Это сладкое слово Свобода!

               

        Вы  только  подумайте!   Это  же  кошмар!   Кошмар!   Уже  целых   два   года он находится  в  оковах  в  заточении,  но  с  постоянной  и  неувядаемой  мечтой  о  свободе.  А  всего  больше  грёз - о  настоящей,  приличествующей  его  статусу  работе.  Но  только  мечта  его  о  труде  не  таком, каким  он  вынужден  заниматься  в  данное  время,  сейчас,  а  о  серьёзном,  рисковом,  достойном  его  помыслов  и  чаяний.  Да.  Чтобы  работа  его  ни  в  коем  случае   не  должна   бы  быть  связана,  например,  как  вот  с  сегодняшним  унизительным  раболепием, угождением,  и  заискиванием  его,  рождённого  для  настоящих  битв,  перед  всякой  мелкой  швалью!
 
        А всё потому, что  и  телом,  и  духом,  (что  он  в  себе  ощущал  всегда!)     ежедневно  проходящие  мимо  него  постоянно  спешащие  куда-то живые  объекты-люди  абсолютно  все-все  были  уж  наверняка  гораздо  слабее  его!  И  он,  давным-давно  уже  охрипший  от  доставшейся   ему  однообразной  и  тоскливой  караульной  собачьей  доли,   целыми   днями  только и делал, что без толку слюну глотал, взирая на то и дело мелькающие,  но не подходящие к нему близко,  аппетитные людские  ноги. Да.  Которые  норовили  поскорее  пробежать,  минуя  его  и  любыми  способами  стараясь  избежать  встречи  с  клыками самого главного  сторожа  на  основной  проходной  нескольких баз. 
        А  ещё  на  общей  со  служебными  строениями  территории  раскинулся  огромный  яблоневый  сад,  бывший  некогда  колхозным.  И  проходящие  люди  боязливо  сторонились,  стараясь  обойти  и  быть  подальше  от  него,  постоянно  злого, всеми  недовольного,  лохматого,  но  клыкастого  монстра.  И  этот  суровый  свирепый  цербер  ежедневно  наблюдал  за  довольно-таки  немалым  числом  движущихся  туда-сюда обратно человеческих  нижних  конечностей: ног  и  стройных,  и  худых,  мосластых, и полных, мясистых. И были  они  все  для  него  безо  всякого  исключения  страшно  заманчивы,  но, к  великому  его  собачьему  сожалению,  пока  что  недосягаемы…

        Вот поэтому-то  громадный,  ростом  не  менее,  чем  с  телёнка  пёс  по  кличке  Мухтар,  целыми  днями  занимался  лишь  только  тем,  что  до  хрипоты  облаивал  бестолково  снующих  и,  по  его  мнению,  неимоверно  трусливых  людей,  судьбу  свою  не  искушающих  и  спешащих  промчаться  мимо  его  жёлтых   клыков  как  можно  шустрее. Неподкупному  же  стражу  порядка  ничего  не  оставалось,  как  только   своим  непрекращающимся, утробным, злобным гавканьем, этими периодическими  сотрясениями  эфира  «ругаться»  с  ними,  выражая  им,  праздно  шатающимся,  своё  полное  пренебрежение  и  смело,  неистово  рваться  с  цепи,  без  толку  требуя  открытого  и  честного  боя  с  любым  из  этих  самых  настоящих  трусов!

         Однако,  постоянно,  денно  и  нощно  поддатый  непосредственный начальник  его,  старший  сторож  баз  и  огромного  сада  по  краткой  кличке  «Максимыч», к  запросам  своего  четвероногого  клыкастого  помощника    был,  как  и  всегда, глух. А, может, он  просто не  понимал,  по  какой  же  такой  причине  кобель  столь  остервенело  и  с  пеной  у  пасти  совсем  зазря  надрывается.  И  чего, он,  глупый  пес,  собственно говоря, от него, постоянно озабоченного делом только лишь одним, неустанными  поисками  дополнительной  хмельной  жидкости,  хочет?

       И  чего,  собственно  говоря,  желает  этот  бешеный  пёс  от  пугливо, суетливо  проходящей  мимо, и  совершенно  не  задевающей  его публики.  Максимыч  и  в  самом  деле  удивлялся  непонятной  психологии  Мухтара.  Вроде  бы,  и  кормят  его  по  два,  а  то  и  три  раза  в  день,  воды  у  него  всегда  полно,  валяющихся  обглоданных  до  совершеннейшей  белизны костей  рядышком - также  навалом…А  поэтому  попросту  диву  давался. Ну, чего,  мол, тебе,  собака  бестолковая,  ещё  надобно? Вообще  непонятно.

          Чрезвычайно  добрый  в  эти  поистине сладостные  минуты  принятия  пива,  или  чего  напитка другого,  более  существенного,  Максимыч,  не  раз  ему  даже  и  вкуснейшую  копчёную  рыбную  икру  от  себя  давал.  Ведь  прямо-таки  «отрывал».  Но  нет,  не  жрёт  скотина бесталанная, а отдает, дурак, своему  другу  закадычному,  коту Ваське,   всё  время ошивающемуся поблизости. Короче, глупый кобель  ни  фига  не соображает в человеческих деликатесах. И вот однажды  при  передаче  смены  заспорил старший сторож  Геннадий  Максимович  со  своим  сменщиком  Шуркой.

        А обиделся он  «на  кровное»: на  самый  настоящий «бунт  на  корабле», на полное  игнорирование  и  непризнание молодым балбесом  напарником его, лично  Максимыча,  законного  главенства  над  ним,  всего  ведь  лишь  только  помощником!  Из-за  этого  он  сильно  расстроился,  к  тому  же,    ещё  этот  серьёзнейший  кадровый  вопрос  возник  совсем  и  не  вовремя,  а  на  хмельную   голову.  И  поэтому  он,  расстроенный  в  доску,  в  горячке,   зачем-то  взял,  да  и  выпустил с цепи  исстрадавшегося   по   воле   сидельца   своего,  Мухтара.   И,  кстати,  впервые.
 
        Да,   ещё  и  он,  старый,  в  напутствие, и  тоже  впервые  за  два  года,  додумался  же  ведь  дать  презлющему  кобелю  разрешительную,  нет,  даже  атакующую, команду «фас» на немедленное  восстановление  давным-давно  попранного уважения  к  охраняемому  ими  второму стратегически  важному  объекту.  К  саду.  Но  Максимыч  не  просто  так  это  сделал,  как  бы  от  нечего  делать,  а  потому, что  некие  бессовестные «господа»,  не  обращая  внимания  на  грозный  собачий  лай  сидящего  на  цепи  цербера,  и  крик  лично  его,  старшего   сторожа,  всё  едино  наглеют. 

