Dimidium animae meae*
Я и Анна остались в Ларанжейрас вдвоем. Тогда мы все делали вместе и старались не разлучаться даже на короткое время.
Однажды, когда я собрался объехать плантации, Анна спросила:
– Можно я поеду с тобой?
– Конечно! – ответил я.
Сидя в повозке рядом со мной, она смотрела на зеленеющие посевы. Мы проехали поле кукурузы, потом – маниока, а потом – фасоли. Дальше начинался довольно большой невозделанный участок земли. Глядя на него, Анна предложила:
– Может быть, нам стоит посадить здесь кукурузу или маниок?
– Да, если нам перестанет хватать муки, мы так и сделаем.
– Конечно, решать тебе, но я думаю, эту землю лучше засеять сейчас, – мягко возразила Анна. – Так мы получим больший урожай, сделаем больше муки и сможем печь хлеб и булки на продажу.
Эта идея мне понравилась. Вскоре невозделанный участок был засеян кукурузой.
Еще задолго до того, как она дала первые всходы, мы решили проверить, насколько выгодна торговля выпечкой в Вила Рике. Для этого Анна распорядилась, чтобы Роза приготовила маниоковый и кукурузный хлеб, а также сырные булочки и сладости. Затем мы велели двум самым бойким рабыням, Лусии и Рите, отправиться в Вила Рику, чтобы продавать выпечку. С нетерпением мы ждали вечера, думая: «Как пройдет первый день торговли?»
Наконец, вернулись наши торговки. Перебивая друг друга, они рассказали, что все продали, и что покупателям пришелся по вкусу наш товар, особенно булочки с сыром. «Один сеньор попробовал булочку и попросил еще три, а у меня уже и не осталось», – сказала Лусия. Торговки передали нам все вырученные деньги. Сумма была небольшой, но мы все равно остались довольны. Вознаграждая Лусию и Риту за труд, мы отдали им пятую часть выручки, еще несколько монет получила кухарка Роза.
Дела пошли так хорошо, что через некоторое время мы дали Розе двух помощниц, чтобы они готовили вместе с ней.
Торговля выпечкой была не единственным новшеством, появившимся в жизни Ларанжейрас благодаря Анне. Она убедила меня в том, что нам лучше не закалывать коров на мясо, а разводить их, чтобы получать больше молока. Из него мы делали сыр, который в Вила Рике пользовался не меньшим спросом, чем выпечка.
С особым вниманием Анна следила за тем, как проходит обучение детей, чьи родители трудились в Ларанжейрас. Самых старательных девочек она сама учила вышивать и плести кружево. Часто она заходила в лечебницу: навещала больных, справлялась об их здоровье.
В конце июня 1753 года, когда пришло время в очередной раз сдавать на переплавку добытое за месяц золото, я предложил Анне поехать в плавильный дом вместе. Когда мы вдвоем зашли туда, инспектор, который в тот день явно был не в духе, увидев Анну, возмутился:
– Невольникам сюда нельзя!
Его слова задели Анну. Меня они оскорбили. Делая над собой большое усилие, чтобы мой голос звучал спокойно, я сказал:
– Госпожа Анна Мина свободна так же, как мы с вами, поэтому имеет полное право здесь находиться.
Раздраженно вздохнув, инспектор процедил сквозь зубы:
– Прошу меня простить, госпожа Анна Мина.
Его глаза сверкнули злобой, подобно тому, как блестел алый рубин в его тяжелом перстне.
Записывая в книгу учета количество сданного золота, я обратил внимание на то, что оно несколько меньше, чем в предыдущем месяце. Посмотрев более ранние записи, я заметил, что добыча золота сохранялась на одном и том же уровне только на протяжении первого года разработки прииска, а затем стала снижаться.
Об этом я сказал Анне на обратном пути в Ларанжейрас.
– Золото не вечно, – заметила она. – Рано или поздно оно закончится.
Как ни странно, я сам прежде не задумывался об этом очевидном факте, и только, услышав слова Анны, задался вопросом: «Что же будет с имением Ларанжейрас, когда золото кончится?»
