ДВЕНАДЦАТЬ РОЗ СЕНТЯБРЯ
( Д е т е к т и в )
Маурицио де Джованни
***Перевод с итальянского***
Маурицио де Джованни родился в Неаполе в 1958 г.
Он является автором двух знаменитых детективных серий:
о комиссаре Ричарди и экранизированной на телевидении
Ублюдки из Пиццофальконе.
Двенадцать роз Сентября - первый роман, открывающий новую серию,
героиней которой является Мина Сентябрь.
Первое появление этой героини произошло в предшествовавших рассказах:
День Сентября в разгар Рождества (в подарочном рождественском сборнике
детективных рассказов издательства Салерио, 2013)
и Телеграмма Сентября (в сборнике Школа и детектив, изд.Салерио, 2014)
1
Глубокой ночью Джельсомина Сентябрь, известная как Мина, шла по лесу.
Обстановка, разумеется, не располагала к прогулкам: мешали ветки, листва и легкий северный ветер, вызывая эффект «гусиной кожи», но Мину это устраивало и она была вполне довольна прогулкой, зная, что все хорошее имеет свой конец, о чем так же говорили вступительные аккорды шлягера I Will Survive, которые ей тут же чутко навеяло подсознание. Будь что будет - она старалась продлить приятное начало и упрямо шла вперед по тропинке, окруженная деревьями, ступая босыми ногами по дерну, умудряясь не зацепить ветки кромкой воздушной ночной рубашки с изображением мультяшной уточки Паперины на груди.
Лес ночью вполне ничего, - думала она, пока подсознание все настойчивее стучалось в двери сознания. Опасность чудится в густой тени, но ведь можно затаиться. Если не можешь съесть кого-нибудь или вцепиться в глотку, то стань, по крайней мере, незаметной. Хотя... для особы, у которой утиная физиономия с красным бантиком была соблазнительно искажена округлостями, оттопыривающими рубашку, остаться незамеченной было не так просто.
Где-то далеко то ли голос Глории Гейнор, то ли похожий неожиданно прервал вступление. Почему-то Мина почуяла в этом угрозу. Она шагнула на лужайку, и ветка, оказавшаяся на уровне глаз, перекрыла ей обзор. Она едва не наткнулась на нее лицом, что могло кончиться плохо, потому что прямо посреди ветки сидела огромная ночная птица вроде филина, сипухи или удода. Животное было неподвижно, и его вытаращенные в немом вопросе глаза уставились на нее буквально в нескольких сантиметрах. Мина тихо ахнула.
Подсознание нашептывало: «Видишь? Тебе же говорили. Глория Гейнор, утка Паперина, лес. Все сходится, поняла?»
Чуя, что сопротивление бесполезно, Мина на миллиметр приоткрыла левый глаз. Наметанный взгляд мог принять это за быстрыое движение глазного яблока в глубоком сне. Лихораточно она искала путь спасения.
Из расплывчатого гнойного ночного тумана, соединившегося с близорукостью, не скорректированной линзами, выплыл фрагмент лица - знакомого и пугающего, в центре которого находился немигающий глаз, - совсем как у ночной птицы из сна. Глаз уставился на нее. Тут бы в ужасе вскочить, но Мина доверилась привычке и инстинкту самосохранения, замерев как зверь, которого выследил охотник. Она старалась дышать словно в глубоком сне. Бывало это срабатывало. Раза два - три, за сорок два года.
Нависший глаз зашипел со злобным удовольствием:
- Ага. Еще одна. В уголке глаза».
- Гхрм, - пробурчала Мина в ответ, - то ли чтобы потянуть время, то ли из-за естественной утренней заторможенности речи. Потом, кашлянув, она наконец произнесла членораздельно:
- Что?
Так и не моргнувший глаз решительно заявил:
- Гусиная лапка у глаза. Новая, здоровая, - вот она! Их уже три, не считая морщины на лбу и складки на подбородке. Кожа у тебя обвисает, уже заметно. Еще пара месяцев, да что там, - недель, и ты - старуха, вернее старая кошелка.
Мина вздохнула, смирившись, что придется открыть глаза. Будильник должен зазвенеть еще через полчаса. Вот, украли самый сладкий сон в обмен на оптимистичный прогноз ее внешности.
- И тебя с добрым утром, мама. Я вижу, ты в хорошем настроении встала.
