Часть вторая. Пирожки с повидлой.
Не «после», и не «до» в лучах твоих сгораю,
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом – не хочу, а в будущем – не знаю.
В.Высоцкий.
С утра нас с Лилей разбудил телефонный звонок, который настырно доносил до сонных нас мысль о важности этого звонка. Первой сдалась Лиля.
– Марьяш! И чего мы телефон на ночь не отключили! Забыли, что ли?
Она подошла к телефону с закрытыми глазами и взяла трубку. Она даже не успела сказать: «Алло!», как в трубке раздался возбужденный голос. Мне был слышен только разговор одной стороны. Только Лилю:
– Да, нет! Конечно, не съели. Галь, но мы же не сошли с ума, чтобы по ночам поедать торт. Что значит: «С вас станется?» Тебе зачем в шесть утра торт понадобился? Ах, у тебя идея. Бредовая? Конечно, бредовая. А то чего бы ты нам звонила в шесть утра?! Чего? Конечно! На завтрак прямо сейчас всех и соберем! Ах, согласна на обед? У тебя были ночью гости и воткнули тебе в задницу шило? Любопытно тебе? Один рассказ нечего делит на два сбора? Сегодня и закончим? А ты одна придешь или всех с утра будешь обзванивать? Уже обзвонила, и все хотят на завтрак? А ты у Ирины, свет наш Петровны, согласие получила? Она все равно всю ночь не спала и рада побыстрей докончить историю? О-о-ох! Хорошо. Мы согласны. Ты в пижаме спишь? В ночнушке. Марьяша, у нас сегодня утренник в ночных рубашечках. А чем мы хуже Большого театра? У них утренник в пижамках называется опера «Иоланта», а мы назовем наш натюрморт не хуже каких-нибудь голландцев: «Завтрак с ежевичным пирогом». Набросаем фруктов из холодильника, курицу сырую на серебряное блюдо бросим. Вместо дичи. Цветы в вазе есть, торт разрезанный есть, нож валяется. Но ружьё-то где взять? О! На экран компьютера выведем. И главное, хрустальные фужеры. А можно попроще: бросить зеленый мохнатый плед на пол, и у нас французский «Завтрак на траве»: с мадам Иринкой. Закрыть фонтан? Ладно, Галина, приходите. Мы пока будем досыпать. Как в дверь позвоните, так мы и проснемся с Марьяшей. Мы и так в ночных рубашечках. Что-о-о? Минут через пять будете? Да вы точно чокнутые. Нет, не любознательные, а чокнутые. Чокнутая только ты, а другие послушные? Нам от этого не легче. Ждем-с.
Вот такой разговор состоялся у Лили с тётей Галей, а через десять минут подруги уже хозяйничали на нашей кухне. Тётя Люда даже успела выгулять пуделя Цезаря. Но, похоже, даже он был удивлен таким ранним утренним моционом, и поэтому ушел в комнату досыпать. Зевая, мы приготовили кофе, накрыли стол к завтраку… и стали завтракать. Только после этого Ирина Петровна продолжила рассказывать.
– Вчера я сказала, что бородатого художника друзья звали Мастроянни. Вы помните знаменитого итальянского актера Марчелло Мастроянни? Так вот, Валера был на него совсем не похож. Но шарм, харизматичность и мужское обаяние в нем присутствовали в большой дозе. Я думала, что из-за этого его сравнивали с «идеальным итальянцем», но, как оказалось, что он пользовался одним парфюмом с очень приятным ароматом. (Ох, как этот аромат кружил мне голову!) И не менял его. А итальянский актер, как писали, своим парфюмом опрыскивал даже букеты, которые дарил любимым женщинам. Этих двоих, по-моему, объединял непринужденный шик, может даже, элегантность, хотя одежда их очень различалась. Если коротко, то «мой» Мастроянни был для меня мастрояннее, чем «ихний» настоящий итальянский Марчелло.
Вчерашним вечером я остановилась на том, что мы нашей группой отмечали окончания сессии, первого курса, отъезд на каникулы всю ночь. Солнце уже вовсю светило в окно без штор, когда меня стал донимать писк комара. Писк комара раздавался над ухом до тех пор, пока я не поняла, что это будильник требует, чтобы я проснулась. Этого Наташкиного «зануду» я терпела весь учебный год, но не было случая, чтобы наш «комарик» нас не разбудил.
