УУ Саши наступал очередной отпуск. Каждый раз он боялся этого времени, когда нужно было всё бросать и уезжать в неизвестность. Он любил это слово - «Неизвестность», и доказывал на деле, что любовь к нему крепка. Но, решиться на побег во что-то новое ему всегда было очень трудно. Работа не отпускала. Она словно заботилась о нём, пока он был рядом с ней. Отпустивши, она не могла ему уже ничем помочь, в дальнем странствии, оставляя наедине с самим собой, своими мыслями, и новыми, такими радующими впечатлениями. Куда они могли завести его, в какие области душевных страданий, исканий, и открытий?
Работа в итоге всегда сдавалась, понимая, что не права, что гадит сама себе, тем, что не позволяет приобрести новые знания о мире своему сотруднику. Ведь только эти открытия, привезённые из странствий, и могут помочь ей самой, с его помощью находить никем не виданные здесь решения.
* * *
Стюардесса объявила по радио:
- Уважаемые пассажиры, из-за погодных условий, наш самолёт вынужден приземлиться в Задаре, а не в Сплите.
Сделав несколько кругов над неземным, скорее марсианским, скалистым пейзажем, самолет приземлялся на взлётную полосу аэродрома Задара, вместо прописанного в билетах Сплита. Погода действительно была плохая, и аэробус сильно бросало то вверх, то вниз, несмотря на его огромные размеры. Это был ИЛ-96. Хотя вся Российская авиация, к тому времени состояла из одних боингов, им достался именно такой рейс, словно они попали в самые последние годы социализма.
Валентина долго не могла принять решение, куда же всё-таки лететь. Денег, как всегда было мало. Саша, к тому времени, практически перестал халтурить, лишь изредка делая какой-нибудь очередной коттедж.
Валентина всегда сама разрабатывала направление поездок, но советовалась с Сашей. И они вместе ходили по туристическим агентствам. В этот раз ею была выбрана Хорватия.
Валентина считала, что один раз в год он обязан вывести сына на море. А поскольку Россию она ненавидела, отказываясь по ней путешествовать из-за уровня комфорта, предлагаемого гостиницами, Саша должен был обеспечить выезд к чужеземным морским просторам.
- Я бы хотел, чтобы мы взяли машину там, если ты настаиваешь на Хорватии.
- У нас нет денег на машину!
- Хорошо. Тогда давай, хотя бы там, на месте попытаемся это сделать, если всё будет нормально? Хотя бы на неделю? – попросил Саша, понимая, что она была бы не против, но, так-как распоряжалась всеми деньгами, окончательное решение принимала она.
- Нет, Саш. Я тебе уже неоднократно говорила, чтобы ты менял работу. Ты меня не слышишь. Тогда и исходи из того, что у нас есть!
- Хорошо, Валь, - смирился Саша, понимая, что на простенькую машинку всё же деньги есть.
Самолёт снижался довольно стремительно, раскачиваясь крыльями на ветру, и делая развороты, ложась при этом, то на левое, то на правое крыло. Казалось, что пилоты никак не могут приноровиться к этой, наверняка не знакомой им, взлётной полосе.
В иллюминатор, возле которого сидел их, четырехлетний сын Игорь, были видны скалистые вытянутые морские острова.
Игорь первый раз летел с родителями на море. До этого он ещё нигде не был, кроме дачи. Но самолет его нисколечко не удивил. Или он тщательно скрывал это, стараясь держаться, таким образом, словно он это всё уже давно видел. И только иногда удивляясь все же чему-то уж действительно из ряда вон выходящему.
Наконец, аэробус вышел напрямую, перед самой землей.
- Садимся, - сказал Саша Игорю. Валентина сидела слева от него, у прохода.
Самолет сильно качнуло. Потом он подпрыгнул, и в слегка накрененном состоянии всё же коснулся левыми шасси, асфальтового покрытия взлётной полосы.
- Коснулись, - испуганно, но уже с надеждой в голосе, произнесла Валентина.
Пассажиры, дружно, по традиции всех русскоязычных рейсов, захлопали в ладоши. В ушах гремело от грохота катящихся с огромной скоростью по взлетной полосе, испытывающих на себе неимоверную нагрузку - шасси самолета
И вдруг, по левую сторону, как раз, где они и сидели, стало видно, что автомобильная дорога, соединяющая между собой соседние приморские города, проходит прямо через взлётную полосу. И движение по ней перекрыто регулировщиком, поднявшим высоко над головой, правую руку, в которой он держал маленький, красный флажок
Все участники дорожного движения, послушно ждали, пока лайнер промчится мимо них. Множество маленьких машинок, всех наивозможных цветов стояло на шоссе. Среди них были и пара-тройка грузовичков, впрочем, таких же небольших. По другому борту самолёта, возможно, наблюдалась подобная картина, так, как все, кто сидел справа от них, так же прильнули к иллюминаторам.
