THAT'S VERY CURIOUS!
''Speak English!'' said the Eaglet. ''I don't know the meaning of half those long words, and, what's more, I don't believe you do either!'' / - Говорите по-людски , - сказал Орлёнок Эд. – Я и половины этих слов не знаю! Да и вы сами, по-моему, их не понимаете. (Пер. Н. Демуровой). В «Дневнике путешествия в Россию в 1867 году» Льюис Кэрролл описывает, как он и его спутник Лиддон были представлены архиепископу одной из епархий. Тот, к сожалению путешественников, очарованных Россией, красотой её церквей и музеев, не владел английским. Изъясняться архипастырь мог только по-русски. Беседа длилась более часа, была она, по мнению Кэрролла, ''чрезвычайно интересной'', но происходила в весьма оригинальной манере. Архиепископ делал замечания на русском, присутствовавший при этом епископ переводил его слова на английский, после чего Лиддон отвечал по-французски, а епископ уже излагал архиепископу сказанное гостями по-русски. «В результате беседа, которая проходила только между двумя людьми, потребовала использования трёх языков!» - остроумно подмечает автор «Алисы». После беседы епископ поручил одному из студентов, изучавшего богословие и знавшего французский, быть гидом Кэрролла и Лиддона. Тот отнёсся к поручению с особым рвением. Среди прочего гостям были показаны подземные кельи отшельников, где некоторые ещё жили в то время.
Кэрролл описывает своё впечатление от посещения ризницы московского старинного храма: «Помимо баснословной роскоши и богатства одеяний, жемчугов, драгоценностей, распятия и икон, хранятся три огромных серебряных сосуда для приготовления елея, используемого для крещения и проч., который поставляют отсюда в шестнадцать епархий…». Кэрроллу и Лиддону довелось увидеть русскую свадьбу, по поводу которой Кэрролл высказался: «Это была в е с ь м а интересная церемония. Там был большой хор из собора, который спел длинный прекрасный псалом перед тем, как началась служба и дьякон (из Успенской церкви) исполнил речитативом несколько фрагментов службы самым потрясающим басом, какой мне довелось слышать, постепенно повышающимся (наверное, меньше чем на половину ноты зараз, если это возможно) и усиливающимся в громкости звука по мере того, как его голос повышался, пока последняя нота не разнеслась по всему зданию как многоголосый хор. Я и представить себе не мог, что одним голосом можно добиться такого эффекта». Некоторые части самого таинства венчания Кэрролл описывает как ''гротескные''… Он не мог удержаться от присущих только ему комментариев в духе своего оригинального юмора.
Честертон однажды заметил, что юмор вечно «танцует» между бессмыслицей и смыслом. Уже более полутора веков после опубликования «Алисы в стране чудес» многие не только читают и перечитывают эту изумительную ''детскую'' книгу, но и ведут вполне взрослые, научные дискуссии о том, что это произведение Льюиса Кэрролла «не только оригинальное, но и в высшей степени новаторское» и что сам скромный преподаватель математики из Оксфорда – «весьма нетривиальный мыслитель, задумывающийся над многими вопросами современного ему знания, а подчас и опережающий своё время». Это стало предельно ясно, когда уже в наши дни были опубликованы его дневники и письма, его логические работы и задачи и когда современные учёные взглянули на его труды (The Annotated Alice). Ф. Дж. Харви Бартон, крупнейший авторитет в области английской детской книги, отметил, что «Алиса» совершила настоящий «революционный переворот» в английской детской литературе, отказавшись от ''назидательности и сентиментальности'' и прочно утвердив ''принцип смеха и игры''. «Алиса» - наряду с Библией и Шекспиром – является наиболее часто цитируемым источником. Будучи весьма чопорным викторианцем, Кэрролл то и дело играет словами, создавая всё новые и новые каламбуры и ''перевёртыши''… Порою хочется воскликнуть: «Малышка Алиса – это сам Льюис Кэрролл!..».