        Они  бесцеремонно,  прямо  с  мешками  и   ящиками,  и   на  частном,  (а  сегодня  аж  на  грузовом транспорте!),  никого  не  боясь  и  не  стыдясь,  прямо  в  сам  сад  въехали.  Видимо,  вспомнили  былые колхозные  времена,  и  с громкими  пьяными песнями,  бессовестно, как у  себя  дома, приступили  к  воровской  работе  сбора  яблок  и  ягоды. И  именно  из-за  подобной  наглости  обозлившийся  на  хапуг  Максимыч  и  дал  своему  верному  помощнику  конкретное  поручение.  И  он,  поддатый,  даже  провёл  чёткий  инструктаж,  поставив  задачу  Мухтару  приступить к  исполнению  своих  прямых  «собачьих  обязанностей»  немедля. 

        Конечно,  Хозяин  с  минуту  обстоятельно  разъяснял  псу  его  задачу, указав  основное  направление  атаки: изгнать  чужих  из  сада  всех  до  единого  здесь,  через  основную  проходную,  тем  более,  что  других  мест  отступления  не  имелось  из-за  наличия  бетонного  забора.  И  только  после  дачи  псу  подробной  «вводной»,  старший  сторож  шепнул  в  чуткое  ухо  знакомую  для  собачьей  породы  долгожданную,  всё-всё  разрешающую  команду.  Только  вот,  правда,  небольшую  ошибку  совершил  Максимыч,  ибо  то  ли  по  нечаянности,  или  по  пьяному   делу,  но  зачем-то  выпустил   он  в  момент  сиганувшую  собаку  прямо  вместе  с   цепью.
 
        И,  как  оказалось  после,  именно  цепные  оковы  вскоре  весьма  круто изменили всю дальнейшую судьбу «откомандированного  на  разборки»  пса.    Указанную шефом операцию порадовавшийся неожиданной свободе пёс  провёл  стремительно  и  блестяще,  без  особого  труда  разогнав  покусившихся  на  чужое  добро  товарищей.  Затем  он  так  же  моментально  «собрал»,   усадил  их  обратно  в  машину  и,  продолжая  зло  облаивать,  с  позором  изгнал  с  охраняемой  им  территории. 

       В качестве же доказательства  о  неукоснительном  выполнении  приказа,    ревностный  пёс  притащил  и  с  должным  почтением  положил  к  ногам  шефа  «военный  трофей».  И,  как  показалось  обалдевшему  от  радостного  удивления  Максимычу,  Мухтар,  вроде  бы,  даже  с  этаким  раболепным  низким  поклоном  опустил  перед  непосредственным  руководителем  столь    блестяще  проведённой  карательной  акции  ровно  одну  половину  брюк,  безжалостно  «сдёрнутых»  с  какого-то  трусоватого  расхитителя.  И  за  добросовестно проведённую  работу  он  тут  же  был  поощрён  куском  сала.
 
        Но вот что  успел  учуять  и  собственной  пастью  ощутить  Мухтар.   После  впервые  в  жизни  отведанной человечины,  ибо  пару-тройку  ног  не  пожелавших  остановиться  воришек  пришлось ему таки куснуть, опробовал  он  вкус  их  икроножных  мышц.  И,  если  уж  признаться  Мухтару  перед  самим  собой  честно,  как  на  духу,  то  необычный сладковатый привкус человеческих мышц…показался ему несравненно более отрадным, чем  добросовестно  заработанное  сало  животного,  предложенное  Хозяином…

        И  Мухтар  даже  задумчиво  прикинул  про  себя.  «Свиное  сало,  оно,  разумеется,  тоже  вкусное,  но…всё  же  чуток  солоноватое по  сравнению  с  намного  более  приятной,  сладковатой,  «мясной  икрой»  вон  как  резво  убегавших от моих  острых  клыков человеческих нижних конечностей… Да-а…Это  понравившееся  мне  опробование  «икры», конечно,  ни  в  какое  сравнение  не  идёт  с  тем,  что  целых  два  года  псом-пустобрёхом  на  цепи  сидел  я  без   толку… Тут  ведь  вон  как разгуляться  можно:  и  трусливый  народ  погонять,  и  деликатесной  «икорки  человеческой»  ещё попробовать, и  с  каким-нибудь  сильным  зверем  в  поединке  схватиться.  Да-да!  Вот  именно  о  таком  труде,  помнится,  всю  свою  жизнь  и  мечтал  я,  сильный  пёс,  сидя  на  рабской  цепи  у  этой  дурацкой,  надоевшей  проходной…».
 
        Донельзя взбудораженный Мухтар  искренне  радовался  успеху,  искоса  и  хитро  поглядывая  на  Максимыча,  и  рассуждая.  Мол,  интересно  бы  знать,  а  заметит  ли  его  любимый  Хозяин  отсутствующую  на  шее  цепь?  А  вдруг  он  вздумает  и  сразу  же  посадит  на  неё  обратно,  хотя  Мухтар  вон  как успел  отличиться  на  акции  устрашения  непокорных  похитителей  государственного  добра,  вверенного  им  охранять  денно  и  нощно? И  что  тогда?  Ох,  как  не  хотелось  бы  опять,  снова  в  эту  неволю   проклятую!  Ведь,  как  хорошо  чувствовать  себя  в  полнейшей  свободе! 

        Ну,  а  он  предоставит  её  ему,  то  за  Мухтаром,  уж  «не  заржавеет»!  Завтра  он  обязательно  снова  таким  же  вот  образом  покажет  свою прыть Хозяину,  и  ради  того,  чтобы  добыть  постоянную, и  столь желанную  он,  вчерашний  подневольный  цепной  пёс,  готов  пойти  ради  долгожданной  «свободы»  даже  и  на  смерть!  И  он  хоть  прямо  сейчас  готов,  и  не  раз  ещё  продемонстрирует любимому  шефу  свои  разгонные  мероприятия,  и  тогда,  вполне  возможно,  добрый  Властелин  вообще  не  посадит его  на  цепь  эту  трижды  осточертевшую!  А почему  «нет»?  Он  всё может!

        В  настоящий  момент  он,  Максимыч,  и  ведь  это  Мухтар  прекрасно  заметил,  рвение  его  оценил  положительно,  к  тому  же,  цепи   же  ни  на  шее,   ни  на  конуре – нет.  Сам  Хозяин  поискал  его,  правда,  одними  лишь  глазами,  порыскал,  поглядел  туда-сюда,  а  потом  попросту  устало махнул  рукой.  Видать,  ничего  конкретного  не  придумал,  но  больной  головой  всё  же  прикинул. Ну,  вот  где прикажете  ему  искать  её?  Или  что?  Совсем  новую  цепь  на  свои  кровные  денежки,  на  его  и  без  того  нищенскую  зарплату  сторожа  ему  покупать?!  Ага, уже разбежался! Тут  вон  голова-башка  с  бодуна  раскалываться  начнёт,  а  денег - ни  копья…Какие  ещё  цепи  собачьи?!  Сам  еле  перебивается  без  пойла!