- Надо же, какая маленькая страна, – удивился Саша.
Игорь же ничуть не удивился, а может быть удачно скрыл своё удивление, ничего не сказав. Он был очень похож на маму, которая лишь взглядом, со следами лёгкого испуга после болтанки, слегка выдавала удивление от сказочности начинающихся приключений.
- Смотри, Валь, там, в углу РентаКар написано, - сказал Саша, когда после двухчасовой поездки в автобусе, предоставленным трансфером, они, наконец оказались в Водице, войдя в отель.
- Ты опять о своем!? Сначала осмотримся пару дней.
Саша знал, что с Валей спорить бесполезно. Но, в то же время понимал, что логика всегда сильнее упрямства.
На следующий день, проходя мимо этой рекламной вывески, под которой сидела девушка, сотрудник агентства, Саша, вздохнув, произнес:
- Может, подойдем хотя бы, приценимся?
- Не трепи мне нервы. Я всё уже сказала!
- Хорошо, хорошо. Но на третий день я не отстану, - предупредил Саша.
- Посмотрим.
Утром третьего дня своего прозябания на пляжах отеля, и прогулок, позволивших полностью изучить весь город, Саша, только лишь открыв глаза, ещё в постели, сказал:
- Сегодня третий день.
- Ну, и что!? – ответила сонная Валентина.
- Ничего, - сказал Саша, почувствовав в её голосе, легкую нотку согласия.
Когда они шли на завтрак, Саша даже и виду не подал, проходя мимо скучающей девушки под вывеской РентаКар, тем самым несколько насторожив строгую жену.
Валентина посмотрела ему прямо в глаза. Он же, как ни в чём не бывало – улыбнулся и, взяв её под руку, проследовал прямиком в столовую. Игорь бежал вприпрыжку где-то впереди них.
- Хорошо. После завтрака, - дала добро Валентина.
- Вот видишь, никого нет. Значит, не судьба! - сказала обрадованная Валентина, когда они проходили мимо пустующего столика под рекламой аренды машин.
- Давай подождём. Мне кажется, что она ждала нас все эти дни. И сейчас не выдержала, уйдя по своим делам. Но, я уверен, она вернётся, и очень скоро, - счастливо улыбался Саша.
- Только имей в виду, у нас всего восемьсот евро. А там наверняка придется залог оставлять, евро пятьсот.
- Хорошо, тогда не долго. Хотя бы дня на три, - взмолился Саша, который очень хотел съездить в Загреб, как и полагается в любой стране – первым делом посетив столицу. А потом уже добраться до Ровиня. Он никогда там не был, как и в самой этой стране. Но, об этом городе, ему рассказывал друг. Это был сказочный, примостившийся на скалистом полуострове городок. Его дома, тесно прилипли друг к другу, а по улочкам было тесно передвигаться даже пешеходам. Он видел это во сне. Этот городок, увиденный им ещё и на рекламном проспекте в Москве, запал глубоко в душу.
Он не знал, почему именно он, этот маленький, средневековый городок, так задел его, и влюбил в себя. Возможно, он понимал, что это какой-то таинственный знак в его жизни. Такой, от которого, может начаться, некий обратный отсчёт времени. Он чувствовал, что в их отношениях назревает что-то плохое. Но подобрать даже формулировку этому, он не мог, понимая, что каким бы словом он ни называл надвигающееся на них нечто, ему даже близко не удастся определить глубину предстоящего кошмара, который, словно облачность, спускающаяся с гор перед ураганом, постепенно обволакивает всё вокруг, закрывая солнце, и превращая день в глубокую ночь.
Но, ураганы проходят, и небо опять приобретает свой прежний, голубой цвет. Да и солнце светит так же ярко, избавленное от туч ветром, прогнавшим их. Но, все последствия в виде разрушенных зданий, ещё долго напоминают о прошедшем циклоне. Иногда возникшие пустыри, так никем и не застраиваются.
Ровень, или по-итальянски Ровиньё, притягивал, словно незнакомаяая кнопка на торпедо новой машины, на которую он должен был обязательно нажать. Иногда Саше казалось, что, если он не будет прилагать никаких усилий для того, чтобы добраться до него, сама судьба приведёт туда совершенно непостижимым образом. Но он хотел сделать это сам, чувствуя в себе уверенность и правоту.
