"Красивый брюнет с чёрными волосами сидел в кресле из красного бархата."- прочитал я однажды в произведении некоей девочки. И задумался. И вот что из этого получилось:
Фэнтези. Магический реализм. Стилизация под ХVIII - ХIХ вв.
Мир барокко, готовящийся прыгнуть прямиком в стим-панк.
Тысячи островов- государств, то объединяющихся в империи, то
распадающихся как карточные домики.
Под шумок политических интриг мир катится по дороге Прогресса и уже
забываются тени Искусников и загадочная древняя магия. На пороге
владычество пара и железа.
Но однажды всё возвращается. Стоило только потянуть за ниточку и
захотеть узнать больше о старом преступлении...
Глава 1. Освещение вопроса
— На юге неспокойно.
Худой темноволосый мужчина в неудобном резном кресле, ответил безучастно:
— На юге всегда неспокойно.
— Да, но на сей раз всё очень серьёзно! — с напором продолжил тот, что сидел за столом.
Он озабоченно нахмурился, словно призывая худого брюнета проявить больше заинтересованности.
Брюнет сделал глоток из бокала, блики скользнули по его лицу: по острым скулам, тонким синеватым от недосыпа векам, крупному носу с аристократической горбинкой.
Строгий, подчёркнуто строгий камзол антрацитово-чёрного клоке, вест столь же чёрного, но уже глянцевого гладкого шёлка, кружева — по последней моде пышные, прикрывающие крепкие узкие кисти так, что виднелись лишь пальцы, сейчас нежащие бокал с красным, тёмным вином — одеяние было роскошным и даже вполне щегольским, но переиначенным так, чтобы казаться скромным: ни галунов = золотых или серебряных, ни вышивок гарусом, ни каких-либо иных украшений.
Ах, нет, одно украшение всё же было: кольцо на среднем пальце с кроваво-чёрным карбункулом, при малейшем движении ловившим луч и странно преломлявшим его то пропуская в глубину, то отражая округлой поверхностью кабошона. Но и это яркое пятно было схвачено пепельным металлом оправы, тусклым чернёным, неброским.
Впрочем, видно было, что перстень старинный и вероятно является фамильной драгоценностью.
Брюнет явно не хотел привлекать к себе внимания, но не преуспел.
Весь этот пуристки-строгий и отчаянно дорогой наряд лишь подчёркивал необычайную ладность его фигуры. Широкий разворот плеч, узость сильной талии, стремительные точные движения тренированного тела невольно притягивали взгляды.
А манеры — мягкие, но полные скрытой силы, громче всяких титулов говорили о высоком происхождении и о жизни полной движения и опасностей.
— На юге всегда всё серьёзно, — флегматично заметил брюнет, не желая откликаться на эмоциональный посыл собеседника. — Когда я был там в последний раз, там тоже ожидали неприятностей. И представьте, тоже с юга.
На дворе стоял полный света и зноя июльский день. Яркое солнце, пробиваясь в высокое арочное окно сквозь густую листву, смягчалось её тенью, и оттого роскошный кабинет как бы плавал в зеленоватом свете аквариума. Дрожащие солнечные пятна играли на штофных, с золотой нитью, обоях, бликовали на лаке тёмных картин, сверкали на обильной позолоте резных виноградных лоз и пухленьких амурчиков панелей. Остальная часть кабинета терялась в зеленом сумраке, высверкивая иногда лужицами зеркал и тёмным янтарём паркета под случайным лучом.
Оба собеседника, чинно разделённые массивным столом, тем не менее находились в позах вольных, свидетельствующих о добрых и даже приятельских отношениях.
Хозяин кабинета — маркиз Бертольди из-за чересчур пышного декора мог бы показаться человеком недалёким и легкомысленным.
К тому же круглое лицо, синие ласкающие глаза, румяные губы, сложенные в вечную приятную улыбку — всё это способствовало такому впечатлению. Чем-то он походил на фарфоровую статуэтку — белой кожей, маленькими руками, грациозными выверенными позами. Этакий счастливый пастушок с каминной полки.
Рот его — маленький и какой-то умильный, очень нравился дамам, но ещё более нравилась им чудная бархатная мушка-родинка у самых сахарных уст, что на сизоватой от щетины мужской щеке смотрелось очаровательным контрастом. И дамы слетались на эту трогательную приманку, слетались… и оказывались наедине с главой тайной службы короля Якоба — с полнейшим служебным соответствием. Ангелоподобный маркиз на поверку оказывался расчётливым хитрецом и ушлым интриганом, не говоря уже о том, любовником он был жёстким, властным и ненасытным.
Дамы из его рук выходили шёлковыми и готовыми для обожаемого тирана на всё.
«Хороший секс», — говаривал маркиз Бертольди, — «облегчает вербовку».
Подобные высказывания он позволял себе только в кругу близких друзей. Круг этот был небольшим и состоял всего из одного человека — Дагне. Именно этот Дагне, сухощавый брюнет в необыкновенном камзоле, сидел сейчас в кресле напротив и любовался цветом вина, столь приятно совпадавшим с цветом камня в его перстне.
