Я - ваш внутренний голос. Да, да, тот самый, от увещеваний которого вы отмахиваетесь, как от назойливой мухи. А зря. Для сведения: я не часть и не продукт вашего сознания, я - голос разума и существую сам по себе. Оглашенный опыт ваших предков, я кочую из поколения в поколение, понукая вас к продолжению рода. Родившийся человек подобен чистому, заполненному симпатическими чернилами наследственности листу и создан кроме всего прочего затем, чтобы отвечать на большие и маленькие "почему". Моя забота - следить, чтобы этот фонтан не иссяк. Как видите, ничего личного.
Обитая помимо других в некоем шестнадцатилетнем существе, о котором далее пойдет речь, я пытаюсь его вразумлять. Посвященный в его мысли и намерения, я знаю о нем все. Мой подопечный уверен, что всему на свете есть объяснение и пытается, как и все в его возрасте, не замечать красные флажки. В отношениях с вещами поступает исходя из законов природы - то есть, в огонь не суется, а будучи погруженный в воду выталкивается из нее с силой равной весу вытесненной его субтильным телом жидкости. В отношениях же с людьми ведет себя совсем не так, как следует. В его ранние годы я внушал ему, что голуби, вороны и воробьи должны быть ему милее перелетных птиц, успокаивал, что кошки, как люди - также болеют и также умирают и был однажды приятно удивлен, когда он в десять лет с убежденностью пожившего человека сказал своему дружку: "Ты думаешь, французы всегда были хорошие и культурные? Ерунда!". В подростковую пору, когда его голос был что кофе с молоком - то есть, ни молоко, ни кофе, я твердил ему: "Каждый сам решает, кем быть - пауком или мухой. Ничего не бойся, но ухо держи востро". Когда он подрос и стал пытаться шутить, я сообщил ему, что юморист - это тот, кого мама родила ради смеха, а он рожден, чтобы осознать себя и свою невечность. В сторону же его родителей говорил: вот люди, которых ты должен держаться - без них ты пропадешь. Вместо этого странная, хроническая к ним неприязнь. Когда я требовал дать сдачи, он спешил ретироваться, когда толкал его в компанию рисковых сверстников - избегал их. В результате неряшливая походка и рассеянный вид, вместо Metallica и Green Day - каденции Монлам Ченмо, вместо Dead Space и Test Drive - месседжер, а к нему пара таких же малахольных одноклассников. Я говорю ему: не делай этого, не ходи туда, а он делает и ходит. За советом обращается не ко мне, а к случайному человеку. И хорошо бы к брату Лоренцо - нет, он находит кого ни попадя! Сами посудите, что возьмешь с юноши, до сих пор краснеющего при слове из трех букв! А все потому что в нем соединились две несоединимые породы. У каждой породы свой голос, и вместе выходит черт те знает какой дуэт.
Его дед чинил людей, его отец их себе подчиняет. Пытаясь исправить дурной характер папаши, его внутренний голос внушал ему (знаю, потому что между внутренними голосами - внутренняя связь), что все живые существа несовершенны, но человек единственный, кто это понимает; что глубокому и дальновидному уму чуждо спесивое самомнение, что жизненный опыт - это руда, из которой на старости лет выплавляется мудрость. Утверждал, что подсознание - это темная, лоскутно-складчатая материя, и сон - его арена, что значение чего-то обнаруживает не его приобретение, а потеря; что если анархия - мать порядка, то разум - отец хаоса, что примером трансцендентности может служить сам человек, которому в принципе не дано знать результатов его вскрытия, и что если хочется толкнуть падающего - не толкай. Таков порядок вещей, говорил мой собрат и добавлял, что есть порядок еще более крупных вещей, и парадокс в том, что он видит мелкие вещи и не видит крупные. Сколько лет он вдалбливал в его упрямую башку: поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они с тобой поступали! Судя по всему, этот баран ему не внял. Вот оттого его и не любят, вот потому у него столько недругов.