Девушка вывалилась из-за угла, вялой походкой направляясь к своему рабочему месту, разговаривая с кем-то по телефону.
- Вот видишь! Она помнит о нас, - радостно сказал Саша, и тем самым вызвал даже улыбку на лице Валентины.
- Добрый дан, - сказала она по-хорватски.
- Добрый день, - ответила Валентина.
- Здравствуйте, - сказал Саша, и тут же продолжил:
- Нам нужна самая дешёвая машина с коробкой-автоматом.
У девушки к рубашке был прикреплен бейсик с именем Луция.
- Фиат Пунто, - моментально ответила она. Тридэсет и три евро в дэн, заедно со страховкой, если на неделю, если меньше, то четрдесет пет еуро.
Говорила по-русски она неплохо.
- На неделю, если коробка-автомат, - сказал Саша, покосившись при этих словах на Валентину.
- А какая сумма залога? – тут же, с хитрой улыбкой на лице, спросила она Луцию.
- Петсто евро, - тут же ответила Луция.
Валентина многозначительно посмотрела на Сашу. Тот, не менее многозначительно, достал из кармана лёгкого летнего пиджака свой паспорт, раскрыв его перед носом у Валентины. Там красовался новенький стольник евро.
- Хорошо, Сашенька. Но имей в виду, если ты попадешь в аварию, то плакали наши пятьсот евро. И нам придется жить оставшиеся дни на твои сто евро впроголодь? – продолжая улыбаться, ответила она.
До Ровиня было четыреста пятьдесят километров. Дорога шла по берегу моря. У них не было навигатора, только карта Хорватии, купленная в центре Водицы, в туристическом агентстве.
Погода стояла замечательная, и как бы говорила:
- «Куда же вы собрались? Я только победила сырость и дожди, облачность отступила, а вы уезжайте, останьтесь, вернитесь на пляж, подумайте о себе, о своем спокойствии. Зачем вам все эти приключения. Вы живете в замечательном приморском городке. В нём много ресторанчиков, сувенирных магазинчиков. Тут всё для вашего отдыха.
Будьте как все, не надо выпендриваться. Зачем вам жариться на солнце в машине четыреста пятьдесят километров? Зачем вам все эти лишения и муки путешественников? Ведь всё уже давно открыто и изведано. Чего нового вы сможете для себя найти в этой жизни? Ведь всё уже у вас есть, чего ещё надо?»
Утренняя дымка над морем низко стелилась над самой водой, прижатая сверху утренним солнцем, тем самым выровняв водную гладь в одну, спокойную линию, кое-где сверкающую в его лучах.
Вдалеке были видны мачты парусных яхт. Они как бы говорили своим присутствием о том, что такой день только сегодня, и надо его подарить морю, и только ему. Если этого не сделать, то оно больше никогда не раскроется вам с этой своей приветливой и радушной стороны.
Никогда, какое страшное слово НИКОГДА. От него бегут мурашки по коже, от него становится одиноко, и хочется спрятаться куда-то подальше от этого мира, возможно, тем самым усугубив этот страх. Но именно спрятаться, пересидев его, это НИКОГДА, до самого того момента, когда наступит, КОГДА.
Они позавтракали и, заскочив в номер, подошли к своему Фиату.
Он стоял, припаркованный, возле, заботливо прикрытой брезентом от солнца Феррари, и оставленного на произвол судьбы Астона.
Многие туристы из бывшего социалистического лагеря, теперь входивших в Евросоюз, стран, приезжали сюда на дорогих машинах, которые соответствовали их уровню жизни. Но отсутствие шикарных отелей доводило до абсурда их стремление к «понтам». Ведь гостиница, где остановились Саша и Валентина, имела лишь трехзвездочный статус. В лучшем случае, в ней можно было взять номер люкс, не более того. А люкс в трехзвездочной гостинице — это простой номер в пятизвездочной.
Но, они, на Фиате не выглядели рядом с этими дорогими машинами так, как смотрелись бы где-нибудь в Москве, на Рублевке. Здесь всё было по-другому, миролюбивее, и снисходительнее друг к другу. Ощущалась иная атмосфера.
Казалось, что социализм, будучи торжественно изгнан из СССР, спрятался здесь, в этой стране, на побережье. И ему тут было не просто хорошо. Он ощущал себя в своей тарелке.
Был только скалистый берег, с полосками пляжей, спокойное море, длинная, казалось бы, бесконечная дорога, вдоль всего побережья, и эхо прогремевшей недавно войны.