        Словно прочитав  мысли  своего Хозяина,  Мухтар вдруг забеспокоился, засуетился, вспомнив  происшедшее  вчера  вечером  с  ним,  очень  пьяным,    событие.  Максимыч  же  ведь  поильную  гадость  в  бутылке  для  чего-то  страшно  нужную  ему  сейчас,  покрутив  головой  по  сторонам,  сам  под  крылечко  и  положил!  Поэтому  и  поискать  нужно  именно  там.  И  ещё  скептически  подумал.  Эти  люди  вообще  странные  существа! Положат  куда  попало  вещь - и  забудут,  а  найти  её  частенько  обязана  почему-то  собака… Да-а…Хреново  у  них  с  памятью…

        Да, и с  нюхом – тоже  так… И  вчерашнюю  «заначку»  хозяйскую  Мухтар  отыскал  в  момент  и уже  через  пару  минут  острой  мордой  своей  выкатил дурно пахнущий пузырь под ноги обалдевшего до радостной   дрожи  Властелина. И  ах,  как хватанул  её,  родную,   Максимыч,  ох, как  он   приложился к нему,  к  горлышку - даже клещами не оторвёшь! А  в  глазах   настолько чудесным образом спасённого Мухтаром  Повелителя - искренняя  человеческая  благодарность,  и  он  на  радостях,  ничего  уже  не  соображая  от  свалившейся  на  больную  голову   удачи,   опять   стал  «самое  дорогое»,  икру  свою рыбой  противно  пахнущую,  Мухтару  совать.
 
        Додумался  же  ведь  именно  сейчас  «угостить»… Это  он  её  ему,  псу  своему,  предлагает?!  Да.  Ему,  впервые  сегодня  попробовавшему «икру» человеческую, ножную, совершенно забыв, что ранее дарёную икру рыбную  Мухтар  и  раньше-то  никогда  не  употреблял,  всегда  отдавая  её  другу  Ваське. Но тут Максимыч  и  сам  вовремя  опомнился,  и  другим  продуктом  угостил.  Вот  за  налитые  щи  мясные  с  косточкой – да,  спасибо  великое  Хозяину!  Это  ведь  совсем  другое  дело.  А  противным  запахом  икры  он,  как  уже  упоминалось,  лишь  друга  своего,  кота  Ваську  приманивал.
 
        А  тот  эту  икру,  гурман  рыбный,  за  версту чует,  и  вон  уже  несётся,  заранее облизываясь,  и  прямо  на   бегу  истекая  слюной   по  причине  двух  потерянных  зубов  в  совсем  недавней  страшной  битве  с  крысами,  чуть,  было,  не  одолевшими  его.  А  лично  сам  Мухтар  вообще  снисходителен  к  соседу. По  братски,  участливо,  пододвигает он  коту свою долю щей  и, радостный от услужения товарищу, высунув длинный язык, щерится,  весело  наблюдая  за  Васькиным  пиршеством.  Потому  что  в  этот  момент  на  кота  смотреть  приятно!
 
        Да,  вы  только гляньте, как он  на  икру,  оставленную  обалдевшим  от  бутылки  старшим  сторожем,  накинулся!  Заурчал,  застонал  от  умиления,   зачмокал,  лакомясь  ею  специально медленно, насколько возможно дольше продляя получаемое удовольствие. Друзья   они  с  Ваской,  не  разлей  вода. Да  у  них  и  поводов-то  к  ссорам  и  злобе  нет,  так  как  частенько  вместе  и  от  чужаков  отбиваются.  В  той   мере,  конечно,  докуда   Мухтару  длина  проклятущей  цепи  позволяет.  К  слову  сказать,  собакам  вообще  нельзя  без  мясной  пищи,  ибо таковы  они  от природы, и  кот  Василий  прекрасно  знает  об  этом.  Но  в  тоже  время  оба  в  курсе  дела.

        Они  оба  знают, сколь  долог  путь  мяса  до  таких, по словам двуногих людей-товарищей, «вовсе и необязательных» потребителей деликатеса, как  какой-то  там  Мухтар  с  Васькой.  Почему?  А  потому,  что  мясное  дети  Адама  и  сами  едят  с  удовольствием… И  вот  поэтому  кот  по  мере  своих  сил  и  возможностей  выручает  своего друга: то  мышку,  то  воробья  какого     зазевавшегося  принесет,  то  лягушку. Вчера  вот  Васька,  весь  избитый,  расцарапанный  и  покусанный,  к  их  общему  дому, к  конуре,  приполз  еле-еле,  но  зато  с  какой  великолепной  добычей!
 
        Крысу,  монстра  самого  настоящего,  ростом  чуть  ли  не  с  самого  себя,  еле-еле  притащил.  Кое-как  доставил  тяжеленную  зверюгу,  крысу  хвостатую,  а  потом долго  и  подробно  Мухтару  про  битву  смертную  рассказывал.  И  ведь  не  примчись  на  их  предсмертный визг  подруга  его,   Мурка с сыновьями–не сносить  бы  бедному  Василию  головы,  потому  что  набежавшие, окружившие  его  разъяренные   крысы,  уже,  было,  готовились  разорвать  его  в  клочья.  Ведь  Васька  прекрасно  осведомлен  об особенной любви этих длиннохвостых тварей после одержанной победы с величайшим на то удовольствием покромсать, погрызть кошачью голову.

        А что тут  поделаешь? Знать, не перевелись ещё  гурманы  истинные,  деликатесы  уважающие, даже  и среди крысиной братии… Расправившись с икряным бутербродом, благодарный  Василий деликатно  поинтересовался  о  здоровье  друга  и  вдруг,  заметив отсутствие  сволочной  железяки  на  его  шее, восторженно и искренне поздравил Мухтара  со  столь  долгожданной  свободой, не  забыв  тут  же  заручиться  поддержкой  друга  в  борьбе  с  их  общим  врагом – с  крысами.  Уж  теперь-то,  без  железного  ошейника-цепи,  они  вдвоем  покажут  им  кузькину  мать!
        Трофейную крысу они с Мухтаром  вместе  «оприходовали», но  вот  разведка  у  грызунов  хвостатых,  по  мнению  кота  Василия, поставлена что надо, и они уже наверняка своему «смотрящему» по кличке «Громила»   пожаловались, донеся о съеденном друзьями крысином собрате. Поэтому им нужно быть предельно настороже, так как подстерегать их эти неимоверно  мстительные  хвостатые  твари  будут,  уж  как  пить  дать.  И  караулить  их,  и  могут попытаться  поодиночке  поймать  запросто. Они  же,  эти  грызуны  злобные только численностью своей и пользуются.

        И о грозящей опасности необходимо и Мурку с детьми предупредить. На  время  друзья  вынуждены  были  расстаться,  так  как  Мухтар  поспешил  на  свой  первый плановый ознакомительный обход  нескольких  баз,  череды  гаражей и огромного сада. Довольный кот Василий тем  временем  устроился  на  солнышке  столь  удачно  принятую  халявную  икорку  переваривать. Да,    и  чуток  понежиться,  пока  ещё  тепло.  Вырвавшийся  же  на  свободу  пёс  в  момент  разогнал  исключительно  всех  любителей  дармового плодово-ягодного деликатеса, а уже затем рванул  «заметать  следы  преступления».