Мать нашего чада - красивая, неглупая, но слабовольная женщина. Тяготясь домохозяйством, она возомнила себя литератором, стала сочинять дамские романы и издавать их на деньги мужа, благо он эту ее прихоть поощрял. Чтобы обратить ее внимание в сторону сына, мой собрат пытался отвадить ее от этого занятия. Вкрадчиво и убедительно объяснял, что творчество - это синтез спинномозговых импульсов, и что не у каждого эти импульсы выстраиваются в осмысленный и убедительный ряд. Утверждал, что для того чтобы слова отдавались биением читательского сердца, нужны особые качества и что ее способностям не дано добраться до художественного пласта души, где залегают негромкие мелодии сострадания и хрустальный перезвон отзывчивости. Упрекал за то, что она работает не на литературу, а на чужой вкус, что пишет так, как хочет публика, а публика хочет, чтобы ее развлекали, что вместо духовных изысков потчует читателей манной кашей житейской мудрости. Настоящая литература, провозглашал увещеватель, это не протокол, а чистосердечное признание. "Вот твое главное произведение! Вот существо, о котором ты должна заботиться!"- говорил он, указывая ей на сына.
Отец, между тем, мало-помалу приобщал наследника к своим делам: приводил к себе на работу, надеясь кофейно-парфюмированным офисным духом активировать в нем деловой азарт, заставлял присутствовать на совещаниях, растолковывал суть той хитрой химической реакции, при которой из мутного раствора сделок выпадают в осадок чистые деньги, выводил в свет - словом, натаскивал. Без особого, впрочем, успеха: все приманки отца парень встречал с послушным, малоречивым равнодушием. Видно мечтательная созерцательность матери брала в нем верх над жилистой деловитостью отца. "Ничего. Подрастет - переменится" - не унывал отец.
Однажды осенью на одном деловом городском мероприятии, куда он взял с собой и сына, протокольная круговерть столкнула их с неким вальяжным субъектом, к которому жалась юная прелестная козочка. Переменившись в лице, отец взял сына за плечо и, указав глазами на субъекта, приказал: "Запомни этого типа, он враг нашей семьи". Вместо того чтобы запечатлеть облик врага, сын завороженно уставился на козочку, которой враг, приобняв за плечо, что-то бубнил на ухо. Сын смотрел на козочку, она на него, и по их взглядам я понял, что цветочки отрочества кончились и впереди у нас увесистые ягодки половой зрелости. Как говорится, "мальчиков любовь не сердцем, а глазами входит в кровь". Пора любви для нас, внутренних голосов - самый большой вызов. Известно: где правит бал любовь, там разуму нет места. Увы, уж если мой парень не дружил со мной раньше, то теперь и вовсе лишит права голоса. А между тем обратись он ко мне, и я бы остерег его словами брата Лоренцо: "Восторг стремительный нередко имеет и стремительный конец".
У моего Ромео вдруг обнаружились способности следопыта. Узнав от отца как зовут их врага, он гончей пронесся по просторам мировой сети, вынюхал, что надо, и уже через два дня мы ждали дочь врага народа на выходе из гимназии. Она вышла, он приблизился, она узнала его и покраснела. Исполненный несвойственной ему смелости, он незаметно сунул ей бумажку с номером своего телефона и отступил. Спрятав ладошку с бумажкой в карман, она направилась к машине. Все было сделано так ловко, словно они накануне тренировались весь день.
А дальше было имя, вместившее в себя лазурную бесконечность моря, осень - такая же неяркая и прохладная, как осень жизни, восторженное звездное небо, из мерцающих глубин которого лились ликующие звуки сводного хора ангелов, цветная сумятица чувств, где не было места тревогам завтрашнего дня, догорающая в пепле облаков головешка-луна, городской лабиринт облеченных сакральным значением камней; были машины, знаки, вывески, зеваки, афиши, офанаревшие столбы, бальзаминовое звукоизвлечение и цикламеновые словосочетания, дымные облака над головами и вползающие в душу с нетерпеливым "динь-доннн!" смс-ки. Были два обнаженных, неискушенных сердца и много чего еще: у розы сотни имен и тысячи оттенков. Так расцветал мир их первой любви.