Саша перекрестился, и они поехали вперёд, к неизведанному и притягивающему своей тайной. Море не хотело отпускать, вцепившись в них руками своей утренней спокойной и убаюкивающе-расслабляющей погоды. И они вынуждены были пойти на компромисс, не покидать моря из зоны видимости, всё время, двигаясь вдоль него. Точнее, это были не они, и не их решение. Сама природа приняла его за них. География местности, переплетённой паутиной дорог, заявляла о том, что именно так и нужно двигаться. Именно так. И нет никакой другой дороги, никакого другого пути, кроме, как подниматься вверх по горным серпантинам, а затем, так же виляя, спускаться вниз, прогрызая тоннели в горных скалах, и резко поворачивая, выезжать из них, втягиваясь тут же в новый и новый поворот дороги.
Ни на миг море не оставляло их. Даже тогда, когда оно и вовсе пропадало из вида, оно напоминало о себе дымкой, присущей южному побережью, говорящей о том, что день будет жарким, а море спокойным.
Они ехали. И ехали в неизвестность. Туда, где нет ничего плохого. Нет прошлого, и нет настоящего. Туда, где время остановило свой ход для них, туда, где всё записывается словно на пленку магнитофона, или борозду виниловой пластинки. Они ехали в хранилище своей памяти, для того чтобы оставить в нём след в прошлом, для будущего, для того, чтобы потом можно было прочесть что-то о себе. О том себе, которого больше нет, и не будет никогда, кроме, как в этом далёком путешествии, в то место, которое спрятано где-то далеко, в самой глубине Хорватии, за Истрией, за Учкой. За длинным, пятикилометровым тоннелем, ведущим, как бы в другой мир. Мир сказок и приключений. Мир тайных замков и привидений. Мир сказоных царевен, и смелых принцев.
Тоннель был платным. Словно требовалось заплатить дань за проезд, в другой мир. Не такой, как перед въездом. И это подтверждала даже природа этого места. Всё побережье Хорватии до самой Учки отличалось довольно скромной растительностью, и суровостью гранитных скал. Проехав же тоннель, они оказывались в другой, более зелёной, раскинувшейся на горных равнинах, стране. Не знающей войн, и смертей.
Этот контраст резко ощущался при выезде из тоннеля на «свободу».
Саше, и Валентине сразу же показалось, что что-то изменилось в окружающем их мире. И даже Игорь, несмотря на свой маленький возраст, заметил перемены.
Мы никогда не замечаем, как взрослеют наши дети. Это не дано видеть близким. Со стороны заметнее. Всегда виднее, как растут чужие. Те дни, когда растеёт твой сын, или дочь, не заметны. Их невозможно уловить.
Но тогда им, как-то одновременно показалось, что в этот момент, в этот миг, Игорь рос. Результат не был виден. Его и невозможно было как-то замерить, или определить. Но он был. Игорь молчал. Но, даже молча, он говорил всем своим видом о том, что растёт. Он изменился в этой поездке, став чуточку взрослее.
- Я здесь был с дедушкой, – вдруг, как бы поддерживая их разговор, вставлял Игорь.
Или:
- Мы здесь проезжали с дедушкой раньше.
Или:
- А это я видел. Мы здесь ездили с бабушкой и дедушкой, когда он ехал на дачу.
Он очень любил своего дедушку. Впрочем, как и дедушка его. Ведь у него было две дочери, а он, как и все мужчины, хотел сына. И вот появился внук. Он души в нём не чаял, называл рондулёк.
Дед Игоря, был немногословен. Точнее сказать, он просто молчал. А, как известно, у людей молчаливых, каждое слово стоит десяти. Эти слова надо уметь понимать, и ценить. В каждом заложено целое предложение. Это, как Руница. Где даже буква имеет свое значение.
Сейчас, именно в этой поездке, на этом месте, где они, словно пересекли какую-то границу между двумя периодами жизни, Игорь начал узнавать местность, словно бы бывал тут ранее с дедушкой. Более того, именно с этого места, и начинался новый этап в его жизни. Их будет великое множество. Как опасных, так и интересных, сложных и лёгких. Но с этого момента ребенку стало ясно главное, что он в пути, и этот путь состоит из отрезков, которые можно распороть и потерять, но перешить заново, по-другому нельзя. Это невозможно.
Ровиньо был близок. Он чувствовался в самой дороге. Она как бы говорила им:
- «Я веду вас к нему, и больше никуда. Я не буду размениваться, как разменивались все те, другие, многочисленные дороги. Я не из тех. Я особенная. Раскрываюсь не многим».
Хотя они и ехали по горным равнинам, те, в свою очередь спускались вниз, к морю, раздвигая собой горы, и увеличивая отвоёванное у них пространство.
Дорога плавно спускаясь, опять поднималась вверх, только для того чтобы так же плавно, продолжить свой спуск и далее к морю, и только к нему.