Мне надо было в аэропорт Быково. У меня были две тяжеленные сумки, поэтому пришлось разориться на такси. Я приехала с запасом времени и спокойно пошла прочитать информацию на табло. Войдя в здание аэропорта, я поняла, что ушки мои слышат что-то, что касается моего рейса. «Наверное, началась регистрация», – так я подумала. Я стала узнавать о номере стойки регистрации рейса. И тут ко мне, лично ко мне, приехал РЕВИЗОР! По Гоголю. Это я в один миг стала городничим Антон Антоновичем Сквозник-Дмухановским. И это меня «приехавший по именному повеления из Петербурга чиновник требует сей же час к себе». Только мой час уже миновал. Объявляли, оказывается, что закончилась посадка на мой рейс. Я опешила. Точнее, я, опешанная, стояла, как вкопанная. Сначала услышала скрип: извилины в мозгах начали тереться друг о дружку. Видно разогревались. И спустя какое-то время, я начала соображать.
Вы вспомните, как раньше покупали билеты? Вот, то-то и оно! Это тебе не покупка электронного билетика сидя дома на креслице. А это многочасовое отстаивание в очереди, да еще купишь билет, если тебе повезет. А то, как пела Пьеха: «Билетов нет. Билетов не-е-ет!» Вот теперь осознайте мое состояние, когда я примчалась на такси в аэропорт Быково, вся из себя довольная-предовольная, что успела и …. И узнала, что закончилась посадка на мой рейс, что мой самолет улетел! Мы в пылу провожаний вечером дружной компанией прочитали, что самолет в 13.00. А поскольку хотели подольше поспать, то друзья сбросились из последних денежек мне на такси, чтобы я успела и выспаться, и в аэропорт. И я успела бы, если бы самолет был в 13.00. Но каково было мое удивление, когда я на билете прочитала 11.00. Я в полнейшем недоумении уставилась на число одиннадцать в графе «Время вылета». До этого момента я почему-то была уверена, что там было написано 13.00. А в 13 с чем-то это было уже приземление! Я сначала похватала ртом воздух, как вытащенный из воды сазанчик. Потом плюхнулась на какой-то ящик в углу зала ожидания. Вспомните, что кондиционеров в зале не было, тем более в таком захудалом аэропорту, как Быково. И мест в зале ожидания тоже не было. А был конец июня, жара, толпы народа, особенно, в кассу. Думать мне особенно было некогда. Я понимала, что упертый в билет взгляд не поможет вернуть самолет, надо было действовать. Сначала надо было получить хоть какие-то деньги за возврат билета. Если мне не изменяет память, сдать билет нужно было в первые три часа после вылета самолета. Так! Одна очередь в кассу «Возврат» и очередь в две кассы для покупки нового: где быстрее, черт! И еще эти здоровенные и тяжеленные две сумки! Красивые: одна белая с темно-синей отделкой, а другая – рыже-коричневая с бронзовыми финтифлюшками. Красивые! Но и у той, и у другой был общий недостаток: неподъемные! А колесиков раньше у сумок не было! Сдать билет я смогла, но вернули чуть больше половины от полной стоимости. Главное, хватило на телеграмму домой: «Задерживаюсь сообщу вылете». «Где деньги, Зин?» – пел Владимир Высоцкий. Денег взять негде. Мои все разъехались примерно в одно время со мной по разным аэропортам и вокзалам. А очередь в кассу медленно, но продвигалась. В то время, Марьяш, в туалетах можно было купить «с рук» всё. Главное, не попасться «под косьбу» милиционерам. Я стала соображать сколько, поскольку и что могу предложить «жаждущим». По тем временам в моде были польские кофточки «лапша» флуоресцентных расцветок, на которых из-за этого очень любили посидеть мошки. Я решила продать желтую и малиновую. В то время у меня были рыжие волосы, волнистые, длиной до пояса. И я лучше бы предпочла тащиться до дома с двумя тяжелыми сумками пешком, чем расстаться с зеленой «лапшой». Поскольку продавать мне надо было быстро, значит, надо снизить цену. Поэтому я решила еще пожертвовать и комплектом термобигудей. За сколько продала кофточки, не помню, а комплект из тридцати бигудей стоимостью девять рублей улетел за трешку.
