Я точно помню день нашего знакомства.
Осеннее зябкое утро хмурилось в едва заметных лучах солнца. Мозаика первых заморозков украсила серые неровности асфальта, переливаясь в призмах льдинок всеми цветами радуги. Люди торопливо бежали в метро, не замечая моего присутствия. Я стояла поодаль, наблюдая за происходящим скорее от безысходности, чем с интересом.
Она шла, сопротивляясь людскому потоку, желающих не опаздывать на работу, с какой-то вызывающей стремительностью и отрешенным взглядом. Мешковатый балахон кофты, явно недавно связанной руками, пестрил всеми цветами немыслимых современных акриловых красок от фиолетового до одуванчиково-желтого с пушистым длинным ворсом. Тонкий шарф свисал почти до колен безвольной длинной плетью, нелепо подрагивая помпончиками. Цветы в руке светофорили о том, что недавно она прочитала некоего классика и, вдохновленная сюжетом, решила повторить его. А вдруг?
Она села на скамейку напротив. Длинная юбка задралась и открыла кривоватые ноги, закованные в какие-то нелепости «прощай молодость» грязно-коричневого цвета. Креативность мышления и стремление быть лидером этой «гавроши» выдавали сочетания цветов её одежды и высунутые из пасти не зашнурованных ботинок языки. И только глаза говорили о том, что на виду и внутри встретились единство и борьба. Одиночество, не востребованность, желание отдать себя всю, без всего и каждому выстраданному, продуманному и несбывшемуся читалось в движении тела и глаз.
Потеребила дешевый букетик каких-то мелких цветочков, съела конфетку и ушла, чихнув, на прощание, заразив меня, болезненным, тоскливым, тягучим до озноба ожиданием.
Бульварное кольцо, памятник Грибоедову, я и она встречались почти каждую неделю. Иногда мне удавалось прикоснуться к ней и тогда никому не нужное тепло её тела обжигало и заставляло трепетать. Люблю её мягкость и расслабленность, напряжение и скованность, сидящей и стоящей рядом. Странная девушка, но без неё, мне как-то холодно и неуютно стоять здесь в любую погоду. Она приходила и согревала меня своим теплом все реже. Наступил февраль прекратившихся визитов. Тоска и одиночество стали хроническими, особенно в те весенние дни, когда табличка «осторожно окрашено» водружалась на меня с особой торжественностью.