«It was much pleasanter at home,» thought poor Alice, «when one wasn't always growing larger and smaller, and being ordered about by mice and rabbits. I almost wish I hadn't gone down that rabbit-hole – and yet – and yet - it's rather curious, you know, this sort of life! I do wonder what c a n have happened to me! When I used to read fairy tales, I fancied that kind of thing never happened, and now here I am in the middle of one! There ought to be a book whritten about me, that there ought! And when I grow up, I'll write one – but I'm grown up now» she added in a sorrowful tone: «at least there's no room to grow up any more here.» / «Как хорошо было дома! – думала бедная Алиса. – Там я всегда была одного роста и всякие мыши и кролики мне были не указ. Зачем только я полезла в эту кроличью норку! И всё же… всё же… Такая жизнь мне не по душе – всё тут так необычно! Интересно, что же со мной произошло? Когда я раньше читала сказки, я твёрдо знала, что такого на свете не бывает, а теперь я сама в них угодила! Обо мне надо написать книжку, честное слово, надо! Вот вырасту и напишу…». (перев. Н. Демуровой).
Льюис Кэрролл, любил детей, а особенно маленьких девочек. Это весьма викторианская черта. Ведь в викторианскую эпоху в Англии считалось, что именно маленьким девочкам открыто простое, интуитивное познание Бога и добра. Дружба с такими невинными душами могла сравниться лишь с ''ангельскими беседами''… В одном из своих эссе, при публикации получившем название «Слово к детям», Кэрролл обращается к маленьким христианам: «Дорогие ребята, я хочу, чтобы вы мне обещали, что вы – каждый из вас – постарается каждый день совершать какой-нибудь любящий, добрый поступок для других. Возможно, вы на самом деле никогда не старались; так начнёте сегодня – в начале новой недели? Прошлая неделя ушла навсегда; эта неделя будет совсем другая. Так же, как вы стираете с доски ответ по арифметике, который не получился, и начинаете снова, так же точно оставьте в прошлом непослушание или себялюбие, или дурной нрав прошлой недели и начните с самого начала стараться делать всё, что в ваших силах, каждый день, чтобы исполнять Божий закон любви». Льюис Кэрролл забывал с детьми о своём одиночестве и заикании; как отмечают биографы, «он водил их в театр, совершал с ними долгие прогулки, приглашал в гости, фотографировал, развлекал играми и сказками собственного сочинения, платил, если возникала необходимость, за уроки французского, пения, рисования, а иногда и за визиты к зубному врачу, которые стоили немало».
Отношение Кэрролла к его маленьким друзьям было глубоким и искренним, без всякого оттенка эгоизма. «Чтобы п о н я т ь натуру ребёнка, - писал он матери одной девочки, - нужно немало времени, особенно если видишь детей всех вместе, да ещё в присутствии старших. Не думаю, что те, кому довелось наблюдать их только в этих условиях, имеют представление о том, насколько прелестен внутренний мир ребёнка. Я имел счастье общаться с ними наедине. Такое общение очень полезно для духовной жизни человека: оно заставляет убедиться в скромности собственных достижений по сравнению с душами, которые настолько чище и ближе к Господу». Кэрролл предпочитал не говорить о таких сокровенных темах, как одиночество или смерть. Но всё же говорит об этом в своих произведениях – иносказательно, в виде игры. Его отец Чарльз Доджсон-старший внушительную часть своего времени уделял богословию – он был одним из признанных вождей Высокой церкви и даже публиковал свои труды, со временем став настоятелем Рипонского собора. А когда его сыну исполнилось одиннадцать, Чарльз Доджсон-старший получил новый большой приход в графстве Йоркшир. Огромный сад, окружавший просторный пасторский дом, был отдан в распоряжение детей.
