Девочка

Сегодня за последний месяц впервые выглянуло солнышко. Мне даже показалось, что оно играет как это бывает на Пасху. Круги то красные то розовые, оно как будто танцует. Но не оно одно радовалось сегодня. Сегодня вся деревня обрела покой. Мы похоронили девочку. После похорон я возвращался в церковь и думал, какими праведными и неправедными путями дается нам покой. Как часто в погоне за смыслом жизни, за хорошей жизнью  мы не замечаем мелочей и тем более мольбу о помощи своих родных и близких. Если бы мы раньше увидели, как трудно приходилось в детстве этой девочке, как её маленькой тонкой душе пришлось перенести все физические надругательства, то, наверное, ее душа не стала бы одержима бесами.
Когда она в свои сорок полных лет вернулась из Таиланда, то уже была сильно больна. Ей оставалось жить несколько дней. А перед смертью попросила меня ее исповедовать. Тяжелая для меня была эта исповедь и длилась она одиннадцать дней. Так много ей хотелось рассказать о содеянном, и говорила она вовсе не о своих детских переживаниях, а о боли, которую испытывали ее убиенные. Каждый ее рассказ вызывал у меня, священника, гнев, обиду за убиенных и негодование.  Ее детские переживания и физическая боль, отозвались на ею убиенных людей. Она их ненавидела и любила, била и любила одновременно.
В первый день исповеди она мне рассказала о смерти семилетней девочки.
- Мне тогда лет восемь было. Кушать было нечего, я подою козу, напьюсь молока и бегу на реку, там у нас с мальчишками на деревьях небольшой шалаш был и плот, привязанный к деревьям, чтобы по реке сплавляться.  Так было и в этот день.  Было тепло и солнечно. Родители как обычно отсыпались после пьянки. Я проснулась рано, накормила кур, выгнала коз, и убежала к реке. Только мальчишки не пришли, а пришла маленькая девочка, младше меня. Она попросила меня прокатить ее на плоту, а за это обещала конфетками угостить. У нас с мальчишками был уговор никого постороннего на плоту не катать. А мне так конфет хотелось, я и согласилась. Забрались мы на плот, я отвязала веревку от корня дерева и мы поплыли. Девчонка оказалась бойкой, на месте не сидела, прыгала на плоту, ходила по краю и в один момент нога ее соскользнула и она очутилась в воде. Плавать не умела ни она, ни я. Она барахталась в воде, кричала «Помоги! Помоги!»
- Ты пыталась ее спасти? – спросил я.
- Нет.  Я посмотрела, что ее кофточка с набитыми карманами конфет осталась на плоту, взяла кофточку, достала конфеты и с такой жадностью и удовольствием съела все ее конфеты. А она еще несколько раз крикнула и утонула.
- Ты потом сожалела, что не спасла ее?
- Я тогда думала, почему у некоторых детей есть все: одежда, игрушки, сладости, а других ничего, абсолютно ничего, лишь длинная рубашка как у мальчишки и кеды, надетые на босу ногу. Я тогда ни чувствовала к этой девочке ничего, разве, что равнодушие.
Действительно, равнодушие, это и есть главная черта и главная проблема современного общества. Каждый занят собой. Современное общество не учит детей замечать мелочей, прислушиваться к себе и к природе, любить ближних, чтить своих предков. И ни разу после крещения не приведут детей в церковь. То ли дело у птиц, например, у гусей. Во главе стаи гусей летит вожак, когда он устает его место занимает другой гусь, если один из гусей занемог, не может продолжать полет со всей стаей, то несколько других гусей покидают стаю вместе с ним, тем самым оказывают ему поддержку. А гуси, летящие в конце клина кричат, но это только чтобы приободрить весь клин, а не ругательство вожака или слабых гусей. У чаек, конечно,  по-другому. У некоторых видов наблюдается внутривидовая агрессивность. Если одной из чаек к лапе привязать красную ленту, то другие взрослые особи ее заклюют, но в присутствие внешнего врага: человека, хищного зверя, они поднимают тревогу, оповещают стаю об опасности. Вот даже у животных и птиц есть чувства, а у человечества - равнодушие.
***
На следующий день, отслужив службу в церкви, я снова отправился к Луизе, так звали женщину, которую я исповедовал перед смертью.
Я вошел в дом, встретила меня ее помощница - молодая девчонка Анна.
