Общеизвестен смысл этого выражения, «держать в ежовых рукавицах». То есть, быть строгим, суровым с кем-то, обходится жёстко. Но что же это за ежовые рукавицы и почему именно они? И где здесь замешано НКВД?
Вообще, существует, по сути, несколько этимологий известного фразеологизма. Первый о том, что раньше ежей ловили (которые являются отличными крысоловами, поэтому их и отлавливали), используя особые рукавицы без меха и с толстой кожей, которые впоследствии и стали называть «ежовыми».
Во-вторых, следует указать, что к XVIII веку в словарях мы можем найти выражение
Ежовыми рукавицами да за мягкое тело приниматься
Смысл которой заключался в том, что можно относится к какому-то делу грубо и без должной деликатности, но во благо.
Но причём тут НКВД? А притом, что известная пословица стала звучать совершенно по-особому при Николае Ежове — наркоме внутренних дел СССР и фактическом лидере НКВД, период «царствования» которого в органах отличился особой жестокостью и совершенно невиданным размахом репрессий среди населения. Тогда и те инструменты, которыми сотрудники НКВД совершали пыточные операции, стали называть «Ежовыми рукавицами».
В своих материалах, на сколько это возможно, я стараюсь придерживаться непредвзятого подхода к описанию личности, а также пытаюсь увидеть различные грани героя. Следует сразу предупредить своих уважаемых читателей, что в данном материале я явно предвзят, попытки оправдания одиозного наркома не предпринимал и не нашел граней, которые могли бы характеризовать его иначе, чем он представлен в истории.
О детстве Николя Ежова практически ничего не известно. Это и понятно: дорвавшись до власти, он постарался подчистить все источники, где содержались сведения о его происхождении и ранних годах. Вскользь неизвестный период жизни Ежова затрагивает в своей автобиографии литературовед Елена Скрябина.
От своей знакомой, родители которой были домовладельцами, Елена Александровна узнала, что отец Николая Ежова какое-то время работал дворником в одном из старых районов Петербурга. Его сын-сорванец, тогда подросток, отличался прескверным характером: любимое занятие Коли – истязание животных и издевательство над малолетними детьми. Главное – причинить кому-то боль.
Скрябина отмечала, что при выходе Николая из дома во дворе разбегалась вся детвора. С ним не хотели иметь дело даже взрослые.
По слухам, неуравновешенный ребенок одно время находился на лечении в психиатрической больнице.
Мальчик Коля Ежов с ранних лет понял, что он не как все. В первую очередь он был намного ниже и физически слабее своих сверстников. А также, будучи подростком, он обнаружил в себе неподдельный интерес к лицам своего пола. Семья его родителей была бедной, образования юноша практически никакого не получил, зато с 11 лет уже мигрировал по разным городах, но прижиться нигде не удавалось. Приходилось зарабатывать на пропитание физической работой, к которой он совсем не был расположен.
Ежов рано перестал расти. Даже в сравнении с невысоким Сталиным он выглядел карликом. По этой причине он был признан негодным к строевой службе. Свой малый рост Ежов компенсировал неуемным тщеславием и жаждой возвыситься над теми, кому природа благоволила.
Хорошей возможностью проявить себя стала начавшаяся Первая Мировая. Николай отправился туда, в то время в армию стали брать даже таких, как он. Но вскоре был ранен, отправлен в госпиталь, да так и не призван более к активным боевым действиям. Остаток войны он провел в делопроизводственных и канцелярских работах. Также как и войну, пропустил он в госпитале и революцию. Он не был её вершителем, не был и её активным сторонником. Ежов предпринимает новую попытку военной карьеры, поступает уже в Красную армию, но снова оказывается на функционале писаря.
Все свои 25 лет жизни он провел в лишениях, разочарованиях и отсутствии перспектив. За эту четверть века он потерял веру в людей, озлобился и выкристаллизовался в совершенной беспринципности и мстительности. Но эти качества были в тренде. Николай Иванович обнаружен новой системой и вовлечен в процесс построения светлого будущего. За 10 лет работы в кабинетах райкомов, обкомов, крайкомов, наркомов - поднялся до уровня, где его заметил Сталин.
Ростом Ежов был 150 сантиметров, для сравнения - это на 15 сантиметров меньше чем Ленин и Сталин, ну или на голову выше, чем Дядя Фёдор из Простоквашино (росту в котором, как известно из заметки в газете, было метр-двадцать). Этот человек обладал удивительной работоспособностью, фанатизмом и упорством. А, что самое важное, для него не существовало моральных преград при выполнении служебных обязанностей. Напротив, ряд задач, которые стояли перед ним, вызывали дополнительный прилив мотивации и рвения.