– Да-а-а, – протянула тетя Галя, – сердце кровью, поди, обливалось. Эх, не было меня там в то время. Вот уж поживилась бы! Я бы еще и торговалась. Ты же спешила, не жмотилась бы. Термобигуди в то время – мечта дамочек!
– Да, я и не жмотилась. Еще и коробку дефицитных конфет «Птичье молоко» торганула, чтобы запас денежек был. Продала девкам молодым, женщины постарше еще и обзывали «спекулянткой», «барыгой» и «нахалкой». Я не огрызалась, боялась милиции: не дай Бог, сведения передадут в институт. Прилепили бы ярлык «Фарцовщица» и из института отчислили. Короче, в очередь успела вовремя, только радости от этого было мало: на ближайшие две недели билетов не было. Да и где бы я эти две недели болталась и на что – общагу я уже сдала. Постояла, повздыхала, потом меня от окошка отпихнули страждущие. А я пошла в уголок, притулилась к стеночке, ящик мой и тот уже был занят. И стала «думу думать». Конечно, подпирание стенки не может быть решением. Я дотащилась до камеры хранения, сдала сумки, каждая оказалась весом около восьми килограмм. Повторяю, колес тогда не было. На автобусе «Экспресс» поехала в Москву. Надо было добираться до Павелецкого вокзала и там половить счастливый случай. Оказия нашлась, но назвать ее удачной язык не поворачивался. Был билет в плацкартный вагон на верхнюю боковую полку в почтово-багажный поезд. Он тащился вместо 29 часов все 52 и останавливался у каждого столба. И опять напоминаю: июнь, жара, кондиционеров нет. Отправлялся он этой ночью, точнее, в 1.40 ночи. То есть у меня есть время спокойно прийти в себя, съездить в Быково за сумками. Я повеселела, пошла на вокзале в ресторан, пообедала. А что?! Поезд дешевле самолета. Я – девушка теперь небедная, да и удача какая-никакая, но была на моей стороне. Отстукала телеграмму родителям: мол, встречайте любимое чадо уже на ж/д вокзале такого-то числа. Все вкусненькое, что наготовили, съедайте сами. Это я, конечно, в телеграмме не написала, а подумала, когда сидела в экспрессе до Быково.
Уже было часов семь вечера, когда я забрала сумки из камеры хранения. Спокойно пристроилась на краешек лавочки среди пассажиров, ожидающих «экспресс» в Москву. Рядом со мной сидела молодая пара. Голова девушки лежала на плече молодого человека, который нежно перебирал ее пальчики. Мне они показались трогательными и …. не жуликами. Я подумала, что ничего страшного с моими сумками не случится, если их покараулит эта милая пара. Мне хотелось купить пирожки. Обед как-то быстро проскочил, и есть хотелось ужасно. А может, это запах жареных пирожков возбуждал аппетит? В животе проснулась «урчалка», которая даже не намекала, а очень требовательно настаивала на перекусе. «Или покормишь, или еще громче начну урчать, на весь экспресс». «Ладно, съем хоть пирожок с повидлом. Но сумки не потащу». Я обратилась к ребятам с просьбой покараулить сумки, а сама быстренько помчалась до лоточка с пирожками, который находился недалеко. Только площадь перебежать. Около метро «Сокол» тоже тетенька всегда продавала жареные пирожки. И на ценнике у неё было смешно написано «Пирожки с повидлой». Именно, за пирожком «с повидлой» я и перебежала площадь. Возникла небольшая заминка со сдачей, и пришлось взять два пирожка вместо одного. «Ничего, не растолстею», – так подумала. Когда я вернулась на остановку, народ уже сидел в автобусе. Я зашла в автобус и обратилась к молодой паре, выбранной мной в сторожа. «Вы сумки в багажный отсек поставили?» – спросила я. «Нет, мы их у лавочки оставили, там должны стоять». Вся правая сторона автобуса с интересом посмотрела на лавочку. Сумок там не было! «Там стояли, – сказал парень, – а куда делись – понятия не имеем». И он скривил губы и пожал плечами: «Автобус подошел, и мы пошли на посадку, а куда твои сумки делись, мы не видели». Народ заохал, запричитал. Водитель уточнил, еду я или нет. Я вышла, автобус тронулся. Парень и девушка отвернулись от окошка. На пустой лавочке сидела я одна. Я ела пирожки с повидлом, но что-то мне они не показались сладкими. Вытерла губы и руки, выбросила бумажку, пошевелила мозгами, которые подкормила так удачно сладеньким, мысленно попрощалась с сумками, решила всплакнуть, но отложила это дело на время. Я пошла в милицию.