        Какого?  А  самого  настоящего,  тяжкого,  о  котором  он  знает  только  сам! Упиваясь  свободой,  в  сердцах  радостно подвывая,  вскоре  нашёл  он  специально  оторванную  и  мешающую  «работе»  цепь  треклятую,  сколь  можно  глубже  закопав  её  под самой  большой  яблоней.  А  потом  ещё  и  тщательно  замаскировал  сверху  кучей  травы: чтобы  кроме  него  ни  одна  живая  душа,  и  даже  друг  Васька,  никогда   не   смогли   бы  наткнуться   на  цепь  ненавистную,  этому  позорному  символу  памяти  о  двухгодичном  его  рабстве  у  препротивных  ворот!

        Ведь  для  людей-то  он - обыкновенный  пёс-барбос.  И,  выражаясь  по-человечески,  он  для  них  «скотина  самая,  что  ни  на  есть  настоящая».  Но  высокомерные в своих  философских суждениях  двуногие,  считающие  себя  самыми  высокоумными, на  деле, однако, весьма глубоко заблуждаются,  принижая  интеллект  и  разум  их  так  называемых  «братьев  меньших».  А    упомянутые  «братья»,  между  прочим,   уже   давненько  возмущены  столь   наплевательским отношением  к  ним  их  властителей, считающих  себя  чрезмерно  умными  и  чересчур  сильными.
        Особенно   касается  это  наиболее  близкого  к  ним  семейства  псовых,  с  которыми  люди  тесно  контачат  многие-многие  тысячелетия. Только  недавно  телепередача  была  и  Мухтар  «от  не  фиг  делать»,  сидя  на  цепном  позоре,  прослушал  её  буквально  «от  и  до».  И  почёрпнутыми    оттуда  сведениями  заинтересовался с  превеликим  на  то  удовольствием.  Кстати, совсем неплохо данную невероятно злободневную  тему  приподнять  бы  и   ещё   выше,   так  как  практически  дело  тут  вот  в  чём.
 
       В  датах  исторических  Мухтар,   разумеется,   вообще не  дока  и  ничего  оспаривать  ни  в  коей  мере  не  собирается,  но  рабство  во  всём  мире,  а   вместе  с  ним, естественно,  и  близко схожее с  ним  крепостное  право  на  Руси  ведь  и  отменены, и  даже  запрещены  были,  оказывается,  уже  ох,  как  давным-давно! Так почему же тогда их, собак горемычных,  сия  радость  коснулась всего  лишь  кончиком  крыла, только  краешком самым?! Им,  Мухтаром,  в  виду  имеются собаки,  более-менее  свободно  и  без  цепей    (!) живущие  в  городах.  То  есть,  существуют,  поистине  балдеют  они  в  шикарных  условиях,  в  тёплых  благоустроенных  человеческих  квартирах.
 
        А  кто-либо  из  двуногих  хоть  мало-мальски   серьезно   интересовался   когда-нибудь  жизнью  оставшихся  на  улице  и   бесчеловечно   брошенных   на   произвол  судьбы  так  называемых  «братьев  своих  меньших»?!  Что?  Разве  для  одних  лишь  людей  написаны  и,  получается, только  им  одним  предназначены  случайно  услышанные  Мухтаром,  но  с  того  момента  прямо-таки  навечно  врезавшиеся  в  его  мозг  бесподобные  и   пророческие   строки   людского  поэта?!  И,  если  он,  пёс  Мухтар   не   ошибается,   то,  вроде  бы,   очень  важные  слова  какого-то  самого  великого  их  Пушкина,  с  мнением  которого   люди   почему-то  считаются…

        Да,   вы  только   сами  вслушайтесь,   как  величаво   звучит   строка,   и  до  чего  же  сильно  сказано!  Ведь  прямо  в  точку!  Это  о  них,  вековечно   и   донельзя   униженных  цепных  сторожевых  собак  произнесено  было  этим  умнейшим  человеческим  поэтом: «…Оковы  тяжкие  падут,  темницы  рухнут,  и  Свобода  Вас  встретит  радостно  у  входа!».  Оковы – это  цепи  собачьи,  а  темница – неимоверно  холодная  лютой  зимой  конура  собачья,  из  кусков  фанеры  сбитая.  Каково сказано, а?!  Сила!
 
        И они, всё собачье племя,  искренне  рады  произошедшей  урбанизации,  которая  во  много  раз  сократила  количество деревень в России, тем самым, соответственно, и уменьшив число охраняемых  цепными  церберами  домов    частного сектора.  И  собака  была  ведь  почти  в  каждом  дворе.  А  куда деваться  от  воров-людей  и  лесных  хищников? И  Мухтар,  которого  эти  сведения  буквально  потрясли  до  глубины  души,  мысленно  обратился  к  людям.  Мол,  а  позвольте-ка   спросить  Вас,  господа   люди,  в   своё  время  сами со столь величайшим трудом  сумевшие  избавиться  от  рабских  цепей,  веками  позоривших  «Царя  Природы»,  самого  Человека?

        Ну,  а  когда  же  вот  с  них,  с  собак,  эти  «оковы-цепи  тяжкие  падут»,  а?!  И,  в  конце-то  концов,  дождётся  ли  когда-нибудь  племя  собачье  того  праздника, когда будет покончено с происходящим до сих пор унизительным  беспределом?! Некоторые  подвижки  в  данном  непростом деле, разумеется,  всё-таки есть. Например, взять  хотя  бы  тот  же  Закон  о  защите  животных,  или  так  называемую  Красную  книгу, ЮНЕСКО,  партию  «зелёных»  и  еще  кое-что  в  этом  роде… Правда,  толку  с  выше  перечисленного,  как  с  козла  молока,  но  ладно,  и  на  том  спасибо…

        Но  вот,  например,  предположения  лично  самого  «татарского»  ведь пса  Мухтара. Поинтересуетесь,  почему  он  назван  «татарским»? Да  это  в  шутку.  Просто первый хозяин-татарин  такую  кличку  ему  дал,  а  после  отчего-то  избавился,  бессовестный.  Но  его,  слава  Богу,  взял  к  себе  в  охрану   Геннадий  Максимович. Однако,  это  отступление  от  темы.  А  сам  Мухтар,  получивший  описанную  выше  всевозможную  информацию  «по  ящику»,  сейчас  почти  наверняка  знает  то  время,  когда   собачье   племя  и  впрямь  сможет   договариваться  с  человеком,  и  все  взаимные  проблемы  решаться  будут  ими  совершенно  без   применения  оков  и  цепей…

        И  сие  время,  кстати,  уже  близко,  не  за  горами.  И  настанет  оно,  когда  человечество научится  общаться с  «братьями  своими  меньшими»,  да  и  между  собой  тоже … попросту  телепатически.  Примерно  так,  как  вот  они  с  другом  русским  Васькой  постоянно  и  молча,  без  слов,  беседуют.  Одними  мыслями.  Но  если  люди  пока  не  достигли  подобной    шикарной  связи,  а,  значит,  поэтому  и  ему,  Мухтару,  пора  заканчивать  только  что  вышеописанную  бессмысленную  полемику  с  самим  собой.  Да-да. И ему пора  прямо  сейчас  бросить  все  силы  на  продление  столь  случайно доставшейся  ему долгожданной  свободы.