Главное, по словам коллег, что отличало Ежова – он не умел вовремя остановиться. Возможно, благодаря болезненному желанию работать с избытком карьерист и был замечен Сталиным.
Ежов был назначен на пост наркома внутренних дел (НКВД) в 1936 году, сменив Генриха Ягоду, который по мнению Сталина был недостаточно проворен "в деле разоблачения...".
И здесь я хочу сделать отступление. В рядах либералов, да и многих обычных граждан считается, что репрессии 37-го года связаны лишь с маниакальным стремлением Сталина избавиться от «ленинской» гвардии, которая мешала ему взойти на вершину единоличной власти в стране. А Ежов лишь слепой исполнитель воли Сталина. Якобы понял новый комиссар, что хочет от него вождь, и взялся за расследования антисоветской деятельности. Ставший нарицательным 37-й год - время пика деятельности Николая Ивановича. Якобы он ежедневно отчитывался перед Сталиным в докладах и многочасовых личных встречах о проведенных арестах, итогах расследований, исполнении наказаний. А все враги советской власти , всевозможные заговоры, это плод сталинской пропаганды, которая хотела отмыть от крови вождя, найдя стрелочника – Ежова. Все эти обвинения в адрес Сталина начались после ХХ съезда КПСС, где прозвучал доклад Никиты Хрущева с разоблачением «культа личности Сталина».
Между тем в последние годы многие историки выяснили, что репрессии 37-го года были отступлением Сталина от своих принципов. Он уже к концу 20-х годов понял, что учение Маркса о мировой революции в условиях ХХ века ошибочно, и взял курс на строительство социализма в отдельно взятой стране и подготовке в отражению нападения капиталистических стран, что, в конце концов, и произошло. Но региональные руководители, так называемая «ленинская» гвардия, не помогали проводить культурную революцию, индустриализацию и коллективизацию, а мешали в силу своей малообразованности, и веры в мировую революцию. Как следует из мемуаров Льва Троцкого, рассекреченных согласного его завещанию через 50 лет после смерти, т.е. в 1990 году, он создал IV Интернационал для борьбы со Сталиным, и в нашей стране троцкисты готовила сразу несколько заговоров. Одним из них был заговор в армии во главе с Тухачевским.
Заговор зрел давно, и органам НКВД было известно о нем, но тогдашний нарком Ягода, который давно мечтал жить, как живут на западе министры, спускал следствие на тормозах, и, как считает следствие, сам примкнул к нему. Именно на это стал намекать Сталину Ежов, когда стал курировать органы НКВД по линии партии.
Практически никто из историков не сомневается, что в НКВД Ежов осенью 1936 года пришел уже с готовой программой начала и террора, и зачистки собственно чекистских рядов, поскольку этой программы он с первого дня на Лубянке не скрывал.
«Придя в НКВД, Ежов сразу же объявил своим новым подчиненным о намерении покончить со сложившимися при Ягоде традициями замкнутости и клановости. Выступая на одном из первых заседаний руководящего состава наркомата, он обратился к присутствующим с таким примерно заявлением: «Если я в своей работе допущу что-нибудь неправильное, то вы, чекисты, вы, члены партии, можете пойти в ЦК, можете пойти в Политбюро. Нет у нас ничего другого, кроме нашей партии, и кто пойдет к нашей партии, тому честь и хвала». Проверять искренность этих слов никто, естественно, не стал, да и смысла в этом не было, поскольку Ежов постоянно утверждал, что именно волю ЦК, а точнее – Сталина, он как раз и выражает, что, кстати, полностью соответствовало действительности».
Недавно в беседе на канале «День» известный историк спецслужб Александр Колпакиди высказал свою уверенность в том, что заговор против Сталина существовал и в органах НКВД. Вполне возможно, что его возглавлял кто-то из партийных функционеров, тот же Пятницкий, бывший сотрудник Коминтерна, ставший завотделом ЦК, без визы которого не осуществлялись расстрелы. Заговорщики хотели массовыми расстрелами невинных людей вызвать недовольство народных масс, и осуществить намеченные планы по устранению Сталина.