От размышлений об этом меня отвлек мой знакомый – портной Жоау да Коста. Когда мы проезжали мимо его лавки, он громко поприветствовал нас, заметив меня и Анну, одетую в голубое платье, сшитое по моему заказу. Судя по выражению его лица, он был немало удивлен, увидев ту, для кого шил платья. Впрочем, вскоре его удивление сменилось добродушной улыбкой.
– Не желаете зайти в лавку, сеньора Анна? – спросил я.
– Почему бы и нет, сеньор Паулу, – улыбнулась она.
Тогда я вышел из экипажа и, подав ей руку, помог спуститься.
В лавке мы выбрали шелк и тонкое кружево для нового платья. Попрощавшись с Жоау, мы продолжили путь по городу. Тогда я снова вернулся к мыслям о золоте и о будущем Ларанжейрас. Должно быть, Анна думала о том же.
– Почему бы нам не открыть свою лавку тканей? – решительным голосом сказала она, когда мы приехали в усадьбу.
– А ведь и правда! – обрадовался я столь неожиданному предложению. – Почему бы не попробовать?..
В начале августа, примерно через полтора месяца после отъезда, Тьяго вернулся из Рио. Он очень удивился тому, как за это время преобразилось наше поместье: на веранде и на подоконниках стояли живые цветы в глиняных горшках, сделанных нашим Поликарпу и его учениками; на окнах появились кружевные занавески; ставни были покрашены новой краской; стол покрывала белая скатерть, расшитая Анной; а из кухни доносился аромат сырных булочек.
– Ну и ну! А Ларанжейрас ли это? – насмешливым тоном спросил он у Розы, вышедшей встречать его.
– Сама диву даюсь, – ответила кухарка.
Тьяго привез мне письмо от брата. С нетерпением я открыл конверт и стал читать.
Педру кратко описывал путь, который в сопровождении Тьяго проделал до Рио-де-Жанейро, двигаясь по Новой дороге. Единственным примечательным событием, произошедшим в пути, для брата стала встреча с неким Марио де Араужо, плантатором из Баии. С ним Педру познакомился на постоялом дворе, где вместе с Тьяго остановился на ночлег. По словам самого Марио, он ехал в Вила Рику. После того, как плантации сахарного тростника и сахароварня перестали приносить ему прежний доход, он, решив попытать счастье, отправился на поиски золота.
Когда Педру поделился с ним своими планами, Марио, с трудом веря словам собеседника, воскликнул:
– Одумайтесь, падре! Люди со всех концов Бразилии, да что там Бразилии – мира, готовы преодолеть расстояния в сотни, а то и тысячи лиг, только чтобы попасть в Вила-Рику. А вы уезжаете оттуда и направляетесь не куда-нибудь, а в Амазонию! Неужели вам не дорога ваша жизнь?
– Напротив, – возразил Педру, – в Вила Рике проще, чем где-либо, расстаться с жизнью и погубить душу.
Брат рассказал новому знакомому о том, какое зло готовы совершить люди ради горстки золотого песка.
Марио слушал молча.
– Берегитесь золотой чумы! – предостерег его Педру прежде, чем оба разошлись по комнатам.
Утром каждый продолжил свой путь – по одной дороге, но в противоположные стороны.
Добравшись до Рио-де-Жанейро, Педру сразу пошел в кармелитский монастырь. Как только ему удалось отыскать брата Жоау де Жезуса Марию и брата Франсиску де Деуса, он обратился к ним с вопросом о том, может ли он присоединиться к одной из миссий, о которых они рассказывали ему прежде. Монахи ответили, что решение на этот счет может принять только настоятель монастыря. Брат Жоау де Жезус Мария обещал поговорить с ним, а Педру попросил зайти через день.
Приняв моего брата, настоятель пояснил ему, что существуют причины, препятствующие его участию в миссионерской деятельности. Во-первых, Педру принадлежал к мирской ветви ордена, а не к духовной. В то время как миссионеры обычно были монахами, а не мирянами. Во-вторых, миссии кармелитов находились в Амазонии – на территории викариата Мараньян, напрямую подчиненного Лиссабону и независимого от викариата, к которому относилась провинция Рио-де-Жанейро.
Однако, учитывая горячее желание Педру присоединиться к миссионерам, а также то обстоятельство, что он имел церковный сан, настоятель согласился пойти ему навстречу. Он дал моему брату свое благословение и написал для него рекомендательное письмо.