- Батюшка, благослови!
- Бог благословит! Как себя чувствует хозяйка?
- Неважно. Всю ночь хрипела, то вслух ругала кого-то.
Анна предложила мне помыть руки. Вымыв руки, я прошел в комнату, где лежала на кровати Луиза. Ее настоящее имя было Елизавета. Луизой она стала себя называть проживая в Таиланде.
- Доброе утро, Елизавета! Как здоровье?
- Благословите, батюшка.
- Бог благословит!
- Сегодня мне совсем нездоровиться, погода за окном  хмурая. Наверное, дождь льет как из ведра, мне всю ночь не спалось.
- Дождь ночью и правда был, а с утра небо прояснивает.
- Не стой, батюшка! Присаживайся. Мне вам еще столько рассказать надо.
- Я присел на стул, прочитал молитву и приступил к исповеди.
И она снова начала рассказывать о содеянных грехах.
- Когда мне было двенадцать лет, я отравила отчима.
Я от неожиданности даже раскашлялся.
- Извини, а отца родного ты помнишь? Он был у тебя?
- Отец родной был. Он умер, когда мне было семь лет.
- Это ты его?
- Нет, что Вы. Он сам, от пьянки. А вот отчима – я. После смерти отца мать тоже пить начала, все тосковала по нему, боялась, что одна останется, без помощи. Но тут в деревню приехал один мужик. Хотел он фермерством у нас заниматься. Купил большое хозяйство: землю, дом, скот. И внешне он хорош был. А главное не женат, одинокий. Мамка у меня тоже красавица была. Увидела его, пить перестала, стала наряжаться, в доме порядок навела. И мужик тот себе в помощники набирал и женщин и мужчин, чтобы с хозяйством справляться и обещал за это деньги платить. Мамка моя и пошла к нему на работу устраиваться. Ну тут у них роман и закрутился. Он порядочным оказался, замуж ее взял и стали мы жить втроем в его доме. А наш дом он на меня записал, сказал, когда вырасту моим приданым будет. «С таким приданым от женихов отбоя не будет» - шутил он. Жили мы поначалу хорошо. Праздники устраивали, а где праздники там и выпивка. Сначала праздники, потом с устатку. Сама пила, отчиму подливала. Первое время он когда выпьет веселым становился, а потом злость появилась. Злость появилась из-за того, что он мать начал ревновать к мужикам которые у него работали. Правда это или нет я не знаю. Из ревности своей он всех мужиков повыгонял, а один с хозяйством не справлялся, да и пить часть начал, вот и стал продавать сначала землю, потом скот. Мамку стал избивать, из дому нас выгонял. Выгонит из дому на мороз, а мы прихватим два-три полена дров и в свой дом бежим. Растопим печь, переночуем, а утром снова возвращались к нему. Одежды то на нас не было, он нас в одних рубахах выгонял. Мы успевали только валенки на босу ногу надеть. Да и еды не было. Утром возвращаемся, а он со слезами нас встречает, прощения просит, говорит, что роднее нас у него никого нет.
- А мать твоя не пробовала отчима лечить? В церковь почему не ходила молебен от пьянства не просила?
- Мать моя неверующей была, да и разве помогло бы это? Если человек пристрастился к пьянству, то его уже ничего не остановит. Однажды он с поля рано вернулся, заходит в дом, а мать в одной рубашке посреди комнаты стоит. У него «крышу» и снесло. Подумал, что она с хахалем была и избил ее в ярости, да так, что она месяц в больнице лежала. Я в это время в своем доме жила, к нему в дом боялась ходить. Когда его дома не было, я забегала за едой и дровами. Мне тогда десять лет было, а я одна в доме жила, сама печку топила, еду готовила. Иногда и голодная сидела и печку топить нечем было.
- А к соседям за помощью обращалась?
- К соседям?- перебила она меня. – Да соседи завистливые. Если у тебя все плохо, то у них – праздник. Как-то я попросила соседа дядю Колю дров мне наколоть, так он мне ответил: «Пусть мать твоя хахаля своего попросит!». А вы говорите «соседи».
- А за что ты отчима убила?
- Когда мать из больницы вернулась, она меня забрала и мы снова в дом к отчиму вернулись. Я плакала, уговаривала ее давай дома останемся, а она: «Нет, тяжело мне одной жить, тебя растить. Он какой никакой отец и муж мой». В муках мы еще до августа прожили, а в августе я его и отравила.