Здесь Колпакиди проводит параллель с заговором военных в Германии и заговорами военных в СССР. И там и там, заговоры существовали долгие годы, но заговорщики не решались убрать своих вождей – Гитлера и Сталина, хотя такие возможности у них были. И сам же отвечает на этот вопрос. Просто у Гитлера в 30-е годы, а у Сталина чуть раньше, появился такой авторитет в народе, что убийство вождей привело бы к гибели самих заговорщиков. Авторитет и Гитлера, и Сталина, появился не в результате пиар-компании, а в связи с успехами в народном хозяйстве Германии и СССР, а потом и военными успехами фюрера. Именно с этими, так не похожими друг на друга, личностями, народ связывал положительные изменения в своих странах. И как только заговорщики поняли, что война проиграна по вине их фюрера, что русские войска подходят к границам рейха, а союзники высадились в Нормандии, и это понимает народ Германии, тут же последовала попытка устранения Гитлера. А вот Сталин таких поводов заговорщикам не дал. Я могу лишь согласиться с мнением Колпакиди.
Несмотря на природную жестокость Ежов был человеком трусливым.
Он мог отправить в лагерь или поставить к стенке тысячи человек, однако не смел тронуть тех, кому благоволил «вождь». В 1938 году Николай Ежов узнал о том, что его жена Евгения (Суламифь) Хаютина (Файгенберг) неоднократно изменяла ему с Михаилом Шолоховым.
Встречи происходили в номерах московских гостиниц, что зафиксировала прослушивающая аппаратура. Сталин велел Ежову развестись. Но жена была категорически против. На фоне скандала у нее развилось сильнейшее нервное расстройство, и она была госпитализирована. Вскоре Ежов прислал ей яд. «Мне, думаешь, легко было расставаться с Женькой! Хорошая она была баба, а вот пришлось принести ее в жертву, потому что себя надо спасать», – признавался позднее палач.
А вот Шолохова он тронуть побоялся. Кроме автора «Тихого Дона», в связях со своей женой Ежов обвинил писателя Исаака Бабеля и полярника Отто Шмидта. Однако и они не пострадали от всесильного наркома.
К мужеложству Ежов пристрастился, будучи еще 15-леним подростком, после чего не раз вступал с мужчинами в интимную связь.
С новой силой окунулся он в омут однополой любви после гибели жены.
Этот период уже находившийся под следствием нарком описывал в заявлении, датированным 24 апреля 1939 года: «В 1938 году были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 году.
Связь была в Москве осенью 1938 года у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев. Несколько позже, тоже в 1938 году были два случая педерастии между мной и Константиновым. С Константиновым я знаком с 1918 года по армии».
Владимир Константинов был дивизионным комиссаром, Иван Дементьев служил охранником. Последний подтверждал, что «занимался педерастией» с Ежовым «самыми извращенными формами». Кроме них в любовниках Николая Ивановича значились директор МХАТА Яков Боярский и Главный государственный арбитр при СНК СССР Филипп Голощёкин, один из организаторов расстрела царской семьи.
Когда в марте 1938 года по обвинению в антисоветской деятельности расстреливали Бухарина, Рыкова, Ягоду и других видных партийцев Ежов распорядился сделать так, чтобы те, кого еще не расстреляли, наблюдали за казнью своих товарищей, готовясь занять их место.
Вещи своего предшественника Ягоды Ежов по известным только ему причинам оставил себе и хранил их до конца своих дней. В этом наборе были: коллекция порнографических фотографий и фильмов, пули, которые извлекли из расстрелянных Зиновьев и Каменева, а также резиновый фаллоимитатор.
Конец ежовщины всем известен, команду Ежова зачистила и расстреляла команда нового наркома, Берии. С лета 1938 года начался быстрый закат вчерашнего фаворита Ежова в глазах Сталина, смолкли постоянные славословия в адрес «великого наркома НКВД» и песни советских акынов о «сталинском соколе Ежове». Сталин испугался наркома НКВД, который приобрел большую власть. Одному из политических лидеров зарубежных стран Сталин, идя с ним по коридору в Кремле мимо охранников НКВД, сказал: «Не знаю, кто из них может выстрелить мне в спину». Поэтому он сменил охрану на терских казаков, которые терпеть не могли нкведешников. Но требовалось действовать очень осторожно, заговорщиков было много.