Бывшая ночная птица выпрямилась в инвалидном кресле с видимым удовлетворением, слегка отъехав на более удобную позицию, При этом коляска издала две ноты из вступления I Will Survive - такова была мелодия скрипа на текущую неделю.
- Доброе, блин, - припечатала она с недоброжелательной усмешкой. - Ты что, не понимаешь, что в сегодняшнем мире, каким его сделало ваше поколение, - а вовсе не мое, имевшее иные ценности и жизненные принципы,- быть старой кошелкой означает вообще не жить? Это ты, а не я должна чуять катастрофу. Я тебе только услугу оказываю. Мне бы за это еще и платить надо.
Мина замахала руками, сидя в кровати, ища хлесткий ответ, который, естественно, придет ей в голову часов через пять или шесть, когда будет уже не нужен.
- Ну что сказать, мама, - спасибо. Ты как древний монах, который на улице к людям цеплялся и говорил: «Помните, что вы умрете!» - Просто так, чтобы не забывали. Спасибо тебе.
Гримаса удовлетворения нарисовалась на лице матери. Было полседьмого утра, но на голове у нее уже была укладка, голубоватые волосы отливали металлом, а макияж сиял безупречностью. Мина даже не могла припомнить, как выглядит мать без него. Будь та ходячей, а не в инвалидной коляске, без сомнения и сейчас рушила бы семьи направо и налево.
- Не говоря уж о сексе, естественно.
- О, нет,- подумала Мина. - Только не о сексе, только не с утра.
Она попыталась встать с постели, но стратегическое положение коляски не позволило ей ускользнуть.
- Единственная возможность в твоем положении не оказаться в приюте для бедных и хлебать там жидкое пойло беззубым ртом, - это секс. И потом, скажем прямо, - это не самое противное оружие.
- Мама, умоляю, не начинай. Меня такие темы раздражают. Ты же моя мать, черт побери!
Гримаса вновь исказила лицо женщины:
- К сожалению, твоя. Потому что если бы ты пошла не в твоего отца-недоумка (Господи упокой его душу), а в меня с моей практичностью….
- Мама, я практичная! Я работаю, весело живу, имею кучу друзей и …
Женщина в инвалидной коляске, загибая пальцы, принялась швырять обвинения:
- Практичность - это забота о будущем. Забота о будущем - это налаженная экономика. Налаженная экономика упирается в то, что нужно найти себе мужчину. Найти мужчину означает выбрать состоятельного, но слабого до этого дела, а потом постепенно ему это дело поприжать. Все это, мне кажется, тебе уже давно недоступно, или я ошибаюсь?
Мина продолжила искать лазейку, чтобы удрать из постели, но Кончетта* (имя, объясняло склонность матери к рассудочности и анализу) выставила коляску на стратегическую отметку под аккомпанемент однообразного скрипа, состоявшего из двух нот.
- Послушай, мама, я не считаю, что любовь можно свести …. ну, к «этому делу», как ты говоришь. Если она случится, так случится, а если нет, то современная женщина имеет все возможности быть независимой, и…
- Фигня, - твердо возразила Кончетта, - все это фигня. Что сейчас, что раньше, женщин ценят только по уровню мужчин, при которых они состоят. А все остальные - просто злые старые девы, которые стараются копировать мужчин, да только они - не мужчины. Посмотри на своих подруг: сразу видно - шлюхи лучше всех устроились, а вовсе не самые способные.
Мина пару раз открыла и закрыла рот, как свежевыловленная красноперка, мысленно напрягаясь в поисках примера, способного опровергнуть средневековые представления о мире женщин.
Кончетта послала ей улыбку довольного Мефистофеля:
- Не старайся, не ищи. Я могу перечислить тебе двадцатку самых успешных, и все они - безмозглые шлюхи. Отсюда несомненный вывод, что ум представляет собой серьезный недостаток, а умение раздвигать ноги - сказочные возможности.
Мина решила, что утренний лимит нравоучений исчерпан, и сдвинула коляску на четыре градуса к западу, чтобы проложить себе путь в ванную. Гейнор издала жалобную руладу на ретро-скорости семьдесят восемь оборотов.
Мать заорала вслед:
- Я все это тебе говорю! Мало тебе осталось! Совсем ничего! Был у тебя мужчина, а ты его профукала, потому что ты идиотка. И ладно еще была бы при этом шлюхой! Что толку быть дурой, если ты не шлюха, и …
Обрубив конец силлогизма, Мина захлопнула дверь ванной, оказавшись лицом к лицу со вторым недругом: зеркалом.