Благородная тихоня с глазами газели, она оказалась на год его младше. Была не по возрасту рассудительная, легко схватывала суть, вопросы задавала разумные, без повода не смеялась. Два года назад у нее в автокатастрофе погибла мать, и ей, наверное, не хватало родного сердца. О том, где и когда ее отец перешел дорогу его отцу он узнать не захотел и вообще представился ей под вымышленной фамилией (что ни говорите, а он меня иногда слышит). Приютом для них стали кинозалы и квартира ее бабушки, у которой она жила, чтобы быть ближе к школе. Уединившись в одной из комнат, они наслаждались текущим моментом и предвкушали бесконечно счастливое будущее. Рядом с ней он чувствовал себя вдохновенным, готовым на отчаянные поступки хранителем.
Однажды она очистила мандарин и принялась долька за долькой его кормить.
"Твои пальцы пахнут..." - с блаженной улыбкой начал он.
"Ладаном" - подсказала она.
"Да нет, мандарином!"
"Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль... Так всегда говорила мама после ссоры с отцом" - отвернулась она.
Их бережные, безупречно чистые, лишенные модной межполовой бесцеремонности отношения развивались в стороне от всего мира, вне поля зрения их родителей и под сочувственной опекой бабушки - матери ее мамы.
"Воспитанный и очень содержательный мальчик, - говорила она внучке. - Тебе с ним интересно?"
"Очень!" - лучилось радостью личико внучки.
В феврале ей исполнилось шестнадцать, и на день рождения она пригласила его в их загородный дом, где и встретила, скромно принаряженная и умопомрачительно юная. Подведя его к отцу, сказала: "Это мой лучший друг", уже зная, что он - ее будущий муж. Прикрывшись чужой фамилией, мой парень с достоинством пожал протянутую руку и не нашел на добродушном лице врага ничего вражеского. На вопросы, которые ему были заданы, отвечал толково и без запинки, за что был одобрительно похлопан по плечу. Стоит ли говорить, что он весь вечер не сводил глаз со своей будущей жены.
А через месяц они с отцом, зайдя в торговый центр (ах, как я не хотел туда идти! как будто чувствовал!), столкнулись нос к носу с ней и ее отцом, к которому мой Ромео после нескольких посещений их дома уже начинал испытывать сыновние чувства. Все четверо застыли на месте, потом лица папаш побагровели, после чего ее папаша, посмотрев на не ведающую подвоха дочь, метнул тяжелый взгляд в ее подставного друга. "Здравствуйте!" - едва успела обрадоваться наша девочка, как папаша схватил ее за руку и поволок прочь. Внутренние голоса тем и хороши, что привержены разуму даже в минуты катастрофы. "Ничего страшного. Нынче двадцать первый век, а не средневековье" - сказал я моему протеже и почувствовал в его горле тошные, сдавленные слезы.
Дома отец орал на дочь:
"Ты кого в дом привела?!"
"Объясни в чем дело!" - ломала руки дочь.
"А в том, что этот щенок обманом проник в наш дом!" - орал отец.
"Он... никуда... не проникал... Он... я... мы... мы любим... друг друга..." - заикалась дочь.
"Чтооо?!" - вытаращил глаза отец.
"Да, и после... школы... поженимся..."
"Чтууооооо?!! С кем?!! С сыном этого самого??!!"- налились кровью глаза напротив. - Да никогда, слышишь, никогда!! Все, забудь о нем!!"
"И не собираюсь!" - истерично выкрикнула наша Джульетта.
"Значит, так, - уставившись на нее тяжелым взглядом, постановил папаша свинцовым голосом. - Если тебя еще раз увидят рядом с этим щенком, мои люди свернут ему шею. Поняла?"