В августе 1938 года Ежову назначают в заместители по НКВД бывшего первого секретаря компартии Грузии Лаврентия Берию, который прибыл я рядом проверенных чекистов из Грузии, с которыми сотрудничал, будучи председателем ЧК этой республики. Тем же летом начинают «брать» первых ежовцев. Тогда же появляется донос на самого Ежова со стороны его подчиненного, начальника Ивановского управления НКВД Журавлева, где «железного наркома» впервые называют иностранным шпионом, заговорщиком, террористом и даже гомосексуалистом. Все эти обвинения очень скоро перекочуют в следственное дело и обвинительное заключение по опальному наркому Ежову. Написавший этот донос на своего наркома чекист Виктор Журавлев в награду получит пост начальника НКВД по Московской области, но затем будет переведен начальником лагеря под Карагандой в ГУЛАГ за ошибки в работе, где проворуется и будет послан еще дальше – командовать лагерем на Колыме. В 1946 году решат арестовать и его, но при вызове из Магадана в Москву Журавлев внезапно умрет, как подозревают – тоже отравившись сам в страхе перед арестом и пытками.
Всю осень Николай Ежов еще мечется между попытками спасти себе если не должность, то жизнь и депрессией на фоне личной трагедии. У него умерла любимая жена Евгения, то ли от болезни, то ли убив себя большой дозой снотворного из опасений скорого краха карьеры и ареста. Эта роковая и красивая женщина Евгения Ежова (до замужества с кровавым наркомом Евгения Гладун) была редактором большого журнала и организатором редкого тогда московского салона для советской партийной элиты. К ней был неравнодушен даже сам Сталин, а о любовных загулах Евгении то с писателем Бабелем, то с его коллегой Шолоховым главе НКВД периодически докладывали его подчиненные из наружного наблюдения. В следственном деле Ежова затем, естественно, будет версия, что он сам отравил супругу, дабы избежать разоблачения ею своей шпионской деятельности, да и сама она с ним тоже была завербована французской разведкой. Ежов под пытками признает отравление жены, якобы тоже с 1926 года шпионившей с ним на англичан и французов. На самом же деле Евгения Гладун-Ежова, скорее всего, действительно ушла из жизни добровольно, напившись таблеток люминала по согласию с мужем или без него, во избежание мучительной смерти в руках ведомства, которое тот пока еще возглавлял. В то же время у Ежова открылся сильный туберкулез, начались проблемы с алкоголем, депрессия после ухода из жизни действительно любимой и роковой в его жизни женщины была очень глубокой, но он еще несколько раз на личных аудиенциях пытался оправдаться перед Сталиным и вернуть себе доверие.
24 ноября 1938 года после такой беседы Сталин снял Ежова с поста главы НКВД, отправив по традиции перед смертью руководить водным транспортом. Многих ежовских подручных к тому времени уже арестовали и выбивали из них на Лубянке показания на бывшего шефа для процесса над всей «ежовской командой». Его первого зама Михаила Фриновского тоже отправили руководить флотом, но уже военным. Ежов с Фриновским не имели никакого отношения к морскому делу, в свое время Петр I освоившего флотскую науку Петра Толстого сделал вместо флотоводца начальником своей спецслужбы Тайной канцелярии, а Сталин, напротив, с черным юмором отправил своих шефов тайного сыска во флотские начальники. Другой зам Ежова Лев Бельский по той же логике отправлен из НКВД в первые заместители наркома путей сообщения, арестован уже на этой должности. Фриновского из видных ежовцев возьмут одним из последних уже весной 1939 года, когда он и в ВМФ успеет навести чекистский террор, расстреливая офицеров и адмиралов по привычной, упрощенной, схеме. Чуть раньше арестуют отправленного вслед за Ежовым «налаживать работу водного транспорта» Евдокимова.
Сам бывший нарком НКВД Ежов арестован вчерашними подчиненными 10 апреля 1939 года прямо в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова и увезен в Сухановскую тюрьму (ее в НКВД зарезервировали за особо значимыми политическими заключенными) с целью выбить из него показания для предрешенного смертного приговора. Полагают, что при его аресте в кабинете Маленкова кроме арестной команды НКВД присутствовал и сам сменивший Ежова на посту наркома Берия, а есть предположение, что и сам Иосиф Виссарионович явился и лицезрел арест своего недавно «верного Николая». По другой версии, Ежова вообще буднично взяли обычные оперативники НКВД прямо в его кабинете в Наркомате водного транспорта, и при этом будто бы издерганный страшным ожиданием Ежов сказал им: «Наконец-то вы пришли, я вас ждал».
На следствии с Ежовым и его людьми повторилась та же картина, что и с командой Ягоды и другими группами репрессированных ранее ежовцами чекистов. Кроме работы на массу разных разведок от Великобритании до Японии и антисоветской деятельности Ежова и его окружение обвиняли также в составлении заговора для захвата власти в стране и убийства Сталина (как они сами в 1937 году обвинили в этом «заговорщиков Тухачевского» из руководства Красной армии). Сам Ежов под пытками признал и свое главенство в этом заговоре верхушки НКВД, и план застрелить Сталина на банкете, и после этого в праздник 7 ноября 1938 года силами НКВД устроить фашистский путч в Советском Союзе, и свою вербовку германской разведкой, и деятельность по прикрытию врагов из других групп заговорщиков, и личное моральное разложение с пьянством, и даже скрываемую приверженность к гомосексуализму..
