Сложностей две. Литературная и психологическая.
Литературная - в обозначении героя, его Ф.И.О. Дашь что-нибудь вроде Копейкина, Стручкова, Наливайко – сразу пояляется дешевый юмористический привкус. Как у Чехова раннего. Времена Чехова с его незатейливой бытовухой, населенной пьяными чиновниками, похотливыми адвокатами и дурами канули. Без реанимации.
Да и смешного в истории мало.
Потом, имя. Как назвать героя? Сергей Петрович? Имя отчество – скучно, и сразу намекает на возраст: не пацан и не мужик, способный на фэнтези, криминал или сексуальные авантюры. Кому интересен какой-то Иван Ильич пятидесяти семи лет? Никому совершенно, только ему самому. Может быть, еще жене. И детям, когда о нем невзначай вспомнят.
Жаль, что в Росси так нагромождают – Ларионов Анатолий Дмитриевич. Вместо Джонсона, Дитриха или Пелисье.
Сложность психологическая. Не спит Анатолий Дмитриевич. Условия идеальные, а он не спит уже неделю.
Условия. Живут вдвоем, в новой квартире в районе с прекрасным старым парком. Потомство, работа и прочее, когда нужно себя напрягать, переживать, нетерпеливо стремиться или ждать - за скобками. Там, в недавней довольно активной, но не свободной жизни. В скобках – внутренний мир, сносное самочувствие и живое недоумение «неужели дожил до старости?». Не самой, а ее отвратительной начальной фазы: для себя еще ого-го, для остальных же, со стороны, «объективно» – помятый, лысеющий полупердун с сомнительными умственными способностями.
Но это не так. Умственные способности у Ларионова великолепные. И раскрывшийся потенциал тоже.
Потенциал творческий – лет десять, как из него льет. Рассказы, повести, мелочи. И вполне. Не букволюбивая графомания, когда жалко выкинуть из текста лишнее слово. Нет, стиль виден. Работает над стилем товарищ. И вкус имеет.
Последнее время пишет стихи. Их не сочиняя. Накроет парой сцепок, толкнет ритмом, и пошло сладкое беспокойство. Часика на три-четыре, не отрываясь. С забвением времени и обстоятельств. И не отпускает, пока не завершится в нужном виде. Кому? Одному Богу известно. Он и дает.
Кайф, когда такое накатывает. Правда, имеется отрицательный остаток, инерция - возбуждение тонких психических слоев, не дающее слоям толстым расслабиться. Включая физиологию. Не спится. И не хочется. Потом, когда набегаешься, хочется.
Это раньше так было. А сейчас и поспал бы, да страшно. Снится Ларионову кошмар.
Он сделал что-то непотребное. Убил, скорее всего. Да, убил. Но кого, неизвестно. И он уже не мужчина, а женщина. Немолодая. Едет на поезде (или трамвае) по ночному городу. Указав ложный маршрут, чтобы ускользнуть. А его ждут все равно. Ее разгадали. Поэтому, на полпути она спрыгивает и бежит темными дворами старого города. Одна, зная, что за любым углом могут скрутить. Зная, что одна на уровне космоса. Этого, сонного, но который единственная реальность. Жуть полная. И не столько мрачным патологическим урбанизмом, его безвыходной зацикленностью, грязью, тесными осенними одеждами, а острым переживанием. Острым и очень вязким. Если немедленно не проснешься – умрешь от разрыва сердца. Или сойдешь с ума. И стало быть, там и останешься навечно.
Поэтому Ларионов через час вскакивал и больше не ложился. Страшно спать. Он пробовал – все заново, с той же лютостью.
Получалось, в кровать забирался около двух, а в четыре уже сидит на кухне, отрезвляя себя чаем. Потом что-нибудь смотрит или слушает. Что? Слушает «эмбиент», смотрит черно-белые фотографии. А потом тырк, и идея – пиши. И садится стучать клавиатурой.
Но уже устал и изнемог Анатолий Дмитриевич. Высушило творчество, истощило нервные волоконца. Почесывается, быстро приходит в раздражение, есть не хочет. На прогулке моментально устает. Губы жевать начал, в носу часто ковыряет.
Словом, жена заметила.
Конечно. Она и валериану, и полный запрет на кофе, еще сигареты пыталась прятать, грозилась отобрать ноутбук или очки. А теперь видит, что страдает человек по-настоящему. Закрутился у человека в черепушке волчок, а остановиться не может. Да, стихи отличные! И рассказики прикольные, но крыша у человека, кажется, стала протекать. А человек – муж. К тому же, рано ему еще с такой крышей – фасад вполне приличный. Для нее, естественно.
И повела жена Анатолия Дмитриевича к доктору. Очень опытный дядя. Хороший знакомый сестры подруги дочери, как водится.
Она в коридоре, Ларионов в кабинете.
Минут двадцать.
Вышел.
- Ну что, Толя?
- Да ничего страшного. Таблетку сразу дал. Я тебе потом, я в туалет.
И ушел.
Полчаса не возвращается, час…
Жена к доктору. Тот ничего не знает – распрощались.
Позвали еще одного. Нет, не видел. Вниз к охраннику. Вроде, не выходил.
Снова в кабинет. Может все-таки, рехнулся? Да нет! Успокойтесь, не так страшно. Обычный (назвал по-латыни) …
И тут догадались!
На втором этаже, в средней, запертой кабине храп. А охранник умудрился увидеть.
Упершись головой в дверцу, со спущенными штанами (как не свалился, чудо?!) спит.
И снится ему некая несуразность. Не несуразность, даже, а сложность. Точнее, две. Психологическая и чисто литературная.
Литературная - в обозначении персонажа, его Ф.И.О.