И вот, где-то далеко, может километрах в десяти, а может и более того, показалась над деревьями, колокольня центрального Ровеньского собора. Да-да, это была именно она, ошибиться было невозможно.
Архитектура города напоминала средневековую, Итальянскую.
Если все другие города Хорватии являлись развалинами римских городов, то Ровень был самостоятельным городом. Находясь в нём, можно было подумать, что ты, минуя Словению, Триесте, Венецию, оказался в Италии. При этом, не имея визы, что называется «халявно». Но не в той Италии, что глядит на нас из рекламных проспектов. А в той, что славится средневековостью улиц, затхлостью переулков, и лаконизмом форм не только ветхих городских домов, но и центральных храмов.
Да, это был скорее Ровиньо, чем Ровень. И не по причине подделываться под все Итальянское у них возникло желание так его называть. Нет. Скорее потому что он и был таковым. Будучи на самом деле не итальянским, он сохранил в себе атмосферу средневековой Италии, что она не могла себе позволить на большей части своей территории.
Они оставили машину на бесплатной парковке, на материковой, части города, и двинулись в его островную часть пешком. Город был настолько мал, что пройти насквозь его можно было, за десять минут.
Они молчали, как бы по договоренности, не задавая друг-другу вопросов, погрузившись в лабиринты старых улиц. Плутая в них, но, при этом, стремясь пробраться к самой вершине скалы, на которой и был расположен храм, маячивший своей колокольней среди просветов улиц, и черепичных крыш.
Несмотря на то, что все устали, у маленького Игоря, и Валентины откуда-то появились силы. Они нашлись сами собой, как будто вышли из-за укрытия, как загоревший на жарком южном солнце полицейский с радаром в руке, чтобы остановить водителя-нарушителя из Германии. Они видели эту картину по дороге, на одном из безконечных горных виражей.
Именно внезапно, не потому, что так надо, а потому, что так хочется. И не ради того, чтобы выписать штраф, и сделать отметку об ещё одном нарушении стандартов общепризнанной жизни, диктуемых нам из телевизора. Нет, вовсе не из-за этого. Скорее ради удовлетворения своего духовного голодания. Тяги к тишине средневековости улиц, скромности жилищ, и взаимопониманию скученности населения, зажатого в эти уплотнённые условия проживания, но при этом уважающего интересы друг друга.
И вот они на самой вершине острова, у подножия, закрытого на навесной замок, собора.
Отсюда возможно, в хорошую погоду, видно Венецию в бинокль.
Но, в тот день, несмотря на то, что погода и была таковой, никакого бинокля у них не было. Но, Венеция чувствовалась во всем. И в окружении моря, и в плотности застройки, и в ветхости сооружений.
Они были у цели. Им всем сейчас, в этот момент, несмотря на усталость, было очень хорошо. Это возможно и называется счастье? А кто может дать более точную его формулировку? Вообще и не надо пытаться что-либо формулировать никогда. Зачем? Ведь можно просто отдаться в лапы полностью переживаниям. А они, в свою очередь, не всегда бывают страшными, грустными, и плохими. Иногда, даже если на глазах наворачивается слезы, на душе становится легко и светло.
Но, не всегда это есть слеза очищения, иногда и слеза счастья. Саше было хорошо тогда, как никогда. И он чувствовал, что так же хорошо и его маленькому сыну, и жене.
Но так устроена жизнь, что, чувствуя мир и стабильность, одновременно понимаешь, что у неё есть предел. Она обязательно кончится, и наступит рутина дней, сиюминутных ощущений. Мир будет только сниться, а вокруг наступит война. Саше порою даже казалось, что счастье может существовать рядом только с горем и разлукой. Иначе его невозможно различить в рутине дней, так хорошо маскирующих собой то главное, что нужно видеть всегда, каждому, и что обычно так плохо читается на фоне каждодневной рутины.
День давно уже сменился на начало вечера. Праздник ожидания кончился. Всё было достигнуто. Цель лежала в кармане, пронзённая стрелой удачи. Оставалась лишь долгая дорога обратно, домой. Нужно было обедать и собираться в обратный путь.
Они пообедали на материковой части Ровиньо, в ресторанчике при трехзвездочном отеле, который, как дворец, украшал своей роскошью всю достаточно просторную площадь.
Их столик стоял на улице, они не стали располагаться в самом помещении отеля. Оно было слишком помпезно. И теперь, сидя перед заказанными блюдами, они могли наблюдать перед собой старый город, как бы на прощание, перед отъездом, последний раз.