        Да! Чтобы  доказать  нужность  свою  хозяину  делами  практическими,  дабы  он  полностью,  напрочь  забыл  бы  о  существовавшей  на  шее  его  четвероногого  помощника  позорной  цепи!  И  с  того  момента  дело  у  Мухтара  пошло,  и  поблажек  от  него  уже  не  было  абсолютно  никому! Засидевшийся  на  одном  месте,  а  теперь  совершенно    остервеневший  от  полученной  свободы,  пёс  буквально  рвал  и  метал,  и  до  предела  доволен  был  его  работой  не  только  старший  сторож  Максимыч,  но  даже  и  его  вышестоящие  начальники.  А  по  вечерам,  с  трудом  выдирая  из  собачьей  шерсти  репейники,  поддатый  Максимыч  ласково  беседовал  с  ним.
 
        «Молодец,  Мухтарка!  Так  держать!  А  знаешь,  как  сейчас  называют  тебя  садовые  воришки? «Бешеным»,  с  цепи  сорвавшимся  «монстром»! Ты  пёс  ни  в  коей  мере,  конечно,  не  взбесившийся,  с  цепи  не  сорвавшийся,  но  вот  во  втором  они,  пожалуй,  близки  к  истине…Ведь, отпустил  тебя  с  неё  я  сам,  но  зато  понял  одно,  что  сделал  это  очень  даже  правильно. Потому  что  сам  начальник  наш  самый  большой  от  народа  окружающего  прослышал   о  твоих   подвигах   и   приказал  беречь  как  зеницу  ока,  ибо те,  чьи  мышцы икроножные  ты  распрОбовал,  пристрелить тебя могут.
 
        А  самый  большой  начальник  потом,  ближе  к  зиме,  в  перспективе,  собирается  забрать  тебя   на  охрану  серьёзнейших   складов. Поэтому  ты,   дружок,  будь  уж,  будь  чуток  осторожнее,  ладно?».  Ах,  если  бы  кто  догадался,  в  связи  с  чем  Мухтар  столь  злобствует,  то  он  бы  не  так  обижался  и,  возможно,  не  стал  бы  даже  и  охотиться  за  ним  с  оружием.  Ибо  всё  дело-то  ведь  было  всего  лишь  в  отвоевании  им  главной  цели - свободе!  Стреляли  же  в  него  несколько  раз,  но  всегда  в  тёмное  время,  поэтому,  наверное,  и  не  попадали.  А вершить  казнь  белым днем – они  опасались. Зато из-за этой  их мести и сам Мухтар порядком озлобился.
 
        А потому  что  ежедневно, а  иногда  и  ночью  не  переставая  гоняться  за  «ножной  икрой»,  частенько  покусывал  воров  непослушных  и  наглых.  На  столь  хлопотной  и,  сознаться,  зверской  должности,  к  вечеру  Мухтар,  разумеется,  уставал страшно и, еле волоча ноги, с трудом добирался до конуры. Потом,  прикрыв  усталые  глаза,  автоматически, почти совсем не ощущая  вкуса  еды, вяло  проглатывал  нехитрый  ужин,  доедал  любезно  предложенный  Василием  гостинец  в  виде лягушки, воробья, мышки ли, и затем, наконец, вытягивал  натруженные  за  бесконечный  день  ноги.

        Все  четыре.  Рук-то,  к  сожалению,  у  него  от  природы  не  было. На  немой,  но  вполне  понятный  взгляд-вопрос  лежащего  рядышком  друга  Васьки, мол, а сильно ли, он,  Мухтар,  устал  за  сегодняшний трудный  день,  измотанному  в   доску  псу  очень   хотелось  чисто  по-человечески,  смачно,  но  нецензурно,  выразиться,  как  это  говорят  и  люди  при  получении  подобных  дурацких  вопросов.  И  при  ответе   вот  обязательно  для  чего-то  помянув  «чью-то» мать. И толковый  пёс  Мухтар  даже оправдывал  людей  за  упоминание  матери,  тем  более,  что  ведь  вовсе  и  не  своей…

        Да-да!  А  в  виду  имелась  «мать»  того  совершенно  невиновного  человека,  кто  в  данный  эмоционально  острый  момент  совсем  некстати  оказывался  рядом  с  неучтивым  товарищем… И  что,  конечно  же,  очень  не  красило  его  в  плане  моральном.  Поэтому  предельно уставшему псу  очень  хотелось  ответить своему соболезнующему  другу-коту  тоже  именно  так,  как  частенько  выражаются   в  подобных   случаях  сильно  умаявшиеся  на  пахоте  люди.  «Ё-моё … твою  мать,  Васёк!  Да,  я  ведь  и  вправду!  Я  и  в  действительности  устал,  дорогой  ты  мой  товарищ… Ну,  прямо-таки,  как  та  соб-б-бака… Веришь?  Вась?  Так  обычно  Максимыч  говорит…».
 
        И   он  очень  сожалел  о   полной   своей   неспособности  выговорить  даже  простенькое  слово «собака»  через  пасть  собачью.  А  так  хотелось,    чтобы слово прозвучало  по-человечески,  и  чтобы  прозвучало  оно именно  вслух. Между  прочим,  Мухтар  ведь  и  вправду  не  раз  пытался  научиться  хотя  бы  лишь  «собака»  выговорить.  Он  много  раз  пробовал,  мучился, но  из  этого  дела  ничего   толкового   так   и   не  получилось,  всегда  выходило  некое  бессвязное  мычание…А  тем  временем  его  этакая  и  впрямь  в  полном  смысле   «собачья  работа»  продолжалась  ежедневно  всё  лето,  и  аж  до  самой  глубокой  осени.

        Бедный  Мухтар  исхудал  от  гонок, шерсть  свалялась, Максимыч  не  успевал  выпутывать  из  неё   всякую  всячину,  а  пару  раз пришлось  даже  «хирургом»  поработать,  выковыривая   из  его  ног … настоящие  дробинки.  И  все  переживаемые  напасти – плата  за  неуемную  любовь  Мухтара  к  свободе.  Ну,  и  еще,  само  собой  разумеется,  немножко  к  приятному,  сладковатому  вкусу  настоящей  «мясной, ножной икры»… К  тому  же,  он  дважды  по  серьёзному  ранению  аж  удостоился  быть  оперированным  настоящим  хирургом-ветеринаром,  заслужив  от  него  похвалу  за  столь  мужественное  терпение  во  время  удаления  крупных  свинцовых  пуль.
 