- Чем?
- Грибами. Насобирала поганок, высушила, растолкла и добавила в самогон. Он его и выпил.
- Как тебе такое в голову пришло? Где этому научилась? – возмутился я. – Ты же еще ребенком была, и знать не знаешь про грибы съедобны ли они или ядовиты.
- У нас в деревне бабка жила. Ее не любили, даже мужики пытались ее вилами заколоть.  Однажды я увидела как она эти грибы в лесу собирала. А из сушеных грибов порошок делала и соседским курам в корм подкидывала. Никто и не догадывался отчего куры мрут, им говорила, что это она на их скот порчу наводит, а если они не перестанут ее травить, то и всех мужиков в деревне со свету сживет. После этого они от нее отступились, но разговаривать с ней перестали и дом ее стороной обходили.
- Ох, дочь моя, что же ты наделала. Какой грех на душу взяла. Какими бы они ни были, они тебе жизнь подарили и кров дали. Родителей своих почитать нужно, так еще и в Библии написано: «Чти отца твоего и мать твою» . если они к нам относятся не всегда с любовью, то дети должны проявить  к ним свою заботу и ласку, показать им насколько он их любят, почитают, и тогда и они добрее станут.
Я говорю ей, а у нее на лице злость появляется, не дослушав меня до конца как закричит:
- А нас кто любить будет, кто нас научить что значить «любить» или «почитать старших». Откуда нам брать эту любовь и заботу! Меня ни мать, ни отчим не любили, и отце тоже не любил. Когда мать в положении мною была он думал, что пацан родится, а родилась я – девочка. Он когда напьется меня мальчишечьим именем называл, у меня в детстве ни одной куклы не было, ни одного платья. Однажды к нему пришли собутыльники, он позвал меня к столу, где они выпивали, и говорит им: «Смотрите какой пацан у меня растет!» А они ему : «Это же девка!» И смеются. Тогда он взял ножницы, снял с меня кепку и обстриг волосы. А они не унимаются: «А если титьки вырастут, тоже обрежешь?». «Тоже обрежу!»- сказал в ярости отец. Он бы и обрезал, да хорошо, что не дожил. Вот как таких родителей любить, за что их любить? А я как в двенадцать лет не знала «что значит любит?» так до сих пор и не знаю.
Она в слезах упала на подушку и жалобно заревела. Я попытался ее утешить, даже приобнял. Но она больше ни слова не вымолвила. Я позвал ее помощницу, та ей дала успокоительное. Когда она заснула я вышел из дому.
Я шел и думал: «Мы просим детей почитать своих родителей, уважать старших, а кто их этому научит? Если они растут в семье, где к ним не проявляют ни любовь ни заботу. В школе на арифметике их вряд ли научат, а в церковь родители своих детей не приводят, и сами не ходят. Вот мы и получаем бездушную молодежь, а в старости ждем от них помощи».

***
На третий день к Елизавете я рано пошел, службы в церкви не было. Подошел к воротам дома Елизаветы, дернул за ручку калитки, а она оказалась закрытой.
- Вот тебе! Закрыто! Наверно, Анна вышла на базар за продуктами.
Я присел на скамейку возле палисадника и задумался. Яркое солнышко и щебетание птиц разморили меня, и я не услышал как Анна и Елизавета подошли ко мне.
- Батюшка, утро доброе! Заходите в дом. – Предложила Анна.
- А вы где были? Куда на пару ходили в такую рань?
- На кладбище. – Ответила Елизавета. – К родителям ходила на могилку, прощения просила. Ведь и я там скоро буду.
- Это правильно, дочь моя! Негоже в грехе с родителями находиться, прощать нужно обиды.
Войдя в дом, Анна предложила позавтракать:
- Батюшка, мы сегодня рано проснулись, а позавтракать не успели. Садитесь с нами за стол!
- Нет, дочь моя! Исповедоваться лучше до завтрака. Если совсем голодна, то выпей стакан воды.
Елизавета налила себе стакан воды и присела за стол. Я присел по другую сторону стола, прочитал молитву и благословил Елизавету. Елизавета не сразу начала разговор, долго с мыслями собиралась.
- Сегодня даже плохое на ум не идет. День хороший, и недуга я не чувствую. – спустя нескольких минут молчания, произнесла Елизавета.
