- Хвала Юпитеру всемогущему, христианам конец! Вот теперь-то уж они сполна ответят за все свои пакостные делишки! Уж поверь, друг, я знаю это из самых первых и надежных источников, - многозначительно скосив в сторону префекта оплывшие от пьянства и обжорства маленькие глазки, заверил главный виночерпий, - и уж поверь, сегодня здесь во дворце будет весело. Только тише, более ни слова об этом! Не вспугнуть бы проклятых перебежчиков раньше времени…
- С радостью бы поглядел как скручивают этот скот, но я как раз только что вспомнил об одном неотложном деле, - проговорил в ответ Планк, вознамерившись тотчас удалиться из собрания. Он вовсе не был любителем засветиться в подобного рода скандалах и, тем более, как чумы избегал любых потасовок.
- Постой-ка, друг мой, уж не перешел ли ты на их сторону?
- Нет. Конечно нет, - удивился Планк.
- Ну так оставайся. Кто не с нами, тот против нас, - сквозь зубы процедил, как обычно пребывавший навеселе, Домиций, окидывая приятеля презрительным взглядом, не без оснований заподозрив главного советника в трусости. – Вот подожди, сейчас появится наш бравый командир вигилов и… - Домиций состроил устрашающую гримасу.
Упоминание Галла вкупе со свирепой физиономией не прибавило советнику ни смелости, ни хорошего настроения. Он и без того после смерти Ганнона пребывал в крайнем упадке духа. Однако игнорировать карательное мероприятие было рискованно. Как видно, префект рассчитывал на него. Ничего не оставалось, как остаться и сделать все, что в его долге. При этом Планк не преминул, и не без злорадности, отметить странную неосмотрительность префекта – ох, не то было нынче время, чтобы так открыто нападать на поборников Христовых! - тут он мысленно уподобился Домицию, возблагодарив богов за предстоящую расправу: – Ну уж коли эти мерзавцы испачкались в преступлениях по самые уши, то нечего после скулить на всех углах о новых гонениях.
Ни для кого не было секретом, что префект именно Галлу поручил расследовать убийство Ганнона и найти заказчика. Планк презрительно усмехнулся: что мог расследовать этот выскочка, этот прощелыга, этот нахальный юнец, только что вылезший с арены, неумытый и тупорылый, как все колесничие.
Утративший своих давних, проверенных союзников, светлейший ныне пребывал в состоянии надлома и крайней растерянности. Новый куратор управы, назначенный поверх его головы самим префектом, оказался не только редкостным уродом, но и таким же на редкость спесивым болваном, к тому же ещё христианином, и, по крайне мере, по первому впечатлению, - а глаз на людей у советника был наметан, - о совместных серьезных делах с ним не могло быть и речи. А вот новый главный казначей, плюгавенький, тщедушный мужичонка, напротив, казался самым забитым и трусливым существом на свете, и при этом скользким, точно угорь, с таким вместе не сваришь и бульона из тухлой индюшки, не то что великие дела затевать.
Что и говорить, для главного советника настали не самые лучшие времена. И не потому, что он, к примеру, обеднел, терпел явную опалу или подвергся иному удару переменчивой фортуны. Ничего этого не было. Он по-прежнему был вхож к префекту в любое время и, несмотря на временное перекрытие некоторых каналов, по-прежнему оставался самым богатым и влиятельным человеком в городе. Но вот это избегание его общества теми людьми, которых ранее он встречал у себя так часто, словно они у него поселились... Теперь даже дух их испарился, а на своих пирах, как обычно - роскошных и изысканных, он лицезрел теперь лишь подобострастных мелких сошек, типа смотрителя лупанариев, да ещё неизменного, словно маяк на Фаросе, шурина префекта - этого можно было встретить везде, где подавалось много и вкусно пожрать. Даже почтенный Донат, всегда словно царь важно возлежавший в первых рядах на каждом пиршестве, теперь окормлялся исключительно среди таких же как сам новоявленных христиан, а к светлейшему являлся лишь по долгу службы, хотя всем своим видом и выказывал при этом самое искреннее дружелюбие. Все это заставляло главного советника не только предаваться мрачным думам по поводу того, как и что ему делать дальше, чтобы остаться на плаву, но и чаще обычного посещать приемы во дворце. Предвкушение обещанных Домицием арестов ненавистных христиан его не столько обрадовало, сколько вогнало в состояние необъяснимой гнетущей тревоги.