У Льюиса Кэрролла было много друзей среди детей. Однако Алиса, дочь доктора Лидделла, настоятеля и ректора Крайст Чёрч, видного богослова и специалиста по древним языкам, одного из авторов «Древнегреческого лексикона», которым в Англии пользуются и по сей день, занимала среди них особое место. Некоторые исследователи полагают, что Кэрролл надеялся со временем жениться на ней. Загадочный разрыв с семейством Лидделл, происшедший в 1865 году, вскоре после публикации «Алисы в Стране чудес» (Кэрроллу тогда было 33 года, Алисе – 13), они объясняют тем, что Кэрролл, по-видимому, говорил об этом с родителями Алисы и просил о помолвке с их дочерью. Такие помолвки, отнесённые на более поздние годы, были не так уж редки в викторианские времена. «В ту пору в Англии был весьма распространён культ женщины – юной девицы, незамужней женщины или матери семейства и хранительницы семейного очага. В викторианскую эпоху к женщинам относились с почтением, защищали от грубости окружающего мира. Женщины почитались как чистые безгрешные существа, стоящие ближе к Богу, чем мужчины. Викторианцы верили, что благодаря своей доброте и безгрешию женщины могут способствовать их спасению».
Тот молится хорошо, кто хорошо любит –
И человека, и птицу, и зверя.
Эти строки есть в эссе «Слово к детям». До конца своих дней Чарльз Лютвидж Доджсон твёрдо верил, что жизнь есть непрекращающаяся борьба с дьяволом и что выиграть её можно лишь с помощью неустанной бдительности, воли и неукоснительной строгости, в первую очередь к самому себе, упорного труда и постоянного – в молитвах и мыслях – общения с Богом. Этим принципам Кэрролл остался верен до конца своей жизни. Свидетельства тому – девять сохранившихся томов его дневника, его многочисленные письма, воспоминания родных и друзей, а также, безусловно, его произведения. Подробный дневник Кэрролл вёл, как многие викторианцы. Четыре тома кэрролловских дневниковых записей потеряны. Трудно предположить, что произошло в жизни Кэрролла и Алисы до разрыва писателя с семейством Лидделл. Так же, как в случае с биографией Уильяма Шекспира, когда нечистоплотные исследователи всякий раз отыскивали и отыскивают компрометирующие ''великого барда'' интимные подробности его частной жизни, ищут сенсаций и те, кто сочинил миф о Кэрролле как о ''некоем Гумберте Гумберте викторианской поры, искавшем набоковских ''нимфеток'' в девочках, с которыми дружил''.(из примеч. Н.Демуровой). Но есть многочисленные свидетельства и документы, решительно опровергающие эту версию.
Тот молится лучше всех, кто любит лучше всех.
Всё – и большое, и малое;
Ибо Господь, который любит нас,
Сотворил и любит нас.
Вышеприведённые строки ещё одно свидетельство, опровергающее намёки на ''странные'' отношения взрослого сказочника с реальной девочкой-отроковицей Алисой, которой он посвятил свои произведения. Эти строки – из эссе «Слово к детям». «She generally gave herself very good advice (though she wery seldom followed it), and sometimes she scolded herself so severely as to bring tears into her eyes; and once she remembered trying to box her own ears for having cheated herself in a game of croquet she was playin against herself, for this curious child was very fond of pretending to be two people. «But it's no use now,» thought poor Alice, «to pretended to be two people! Why, there's hardly enought of me left to make o n e respectable person!» / «Она всегда давала себе хорошие советы (хоть следовала им не часто), а порой нещадно ругала себя, так что глаза наполнялись слезами. Однажды она даже попыталась отшлёпать себя по щекам за то, что схитрила, играя в одиночку партию в крокет Эта глупышка очень любила притворяться двумя разными девочками сразу. «Но сейчас это уже при всём желании невозможно! – подумала бедная Алиса. – Меня и на одну-то едва хватает! (перев. Н. Демуровой).