- Когда мы на кого-нибудь гневаемся или обижаемся, то больно делаем прежде всего самому себе. Дьявол начинает нас грызть изнутри, душу решетом делает. Чем дольше обижаемся, тем решето больше становиться. Прощая, мы решето воском смазываем. Излечить изрешеченную душу не получиться, но все же отверстия в решете души уменьшит можно, чтобы радость бытия и взаимоотношений можно было ощутить. И чем чаще прощаем, тем воска на решете больше образуется. Сходила на кладбище, простила родителей, и на душе легче стало.
- И правда, Батюшка! Даже жить хочется, птицы в душе запели! Но уже поздно… - Елизавета зарыдала. Успокоившись, продолжила:
- Сегодняшний день мне первую встречу с парнем напомнил. Когда мне было пятнадцать лет, я влюбилась в Сашку, парня из соседней деревни. Он к нам в школу в девятый класс стал ходить. Я ему тоже нравилась, он меня до дому часто провожал. Зимой даже на санках возил из школы. Сам до школы на лыжах добирался, а санки специально для меня брал. На время уроков под лестницей прятал, чтобы никто не стащил. Счастливое было время, даже мамкину пьянку не замечала. Все сама по дому делала, да и Сашка мне помогал: дров наколет, воды в дом принесет. Когда любишь, смотришь на все другими глазами – веселыми, искренними, с заботой. Сашка раньше школу окончил и уехал в город поступать учиться, а я осталась доучиваться. Первое время он мне письма писал, а потом пропал. Я думала, что он себе городскую девку нашел, а оказалось, что в секту попал. Это я сейчас уже осознаю, а тогда мы так не думали. Для нас они казались наставниками, учителями. Людьми, которые нам кров дали.
- Ты тоже была в этой секте?
- Через два года Сашка приехал к нам деревню. Меня не забыл, навестил. Рассказал, что учится. Учеба ему очень нравиться и учителя обещали после учебы на хорошую работу устроить. Я поначалу на него обиделась, что долго о себе не давал знать. А потом решила, что поеду с ним. Он возмужал, похорошел, я в него еще больше влюбилась. Да и с учебой у меня не получалось, в школу редко ходила, от того и отставать стала, учителя стали ставить плохие отметки.
- А в школу-то чего не ходила? Лень было?
- Нет, Батюшка. Одежды у меня в школу ходить не было. Одни туфли на двоих у нас с мамкой были.  Она, бывало, уйдет в магазин и пропадет на неделю, а я дома одна голодная сижу, без туфель и одежды. Сашка купил мне туфли, пальто, и мы с ним уехали в город. На учебу меня сразу взяли.
- А чему вас учили в городе?
- Охранять.
- Охранять? Кого?
- Нас учили охранять «главных» людей, как они говорили. Учили отдавать свою жизнь, за жизнь «главных» людей – своих хозяинов.
- А вы прежде, чем на учебу устроиться спрашивали у своих учителей, что значит «хозяин»? Как жизнь отдавать за него вы планировали?
- Нет, не спрашивали. Мы тогда счастливы были, что кров имеем и кусок хлеба. Суть работы мы осознали в процессе учебы. Но когда узнали, сильно не расстроились. Стали искать положительные моменты в работе и выгоду для себя.
- И вы ее нашли, коль сильно не расстроились.
- Нашли.
- В нашей группе было двенадцать учеников, но послушных было трое: я, Сашка и Васька. Мы хорошо учились, ответственно выполняли поручения учителей. Умели быстро запоминать, хорошо слышать и слушать своих наставников, думать на опережение. И спустя трех лет тренировок доверие к нам возросло еще больше. Нас отпускали на прогулки в город. Учителя не боялись, что мы не вернемся, а может знали, что бежать нам некуда. Однажды нам доверили охранять известного артиста. Все девчонки были от него без ума. После каждого концерта мы видели как толпа зареванных девчонок  бежала вслед уезжающему автомобилю артиста. Да и он был бабник, после концерта увозил с собой в гостиницу по две-три девчонки. А ведь каждая из них думала, что он ее замуж позовет. Глупые бабы. Он их обесчестит, даст какую–нибудь безделушку, а они и рады. А еще они мечтали забеременеть от него, мы с Сашкой на этом и сыграли, свою выгоду нашли.
От ее слов я замер.


Продолжение следует