Меж тем во дворцовой приемной произошло внезапное и сильное движение, словно во дворец ворвался штормовой ветер, опрокидывая и разметая перед собой все до поры устоявшееся. Приемная наполнилась стражниками во всеоружии, тут же перекрывшими все пути отхода, ведущие к лестницам, дверям в другие помещения и к выходу из дворца.
«Грамотный подход» - зло усмехнулся про себя светлейший, мельком бросив взор на собственную охрану, чтобы убедиться, что ребята на месте. Приемная тревожно загудела. Придворная знать, чиновники и богатые горожане двинулись в сторону престола гегемона, как испуганные овцы к пастуху при виде волков, ожидая от префекта – единственного, кто сохранял невозмутимость, - объяснения этому нежданному демаршу.
- Вот! Что я и говорил! – обрадовался Домиций, развязно ткнув локтем в бок приятеля.
- Сиятельный Аттал! – обратился тем временем к префекту Валерий Галл, одновременно в приветствии выбрасывая руку вперед. – Твой приказ расследовать обстоятельства убийства главного казначея исполнен. Виновные теперь здесь, во дворце. Я пришел сюда, чтобы обличить и арестовать их.
Едва смолкли эти слова, гулко прозвучавшие в замершей тишине приемной, как, ничего не подозревавший светлейший Планк отхватил грубый удар в спину и почувствовал, что его руки скручены за спиной, а на его хрупкое изнеженное плечо легла тяжелая лапища стражника. Дернувшись обернуться и позвать свою охрану, он не добился ничего кроме ещё одного грубейшего тычка в спину.
- Что это значит, сиятельный?! – завопил побледневший советник, обращаясь одновременно и к префекту, и к отступившим от него, словно от чумного, коллегам, никто из которых не спешил прийти к нему на помощь и оградить от внезапного беззаконного ареста, но лишь - кто испуганно, кто с удивлением, а кто и со злорадной усмешкой - созерцавшим происходящее. Лишь Домиций оставался рядом с ним, глядя с разинутым в изумлении ртом то на страдания приятеля, то на Аттала, и ожидая, что вот-вот каким-то образом все прояснится и разрешится.
- И вот, этот человек – преступник! – жестко и безапелляционно бросил Галл, указав на скрученного стражниками главного советника.
- Это ложь и клевета! – жалобно возопил поверженный советник. – Сиятельный, не верь наветам, ты же знаешь, что преданней и честней меня тебе не сыскать во всей империи! А этот подлый юнец всего лишь мстит мне!..
- Помолчи пока светлейший, если не хочешь, чтобы тебя заставили умолкнуть силой. После я дам тебе возможность высказаться! – сухо оборвал его взывания Аттал. - На чем основаны твои обвинения? - обратился он к Валерию: - Если выяснится, что ты из личной неприязни, из мести или ещё по каким-либо своим мотивам оболгал этого уважаемого человека, ты понесешь заслуженную кару.
- Я лишь исполняю свой долг – оберегать Александрию и её граждан от беды. Скажешь, что я недостоин этой обязанности, о сиятельный, и я с радостью уступлю свою должность более достойному. Но прежде я должен завершить начатое, – без колебаний отвечал командир вигилов. - Потому повторяю свое обвинение: этот человек – преступник. И повинен он не только в смерти главного казначея, но и в других убийствах, совершенных в городе за последнее время, в покушении на убийство советника императора, а также в казнокрадстве.
Приемная забурлила возгласами удивления и негодования, а Галл продолжал обличать.
- Все эти факты выяснились в ходе тщательного расследования – опросов свидетелей, допросов подозреваемых и соучастников, изучения документов. Каждому моему слову есть доказательства и свидетели.
Сначала о казнокрадстве. Да будет тебе известно, о сиятельный, что главный советник префектуры вместе с главным казначеем сговорились обворовывать казну, втянув в свои дела и куратора управы – он был им необходим, чтобы через него мимо казны договариваться с богатыми купцами и ростовщиками, а точнее угрозами и шантажом вымогать у них дань, взамен наделяя наиболее выгодными условиями и освобождая их от пошлин.
