В полутёмном коридоре напротив деканата я споткнулась о большую коробку, на которой был изображён пылесос. Поверх картинки жирным чёрным фломастером кто-то размашисто написал «Архив Профессора».
Умер, значит… Старенький уже был…
Валерий Иванович, помимо всеобщего обожания, вызывал у нас какое-то очень нежное и трепетное чувство. При встрече с ним все начинали улыбаться. Между собой мы называли его Лёриком.
На его лекции народ собирался не только с нашего курса, не только с нашего – со всех факультетов. В большой поточной аудитории сидели и стояли в проходах, на всех ступеньках. Даже кафедра была облеплена затаившими дыхание студентами, аспирантами и преподавателями. Время от времени мёртвая тишина взрывалась гомерическим хохотом, а сам Профессор тоненько смеялся над собственными шутками.
И через неделю, и через месяц, и в самом конце семестра коробка всё стояла и пылилась в коридоре напротив деканата… И в очередной раз очередной споткнувшийся о неё чертыхался и кривил физиономию... Бедный Лёрик!
Однажды я выбрала момент, когда никого не было в коридоре, и заглянула в коробку. Прямо поверх потрёпанных картонных папок с грязными тесёмочками - «Для бумаг» - лежал маленький замусоленный блокнотик. Я сразу узнала его. Уголок этого блокнотика всегда торчал из кармана пиджака Профессора. Время от времени Профессор доставал его из кармана и что-то торопливо записывал.
Я воровато оглянулась, рука сама схватила блокнот – через минуту лифт был уже на первом этаже.
Терпеть до дома было невмоготу. Я пристроилась на скамеечке в метро на Площади Революции – рядом с пограничником и его собакой – и открыла первую страничку.
***
Я прожил очень долгую и счастливую жизнь, наполненную и радостными, и трагическими событиями.
Вся моя беда в том, что часто из моего рта вылетали воробьи, которых потом приходилось долго ловить. Чтобы по ним не палили из пушек.
Я блуждал в потёмках чужих душ с крохотным фонариком.
Всю жизнь мечтал и старался поймать солнце в мешок.
Мне было очень приятно слушать, как звенят в большом кошельке чистые монеты, за которые я принимал всё, что мне говорили.
Блуждал в трёх соснах и пытался увидеть лес за деревьями.
Годами бился, чтобы отпереть ларчик, который, как оказывалось, очень просто открывался. Довольно часто этот ларчик оказывался ящиком Пандоры.
И по молодости ломился во все открытые двери.
А уж как я старался прыгнуть выше головы!.. В конце концов мне вежливо давали понять, где мой шесток… Но очень скоро я забывал обо всём и гонялся за журавлем. Это сейчас я понимаю, что журавлям место – в небе. В небе они прекрасны. А - не дай бог поймаешь - и что с ним, бедным, делать?
Носил воду решетом, пытаясь наполнить бездонную бочку. Что было, то было…
Искал вчерашний день, теряя сегодняшний.
А однажды - что греха таить - я даже сел в чужие сани и поехал в Тулу со своим самоваром. Хорошо ещё, вовремя вспомнил, что я в гостях, а не дома.
Я, к сожалению, не отличался силой характера. Всегда очень боялся быков. Поэтому не мог хватать их за рога.
И горячего железа тоже боялся. Хотя... что я мог выковать? А вдруг получились бы решётки? Или кандалы?.. Как у тех кузнецов, которые ковали "счастия ключи... тяжким молотом"?
Зато на выдумки я всегда был очень хитёр. Поскребёшь по сусекам – и наскребёшь что-то такое, от чего все звёзды с неба – мои.
Я обожал любоваться, как кружатся деньги, брошенные на ветер. Восхитительное зрелище!
В поисках зарытой собаки и иголок в стогах сена прошла бОльшая часть моей жизни.
Ничто не могло заставить меня обойти гору. В обход,конечно, легче... Только сердце не замирает. И дух не захватывает так, как на вершине.
Знал, что попаду в яму, но всё равно ехал прямо. И соломки не подстилал.
Но всё-таки и на моей улице нет-нет, да и случались праздники.
Было время, когда я рубил, не задумываясь, с плеча, потом долго не мог остановиться и всё махал и махал руками после драки. Зато с возрастом пришёл к пониманию, что склеивать разбитые чашки куда интереснее и важнее. И гораздо сложнее, чем плетью пытаться перешибить обух.
Иногда меня так и подмывало подлить масла в огонь – но только лишь с тем чтобы вокруг стало больше света.
Каюсь, за словом почти всегда приходилось лезть в карман. Но и в кармане я не всегда находил то, что нужно.
Я сеял разумное, доброе... Только вот пожинать случалось совсем не то, что посеял. И поэтому кошкам в моей душе всегда было чем заняться.
И у меня есть пара скелетов в шкафу, о которых никто никогда не узнает. Кроме Боженьки.
В последнее время меня как-то особенно усердно учат молиться. Я всегда с сочувствием смотрю на расшибленные лбы этих учителей… Только ведь Бог-то не Тимошка… Я не из тех мужиков,которые крестятся только потому, что гром грянул... И не из тех, что надеются проинвестировать себе место в раю.
Очень хотелось мне разгрести камни на чьём-нибудь сердце. Или свалить гору с плеч дорогого мне человека. Или чужую беду руками развести. А вот для своих бед ворота были всегда нараспашку.
Любимым моим занятием было сидеть на берегу моря, особенно в шторм, любоваться чайками и игрой волн и ждать погоды.
Так и осталось моей несбыточной мечтой иметь здоровый дух в здоровом теле.Начинал ублажать тело - дух сразу же скукоживался и забивался в угол. Вытаскивал из угла дух - тело раскисало и не хотело слушаться.
За всю мою долгую жизнь мне так и не довелось побывать у Христа за пазухой.
В моё маленькое окошко я пытался оглядеть весь мир. И, думаю, мне это удалось.
Что греха таить, я так и не научился готовить сани летом, а телегу зимой. И отмерять семь раз перед тем как отрезать тоже не всегда получается.
Знаю, что у меня репутация белой вороны. Притом пуганой. Тем не менее кустов я никогда не боялся и не боюсь. Ни кустов, ни волков… Поэтому часами брожу по лесу.
Из того, что я имел в жизни, сохранить немного получалось. Поэтому слёз было пролито немало.
Зато чем старше я становился, тем лучше мне удавалось ловить моменты.
***
Положа руку на сердце могу сказать, что на мне никогда не горела шапка.
И никто никогда моими устами мёда не пил.
В чужой монастырь со своим уставом даже в голову не приходило сунуться.
Несмотря ни на что, никогда не выл по-волчьи. Сколько бы волков меня ни окружало.
У меня никогда не было желания делать из мухи слона. Я вообще мух не терплю. Слоны – другое дело.
Самым противным в других людях для меня было переливание из пустого в порожнее. Или толчение воды в ступе. Хотя терпеть и то и другое приходилось чуть ли не каждый день.
Я никогда не выискивал соломинки в чужих глазах. Я никогда никого не бил ниже пояса. И выше - тоже не бил. Меня, случалось, били. Зато потом давали за меня двух небитых. И даже больше.
Никогда не мог понять, зачем люди носят камни за пазухой...
Мне незачем было таить шило в мешке. Или шить белыми нитками. Тем более - чёрными. Или строить хорошую мину. В глубине души я очень горжусь этим.
Куда вымощена моя дорога... скоро узнаю.
Видит Бог - я всегда старался жить так, чтобы хорошо было там, где мы есть.