Многое говорят о серьёзной несерьёзности Кэрролла включённые в раздел «Пища для ума: эссе и послания» составленные им в форме нонсенса «Несколько советов по этикету, или Как вести себя на званых обедах». Совет под номером два, к примеру, гласит: «Практика поедания супа из одной тарелки с сидящим напротив джентльменом в настоящее время устарела; но обычай спрашивать у хозяина его мнение о погоде сразу после того, как унесли первую перемену блюд, всё ещё сохраняется». А в третьем правиле указано: «Поедание супа вилкой, с одновременным нашёптыванием хозяйке на ухо, что ложку вы припасли для бифштекса, полностью выпало из употребления». В шестом правиле прописано: «Метод накладывания индейки с помощью двух вилок практичен, но лишён изящества». Правило номер семь категорично: « Мы не рекомендуем практику поедания сыра с ножом и вилкой в одной руке и ложкой и бокалом вина в другой; это действие сопряжено с определённой долей неудобства, до конца избавиться от которого не поможет никакое количество тренировок». Восьмое правило не менее комично и нелепо: «В качестве общего правила: не пинайте под столом джентльмена, сидящего напротив, если вы лично с ним не знакомы; ваша комическая выходка может быть неправильно понята – обстоятельство во все времена неприятное». (перев. А. Боченкова).
В одном из своих эссе Честертон писал: «Девятнадцатое столетие сделало одно подлинное открытие: оно открыло так называемые книги нонсенса. Эти книги – до такой степени творения исключительно нашего века, что нам следует ценить их подобно тому, как мы ценим всеобщее образование или электричество. Они представляют собой совершенно новое литературное открытие – открытие того, что несообразность сама по себе может быть гармоничной. Крылья птицы прекрасны, ибо они порождают мечту; и точно так же прекрасны и крылья носорога, ибо они порождают смех. Льюис Кэрролл велик в своём лирическом безумии». Честертон настаивает, что «Алиса» вовсе не детская книга: «Льюиса Кэрролла следует читать не детям – дети пусть лучше лепят пирожки из песка; «Алису в стране чудес» должны штудировать ночами напролёт мудрецы и седовласые философы, стремящиеся постичь труднейшую проблему метафизики, кроющуюся в пограничной зоне между рациональным и нерациональным – природу юмора, самую неуловимую из духовных сил, которая вечно порхает между нами». Честертон подчёркивает интеллектуальный характер кэрролловского нонсенса. В своём эссе «Льюис Кэрролл. По обе стороны зеркала» Честертон пишет: «Подозреваю, что лучшее у Льюиса Кэрролла было написано не взрослым для детей, но учёным для учёных».
Отнюдь не удивителен тот факт, что за комментарии к очередному изданию поистине не стареющей «Алисы» взялся не кто иной, как Гарднер Мартин, известный американский математик, журналист, писатель и популяризатор науки.Gardner Martin, чьё столетие отмечалось пять лет назад (в 2014 году), автор хорошо знакомых широкой читательской аудитории книг «Теория относительности для миллионов», «Этот правый левый мир», «Математические чудеса и тайны», «Путешествие во времени», «Есть идея!», а также фантастических рассказов. До 1983 года Гарднер был ведущим рубрики математических игр и развлечений журнала «Scientlific American». Наверняка многие люди, увлечённые наукой, в частности, математикой, знакомы с именем величайшего английского изобретателя головоломок Henry Dudeney (Генри Дьюдени). Помню, я решала эти захватывающие математические задачки в десятилетнем возрасте (правда, признаюсь, с сомнительным успехом). У нас в семье математику любят до сих пор, как и шахматы, и Льюиса Кэрролла. Надо сказать, головоломки стимулируют творческий потенциал – креативность – и оказывают положительное влияние на развитие математических способностей у детей и взрослых. Генри Дьюдени составлял свои головоломки по мотивам памятника средневековой английской литературы – «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.
Каждая головоломка Г. Дьюдени имеет форму занимательной истории с диалогами симпатичных героев Чосера. Дж.Чосер сам сопровождал паломников. Будучи математиком и человеком вдумчивым, он чаще всего ехал молча, занятый своими мыслями. На просьбу рассказать историю поэт ответил прозой: «Солнце спустились с южного меридиана так низко, что, на мой взгляд, оно находилось не более чем в двадцать девятом градусе. Я подсчитал, что было около четырёх часов пополудни, поскольку при моём росте в шесть футов моя тень достигла примерно одиннадцати футов. В то же время высота луны (она находилась в средней фазе), когда мы вступили на западную окраину деревни, всё возрастала». Если бы читатель вычислил местное время, то с точностью до минуты оно равнялось бы трём часам и пятидесяти восьми минутам, а день года по новому стилю был двадцать вторым или двадцать третьим апреля. Это свидетельствует о точности Чосера, поскольку в первой же строке «Кентерберийских рассказов» упоминается о том, что паломничество совершалось в апреле. По-видимому, они выехали 17 апреля 1387 года.