Ежов заявил на суде, что ему жаль, что мало чистил ряды НКВД. Не мог же сам великий Вождь отдать такого указания. Он не мог поверить, что его просто списали. Нарком успешно справился с проектом "Большой террор". За это его ждала логичная награда - расстрел.
Сумел ли Николай Ежов получить удовлетворение и самоутверждение, истребляя людей тысячами, свергая титанов политического олимпа страны, конечно, неизвестно. Но справедливости ради следует отметить, что всё же был человек, которому важно было добиться реабилитации страшного наркома - его приемная дочь.
10 июня 1939 года Николаю Ежову было предъявлено официальное обвинение в шпионаже в пользу ряда западных стран, в заговоре против руководства СССР, в подготовке госпереворота, в организации убийств видных партийных деятелей. Из приговора суда гомосексуальное обвинение убрали, видимо сочтя его по советской морали слишком пикантным и ненужным в деле столь матерого шпиона и заговорщика.
Ежов не надеялся на помилование, но просил, чтобы его расстреляли «спокойно, без мучений». Последние его слова были о «хозяине». Он просил передать товарищу Сталину, что будет умирать с его именем на устах.
После расстрела тело Ежова поместили в железный ящик и отвезли на кремацию. Все, что осталось от главного палача НКВД было сброшено в общую могилу на Донском кладбище столицы, где накануне захоронили расстрелянного Бабеля. Рядом покоится и его жена Евгения с тремя родными братьями.
Все остальные главные участники процесса над ежовцами тоже все признали. Кроме этого, на них же попытались списать многие грехи вакханалии террора 1937–1938 годов, обвинив и в пыточном следствии, и в злоупотреблении положением в НКВД для собственной карьеры, и даже в репрессиях невиновных лиц, принужденных ими пытками к самооговору. Не случайно вместе с ежовцами расстреляли и главного военного прокурора Красной армии Розовского, на которого возлагалась обязанность надзора за законностью работы НКВД и который, по мнению следствия, от этого надзора преступно самоустранился.
Расстреляли и многих слишком отличившихся в ежовских расстрелах палачей и следователей-колольщиков. Как известно, с наступлением 1937 года НКВД была дана команда добить и тех троцкистов или эсеров, кто ранее уже был осужден к лишению свободы и находился в лагерях. По приказу Ежова по северным лагерям ГУЛАГа ездила специальная команда НКВД во главе с чекистом Кашкетиным, в 1936 году изгнанным из госбезопасности в связи с явным психическим заболеванием и Ежовым вновь восстановленным, которая сотнями расстреливала заключенных по заранее привезенным спискам. Об этих мрачных «кашкетинских расстрелах» впервые написал еще Василий Гроссман в своей запрещенной в СССР книге «Жизнь и судьба». Ясно, что психически нездорового чекиста Кашкетина назначили исполнителем такой миссии заранее, и его обрекая затем на смерть и на объявление «виновником перегибов», здесь и его медицинский диагноз пригодился бы. Кашкетин действительно в числе других ежовцев расстрелян сразу после возвращения из своей страшной поездки по лагерям.
Я далек от желания изобразить представителей НКВД разных периодов «белыми и пушистыми». Продолжалась гражданская война, когда исподтишка убивали людей, вредили, да и элементарная преступность была очень высокой. В первых составах ЧК-ОГПУ-НКВД были малограмотные люди, которые верили в скорую мировую революцию, и уничтожали настоящих и мнимых врагов без разбору. Да и сами чекисты не всегда соответствовали требованиям, которые высказал Феликс Дзержинский: «Чекист должен быть с горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками». Хватало в органах карьеристов, приспособленцев, недалеких людей. После Ежова из НКВД было уволено немало сотрудников, из них 20 тысяч расстреляно как запятнавших звание чекиста. Но Берия остановил маховик арестов, начал пересмотр дел и приговоров, и многие невинно осужденные были реабилитированы, вышли на свободу, в том числе тот же будущий маршал Рокоссовский. А Хрущеву, чтобы иметь авторитет в стране, требовалось свалить все на одного человека, хотя у него самого руки были по локоть в крови. Но эта уже другая история, о которой я уже не раз писал.