"Ты... ты... ты сссумасшедший зззверь! Это из-за тебя погибла мама!" - подавшись вперед, словно собираясь в него плюнуть, прокричала дочь и унеслась к себе наверх.
Запершись в своей комнате, она написала нам: "Что происходит?!" и получила в ответ: "Наши отцы - старые враги". "Что, как, почему?" - в отчаянии бегала она по комнате. "Мне все равно. Если потребуется, я уйду из дома" - отвечал он. А по-моему, это лишнее.
...Еще раньше, в центре, когда их враг ретировался, отец подозрительно спросил:
"Ты что, знаком с его дочерью?"
"Да, - не стал он скрываться. - Она моя будущая жена"
Отец с изумлением глянул на сына:
"Ты что несешь?!"
"Не несу, а ставлю в известность, - с достоинством ответил сын и, не слушая моего совета попридержать язык, рассказал все как есть, а в конце спросил: - Может, расскажешь, что у вас с ним?"
Отец не стал темнить:
"Когда-то давно мы были друзьями, но он кинул меня, да так что я после этого еле-еле встал на ноги. Такое не забывают и не прощают"
И почесав в затылке, озадаченно пробурчал:
"Ну, дела... И как тебя только угораздило на нее попасть..."
"И что мне теперь делать?" - захотел знать сын.
Отец подумал-подумал и с грубоватым, несвойственным ему сочувствием сказал:
"Лично я против нее ничего не имею, но вряд ли этот урод позволит вам встречаться..."
Так оно и получилось. Утром она позвонила и сказала, что теперь будет жить в загородном доме и что какое-то время они не смогут видеться. Он сказал, что встретит ее после уроков, и она со страхом воскликнула:
"Нет, прошу тебя, не надо! Это опасно для тебя!"
"А я все равно встречу!" - заупрямился мой малыш.
"Ты слышал, что я сказала? - напрягся ее голос. - Ты не должен ко мне приближаться, это опасно! Я потом все объясню. Ну, пожалуйста, ради нас обоих не делай этого!"
Он все равно туда явился и смотрел издалека, как она шла, оглядываясь, к машине, как заметив его, отвернулась и, сгорбившись, юркнула через распахнутую охранником дверь.
Позвонив вечером, она первым делом спросила, знал ли он про их отцов раньше. Он ответил, что узнал только в день их встречи. А знает ли он, почему они враги? Не знает и знать не хочет, это их дела, - отвечал он. Она рассказала ему об угрозе отца и слезно попросила его не нарываться.
"Он жестокий, он способен на все... - бормотала она. - Я уверена, что мама погибла из-за него... Может даже специально это сделала, чтобы освободиться от него..."
Договорились потерпеть, а когда он успокоится, она поговорит с ним снова. Мой парень согласился, но все равно ждал ее после уроков на разумном удалении. Видно, мой собрат надоумил ее, и теперь она, выходя на улицу, минут пятнадцать шепталась с подружкой, украдкой посматривая в нашу сторону. Все-таки чувствительный мне попался экземпляр: как много в нем умиления и как несдержанны близкие слезы!
Через неделю она, прикинувшись любящей доченькой, пустилась за вечерним столом в детские воспоминания. Когда папаша подобрел, она невинно поинтересовалась, почему он после смерти мамы не женился.
"Потому что я любил и люблю только ее" - сделал он неожиданное, невероятное признание.
"Пользуйся моментом" - подсказал ей мой внутренний коллега.
"Значит, ты знаешь, что такое любовь! - пошла она в наступление. - А раз знаешь, почему запрещаешь встречаться с моим парнем? Ведь мы же не виноваты, что вы с его отцом не любите друг друга!"
Папаша переменился в лице и прорычал:
"Скажи спасибо, что я не забрал у тебя телефон и компьютер! Еще раз заведешь разговор на эту тему - отберу!"