Обратно они выехали часов в пять, шесть вечера. Это означало только то, что в свой отель они вернуться глубокой ночью. Но, что делать. Поездка стоила того. Даже и не сам город, с его архитектурой, а факт того, что именно в нём стало все так отчетливо ясно, что будет дальше с ними, что скоро произойдут сильные изменения, как в их жизни, так и в мировоззрении каждого из них.
Учка осталась уже позади, наступали сумерки. Серпантин горных дорог вёл к дому. И вот Риека, маленький городок, расположенный далеко в глубине горного ущелья, в месте впадения реки в морскую, тихую гавань.
- Все, давай остановимся. Надо передохнуть и сфотографировать город. Он далеко внизу. И по всему видно, да и слышно, что у них там праздник. Интересно какой? – Сказал, одновременно паркуя на достаточно обширном участке заасфальтированной обочины, Саша. Это место напоминало смотровую площадку.
- Наверно это просто суббота? А чем это уже не праздник? – ответила Валентина.
- Суббота уже праздник, согласен. Но, кто бы это объяснил, У нас, в Москве, причём всем тем, кто рано утром, в субботу начинает день с коллапса на МКАДе, в попытке запастись хруньём на ближайшую неделю, - ответил Саша.
Они вышли из машины, даже маленький Игорь, чтобы посмотреть вниз, в пропасть, на праздник сверху, и порадоваться вместе с горожанами.
Саша успел сделать несколько фотографий, когда рядом припарковался маленький Фольксваген хетчбек, с немецкими номерами.
Его водитель вышел, и подойдя к Саше, заговорив с ним на английском языке.
Саша не понимал по-английски. И обратился за помощью к Валентине:
- Помоги перевести. Кажется они не знают, как проехать.
Но, когда Валентина подошла, оказалось, что помощь уже и не нужна. Мужчина лет сорока пяти примерно, одетый скромно, как и все туристы, в джинсы и футболку, оказался вполне русскоязычным. И практически без акцента повторил только что заданный вопрос, по-русски:
- Добрый вечер. Не подскажете нам, как проехать до Лопара. Мы кажется. Заблудились!
Саше показалось, что его спутница, возможно жена, тоже понимает то, что он говорит. Но из вежливости не встревает в разговор, тем самым не показывая, что тоже обладает знаниями Русского языка.
У них в машине, на заднем сиденье был ребенок, примерно такого же возраста, как и Игорь. Он спал. Игорь подошёл к папе и, встав напротив окна, за которым спал ребёнок, пристально посмотрел на него. Тот проснулся и, поймав его взгляд спросонья заплакал.
- Понимаете, дело в том, что этот город находится на острове, и последний паром уходит на него в 21.30. Нам нельзя плутать. Иначе мы опоздаем.
Тогда не у всех ещё были навигаторы. У Саши, впрочем, как и немецкого автомобилиста, их не было. Они передвигались, как средневековые мореплаватели, по карте. Немножко карты, немножко везения, немножко упрямства, и новые земли у вас в кармане. Упрямство побеждало всё, но только время ему было не подвластно. Его ход не зависел от путешественников.
Что-то общее объединяло их. И Саша тогда не понял, что. Теперь он, с уверенностью мог сказать, что это было. Они все находились в чужой для них стране, и каждый возвращался обратно, достигнув своей цели. Кому-то нужно было успеть на паром, а кому-то до наступления ночи, в гостиницу.
Вся жизнь состоит из знаков. И умением их видеть обладает отнюдь не каждый. А те, кто их примечает, не всегда способны разгадать таковые, и понять сразу. Как правило, понимание приходит только спустя какое-то время. Спустя годы, иногда даже десятилетия. Знаков настолько много, что очень легко потеряться среди них. Поэтому лучше их просто не видеть, или принципиально не обращать внимания.
Они сверили карты, и поняли, что движутся в одном направление, и что не менее важно, в правильном. С той лишь разницей, что Лопар Саше не был нужен. Его цель лежала где-то далеко, далеко за ним.
Убедившись в этом они, не сговариваясь, одновременно сели в машины, и двинулись дальше, каждый к своей важной на тот период времени, цели.
- Ты обратил внимание, как их сын похож на Игоря? – посмотрела на Сашу Валя.
- Да. Он испугался чего-то.