Бедолаг разного вида по разным вопросам там было немало, что меня удивило. Но дошла очередь и до меня. Дела мои в милиции отняли немало времени. Вопрос возник «А как быстро попасть в Москву?» Следующим экспрессом или электричкой я к поезду не успеваю, а на такси денег нет. Мысли, как ошпаренные муравьи, носились по черепушке. Я до того вымоталась от такой беспокойной жизни, что слезки сами собой стали капать. Я сидела на стульчике, хлопала ресницами, накрашенными тушью, между прочим. А раньше тушь не была водостойкой, и грязные черные ручейки бежали по щекам. Обеспокоенный молодой милиционер отключил сухой официальный голос и нормальными человеческими словами стал выяснять, что это я вдруг расклеилась. Он и старше меня был, может, на несколько лет. Когда причина моих слез была установлена, он сказал: «Пойдем, бедолага, решим твою проблему». На стоянке такси он подошел к машине, в которой уже было два пассажира, и сказал, чтобы таксист довез меня до Павелецкого вокзала, но денег с меня не брал. Я не знаю, сейчас так сделать можно, но тогда хлюпающую пассажирку таксист взял в машину. Я устроилась на заднем сидении, забившись в угол, и продолжала лить слезы и хлюпать носом.
Машина тронулась. Я немного успокоилась и стала рассматривать из-под полуопущенных ресниц пассажиров. И второй раз за эти сутки я вновь стала ошарашенной: о, радость, рядом со мной сидел пропавший художник Валера Могилевский из Строгановки по кличке Мастроянни. Я перестала плакать, открыла рот и уставилась на дремавшего соседа. Лицо у него было осунувшимся и худым. А я с ним мысленно уже распрощалась! Весь июнь я его не видела, «не глазела» на него, не вдыхала его аромат. Но надо честно сказать, что в тот момент из-за хлюпающего носа никакого аромата я не учуяла! Справедливости ради надо сказать, что «глазеть» можно было на многих студентов из Строгановки. Они сильно отличались от нас, от технарей. Была в них какая-то свобода, безбашенность, что ли. Одевались они ярче, оригинальнее, не было у них ширпотребовских тряпок. Но об этом я уже говорила. Это неважно сейчас. Сейчас, в темноте, рядом со мной дремал предмет моего обожания и вожделения. «Моя любовь на первом курсе!» Мне казалось, что его ни с кем спутать нельзя. Мастроянни выделялся среди других строгановцев. И ещё: я была в него влюблена. И если вечером в столовой мне удавалось его увидеть, то на следующий день Наташке от меня не было спасения: все разговоры были только о нем. О том, как ему идет светло-бежевая замшевая куртка, какие у него блестящие волосы, шелковистые на вид. А о его курчавой бороде я могла говорить целый час и мечтать, что когда-нибудь я до нее дотронусь. Она, наверняка, мягкая и очень щекочущая. А таких длинных ресниц нет ни у кого больше во всей Строгановке. Я знала, что он заметил мой «интерес», моё неотрывное слежение за предметом моего вожделения, коим был он. Они прозвали меня «влюбленный цыпленок». Может потому, что я маленькая и худенькая была. И глазки, как бусинки, черные на бледном личике. Так что серьезненькая, благополучная, провинциальная девочка втюрилась в мужика (ему тогда было 34 года), художника-баламута, да еще и часто бывающего «под мухой». Я говорила, что этот Валерий Могилевский считался очень талантливым. В этом я ничего не понимала, я просто видела красивого молодого мужчину с хорошей фигурой, с усмешкой на губах. Иногда я видела его улыбающимся, тогда морщинки-лучики появлялись у глаз. Улыбка стирала высокомерность с его лица, Делала его добродушным. Голос у него был низкий, обволакивающий бас, меня так и тянуло к их компании, чтобы послушать, как он говорит, неважно о чем. Короче, девушки, о нем и сейчас я могу говорить без конца и края. В кого я была влюбленная, я уже вам, как на духу, рассказала. Всё это мгновенно промелькнуло в моей голове. Я не просто смотрела, я глазела, не отрывая глаз, чем и привлекла внимание дремлющего соседа.