        И  вот  однажды  поздней   осенью,   к   холодам  уже,  когда  деликатесы  сада  были  убраны,  в  доску  замотанный  от  погонь  пёс  Мухтар,  лёжа  в  обнимку  с  Василием,  внезапно  проснулся  среди  ночи.  Да.  От  странного,  весьма  удивительного  сна,  во  время  которого  прямо-таки  всплыло  некогда  услышанное  в  телепередаче  мудрейшее  выражение,  сказанное      кем-то  из  людей: «Да-а… Какое  же  оно,  все-таки, заманчивое  и  сладкое,  это  кроткое,  но  поистине  волшебное  слово, «СВОБОДА»! И  Мухтар  в  глубокой  тишине  вдруг  серьёзно  задумался.

        А  ведь  и  в  действительности  «сладкое»  оно…Только  вот  слишком  уж  тяжело  даётся  ему,  псу  обыкновенному,  эта  свобода,  зарабатываемая  ежедневно  кровью  и  потом… Ох,  каких  трудов,  скольких  нервов  и  здоровья  отняла  она  у  Мухтара  за  короткие  летне-осенние  месяцы?!  И  сам  Максимыч,  свидетель  его  подвигов,  и  друг  кот  Васька,  безмятежно  посапывающий у тёплого живота, знают о подвигах  Мухтара  отнюдь  не   понаслышке… Да-а… Что   и   говорить… И  вправду  устал   он  в   полном  смысле  этого  слова  почти  смертельно…

        И, может  быть,  из-за  смертельной  усталости  впервые  в  жизни  и  совсем неожиданно приснилась вдруг  псу Мухтару  когда-то  до печёнок  возненавиденная  им  … его  цепь. И будто бы  висит она  на  его  шее  этакая  невесомая,  вовсе  и  не  тяжёлая,  а  легонькая,  блестящая,  притягательная,  и  теперь манящая его, Мухтара, не  как  это  было  ранее,  весной,  куда-то туда, вдаль, а почему-то … наоборот,  ближе  к  основным  воротам,  кои  он  весьма успешно охранял целых  два  года...  И  к  чему  бы  ему  этакая  блажь  привиделась?  А  утречком  сон   тут  же  и  вспомнился.

        И  отчего-то  и  впрямь  взгрустнулось  Мухтару.  Эх,  а,  может,  разочек  взглянуть   на  неё,  на  цепь-то?  Цела  ли  она?  И  он  из  простого  интереса,  но … целых  два  полных  дня  искал.  Однако  шейная  принадлежность  как  сквозь  землю  провалилась.  Вот  как  здОрово  умудрился  спрятать  он  столь  возненавиденную  им  когда-то  цепь  на  территории  безбрежного  сада! И  злился  Мухтар  на  себя.  Ведь  сам  же  он,  пёс  шелудивый,  (а  это  в  настоящий  момент  и  вправду  так  смотрелось  из-за  неопрятного  вида  его!), а пошустрее найти,  бестолковый,  никак  не  может!  Позор!
 
        Это  что  же?  Неужели  и  он  тоже,  судя  по  настолько  ослабевшей  памяти  ввиду  старения  и  подступающего  склероза,  уже  на  Максимыча, Хозяина  своего,  походить начал?! Но после, наконец-то,  всё  же  найдя  свою  «шейную красавицу»,  облегчённо  вдохнул,  лег  на  неё  и  снова,  как  той  ночью,  надолго задумался…Высунув язык и часто дыша, Мухтар  с     наслаждением  вспоминал  былое.  Да… Что  и  говорить…Сидя  на  цепи,    работка  у  него  ранее  была  и  вправду  настоящим  раем.  По  выражению  дошлых  людей,  напоминала  она  труд  «не  бей  лежащего».
 
        Защищая  рай,  просто  лай  себе,  да  лай.  А  потом - сколько   хочешь  и   отдыхай!  «Ты  глянь-ка!» - подивился  на  себя  Мухтар, - «Я  стал  ведь  как поэт настоящий!  Только,  жаль,  никем  пока  не  признан  я,  потому,  что  «собачий»… Зато  с  чего-то  уже  в  рифму  стихами  сандалить  начал!  Ну,  ни  хрена  себе  я  даЮ?!  Вот  что  проклятый  телевизор  даже  и  с  нами,  с  собаками, творит-делает!». И тут он  мечтательно   вздохнул: «А  ведь  точно,  блин горелый!  Если  я  один  с  подобным  дубовым  усердием  и  дальше  за  бесчисленными  садовыми  ворами  гоняться  буду,  то  на  такой  «свободе»  своей  вскоре  и  в  самом  деле  точно  «когти  откину»…
 
        Или  под  дулом  ружья  костьми  лягу… Василий  не  дурак,  постоянно  уговаривая  завязать  мне  со  «свободой»  собачьей,  и  он  же  прямо  в  глаза  выразился:  мол,  разве  не  насытился  ты,  Мухтарушка,  ею  уже  по  самое  горло?!  Может,  всё, баста,  хватит  на  этом!  Да,  разве  плохо  тебе,  друг,  в  конуре-то жилось?  За  один  громкий,  пускай  и  хриплый  лай  и   кормили,  и  поили  тебя,  бездельника?  А?». И  решился-таки  Мухтар.  Но  теперь  как  это  тонкое,  деликатное  дело  приличнее  обстряпать?  Чтобы  не  дать  понять  Хозяину,  что  устал  я  вправду  «как  собака»  на  подобной  «работе  пса  гончего»  зарабатывая  эту  эфемерную  «свободу»? 

        И  вечером  мудрый  пёс,  проинструктированный  не  менее  умным  котом  Василием,  как  бы  между  прочим  подтащил  цепь  близко  к  ногам  благодетеля-сторожа. Да, чтобы Максимыч обратил милостивое своё,  правда,  как  и  обычно  похмельное,  внимание на  просящего  пса  сделать   одолжение.  И  привязать  просителя  к  цепи  обратно.  Только  вот  зря  Мухтар  старался потому,  что  сперва  ему  надо было бы  на  отёчную,  до  сих  пор  ещё  не подлечившуюся хмельным морду Максимыча глянуть…Ибо  любимая   поговорка   старшего  сторожа  «как  мы  ни  бьемся – но  к  вечеру  всё  равно  напьемся»,  видимо,  дала   в  этот  вечер  сбой  и  не сработала,  и  поэтому  он  зачумлённой  похмельной  головой попросту не понял задумки своего ретивого пса-помощника.
 
        «Да-а…» - с  тоской  подумал  Мухтар.  «Как  выражаются  опять  те  же  самые  люди,  сейчас,  наверное,  оказался  я,  к  сожалению,  «не  в  том  месте,  и  не  в  то  время».  И  вопрос  о  моей   цепи  в  данный  конкретный  момент, скорее  всего,  пока  что  неуместен… Придётся,  видимо,  самому попытаться  привязаться  к  ней. А что? Мы с другом Васькой  тоже  ведь  не  лыком  шиты…Попробуем…». Сказано-сделано. Раненько утром оттащил   Мухтар  цепь   подальше   в  глубину  сада  и  там  день-деньской,  отрешённо  махнув  лапой  на  поднадоевших  воришек,  и  даже  на  обед,  промучился, пытаясь «привязаться»  к  цепи  самому.
 