— Салангай спустили на воду пять новых кораблей. Как булочки пекут, — Бертольди раздражённо побарабанил пальцами по столу. — Перешеек забит обозами. Лён, парусина, пенька на канаты! С шерстью похуже: тут западники держат марку, но и они торгуют, торгуют с храмовниками!
Бертольди помолчал и закончил мысль очень веско:
— Да и как не торговать, когда Алидага Алая платит полновесным серебром, а Белая раздаёт проклятья и благословения направо и налево. А их голос… всё ещё весом!
Дагне наконец оживился:
— Серебром? Откуда? Пятнадцать лет назад их ограбили подчистую. Я уж не знаю, чего только мы не вывезли… С голоду у них едва не половина острова померла.
— Полуострова, — машинально поправил его маркиз.
— Да, я помню. Но перешеек так мал.
— И всё же он есть, — сухо заметил собеседник.
Лицо маркиза изменилось мгновенно. Из приятно-округлого оно стало острым, с грубыми широкими как у бульдога челюстями, опустились уголки яркого рта, губы побледнели и стиснулись в щель, чётко обозначились носогубные складки.
О, нет, тот, кто принял бы Бертольди за легкомысленную безделушку, сильно бы ошибся!
Маркиз умел быть врагом. Он был врагом опасным, упорным, никогда не теряющим из виду предмет ненависти. Впрочем, ненависть давно перегорела стадию эмоций и стала холодным осознанием: есть враг, и его нужно уничтожить любым путём. Уметь выбрать самый эффективный способ, менять на ходу, если потребуется, планы, тактику, друзей — но не врага! Грызть, грызть, откусывать, душить, не отступая ни на миллиметр. Отступление по-настоящему бесило маркиза.
— Обозы идут по перешейку, — ронял он тяжёлые слова, сбросив, наконец, все маски, — хотя главный поток — это, конечно, море. Караваны восточных купцов идут и идут в Салангай. Мы мало что можем сделать с этим. Да что говорить, даже наши торгуют вполне открыто, пользуясь официальным перемирием. Впрочем, число наших товаров невелико, это в основном предметы роскоши, механические новинки. Но вот Юг и Восток. Благо, там, на Востоке, мелкие княжества и они раздроблены. Постоянные стычки ослабляют их, и всё же хорошая междоусобица там была бы нам полезна.
— Восток?
Дагне спрашивал о новом направлении своей работы.
— Нет, Дагне, — Бертольди чуть помедлил, подчёркивая важность момента. — Серебро.
Дагне наконец впечатлился, подобрался, забыл любоваться бокалом.
— Его много, — продолжал Бертольди. — Его неожиданно много в Салангае. Ты прав: в той войне из них вытряхнули всё. Никто не думал, что Салангай поднимется так быстро. И что вообще поднимется. Но вот, гляди ж ты… Корабли. Торговля. Строительство — в том числе и новых укреплений — на Кариоле, на самой границе с нашей частью острова — новая крепость. Всё это стоит денег. Даже у нас, победителей, масштаб не так велик. Они навёрстывают упущенное. Ещё год-два и…
Бертольди замолчал, стараясь потушить гнев.
Он пепелил взглядом гусиное перо, торчавшее в золотой чернильнице, так что Дагне невольно перевёл взгляд на несчастный предмет, ожидая, что тот вспыхнет ярким пламенем. Впрочем, такими фокусами друг детства не увлекался. Перо оставалось безмятежно.
Бертольди овладел собой, и смог продолжить уже ровно и бесстрастно:
— Мы, конечно, не сидели сложа руки, и нашёлся человечек, готовый поделиться теми крохами, что знает сам. Можно было бы выкрасть подлеца, переправить сюда, да выдоить из него всё, вплоть до третьего имени его пра-прабабушки.
Дагне тонко улыбнулся. Бертольди умел выжимать сведения. Особый дар, что ли? Угадать, как развязать язык, тоже надо уметь.
Бертольди же подобрел и несколько отмяк: видно, неизвестный человечек сильно ему потрафил тем, что появился так вовремя и открыл кое-какие перспективы.
— Но условия, которые выставил наш источник, таковы, что их проще исполнить, чем возиться с похищением, переправкой и допросами.
— Вот как?
— Да. Милый Дагне, — при этих словах Дагне (который был мужчиной видным, но отнюдь не милым и даже не миловидным) насторожился, чуя если не подвох, то некую предстоящую сложность, — наш источник — неуравновешенный романтик. Либо я плохо разбираюсь в людях.
— Ты хорошо в них разбираешься, — позволил себе «тыкнуть» старый друг.
Бертольди кивнул:
— Поэтому я и позвал тебя. Источник поставил условием расследование некоей давней истории. Расследование должно быть конфиденциальным и негласным.
Дагне уже и вовсе отставил недопитый бокал. Дело принимало неприятный оборот. Он знал много старых историй. Весьма грязных и мутных, которые, если их вскрыть, брызнут таким фонтаном гноя, что запачканы будут многие из видных и властительных. Не убережётся и расследователь.
Что на сей раз? Внебрачные дети? Инцест? Самоубийство? Чем интересуется неизвестный ему информатор?
следующая глава > http://www.proza.ru/2019/12/11/1379