Я очень люблю яркие, насыщенные цвета. Ничего не имею против пастельных оттенков. Многие оттенки серого, цвет кофе с молоком и светло-бежевый тоже не вызывают неприязни. Серое я даже иногда ношу, хотя предпочитаю всё же яркие либо пастельные тона в одежде. Ещё нравятся тёмные цвета: чёрный, чернильно-фиолетовый, тёмно-лиловый, цвет ночного неба. Жаль, они не очень мне идут. Однако есть цвет, которого уже тридцать лет не было в моём гардеробе, и вряд ли он когда-то появится. Это коричневый.
Не люблю его не потому, что это цвет одного продукта жизнедеятельности, о котором не принято говорить в приличном обществе. Коричневый - это ещё и цвет шоколада, и палочек обожаемой мной корицы, и глаз самого родного и близкого человека.
Я никогда не куплю вещь коричневого цвета, потому что это цвет школьной формы старого образца для девочек. В такой форме ходили гимназистки Российской Империи, и мне всегда было странно, почему молодая Советская Россия, а позже СССР, не избавились от этого мрачного наследия прошлых лет.
Не хочу показаться закоренелой феминисткой. Я, как и большинство женщин, начинаю феминиздить, только если довести меня до края. Однако сейчас буду.
Впрочем, однажды я была доведена до края ненавистной коричневой шкурой, в которой прошмыгала по маршруту "дом-школа-дом" ровно десять лет. Школа и без коричневой гадости не то место, где человек безоблачно счастлив. Точнее, он там был безоблачно счастлив потом, когда ему уже отшибло всю память. Когда же он там пребывал часов по шесть-восемь в сутки на протяжении шести дней в неделю, счастлив он не был, и быть не мог. Так, зачем его было унижать ещё и этой отвратительной на вид и на ощупь, вечно грязной робой?
Однако было. Унижали. Унижали вовсе не внешней одинаковостью. Это как раз легко пережить, особенно до наступления возраста подростковых бунтов. Унижение заключается в том, что коричневая с белым либо чёрным фартуком школьная форма для девочки - точная копия униформы горничной. Я уверена, что попечители первых царских гимназий разработали эту коричневую шкуру нарочно, чтобы девочка помнила: какой бы образованной и даже знатной она ни была, она всё равно прислуга.
Каждый раз, когда я озвучиваю эту мысль, со мной начинают до хрипоты спорить... женщины! Мужчины сразу сливаются под цвет окружающей обстановки и не участвуют в скандале. Да-да, каждый раз вокруг этого моего высказывания поднимается скандал. Оно и понятно: женщинам неприятно чувствовать себя прислугой. Если бы было приятно или хотя бы безразлично, никто не отрицал бы этот факт так яростно.
Однако я всегда любила, и сейчас люблю, метать камушки в лужи. Так, вот, последний на этот раз камушек.
Сдав последний школьный экзамен, я сняла с себя ненавистную коричневую шкуру с беленьким фартучком и смотала всё в жгут, а потом в продолговатый клубок. После примотала к этому клубку ещё и фартучек чёрненький. Затем вынесла во двор и с наслаждением запулила в помойку. До сих пор в глазах стоит эта замечательная картина: ненавистная коричневая шкура летит в помойку.
Мама и бабушка поругали меня за это. Можно, ведь, было отдать эту дрянь знакомым, перешить на другую никому не нужную дрянь или положить в шифоньер, чтобы моли было чем подкрепиться. Я смеялась в ответ, и на сердце было легко и радостно.