Головоломка же, которую Джеффри Чосер предложил своим приятелям-паломникам, была проще – её можно назвать географической. «Когда в тысяча триста семьдесят втором году, - сказал Чосер, - я был отправлен в Италию в качестве посла нашего государя, короля Эдуарда Третьего, то посетил Франческо Петрарку. Прославленный поэт взял меня на прогулку к вершине одной горы. К моему великому удивлению, он продемонстрировал, что на вершине горы в кружку вмещается меньше жидкости, чем её вмешалось в долине. Прошу вас, скажите, что бы это могла быть за гора с таким странным свойством?». Составитель сборника «Средневековые головоломки» Генри Дьюдени предуведомил в конце задачи: «Эта головоломка решается за 15 минут. А сколько времени ушло на разгадку у вас?». Не станем тут же открывать ответ. Лишь заметим, что здесь нет никаких нонсенсов, присущих англичанам. У Кэрролла в «Стране чудес» - куда занятнее!.. «The Hatter opened his eyes very wide on hearing this; but all he said was: «Why is a raven like a writing-desk?» «Come, we shall have some fun now!» thought Alice. «I'm glad they've begun asking riddles – I believe I can guess that,» she added aloud». / «Болванщик широко открыл глаза, но не нашёлся, что ответить. – Чем ворон похож на конторку? – спросил он наконец. «Так-то лучше, - подумала Алиса. – Загадки – это гораздо веселее…» (перев. Н. Демуровой).
Знаменитая загадка Болванщика вызвала множество истолкований во времена Льюиса Кэрролла. В предисловии к изданию 1896 года он писал: «Меня так часто спрашивали о том, можно ли найти ответ на загадку Болванщика, что мне следует, пожалуй, запечатлеть здесь вариант, который мог бы, как мне кажется, быть достаточно приемлемым, а именно: ''С помощью того и другого можно давать ответы, хотя и плоские, их никогда не ставят не той стороной!'' Впрочем, это мне пришло в голову уже позже; загадка поначалу не имела отгадки». Существуют и другие варианты отгадки; несколько весьма остроумных даёт американец Сэм Ллойд в изданной посмертно «Энциклопедии головоломок» (S. Lloyd. Cyclioedia of Pussles, 1914). Надо бы обязательно напомнить, что Сэм (Сэмюэль) Ллойд был одним из самых оригинальных и остроумных сочинителей шахматных композиций. Его творческое кредо заключалось в том, чтобы в каждой задаче воплотить новую, яркую идею. Его признают ''шахматным композитором'', ибо он оставил наиболее яркий след в шахматной композиции периода её становления (XIX век –начало XX). В шахматах есть такое понятие, как р е т р о а н а л и з. На эту тему составлено множество задач. Гениальным мастером этого жанра был всё тот же упомянутый нами Сэмюэль Ллойд. Самобытный талантливый шахматный художник, он был блестящим аналитиком, составлял порой такие произведения, над которыми ломали голову и его современники, и нынешнее поколение любителей шахмат.