Вместе с проводником, братом Эдуардо да Крусом, Педру отправлялся в Мараньян, точнее – в кармелитский монастырь, расположенный в городе Белен, а оттуда – в одну в одну из индейских деревень. Куда именно его направят из Белена, ему самому только предстояло узнать.
Попросив у Тьяго карту, я нашел на ней Белен**. Конечно же, тот, что расположен на реке Амазонке, а не на реке Иордан. «Путь не близкий, – подумал я – и это только начало». Глядя на потрепанную карту, я провел воображаемые линии от Вила Рики до Рио, а затем от Рио до Белена, словно желая соединить ими себя и брата. В моей душе теснились те же чувства, что я испытывал, провожая Педру, и я знал, что они меня не покинут…
На следующее утро я рассказал Тьяго о том, что хотел бы открыть лавку тканей в Вила Рике.
– Я тоже подумывал об этом, сеньор Паулу, – ответил он. – Как хорошо, что у вас появилась такая мысль!
– Должен вас поправить Тьяго, эта мысль появилась не у меня, ее предложила мне Анна.
– Наша Анна? Вот так дела!
– По-моему, идея хороша.
– Весьма, – протянул Тьяго, соглашаясь со мной. – И я знаю, как можно претворить ее в жизнь. Когда по вашему распоряжению рабынь стали учить ткачеству, я нашел одного человека, согласившегося поставлять нам хлопок на выгодных условиях. Его поместье не так уж далеко от Ларанжейрас. А еще, насколько я знаю, сеньор Машадо, мой давний знакомый, сдает в аренду небольшое помещение почти в самом центре Вила Рики.
К концу года лавка была открыта.
Для Анны и меня то время было светлым. С каждым днем наши жизни сплетались все плотнее. Мы чувствовали одно и то же и понимали друг друга без слов. И в той нашей жизни, без преград и расстояний, были моменты абсолютного счастья. Яркие и стремительные, они похожи на вспышки света. Теперь моя память хранит их так же, как янтарь сохраняет в себе теплые солнечные лучи. Все эти мгновения мне бесконечно дороги, но есть одно, которое я вспоминаю чаще других.
Ближе к вечеру, я и Анна после долгой прогулки возвращались с озера. Когда мы шли по лесной тропинке, я заметил, что листья деревьев затрепетали от ветра сильнее обычного. За высокими кронами почти не было видно неба, но, должно быть, на нем уже появились первые облака, потому что в лесу сделалось темнее.
– Наверное, будет дождь, – сказал я, ускоряя шаги. – Пойдем скорее домой!
– Нам уже не так далеко, – ответила Анна, следуя за мной. – Перейдем через поле – и мы в Ларанжейрас.
Выйдя из леса, мы увидели, что с запада надвигается большая черная туча. Мне казалось, что она еще достаточно далеко.
– Думаю, мы успеем до дождя, – предположил я, смотря на небо.
Листва позади нас трепетала все сильнее. Высокие травы колыхались, подобно изумрудным волнам.
Порывы ветра играли в пышных волосах Анны и трепали подол ее простого домотканого платья. Такие она иногда носила, когда мы не выезжали в город. В них я находил ее особенно красивой.
Мы все больше ускоряли шаги. Когда мы прошли около половины поля, ветер вдруг стих. Вся природа смолкла, затаилась в напряжении.
Запрокинув голову, Анна посмотрела на небо. На ее нежную щеку упала капля дождя.
– Люблю дождь! – улыбнулась она.
– Анна, пойдем скорее! – волновался я.
Она заглянула мне в лицо и спросила: Побежали?
Раскинув руки, точно расправив крылья, она вырвалась вперед. Повторив ее жест, я побежал за ней. Мы были точно две птицы, летящие над бескрайней равниной. Обернувшись на меня, Анна улыбнулась, глядя мне в глаза. Ее открытая улыбка рассеяла мое волнение. Большие теплые капли падали с неба, но нам не страшен был дождь. Мы были свободны, мы были абсолютно счастливы…
* Половина души моей (лат.)
** Белен (порт. Bel;m) переводится как Вифлеем.