        Только  вот,  к  великому  сожалению, получалось совсем не ахти.  Ибо    его  неуклюжие  действия лапами более  напоминали  смешное  человеческое  выражение  типа  «не  пришей  к ... одному   известному  органу   рукав».  Или же,  что  ещё  интереснее,  «неумелому  танцору  яйца  мешают». Мухтар   во  время  бесчисленных  и  бесплодных  попыток  привязаться  к  цепи,  с  пренебрежением  наблюдая  за  «работой»  своих   неловких,  когтистых,  ни  разу  в  жизни  не  стриженых  лапищ,  завистливо  вспоминал  ловкие  даже  в состоянии  бодуна,  пусть  и  трясущиеся,  пальцы  шефа.

        Особенно  тот  его  палец,  самый  первый,  который  в  сторону  от  всех  оттопыривается.  Правильно!  Ну, разве можно  какое  либо  тонкое  дело  свершить ему вот этими восемью уродливыми короткопалыми «пальцами-обрубками»  без  кардинальной  помощи  пальца  первого,  который  у  собак  почему-то недоразвитый?!  И  Мухтар  безуспешными  попытками  привязать  тяжёлую  железную  цепь  себе  на  шею,  только  всю  морду,  и  уши  тоже  в  кровь  расцарапал.  Да  и  Василий,  друг  ситный,  вместе   с   ним  измучился  весь,  тоже  пытаясь   как-то помочь  прицепиться.
 
        Ведь  в  глубине  души  он  себя,  кота,  считал  намного  более  умным  и  воспитанным,  чем  какие-то  там  собаки.  Спросите  его  о  доказательствах?  Пожалуйста! А  хотя  бы  вот  почему  только  лишь  одни  коты  прячут  свои  кишечные отходы?  То-то! Стесняются,  и  зарывают  их  в  любой  ситуации!  Дома  ли,  на  улице  ли…  А  кобели-собаки  беспардонные  что  творят?  Их  «колбаски»,  к  стыду  всеобщему  беспорядочно  и  в  немалом  количестве  валяются  где  попало… Вот  так-то,  если  уж  честно!
 
        Но  зато  к  вечеру  хотя  бы  друг  Васек реабилитировался.  Он крепко  помог,  порадовал  и  весточку  принес   хорошую  все  ещё  продолжающего  истязать  себя  привязкой  проклятой  цепью  Мухтару.  Оказывается,  на   их  счастье  завтра  большая  комиссия   в  обед  к   сторожам   нагрянет,   в  связи  с  чем   у  него  имеется  некий  план,  каким  образом  воспользоваться  этим  случаем,  и  наверняка  «усесться»  его  другу  уж  если  не  на  трон,  как  царю, то  на  вожделенную  цепь  у  ворот – возможность  точно имеется!

        Ведь  так,  по  идее,  и  положено  на  многих   серьёзно  охраняемых  объектах.  Кот  Василий  в  курсе  дела.  Чтобы  собака  на  страже  ворот  красовалась  на  цепи  всенепременно.  Обнадёжили слова Василия,  цапнул  Мухтар  цепь  свою  в  зубы,  и  рванули они с дружком закадычным  к проходной: претворить   в  жизнь   задуманное   ими  любыми доступными,  и  пускай  не  очень,  способами.  Максимыч,  само  собой,  с  большого  бодуна  и   с  опухшей   физией,  с  красными  глазищами,  и  с  оставшимися  кое-где  на  голове  всклокоченными  волосёнками,  сидел,  печально  качая  головой  из  стороны  в  сторону.  И  почти  трезвый. 

        И  одни  только  обеспокоенные  глазки  его,  как  и  обычно,  были  в  постоянном  поиске   хоть  чего-либо,  содержащего   в  себе  спиртное.  Ведь  вечер  уже,  а  у  него  «план»  не  выполнен  и  до  сих  пор  ещё  «ни  в  одном  глазу»… Провожая  напарника,  старший  сторож  Максимыч  слёзно  и  в  голос  возмущался.  «И  какого  хрена этой  дубовой  комиссии здесь нужно?! А? Ур-рр-оды! Кругом бардак, жульё, мы  охраняем, ворье  ловим, целый  день  в  напряжении, а  к  вечеру  с  устатку  даже, блин,  и  выпить нечего! Эх, жизнь  наша  и  вправду  собачья!».

        И  вот  так  сипло проорал  он,  изо  всей  силы  шлёпнув  о  заплёванный  бетонный  пол  своей  нищенской, уже  до  последней  стадии изношенной, местами до голой кожи облезшей  кроличьей  шапкой. Заметив сидящего в ожидании  каких-нибудь  дальнейших   команд  Мухтара  и  лишь  на  него,  на  одного  только  шефа  Максимыча, по-собачьи  преданно,  с  поистине раболепным благоговением взирающего, призвал его старший  сторож  в свидетели, и горячо  переспросил  его  в  подтверждение.

        «Ну,  а  какая  же  ещё  она,  жизнь-то?!  Скажи  мне  честно! А ведь  и  вправду  же,  поистине  собачья   она  у  нас, а?  Мухтар? Подтверди,  родной!  Может,  хоть  ты,  друг  мой  сердечный,  ещё  разочек  начальника  своего  непосредственного  выручишь? Ведь было,  помнится,  помог  ты  мне  как-то  с  заначкой-то… Нашёл  ведь? Тогда бы и я для тебя,  прямо  вот что хочешь,  сделал  бы.  Ну,  ладно,  ладно,  шучу  я,  где  ты  возьмешь…  Иди  ужинать,  бедовый  ты  мой,  заслужил…» - всё  продолжая  почёсывать и теребить  собачий  загривок, с тоской  проговорил  уже  совершенно  отчаявшийся  от  безысходности  что  либо  достать  Максимыч.

        Проводив  глазами  уходящего  домой  напарника  шефа,  Мухтар   вдруг  преданно  глянул  на  любимого  Хозяина,  внезапно  дважды  утвердительно  гавкнул  и  стремглав  кинулся  вон, а  совсем  уже  упавшему  духом, вконец, подавленному безнадегой  Максимычу  в  резком, отрывистом,  командном лаянье пса  почудились  и  даже,  вроде  бы,  послышались,  долгожданные,  и  спасительные: «Жди!»,  мол,  «Несу!».  Но  затем сразу пришедший в себя старший сторож опомнился от сладостного  наваждения,   в  сердцах плюнул, и  обреченно  махнул  вослед  умчавшейся  собаке  рукой.

