СТОЛИЧНАЯ ШТУЧКА
Хоронит Москва Ю. М. Лужкова.Вся Москва и Россия,Союз прибыли отдать поклон.
Был с ним по касательной ,через приятеля знаком. Знакомый ,или приятель-мой начальник Олег Владимирович Голованов,Начальник НИИ из Минприбора по СЭВовскому изготовлению первых ЕЭСОВСКИХ гробов-компьютеров,(ныне тоже покойный )учился-дружился с Ю. М. Лужковым.
Я работал у Голованова , и живого ещё сейчас христианина по строительству храмов у Гундяева. Ресина, и Алексея Козака А.С. с МИНприбора-хорошо знаю внутреннюю кухню.
Олег Владимирович Голованов(друг Лужкова) жил скромно в Бабушкине-часто подвозил меня(простото рядового ИТР).
Ресин раздухарился сейчас,раньше начальником скромного Главка МосИнжСпецСтрой-перекладка труб и кабелей на переходах в городе,дюбинги для прокладки труб почти не заглубляясь-ГРЯЗНАЯ НЕ ВЫГОДНАЯ И БЕЗПЕРПЕКСТИВНАЯ работа.
Ресина кто-то прикрыл от растрат 8 млрд.при реконструкции Большого Театра. Смета была 1 млрд БАКСОВ-и считалась экспертами всего мира завышеной и завышенной в несколько раз.
Как Ресин стал начальником сначала Главка-это грустная история. Ехало почти Всё Строительное руководство со Ступино(строили овощехранилище)-авария и две Волги с большими людьми погибли-Ресин остался жив.
Перестройка-все солидные строители в Израиль. Остался Ю.Лужков(химик),Матросов Александр Сергеевич-его назначили Министром Водопровода и канал. И Ресин-стал нач. Главка МИСС, и почти сразу (Главмосстрой распался на Управление Пром. Предприятий-должность нужна была зятю Мин.иност.дел.)пригласили к Лужкову.
Управление Пром. Предприятий-(Карачаровский завод вошёл с лифтами,ЦТП и электрооборудованием и Завод Алюминиевых конструкций в Видном)
Писал статью-как я работал у Ресина-наверное удалили.
-В жизни ценю его(Ресина) один поступок. Он после войны в бараке перед Лосинкой пустил к себе жить моего приятеля Сеню Фараду_(Уно-Моменто-актёр с Таганки) с нищей еврейской семьёй-Сеня сам мне говорил)
А потом был приглашён на побегушки к Министру Приборостроения Шкабардне Михаилу Сергеевичу№№№№
(О ШКАБАРДНЕ М,С,)
------------------
– И все же объясните, как мальчик из семьи колхозника дошел до министра приборостроения СССР?
– Выбор профессии – очень смешная история. Хотя по прошествии лет я начинаю задумываться, что меня вела судьба. Действительно, я был обычным колхозным мальчишкой из станицы Тбилисской. Вместе с родителями и двумя старшими братьями жил в саманной хате, крытой камышом, с земляным полом. Вечно голодные. Даже несмотря на то что мне было всего три года, я помню катастрофу 1932 – 1933-го. У старшей сестры моей мамы в те годы умерли от голода все 8 детей. Я чудом выжил, хоть и пухлый был, как резиновая кукла.
Мы были совсем темные. Помню, как в 6 лет мне старший брат косой ногу до кости прорезал. Так мы, чтобы маме не говорить, справились народными средствами. Пацаны гуртом сели вокруг меня и, хором читая заклинание, сначала засыпали рану землей, а потом тряпкой обмотали.
Выжил, как видите. Так потом, через несколько лет, когда меня за эту же ногу собака укусила, я сначала присыпал рану пеплом от сожженного клочка шерсти пса-обидчика, а потом, когда мать все-таки обработала нормально рану и перевязала, все равно снял бинты и землей засыпал с приговором на заживление. Вот такие мы были наивные и непросвещенные. Но у нас в семье существовал какой-то культ учебы. Родители нас буквально толкали к образованию. И мы учились.
- Это было при большом трактористе России Горбачёве Михаилу Сергеевичу.Шкабардня стал Управляющим делами при ЦК КПСС-заменил его глава Управделами президента Павел Бородин.
А Путин ВВ у Павла Бородина был оруженосцем( опять папку носил)-и таки,как оказалось совсем удачно,-это случай такой-может везуха,может без билета проскочил в эти кины.Мне Путин ВВ долго,до 1914 г.нравился крепко-а теперь терпимо. .После "Парижских забегов Толяна Сосусобчака"-(папку носил) уже не Толяна, а у Павла Бородина был оруженосцем.
Феликса Эдмундовича за шейку застропили монтажники, и профессионально уволокли культурненько под глубокий вечер и бросили между Отелем "Президент" и сараем "На Крымском валу",где происходили Аукционы культурных ценностей,живописи,скульптуры книг и прочего..
Стоит отметить, что с правовой точки зрения удаление памятника Дзержинскому с Лубянской площади было незаконным. Соответствующая процедура была четко прописана в советском законодательстве, которое допускало подобные действия лишь с разрешения союзного правительства в каждом отдельном случае. После сноса последовали письма от граждан и обращения в прокуратуру.
Поэтому уже спустя два месяца, в октябре 1991 года, постановление о носе монумента было одобрено задним числом. Тем не менее, «железный Феликс» выступил своего рода громоотводом, с помощью которого удалось предотвратить развитие более кровавых сценариев.