В своей беспощадной словесной агрессии мать использовала аргументы, которые Мина втайне разделяла, но лишь в форме смутного беспокойства. Во-первых, в сорок два года она была одинока и жила все в той же комнатке, которую занимала в детстве. За плечами были неудачное замужество, увлечение социальной работой, которой она полностью посвятила себя, что исключало блестящую карьеру, и тем более финансовую обеспеченность, которая была при муже. Про себя Кончетту, свою родную мать, она называла Проблемой, однако очевидно было, что проблемой была сама Мина.
Из зеркала на нее пристально смотрели утка Паперина и, чуть выше - свежие гусиные лапки в уголках глаз. Утка на груди была разноглаза: один узкий, другой - огромный. Да и клюв у нее был перекошен, с явной аномалией прикуса. А вот бантик на макушке, покрытой перьями, словно зализан назад, как в прическах двадцатых годов.
Мина вздохнула, покачав головой. Перед ней во всей красе была Проблема Номер Два, из-за которой мать все еще надеялась, что дочь, наконец, примкнет к лагерю шлюх. Эта Проблема осложняла диалог с противоположным полом. На лицах большинства собеседников блуждала идиотская двусмысленная улыбка, и они теряли способность связно поддерживать беседу. Та же Проблема вызывала зависть и шушуканья женщин, судачивших о пластических операциях, которые она, якобы, делала. Проблема эта нагло вопрошала из-под изображения Паперины:
- И как ты сегодня собираешься маскировать меня?
Дело в том, что Мина была неуверенной в себе, комплексующий обладательницей великолепного фасада, для которого мал был и пятый размер лифчика, куда его ежедневно загоняли с тех пор, как Мине стукнуло лет шестнадцать. Казалось он не подчиняется законам гравитации и не разделяет стремления хозяйки дистанцироваться от проявлений вожделения, держась культурных критериев, а не эстетических.
Во всем остальном Мина была тоже отнюдь не дурнушкой. Ее близкие подруги, - единственные трое, сохранившиеся от предыдущей буржуазной жизни, протекавшей в яхт-клубах и чаепитиях на круизных лайнерах, - эти подруженьки, сами остервенело боролись со следами времени, при этом виня ее за то, что она красотка, хотя она была безразлична к собственной внешности. Волосы цвета воронова крыла, высокие скулы, бездонные черные глаза... но все затмевала Проблема Номер Два, которая была совершенно уникальной.
Однажды Мина, стесняясь, спросила у какого-то врача о современном состоянии мастопластики по уменьшению груди, - как бы из любопытства, поскольку испытывала ужас перед скальпелем, и не одобряла такие методы. Доктор посмотрел на нее, пару раз сглотнул, снял очки, протер, снова надел, приготовился ответить, но издал лишь жалкий писк, закашлялся смутившись, покраснел и наконец сообщил, что этика не позволяет вмешиваться в здоровый орган. Потом попросил у нее номер телефона.
«Вот уж где никаких гусиных лапок», - подумала она, глядя в зеркало, когда сняла Паперину, вновь обретшую нормальные пропорции и симметричность. Так вот и состаришься и никто не поверит, что старушка не потратила последние гроши, чтобы перед смертью скроить себе размер побольше! Это была гримаса судьбы по отношению к той, что работала вовсе не моделью в рекламе купальников, а в социальной службе Испанских кварталов**.
Мысли ее перенеслись к Клаудио, благовоспитанному бывшему мужу, особенно его манере на секунду замирать, увидев ее голой: стоя перед ней, он закрывал глаза, словно в поисках вдохновения, которое позволит ему не оскандалиться.
Но тут же ее своевольная мысль сменила направление, и пока зеркало отражало воплощенную мечту любой порноактрисы, она, чистя зубы, вызвала перед близорукими глазами образ широкоплечего типа с темно-русыми волосами, одетого в рубашку.
- Что же мне с тобой делать? - спросила Мина у зеркала.
Ответа не последовало.
______________________________________________
* Кончетта - созвучно слову «концепция» на итальянском яз.
** Испанские кварталы - центральный район Неаполя, построенный в ХVI в. испанцами для размещения колониальных солдат, - характерен высокой скученностью населения и узкими живописными улочками, напоминающими ущелья. Считается небезопасным.
Продолжение:http://www.proza.ru/2019/12/09/34