        «Видно,  уже  совсем  у  меня   крыша   поехала…Ну,  что,  что   может   понимать  это  животное,  скотина  безрогая,  собака эта бессловесная, в предстоящих  комиссиях?!  Опять сейчас задерёт кого-нибудь пёс бешеный. Вон,  ведь  как помчалась  на  дело,  глупая  собака!»  А  Мухтар  поистине торжествовал: «Всё,  дружок!  Говоря  по-вашему,  по-людски,  и  поговорка,  только  вчера  по  телевизору  услышанная,  к  делу  подойдёт  сейчас.  Да-да,  «что  на  ловца и зверь бежит!». И  я  тебя,  алкаша, твоим  же  снадобьем  и  обломаю!», - радовался пёс, выкатывая  из  чащи  колючих  кустов  облепихи давно припрятанную, и хранимую «на всякий пожарный», бутылку  водки.

        Как-то раз  он  её  у  нарушителей  отобрал  и  посвящён  в  его  тайну  был  лишь  один  особо  доверенный  товарищ  в  лице  (вернее, в  морде)  лучшего друга Василия. И сей «пожарный» случай,  кажись,   вот  он,  настал.   В лежащий рядом пакет, (по совету мудрого кота для  лучшей  амортизации),  они  вначале  травки  наложили, а  уж  потом  сверху – самое  наиважнейшее,  чтобы  при  доставке  случайно  «лекарство»  не  разбилось  бы.  И,  глубоко  вздохнув  перед  нелёгкой  дорогой,  легонько  и  очень  осторожненько,  потащили. Вдвоём,  с  Васькой, а  с  кем  же  ещё-то. 

        Уж  ему-то  Мухтар  как  себе  доверял.   И  вот  они,  наконец,  уже  и  у  ног Властелина.  Когда  ошалевший  Максимыч  вытащил  из  пакета  пузырь, его  красно-фиолетовую  физиономию  и  описать-то  было  невозможно,  так  как  настолько  удивленное, и  глупо  вытянувшееся  лицо  видеть нужно  было  только  воочию!  Восхищенно  качая  лысой  головой  и  немедленно  приникнув  к  «живительному  роднику»,  он,  плача  настоящими  слезами,  в  отрывах  благостно  причитал.
        «Да,  это  же  не  собака,  ё-моё, а  клад  самый  настоящий!  И  кому  ни  расскажи – никто  не  поверят!  А  до  чего  он,  Мухтарка,  сообразителен,  а?  Только что  не  говорит  он  по-нашему!  Ведь  вон  как  меня,  старого,  учит: и  цепь  свою  притащил!  И  не  за  просто  так! А  он,  бедный   кобель,   аж,  подумать  страшно,  СВОБОДОЙ,  ВОЛЕЙ  своей  пожертвовал,  чтобы  хозяина  своего  вылечить!  И  ещё  ради  дела,  ради  встречи  комиссии.  Всё    правильно!  Чтобы  на  проходной непременно  имелась  бы  собака  на  цепь привязанная. Вот ума-то  у  Мухтара, а?!  Резонно.  На  цепь  его  пока! 

        На  цепь! А  то  ведь  на  основном  рубеже,  на  проходной – и  никого! Пусть  видят  козлы  из  комиссии,  и  слышат,  как  лает  и  кидается  на  всех  неподкупный  наш  Мухтарушка. Лай,  лай  на  них,  на  всех,  и  кидайся  в  драку,  понял?  Молодец,  Мухтар,  давай   пока  на  время  прицеплю   тебя.  Потом,  после  их  уезда,  так  и  быть,  отпущу  за  все  твои  заслуги…».  Уже  не  трясущимися  с  бодуна, а  почти «выздоровевшими» от нечаянного   дорогого подарка руками пристегнул Максимыч обрадовавшегося пса к  вожделенной  цепи.
 
        И  впервые  за  эти  суматошные  месяцы,  наконец-то,  спокойным  сном  уснул  ранее   столь  «свободолюбивый»  пёс с  нерусской  кличкой Мухтар,  а  кот   Василий  бессменно  охранял  покой   опомнившегося,  излечившегося  от  излишнего  «ветра  свободы»,  своего  друга-страдальца.  И  понимающе  усмехался кот  в  длинные, чуткие усы, так  как  он  и  вправду откровенно радовался  за  взявшегося  за  ум  побратима.  Да,  к  тому  же,  как  оказалось  вскоре, Мухтар  и  Василий  совсем  напрасно  беспокоились  о  грозных  словах  ничего  не  подозревающего  об  их  планах  Максимыча.

        Что  посадит  он  на  цепь  Мухтара  «пока»,  только  на  время  приезда    комиссии,  а  после  шеф снова  отпустит. И,  якобы,  абсолютно  «на  все  завоеванные  им  четыре стороны  света».  То есть, опять на свободу…Но каким образом  смог догадаться  давно  спившийся  Максимыч  об  истинной    цели измучившегося на чрезвычайно опасной,  ответственной  и  невероятно  хлопотной  должности  четвероногого  своего  помощника,  вдосталь,  от  пуза,  «наевшегося» лично  им  самим  с  этаким  трудом  обретённой  свободы?
 
        Ведь после уезда комиссии  Максимыч,  скорее  всего, и  действительно  снова  отпустил  бы  с  цепи  Мухтара,  думая  при  этом,  что  совершает  для  него  невообразимо  доброе  дело,  вновь  даруя  псу  свободу передвижения. Однако, и  в  данной  весьма  нежелательной  для  пса  ситуации  Мухтару неожиданно  вновь повезло.  На его собачье  счастье, вдруг чересчур  надолго  заболел  шеф  его,  старший  сторож.  А  затем  уже  и  первый  снежок выпал,  и  особой  надобности  «кого-то  гонять  и  кусать  в  саду» вообще не стало. И это сладкое  слово «свобода»,  и  вкус  «мясной  ножной  икры», остались только лишь в собачьих воспоминаниях. Да. Чтобы  с  их  помощью  быстрее    и  незаметнее  скоротать  нудные  длиннющие  зимние  ночи.

        Ладно, это  уже  решено  им,  Мухтаром.  Отдохнёт  он  в  зиму, силёнок   наберется, а там, ближе к лету - видно будет,  что  к  чему. А вдруг,  невзирая  на перенесенные Мухтаром  неимоверные трудности,  ему  ещё  разочек  этой  «свободы»  упоительной  захочется?  А  после  долгой  зимы  ему  ещё  и  сладковатой  на  вкус  запретной  «ножной  мясной  человеческой  икры»  попробовать вздумается?  Ну, а  почему  бы  и  нет? Он  же  никого  насмерть  загрызать  в саду  не  собирался… Так.  Просто мускулы  расхитителей  на  вкус попробовать…Правильно  он  рассуждает, господа  «братья  старшие»?.. Ведь  СВОБОДА  во  все  времена  была,  есть  и  будет  абсолютно  для  всех живущих на Земле  существ  действительно  самым  дорогим  и  необычайно  сладким  словом… Что?  А  разве  это  не  так,  люди  вы  добрые?