Наша девочка заплакала и убежала к себе.
От счастья глупеют, от страданий взрослеют. Мои веронцы взрослели не по дням, а по часам. "Терпите, время работает на вас"- твердили им мы с моим коллегой. Увы, молодым противен ход времени, им нужно всё и сейчас. Не удивительно, что с каждым днем в них крепло не терпение, а отчаяние. Ее дневной маршрут был неизменен: дом - гимназия, гимназия - дом, его же пост никогда не пустовал.
"Я знаю теперь, что чувствовала мама, когда он держал ее взаперти, - говорила она ему вечером. - Он всегда ее ревновал и никуда не отпускал одну..."
"Я тоже держу себя взаперти, - успокаивал он ее. - Хорошо что он оставил тебе телефон. Я не знаю, как бы жил без твоего голоса..."
После ее разговора с отцом прошел тягостный, мучительный месяц. И вот однажды она позвонила ему и сказала:
- Я знаю, что нужно делать.
- Что?
- Будь завтра у бабушки в три часа. Я позвоню ей и все объясню.
Назавтра он был там в половине третьего.
- Побудь здесь один, а я быстренько в магазин, - сказала бабушка и удалилась.
В три часа раздался звонок в дверь, он открыл - это была она. Похудевшая, запыхавшаяся, с сумасшедшей искоркой в глазах. Упала ему на грудь и долго стояла, прижавшись, всхлипывая и не вытирая слез. Потом подняла на него глаза и сказала:
- А где бабушка?
- В магазин ушла.
Она даже, кажется, обрадовалась:
- Вот и хорошо!
И далее безо всякого перехода:
- Давай уйдем!
- Куда? - не понял он.
- Туда. К маме, - показала она глазами на потолок.
"Нет" - сказал я.
- Нет, - сказал он.
- Тогда я одна уйду...
- Я не дам тебе этого сделать.
- Тогда я сделаю это дома.
- Нет, не сделаешь!
- Сделаю, потому что я так больше не могу.
- Но я без тебя тоже не смогу!
- Тогда уйдем вместе сейчас.
"Нет!" - крикнул я.
- Да, - сказал он. - Тогда уйдем вместе сейчас.
- Пойдем, у нас мало времени.
Она привела его на кухню, велела набрать в стакан воды и повела в спальную. Там достала баночку, вытряхнула на ладонь горку таблеток и отсыпала половину ему. Затем взяла воду и поднесла ладонь ко рту.
- Подожди, - остановил он ее, - я первый.
"Нет, нет, нет, нет!" - зашелся я в крике.
Он опрокинул таблетки в рот и запил водой. Она сделал то же самое.
- Ложись, - сказала она, и он лег.
Она легла рядом и сказала:
- Обними меня.
Он обнял.
- Поцелуй.
Он неумело припал к ее губам. Она отстранилась и сказала:
- Будем целоваться, пока не умрем.
Так и лежали, пока не ослабели их объятия.
"Не спи, не спи, не спи, не спи!!!"- с позаимствованным у любви неистовством орал я в сонную мглу сознания, но оно, сузившись до слабого светлячка, становилось все глуше, все тише, пока не погасло совсем...
Спасла нас бабушка, которая вошла к нам со словами: "Ребятки, а я вам тортик купила!" Потом будет одна палата на двоих и перепуганные насмерть папаши, истерика его матери и ее отец, вымаливающий на коленях прощение у дочери и его отца, будет негромкое помилование всех и вся, объятия, мокрые щеки, сплетенные руки, помолвка и тесный для счастья мир. Будет или это пригрезилось мне на входе в черную дыру, на самой границе горизонта событий, перед тяжким усилием последнего вздоха? Не знаю, судить вам. Верно то, что если вы читаете эти строки, значит, я жив, также как верно и обратное. Я же знаю только одно: чтобы услышать внутренний голос разума нужно совершить безрассудство. Вот что имеют в виду, когда говорят, нет худа без добра.