Дорога была длинная, но Саша не гнал. Именно в эти годы и менялся его стиль, ритм, образ жизни. Ему хотелось остановиться, чтобы перевести дыхание, просто задуматься, что-то осмыслить. Но не было времени. Постоянно не было времени. Оно окутывало его своими липкими белыми облаками, и пыталось выдернуть с насиженного места, или просто сделать так, чтобы он сбился с пути, заплутал, ушёл в другом направлении. Иногда отпускало его из своих цепких лап, и наблюдало за ним из-за кустов, куда пойдет, справится ли, выйдет из леса на дорогу, но, уже не ту, что была раньше, на другую, с другим покрытием, гораздо худшим, чем прежде. И он выходил сначала на просёлок, потом на еле заметные тропы, потом вообще шёл какими-то звериными тропинками, выходя то на водопой, то к скалам, висящим отвесной стеной на его пути.
Время играло с ним. Но, при этом и вело, куда-то в неизвестность. А он, он постоянно пытался вернуться назад, или свернуть, уйти в самую глушь. Но время упрямо и неуловимо, вело, вело, вело….
И главное это не то, что он попал в этот туман, вовсе нет. Главное, что он учился повадкам охотника, дикого человека, отшельника в тайге, который не хочет возвращаться обратно в город, к людям. Ведь он сам по себе уже человек, и зачем ему ещё кто-то. Он превращался в одинокого волка.
Дорога петляла между гор, то спускаясь к самому морю, чтобы прорезать насквозь прибрежные поселения, где сегодня был праздник, то устремляясь вверх, в горы, на самые их вершины, к облакам, туда, где тоже жили люди, но их было гораздо меньше чем внизу. Но огни их малочисленных домов, служили ориентирами в тумане, спускавшемся с гор в низины.
На обратном пути машин было очень мало.
Продвигаясь к своей цели, они буквально плелись, со скоростью сорок километров в час, в караване таких же, как и они несчастных путешественников, вынужденных тащиться за очередным перевозчиком своего собственного дома, с прикрученными к нему с разных сторон, яхтой, парой скутеров, генератором, а также имеющем внутри себя, ванную, кухню, и спальню.
Сейчас же на дороге не было никого, и можно было гнать с любой скоростью, на какую было способно то, или иное транспортное средство.
Саша пытался, оторваться по-полной. Но, что поразительно, скорость их так и не превышала те же сорок километров в час. По той причине, что дорога не освещалась, да и туман делал своё дело.
Вдруг, метрах в пятидесяти, впереди, из-за угла дороги, где рос какой-то высохший на южном солнце куст, лениво перебирая своими лапами, как ни в чём не бывало, вышло какое-то животное. Оно было маленького роста, и скорее походило на ящера, чем на собаку, или волка, которых, можно было встретить здесь с гораздо большей вероятностью. На спине у него росли какие-то шипы, наподобие тех, что были у динозавров.
Что же это такое, может быть? Подумал Саша.
Одновременно сбавляя и так довольно маленькую скорость машины.
- Как ты думаешь, что это такое? – спросил он Валентину, которая всегда в дороге была очень внимательна и следила за движением не менее бдительно, чем он сам.
- Сама не пойму никак! Но, похож на броненосца.
- А разве они не в Африке водятся?
- Ну, теперь мы точно знаем, что не в Африке, - ответила Валентина.
Ночной «пешеход», так же не спеша, как и начал движение, его закончил, но уже на другой стороне проезжей части, напоследок сверкнув глазами, отраженным светом фар.
Он явно был здесь хозяином, и не собирался нервничать, и ускоряться. Более величественно и при этом как-то надменно вряд ли кто-либо другой смог бы так перейти перед незнакомым транспортным средством, да ещё и ночью.
Потом, Саша пытался найти хоть что-то похожее в интернете, живущее на территории Хорватии, но ему ничего не удавалось. В этой стране ничего подобного не жило. Но самый близкий вид ящеров, хотя бы отдаленно напоминающих того, что прогуливался ночью по проезжей части, назывался Чешуйчатый Панголин. Он, как сообщал интернет, встречается только в Азии и в Африке.
Тогда, кто же повстречался им, этой южной ночью, на горной дороге?
Проехав таинственное место, Саша пристроился за каким-то «местным» джигитом, и им удалось увеличить свою скорость, аж, до пятидесяти километров в час. Что было практически невозможным, учитывая условия задачи, которую они решали на этом горном серпантине.
Саша вежливо не поджимался к своему «спасителю», веря в его непогрешимость, и правильность выбора скоростного режима. Через пару, тройку, крутых, горных поворотов, проследовав за своим «вожаком», Саша убедился в правильности своего решения.
Въехав в один из последних городков, которыми напичкано все побережье, кажется его название Селине, они встали в пробку из-за многочисленных пешеходных переходов, по которым так и шастали из бара в бар, счастливые, праздничные горожане.