- У тебя есть доказательства?! – перебил его Аттал, исподлобья глянув на Планка так, что у того перехватило дыхание.
- Да, о сиятельный! Вот показания торговцев, - Галл передал через распорядителя футляр со свитками, - которые согласны свидетельствовать на суде. А также фальшивые сделки, якобы заключенные казначейством с ростовщиками. До поры у них все шло благополучно, мошна светлейшего Планка изрядно пополнялась за счет воровства из казны, и все продолжалось бы и по сей день, если бы однажды куратор управы не допустил ошибку, обратившись со своими грязными делишками к торговцам из христианской общины. Эти достойные люди отказались от сомнительного сотрудничества и обратились к твоему сыну, который был среди них частым гостем, намереваясь со временем стать их единоверцем, чтобы тот при случае защитил их перед тобой и свидетельствовал об их честности. К слову, эти люди тоже готовы дать показания в суде. Таким образом Макарий Аттал узнал о преступлениях главного советника. Насколько известно, он собирался сам доподлинно все выяснить и предъявить тебе не только обвинения, но и неопровержимые доказательства, однако не успел. Едва наушники донесли светлейшему о том, что твоему сыну все известно о его делах, он нанял убийцу - того самого рыбака, казненного тобой за убийство Макария и Марцелла.
- Так вот оно что… - проговорил потрясенный Аттал, - ну?! что ты на это скажешь?! – обратился он к Планку.
- Грязный наговор, от первого до последнего слова, - мрачно отозвался тот.
- Говори, - снова кивнул префект командиру вигилов, чтобы тот продолжал свою речь.
- Но этого ему показалось мало. Светлейший с той поры стал слишком опасаться за свою шкуру. Поэтому решил окончательно замести все следы, убив своих подельников. Для убийства куратора он нанял, как сказано ранее, того же рыбака, а Ганнона убил собственный доверенный слуга главного казначея - Архилах. Он так же дал все показания против себя и своего нанимателя.
- Что за подлец! – в сердцах рванулся Планк, но упершись в непроницаемый, словно глухая стена, взгляд Галла, понял, что допустил роковую ошибку в тот момент, когда недооценил этого юношу. – О да, ты далеко пойдешь! Что тебе главный советник! Как же я так ошибся в тебе, колесничий! – светлейший нервно расхохотался.
- Ты ещё и смеешься, мерзавец! – заорал вдруг тучный Домиций, набрасываясь с кулаками на бывшего приятеля, но, напоровшись на преграду в виде скрещенных секир, вынужден был отступить.
- Так что? Скажешь, что все ложь?! - вновь обратился наместник к бывшему советнику.
- Да не совсем, о сиятельный, - попытался зло усмехнуться в ответ советник, но вместо этого невольно скорчился от боли в скрученных за спиной руках. – Заявляю, что все обвинения лживы! Кроме одного. Да, о сиятельный, это я убил твоего сына!
- Да он спятил! – прорычал Аттал, побагровев.
- Но нанял я не рыбака, а одного дезертира, - Планк выразительно подмигнул Галлу, – здесь у твоего тупоголового любимчика оплошность вышла, впрочем, как и во всем остальном. И вот что я скажу вам: зря вы так лебезите перед этими свиньями – вот ваша главная оплошность, – с ненавистью заговорил советник, пользуясь предоставленным ему словом, - боги очень не любят, когда их предают. Константин не вечен, и как только он выйдет из игры, все вы, так же как все, проклятые богами перебежчики будете распяты, словно грязные вонючие рабы, так же как мы распяли вашего никчемного жалкого Христа! – проговорив все это Планк презрительно сплюнул и гордо умолк, наслаждаясь последовавшей в собрании бурной реакцией на его проклятие.
- Если эта мразь не доживет до казни, ты будешь казнен вместо него, - бросил Аттал Галлу, и кивнул, подавая знак, чтобы арестованного увели.
- Все казнокрады, мрази и убийцы ненавидят Христа! – перекрывая общий гул, выкрикнул в спину уводимого стражниками арестованного почтенный Донат.