Сейчас глотну чая и вернусь к событиям того беспокойного дня и вечера.
Продолжаю:
– Господи, цыпленок! Так это ты по ночам гуляешь в сопровождении милиционера по аэропорту? Ну, ни за что не поверю, что цыпленка загребли за проституцию! – сказал Валера
– Дурак ты, Мастроянни! – огрызнулась я.
Тогда он окончательно проснулся и засмеялся. Он бесцеремонно сгреб меня в охапку, положил мою голову на плечо, стал гладить мои волосы и успокаивать:
– Ну, ладно, ладно! Я же пошутил. Что с тобой произошло? Вон и Сашке интересно стало. Видишь, глаза открыл. Да ты его должна помнить, не зря же целый год разведчицей работала.
Я посмотрела на пассажира на первом сидении: я вроде видела этого художника. Имени я его не знала. Он, наверное, нечасто появлялся в общежитии. Я поздоровалась.
– Да и мне любопытно узнать, что за «зайца» мне подсунули и почему, – сказал таксист. Это был молодой парень с весёлой улыбкой на лице.
– У меня обе большие сумки украли в аэропорту. Хорошо, что осталась эта, через плечо. Здесь билет и паспорт.
Я снова собралась рыдать, так как вспомнила весь этот ненормальный день. Но Валера вытер платком слезы и сказал, чтобы я начала рассказывать, что, мол, может они сумеют помочь. Помочь они мне ничем не могли, но рассказать об этом очень было нужно. Ну, чтобы не лопнуть от обиды на жизнь.
Вкратце рассказала им о своих приключениях. Начала с событий утра. Я уже успокоилась, под боком у моего любимого художника все казалось неважным, я чувствовала себя защищенной и … счастливой.
– А что в сумках-то было? – спросил таксист.
– Да чего там только не было! Я всем старалась приобрести хорошие подарки. И, даже, свитер почти довязанный там был. А теперь вот только рукав недовязанный в маленькой сумке остался.
И я от несправедливых действий судьбы по отношению ко мне собралась зареветь.
– Нашла из-за чего расстраиваться. Теперь к рукаву довяжешь свитер, – рассмеялся Саша.
– А у меня такой пряжи нет больше.
– Девонька! Надо ко всему относиться творчески. Придумаешь что-то оригинальное. Будет вещь на планете Земля в единственном экземпляре.
Мысль мне его понравилась, особенно про планету Земля, что я начала сразу её обдумывать.
–Нет, красавица! Так не пойдет. Сначала мы с одним делом покончим, с твоим рассказом, а потом впадай в творческий процесс. Наш человек, – кивнул он Валере. – В порыве творчества забыла о любимом человеке.
Когда я перечислила содержимое неподъемных сумок, Саша, сидевший на переднем сидении, весело рассмеялся и, повернувшись к нам, сказал:
– Валер, даже жалко, что не мы утащили эти сумки!
Я хорошо, насколько позволял свет фонарей, рассмотрела его, Теперь я узнала художника, которого уже видела в компании Валеры. – Наборчик на хороший уикэнд. Выпивка разной крепости. И не бухло, заметь, а импорт. И закусочка под стать! Мне, вот, нравится закусывать копченой колбаской. Даже музычка есть, коль транзистор другу прикупила. И бабу можно приодеть. Судя по тебе, цыпленок, шмотки твои не тряпки, все приличного качества. В дрянном барахле тебя не видел!
