - это, конечно, слишком даже для умирающего. Народу там вроде не было, поэтому никто не узнает. Но он стал общаться с покойницей! Разговор походил бы на исповедь сумасшедшего, если бы не был так складен. По всем признакам, она ему привиделась. Он с ней разговаривал как будто с живой. Просил присесть на травку, если устала …
Машины выехали из переулка и развернулись к дому.
На крыльце стояла младшая дочь с мужем и тремя детьми. Из-за спин этой толпы выглядывала темно - синяя гробовая крышка. Обнаружив в пустом и незапертом доме гроб, они решили: родитель умер, тело повезли в морг. И стали готовиться к возвращению родственников.
Сам гроб аккуратненько стоял на двух столах в центре залы. Новые, наспех зажженные лампады, чадили.
- Может мне полежать в гробу - то, а то, выходит, зря заносили в избу? - дед захихикал. Он хотел было плюнуть всем этим бесстыжим прямо в харю, но передумал. Потом хотел пнуть ногой гроб, но что-то его удержало. Он вдруг успокоился и повеселел. Сел подле гроба, попросил щей и съел их с такой скоростью, что жена не успела принести хлеб из сеней. Потом потребовал водки. Опрокинул в рот стакан, и мгновенно опьянел. Его, отяжелевшего, не без усилий дотащили сыновья до кровати. А сами потом закрылись в сарае, выпив по бутылке на нос почти без закуски. Первый поминальный ящик был распечатан. Тут и соседи подошли. А закуски в доме накопилось много.
О том, что дед Иван пел на кладбище революционные песни, после чего неожиданно выздоровел, через час знало все село. Те, кто в байки не поверил, несмело потянулись к дедову дому. Также прошел слух, что несостоявшийся покойник угощает "поминальной "водкой. Первыми пришли те же две старухи, его одногодки.
Дыхание спящего становилось всё ровнее и тише. Дед очутился в ярком сне. Самом ярком за всю жизнь. Он стоял на огромном поле, только что вспаханном. Чуть дальше были такие же поля, но у кого-то они заросли сорняками, а кто-то в это время собирал урожай. С той стороны пахло хлебом и жареными семечками.
И тут он увидел Господа. Рядом стояла вся какая-то светлая Настя и кивала головой. Господь спросил, обращаясь к ним обоим: ну то вы, лапотники, делаете?
За спиной Господа дед разглядел храм. Строение светилось розовым светом. Свет был мягким, теплым и радостным.
Дед встрепенулся и неожиданно, как мальчишка, побежал к дверям. Но его не пустили. Чьи-то невидимые руки пронизали воздух, обхватили его за плечи и сжали до боли.
Дед закричал и проснулся. Старший сын тряс его за грудки. Его вспотевшее лицо перекосилось от страха.
-Я ее отправил прямо к Богу. Я ее убил. Отравил. Да что ты меня трясешь как мешок с картошкой! Дед оттолкнул сына и сел на кровати.
-Ты перестал дышать. Мы думали, ты помер.
-Деда, кого ты убил? - к нему подошла внучка.
-Настю.
-Дурила старый, замолчи, - крикнули откуда - то сверху.
Он вздрогнул и хотел было перекреститься, но понял, что это жена стоит на стуле с тряпкой в руках и протирает иконы.
Сбоку зашевелилась какая-то пестрая масса. Он пригляделся и опознал бабок с соседней улицы. А он подумал поначалу, что это новая занавеска в дверях.
-Почему люди не хотят слушать правду, - подумал он, уставившись на широкий зад жены. И вдруг увидел, что у нее из под халата выглядывает хвост. Его чуть не стошнило. Он впился глазами в то, что висело у жены сзади. И тут хвост неожиданно превратился в пояс. Вот чума хренова, подпоясала красный халат черным поясом! Он хотел обозвать жену глупой жопой, но вместо этого громко и с издёвкой прокричал совсем другое.
-Бабы, вы давно ходили в церковь?
-Во дела, Петровна. Пришли, как люди, на покойника посмотреть. А он мало того, что не помер, всех перепугал, да еще лается, как пес цепной.
-А ты, Клара, спроси, когда он сам - то церковь в глаза видел.
-Я скажу! Только что видел! И Бога видел!
И дед радостно хохотнул.
Старушки переглянулись, пошептались и развернулись к выходу. Жена резво слезла со стула и стала их уговаривать остаться на чаек.
-Чаю, Машка, мы и дома похлебаем. Мы уж пойдем, а то, спаси Царица Небесная, и сами сегодня Бога-то увидим.
- А я и не умру! И не надейтесь на мои поминки! - закричал дед им в спины. Я завтра строительство начну!
Подруги опомнились только на улице. Погляди-ка ты, - первый богохульник на деревне решил их к Богу приобщить.
Сообщение о Боге заинтересовало только маленькую Нюшу.
-Деда, а Бог очень большой?
-Да нет вроде. Такой же как все люди. Только светится изнутри.
-Как кремлевская звезда?
-Тьфу ты! Иди к бабке.
-Мишка, Петька, Генка, ко мне, - дед появился в передней как привидение. Семимесячный внук заорал. Мать вышла с ним на улицу.
-Отец, ты куда?
-Разговаривать будем. В саду. Противно мне в доме. Айда за мной. А бабам накажите, чтоб не ходили.
Отец ушёл, а сыновья все еще находились под впечатлением. Ни радоваться, ни огорчаться чему-либо они не могли. За минувшие пять часов произошло столько необъяснимых событий…
Они почувствовали - неожиданно выздоровевший отец задумал что-то более пугающее, чем поход на кладбище. Он словно хочет наказать их за купленный гроб.
Под навесом во дворе расположилась очередная партия соседей. Дед глянул на них и молча прошагал дальше, в сад. Сев на пенек, за которым обычно играли детишки, снял тапочки и носки. Трава приятной прохладой коснулась кожи.
-Господи, помоги, - тихо произнес он и перекрестился. Я знаю теперь, что надо делать.
Мысли о предстоящей работе наполняли его тело новой силой. Он ударил ребром ладони о край крепкого дубового пенька. Жизненные токи снова потекли по жилам.
-Я смогу! На нашем кладбище будет стоять часовня! И каждый сможет там помолиться за чужую и за свою душу. Чтобы спокойно ей стало. Без спокойствия души жизнь делается обузой. А денег должно хватить. И своих балбесов чему-нибудь дельному подучу...
Он заметил сыновей, выглядывающих из-за яблони. Они остерегались подходить. Кивнул им.
- Сыночки мои дорогие, подходите. Завтра едем в Боровск.