У Кэрролла говорится о ''странных'' часах Болванщика; предполагают, что они показывают лунное время, объясняя его слова: «Отстали на два дня». Ещё забавнее часы немецкого профессора из книги Кэрролла «Сильви и Бруно» (гл. 23). Если перевести их стрелки назад, то и события переводятся в прошлое – интересное предвосхищение «Машины времени» Герберта Уэллса. А если нажать на этих часах на пружину ''обратный ход'', события начинают идти назад – получается некое зеркальное воспроизведение линейного времени… П. Хит вспоминает в этой связи рассуждение блаженного Августина о времени. Все понимают, что есть время, говорит Августин, пока о нём идёт речь. «Пока никто меня о нём не спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняясь; но как скоро хочу дать ответ об этом, я становлюсь совершенно в тупик» («Исповедь», кн. II, но. 14). По наблюдениям У. Шиблза, Алиса, сама того не замечая, проводит небесполезное разграничение между биологическими и нашими обычными часами (Warren A. Shibles. A Philosophical Commentary on Alice's Adventures in Wonderland. Wittgenstein, Language and Philisophy. Dubugue, Iowa, 1969). (примеч.. Н. Демуровой).
«That's very curious!» she thought. «But everything's curious today». «Как странно! – подумала Алиса. – впрочем, сегодня всё странно…». (перев. Н. Демуровой). Раз уж рядом с Льюисом Кэрроллом упоминается английский поэт Эдвард Лир, то следует сказать о том, что поначалу он был известен как художник, причём как художник феноменально разносторонний. Его знают и как автора больших полотен, и как скрупулёзного иллюстратора ботанических и зоологических атласов. Эдвард Лир был настолько точен в своей работе, что его почитали в ряду выдающихся учёных-биологов. Год его рождения совпал с годом начала Первой мировой войны наполеоновской Франции с Россией: 1812. Стоит заметить, что английские аристократы не относились к гению Наполеона с таким восторгом, как русский высший свет (вспомните хотя бы Пьера Безухова из «Войны и мира» Льва Толстого), да и, если откровенно, не питали особой симпатии к России. Правда, к тому времени, когда замечательный английский составитель лимериков Эдвард Лир стал зрелым человеком, Первая мировая война закончилась, оставив разруху не только в странах Европы, но и в умах европейцев, в том числе – россиян. У Эдварда Лира упоминается топониммческое название ''Ватерлоо'' (Waterloo Station) – самый загруженный вокзал в Лондоне и во всей Великобритании. Станция Ватерлоо была открыта в районе Ламбет (Lanbeth) в центре Лондона южнее Темзы в 1848 году.
В декабре 1863 года был написан знаменитый лимерик, начинающийся со стррк: «There was the old man with a Book… // At Waterloo station…». На иллюстрации к стихотворению-нонсенсу Эдвард Лир изобразил сам себя с написанной им книгой «Views in the Seven Ionian Islands» («Виды семи Ионических островов») подмышкой. А ведь Льюис Кэрролл также был иллюстратором своей книги об Алисе, и существуют издания «Алисы» именно с авторскими рисунками. Однако большинство читателей привыкло к иллюстрациям великолепного графика Дж Тенниела. Когда я сама впервые прочла «Алису», мне запомнились именно эти дивные рисунки, сопровождающие не менее зачаровываюший мою неокрепшую тогда душу кэрролловский текст полюбившейся мне с детства книги. Иллюстрации же Льюиса Кэрролла, на мой взгляд, сродни иллюстрациям Эдварда Лира к его книжке нонсенсов-лимериков. И тот, и другой невероятно занятны и забавны и, несомненно, чрезвычайно трогательны. Шедеврами можно назвать и литературные произведения Кэрролла и Лира, и их рисунки. Они психологически точны, хотя и напоминают детские наброски (а ведь именно такой подход детям ближе и понятнее – они сразу проникаются доверием к человеку, умеющему видеть мир их глазами).
P. S. В пылу повествования мы отвлеклись от гголоволомки Джеффри Чосера. Ответ таков: «Поверхность воды или другой жидкости всегда имеет сферическую форму, а чем больше сфера, тем менее выпуклым будет её участок. Верхний диаметр любого сосуда на вершине горы будет служить основанием сегмента большей сферы, чем у подножия. Эта сфера в силу вышесказанного должна быть менее выпуклой. Иными словами, сферическая поверхность воды будет меньше возвышаться над краем сосуда, и, следовательно, на вершине горы в него вмещается меньше воды, чем вмещалось у её подножия». Для этого эксперимента подойдёт любая гора».
Лето 2003; зима 2019.