Для вас поясняю. Сестра папы была замужем за военным. Дядя Гриша служил в ГСВГ – группе советских войск в Германии. Тогда в ГДР. Они жили в гарнизонном городке в Шверине. Тетя Лена свое время окончила сельскохозяйственный институт в Волгограде, но в Германии работала продавцом в Хауз Спецторге. Она нас баловала платьями. У самой у неё было два сына. Да и в нашем военном городке, в Кап-Яре, продавались импортные товары. Помните известное стихотворение про Лидочку «Мне ещё и петь охота!»? Так мы с сестрой ещё и шить хотели по моделям из импортных журналов. И шили. Я ведь окончила курсы кройки и шитья при Доме офицеров. Вы поняли, что Золушкой я не выглядела. Но я отвлеклась.
Саша и дальше бы продолжал хихикать по поводу содержимого моих тряпок, но тут вмешался таксист:
– Только есть один существенный недостаток во всем этом деле. – Какой? – спросили и Валера, и его друг.
– Да, уж больно баба должна быть не в теле. Точно, как синий цыпленок магазинный. Не, тряпки лучше на барахолке сбагрить и купить размеров на пять побольше, тогда и вышивка, и закуска с музыкой в пользу пойдут.
И мужчины втроем громко засмеялись.
– Меня Ириной зовут, а не цыпленком! – пробурчала я.
Да ты не злись! Это я, Валерий, это мой друг Саша. Водитель, ты кто у нас? Дима? Тоже красиво. Мы же стараемся тебя развеселить. Поздно ты, Иришка, с нами встретилась, а со мной уж точно жаль, что поздно. Сумки украдены до нас. А мы бы честно охраняли. Ну, не унывай! Все теперь будет хорошо. Чтобы тебе не было грустно, я провожу тебя на поезд. Саша – к жене под бочок, Дима – баранку крутить. А я уж цыпленка буду охранять на ночном перроне.
– Тем более она с тебя уж почти год глаз не сводит! – фыркнул Саша. – А вы знаете!? – в ужасе воскликнула я.
– Да уж вся общага наблюдает за вами, народ ставки делает, соблазнишь ты его, Валерку, или нет. Твоими сияющими глазищами хоть улицу по ночам освещать можно – и он весело заржал.
– Да я к Мастроянни…. Ой, простите, но его все так зовут, даже приблизиться боялась.
– Вот то-то и оно! У тебя и на один процент смелости не наберется. А ему из тебя сделать «цыпленка-табака» ничего не стоит сделать, если бы хзахотел. А вот сдерживает себя – кобель гулящий!
– Ну, ты ему и характеристику дал. Сейчас девочка на ходу из такси выпрыгнет, – прокомментировал Сашу Дима.
– Не, не выпрыгнет. Это она с виду цыпленок, а на самом деле шишка репейная. Куда не повернешь голову в студгородке, а она около Валерки. То ли репейка, то ли тень, то ли хвостик. Наши девчонки хотели её отучить шастать к Валерке на пятый этаж со второго, где она с подружкой прижилась. Кто-то на проекте делал из папье маше метровую зеленую лягуху. Так наши из ткани смастрячили ей рубашку и брюки на скорую руку. Сделали огромный фиолетовый язык, который вываливался изо рта. Нацепили кепку. И повесили за бочок в женском туалете над унитазом. Бочки у них в общаге верхние. Словно кто-то повесился! Натурально вышло. Как раз и подвесили, когда увидели, что цыпленок отправилась на пятый Валеркин этаж. Так эта синяя птичка даже не ойкнула. Облевала пол и тихонько ушла. Девки матерились, так туалет был их, и им по такому полу пришлось лезть в кабинку снимать пугало. Её товарки со второго прибежали, а никого нет. Решили, что она или переучилась, или перевлюблялась. Второе вероятнее первого. И когда только успевает учиться, малявка? Поди, вся в хвостах?