Наконец, пробив этот сплошной, нескончаемый праздник, который, если честно, то уже начинал им надоедать, они, вырвавшись из города по сквозной дороге, резко разогнались, и в крутом вираже заехали за скалу, которая и закрывала весь этот городок от любопытных глаз, въезжающих в него с другой стороны, ночных путешественников.
Сразу же за поворотом их, с распростертыми объятиями встретили до боли в сердце знакомые лица полицейских. Конечно, это были не ДПСники, а всего лишь местная дорожная полиция. Но, как всё похоже. Практически та же форма, те же приемы, да и что говорить, те же лица. Красные, загоревшие на южном солнце, круглые, с близко поставленными серыми глазами, с хитрым прищуром. Казалось бы, один только их взгляд может заменить и радар, и трубочку для определения степени алкоголя в крови. Номера арендованной машины были местные, хорватские, и поэтому-то их и остановили, в надежде на то, что и они, пассажиры этой машины, тоже празднуют, как и все вечер пятницы. Но как же они ошибались.
Пассажиры не только не праздновали, но и совершенно не подходили под общий стандарт.
- Добра вечер. Ваши документи, – попросил загорелый майор.
Саша достал из бардачка документы и протянул майору. Тот, взяв их в руки, тут же разочарованно сказал:
- Руска Федерация!
Улыбнувшись, видимо поняв, что взять с них нечего, протянул документы обратно, даже и не предложив проверить Сашу на наличие алкоголя в крови.
Безусловно, Саша обрадовался. Ведь это был первый раз, когда его останавливала Европейская полиция. И то, только потому, что они попали под рейд на алкоголь.
Это событие разбудило сонный экипаж. Ведь всем им предстояло ещё гнать километров двести, правда, уже, слава Богу, по равнине, которая, таким образом, впускала в себя, проверив на прочность, перед предоставлением больших скоростных режимов, за счёт отсутствия резких поворотов.
Они максимально разогнались, попытаясь наверстать упущенный день, и вечер, что отнял горный серпантин. Но, вдруг, впереди, примерно метрах в пятистах, Саша заметил охраняющих перекресток два экипажа дорожной полиции, резко снизив скорость.
Но, что это? Разве такое может быть? Ни один из пяти присутствующих на перекрестке полицейских даже не посмотрел в их сторону. Они никому не были нужны.
К Водице они подъезжали уже поздно ночью. Игорь давно крепко спал на своём детском кресле. Если бы Саша, не заплутав, по ошибке, въехал в город, несколько раньше, то Игорь, может быть, и дотянул до своей кроватки, и туалета. Но, видимо на судьбе ему было написано описаться этой ночью.
Он так расстроился этим событием, что от обиды расплакался. Да, именно от обиды. Он рос настоящим мужчиной, и усталость переносил так же, как и подобает переносить взрослым людям, или просто мужчинам. А ведь мужчинами становятся, или с детства, или никогда.
Казалось бы, эта поездка объединила их вместе, ещё плотнее связав воспоминаниями и новыми впечатлениями от увиденного. Но, нет, именно здесь, в Хорватии, Саша оставил свой юг навсегда. Валентина ограничилась теплом, этих краев, а Саша уехал куда-то дальше, севернее. Туда, где воют ветры, идёт снег с дождем, разбиваются о скалы бурные волны, превращаясь в морскую пену. И брызги холодной, солёной воды разносит ветром вглубь побережья, делая влажными те прибрежные скалы, что стоят на страже лицом к океану. От этого они становятся похожими на мокрые лица, смотрящих в сторону горизонта окаменевших когда-то людей, так, словно они плачут.
Здесь, в этой южной стране их семейная фотография начала трескаться на своём замятом изгибе, помявшись от долгого хранения в комоде, прежде чем обзавестись рамкой с паспарту, и повеситься на стене, как долгая память о тепле, умершего для Саши навсегда, юга.
Но у него осталась от поездки другая, настоящая, черно-белая фотография, которую он специально лишил цвета в фотошопе, так, как она, таким образом теряла время. На ней была Валентина с Игорем, сидящие на ступеньках круто поднимающегося вверх проулка, зажатого стенами средневековых домов.
Валентина сидела на ступеньке рядом с прислоненным к стене, велосипедом. Игорь стоял подле неё. И велосипед, как будто специально был сделан под ретро. Именно это стечение обстоятельств лишало снимок времени.
Он остался вечным, не имея ни начала, ни конца. Что Валентина, что Игорь, были одеты в тот день так, что никто бы не смог определить какой именно это год. Диапазон разброса определения точности возраста фотографии, колебался от двадцатых годов прошлого века, до наших дней.
Но, Сашу с ними на фото не было. Ведь он-то их и фотографировал в этот, давно забытый день.