Я есть и был ВСЮ ЖИЗНЬ (слава богу)никто,-делал всё что и когда хотел при минимальной(по моей просьбе зарплате).Потому что уже,к тому времени имел большую коллекцию гравюр Петровского времени и самую большую -революционных плакатов,купленных в своё(макулатурное время) по 5 рубл.
А к тому времени они подорожали-и я мог не работать(до настоящего времени) и продолжать писать эту галиматью для вас.
Около 20-ти моих редких гравюр Петровского времени я (по глупости)отдал Илье Глазунову-он отвечал в Кремле за интерьеры.Видел как мимо них (по ТВ)проходил полу-поддатый Борис Николаевич.
-Может сыграла нечистая сила тёзок-из этого роя не получилось ...-Почему про рой-дак Ю. М. Лужков был пасечником. И дед мой,практически отец, тоже был бахчеводом,пасечником,-в ссылке у басмачей в Голодных степях был хорошим садоводом.
И после войн(он участник 4-х)войн-Мы забываем Финскую в 1941 г. за СеСеР ,с килограммами осколков в теле,ползком,раком,ползая по полю в корчёванном вручную лесу, выращивал дед бахчу,поднимал в полёт иногда голодных колхозных пчёл,-хозяин,потому что был,трудяга.
И я с ним делал как мог,помогая на побегушках. Как Тарас Шевченко -воткнул в песок кол вербовый-ивовый и выросла роща.Плитку-брусчатку по Красной Площади-это мечта оленевода.А ягеля(мха)купили на миллионы долларов.Едешь длинными ногами по Кремлю на Сцыкле на двух колёсах-а кругом ягель и ,как в кино Гараж сплошные чучела.-Красота!
В селе Усачи, Калужской губернии, на днях состоялись перевыборы председателя. Городской товарищ Ведерников, посланный ячейкой в подшефное село, стоял на свежеструганных брёвнах и говорил собранию: — Международное положение, граждане, яснее ясного. Задерживаться на этом, к сожалению, не приходится. Перейдём поэтому к текущему моменту дня, к выбору председателя заместо Костылёва, Ивана. Этот паразит не может быть облечён всей полнотой государственной власти, а потому сменяется... Представитель сельской бедноты, мужик Бобров, Михайло Васильевич, стоял на бревнах подле городского товарища и, крайне беспокоясь, что городские слова мало доступны пониманию крестьян, тут же, по доброй своей охоте, разъяснял неясный смысл речи. — Одним словом,— сказал Михайло Бобров,— этот паразит, распроязви его душу — Костылёв, Иван Максимыч,— не могит быть облегчён и потому сменяется... — И заместо указанного Ивана Костылёва,— продолжал городской оратор, - предлагается избрать человека, потому как нам паразитов не надобно. — И заместо паразита,— пояснил Бобров,— и этого, язви его душу, самогонщика, хоша он мне и родственник со стороны жены, предлагается изменить и наметить. — Предлагается,— сказал городской товарищ,— выставить кандидатуру лиц. Михайло Бобров скинул с себя от полноты чувств шапку и сделал широкий жест, приглашая немедленно выставить кандидатуру лиц. Общество молчало. — Разве Быкина, что ли? Или Еремея Ивановича Секина, а? — несмело спросил кто-то. — Так,— сказал городской товарищ,— Быкина... Запишем. — Чичас запишем,— пояснил Бобров. Толпа, молчавшая до сего момента, принялась страшным образом галдеть и выкрикивать имена, требуя немедленно возводить своих кандидатов в должность председателя. — Быкина, Васю! Еремея Ивановича Секина! Миколаева... Городской товарищ Ведерников записывал эти имена на своём мандате. — Братцы! — закричал кто-то.— Это не выбор — Секин и Миколаев... Надоть передовых товарищей выбирать... Которые настоящие в полной мере... Которые, может, в городе поднаторели — вот каких надоть... Чтоб всё насквозь знали... — Верно! — закричали в толпе.— Передовых надоть... Кругом так выбирают. — Тенденция правильная,— сказал городской товарищ.— Намечайте имена. В обществе произошла заминка. — Разве Коновалова, Лёшку? — несмело сказал кто-то.— Он и есть только один приехадши с города. Он это столичная штучка. — Лёшку! — закричали в толпе.— Выходи, Лёша. Говори обществу. Лёшка Коновалов протискался через толпу, вышел к брёвнам и, польщённый всеобщим вниманием, поклонился по-городскому, прижимая руку к сердцу. — Говори, Лёшка! — закричали в толпе. — Что ж,— несколько конфузясь, сказал Лёшка.— Меня выбирать можно. Секин или там Миколаев — разве это выбор? Это же деревня, гольтепа. А я, может, два года в городе тёрся. Меня можно выбирать... — Говори, Лёшка! Докладывай обществу! — снова закричала толпа. — Говорить можно,— сказал Лёшка.— Отчего это не говорить, когда я всё знаю... Декрет знаю или какое там распоряжение и примечание. Или, например, кодекс... Всё это знаю. Два года, может, тёрся... Бывало, сижу в камере, а к тебе бегут. Разъясни, дескать, Лёша, какое это примечание и декрет. — Какая это камера-то? — спросили в толпе. — Камера-то? — сказал Лёшка.— Да четырнадцатая камера. В Крестах 1 мы сидели... — Ну! — удивилось общество.— За что же ты, парень, в тюрьмах-то сидел? Лёшка смутился и растерянно взглянул на толпу. — Самая малость,— неопределённо сказал Лёшка. — Политика или что слямзил? — Политика,— сказал Лёшка.— Слямзил самую малость... Лёшка махнул рукой и сконфуженно смылся в толпу.