– Неправда, – возмутилась я. – У меня повышенная стипендия. Я хочу с красным дипломом институт закончить. А за… ним, – я замялась, не зная, как мне назвать его Валерой или Мастроянни, – я только в столовой наблюдаю. Ну, или если вдруг утром его встречу или в общежитии. И с этим повешенным ужас был, язык-то у него был фиолетовый и вывалился. Он мне даже по ночам снился. А за Мастроянни я не всегда хожу по пятам. У меня дел много.
–Зато, если идешь за мной, то, аж, до самой Строгановки, если утром встретишь. А если вечером, то до двери общежития, – засмеялся Валера.
– Ну, да, – тихо сказала я.
– Устроилась бы натурщицей, и рисовал бы он тебя часами, – сказал Саша.
– Голой?– спросил таксист.
– Обнаженной, – рассмеялся Саша. – Назвали бы картину «Цыпленок без перьев».
– Ну, хватит тебе, Саш, девочку смущать. Она же не наша, не Строгановская, и маленькая ещё.
– А я была в Строгановке на занятиях, – гордо сказала я. – И очень поразилась. В классе сидит обнаженная натурщица, слегка прикрытая снизу тканью. А студенты пялятся в окно. Там рядом дом жилой. И в одной из комнат, когда загорелся свет, девушка, может, молодая женщина, стала переодеваться. Снимала блузку, юбку, чулки, бюстгальтер. Затем набросила халатик, выключила свет и ушла. Она даже не знала, что ей любуется не одна пара глаз. Алексей, Лешка, который привел меня в Строгановку, мечтательно произнес: «Ах, как она снимала чулки!» Они еще немного постояли у окна, даже когда процесс переодевания завершился, и только потом вернулись к «обнаженной натуре». Странно.
Дальше я помнила наш последующий разговор с Алексеем, но вслух ничего рассказывать не стала. Я тогда слегка растерялась и сказала об этом Лёшке. «Ничего ты пока, дурочка, не понимаешь. Лебедь, расправляющий крылья, отличается от одеяла с лебяжьим пухом. Или корова, пятнистая, с колокольчиком на ромашковом лугу в солнечный день, отличается от говяжьего бифштекса на тарелке?» Он пребольно отвесил мне подзатыльник. «Идем, горе мое. Тебе еще незнакомо слово «предвкушение», да и вкус этого слова тебе незнаком». Это я запомнила тогда. А когда влюбилась в Мастроянни, то в мечтах часто «предвкушала» моменты нашего сближения. Теоретически. Практические навыки мои сводились к нескольким быстрым поцелуям в школе и к зажиманию меня в углу во время дискотеки студентом с моего факультета. Ох, и оплеуху я ему отвесила. Это я в каких-то фильмах видела. Сама испугалась, но потом поняла, что отбилась и отбила у него охоту лазить под юбку, по крайней мере, под мою.
Но сейчас все было по-другому. Я уже перестала всхлипывать, но от Валерия не отодвигалась: я млела. Ребята рассказали, что они прилетели из Риги, куда ездили на заработки, рассказали и про саму Ригу. Так потихоньку, за разговорами, мы оказались на стоянке перед вокзалом. Валера вышел вместе со мной. А такси повезло Сашу домой. Валера внимательно осмотрел меня, улыбнулся, покачал головой, прижал меня к себе и сказал:
– Как же ты такая в Москве еще в целости и сохранности живешь?
– А мне в целой Москве никто, кроме тебя, не нужен. Я же тебя люблю.
Ирина, бывшая раньше для нас свет Петровна, замолчала. Молчала Ирина, видимо вспоминая пережитое. Молчали и мы. Но нашу тишину нарушил радостный лай пуделька тети Люды. Цезарь отоспался, и ему стало скучно одному. Мы тоже как-то заговорили разом, но каждый о своем: Лиля - о чае, тетя Валя - о делах дома, тетя Галя стала спрашивать, что же дальше было. Ирина Петровна улыбнулась и сказала, что дальше пойдет та часть рассказа, которую ей будет легче продолжить после рюмочки ликерчика и вечерком.
– Так что вечером жду вас всех, и Марьяну тоже. Она уже девушка взрослая.
На том и порешили.
Город Саров.10.12.2019 г.