Глава сорок девятая. Полуденная беседа (третья)
- А ты посмотри, Ложимет, пацанёнок этот, оторвыш, какой он сообразительный. Как он тогда нас на мушке держал и со мной бранился. Но старый Правитель уже выживает из ума, если он так неосторожно с ним обращается. Ведь и правда, уйдет в отставку. Ты, кстати, проследи, если так случится, то сразу его к нам перетащить нужно. – рассудительно произнёс Бурипен.
- Обязательно! Ценный кадр. А насчет Суливана, что тут сделаешь! Ты так его уязвил сейчас своим повторным включением, что он до сих пор в себя придти не сможет. Интересно, что они будут делать, когда допьют свой кофе?
- Перейдут в другую комнату. И вот тут их больше тревожить не нужно. Чтобы думали, что приемное устройство наше осталось в Большой Приёмной. Я так думаю. – Пелехот, высказавшийся не по чину первым, опасливо посмотрел на Бурипена.
Но тот, осознавший уже свою ошибку, вел себя достаточно сдержано.
- Дело говоришь, парень! Будем вести себя внимательней. Включи-ка прямую трансляцию нам сюда. Ты, кстати, поинтересовался, что у нас там в столице трио Ходимуна испоняет.
- Да, но проблема в том, что они, находясь в довольно маленьких помещениях, постоянно шеслестят чем-то, что не дает слышать полноценно базовую речь. Слышны обрывки слов, по которым восстановить тект затруднительно. Во всяком случае, это потребует не менее недели-двух серьезной работы.
- Ну, что ж. Будем слушать то трио, которое доступно сейчас.
_ * _
И расположившись поудобнее вокруг рабочего стола, все приготовились слушать. В Большой Приемной молча прихлебывали кофе и похрустывали слоёным печеньем. Наконец с питьем было закончено, зачиркали спички и курильщики, успокоившись, заговорили.
- Так может быть покинем это проклятое место и переберёмся в библиотеку. – чувствовалось, что Волизан болезненно озабочен неожиданно вскрывшейся прослушкой.
- Да нет. Это не поможет. – ответил Луготан. – давайте лучше решать с ответом на вопрос о перезде под крыло Председателя Берупена.
- А ты не думаешь, что это может нам серьезно повредить. – голос Суливана был спокойным, но настороженным. Прежней дружественности в нем уже не чувствовалось. Более того, чувствовалось, что майор охотнее отвечает на вопросы Волизана.
В Ханусово слушатели, довольные, потирали руки. Удалось внести разлад в ряды противника, а это уже немало.
- Нам сейчас, к сожалению, ничего не может повредить, поэтому мы смело можем думать и рассуждать вслух. Какие минусы в нашем теперешнем положении я вижу. – майор смотрел Волизану прямо в глаза. – мы не знаем кто, как и когда нанесет удар по нашей резиденции. А там, действительно, Берупен тут прав, мы будем в относительной безопасности. Вопрос я вижу только в одном, как мы туда добираться будем.
- Согласен с тобой на все сто процентов. Но можно ведь обезапасить себя, затребовав транспорт и сопровождение от приглашающей стороны. Разве не так, Правитель? – Волизан дипломатично и мудро пытался воссоединить тройственный союз.
- Ты ещё скажи, чтобы сам Берупен за нами приехал. Как тебе вариантик? – Правитель, пыхая трубкой и поскрипывая паркетом, прогуливался по комнате.
- А что такого плохого ты в таком варианте видишь. Он же должен не только о себе, но и о нас думать. – рассуждал Волизан. - В конце концов вопрос о прессконференции и твоем публичном благословлении его на власть поставил сам Бурипен. А тут ему нужно будет сделать шаг в нашу сторону. Всё, как говорится, сходится.
Луготан, в разговорах этих практически не участвующий, порывшись в колонке радиолы, достал оттуда крохотную неоновую лампочку и начал производить с ней и двумя полуметровыми проводами какие-то странные манипуляции, разгуливая при этом по помещению Большой Приемной. И после четверти часа таких занятий, во время которых он поочередно подносил свою «игрушку» к каждому предмету в помещении, совсем неожиданно, майор подошел к Волизану и положил неонку в его подставленную ладонь. И лампочка ярко засветилась. Луготан прикрыл Волизану рот ладонью и приложил указательный палец к губам. Отнеся неонку на пару метров в сторону, он убедился, что свет её значительно ослабевает. После этого майор знаками попросил Волизана пересесть на стул, и, когда тот просьбу выполнил, громко произнес:
- А вы Волизан, я вижу, устали до такой степени, что слегка придрёмываете. Давайте я отвезу вас в спальню.
После этих слов он замахал руками перед лицом Волизана, как бы понуждая выразить подтверждение сказанному. И тот, осознав, чего от него добивается майор, громко зевнул и медленно выговорил:
- Ну, спасибо, дружок. – и Луготан укатил пустую коляску Волизана в спальные помещения, оставив Правителя и его друга в полном изумлении, сидящими у стола.
_ * _
Берупен и его соратники сидели расслабившись в комнате-хранилище записей и пережидали вынужденную пуазу, образовавшуюся на вилле номер один, по причине неожиданного отхода Волизана к дневному сну. Они поняли, что друг Правителя устал, и Логутан отвёз его в спальное помещение. Ложемет, расслабившись и закинув руки за голову, переговаривался с Берупеном о том, насколько возраст Правителя повлиял уже на его умственные способности.
- Как ты считаешь, Председатель, эти вот приступы ярости и подозрительности, давно они у него начались?
- Лет, наверное, с шестидесяти. Я уже из Горянии на работу в Комитет был переведен, когда эти его выходки начались. Сначала он стал ночами, проснувшись, как лунатик, по комнатам с пистолетом бродить. Охрана доложила, что боиться передвигаться по дому в тишине. Пристрелить может с перепугу. А потом у него тогда что-то вроде небольшого микроинсульта приключилось. Или же гипертонического криза. По-моему, он даже сознание терял. Он старательно скрывал всё это. Представляешь себе, даже от врачей нашей клиники секретил. А пользовал Суливана начальник его же канцелярии, Скребышон, в молодости служивший фельдшером. Он ему от давления сладкий горячий чай подавал и ноги в тазу с горячей водой парил. Ну, и грелку к затылку для расширения сосудов еще прикладывал. Это года за два до войны у того началось, помнится. И вот представляешь, в таком состоянии он решения все эти принимал. Трудный человек. Вечно в подозрениях каких-то мучавшийся, озлобленный и замкнутый. Жизнь его в очень узком кругу протекала. А это, хочешь-не хочешь, но на психике сказывается, да и на мыслительных возможностях тоже.
- А то, что начало войны он профукал, это правду болтают. Что сигналы шли в донесениях резидентов из-за рубежа, а он на них не откликался. Велел наиболее ретивых отзывать и к стенке ставить. Я многажды такое слышал, уже, правда, после войны, когда обстановка с этим делом стала яснее. Да и бояться перестали говорить об этом вслух. Промежду собой у народа отношения откровеннее и доверительней стали. Так вот, как ты считаешь насчет этих его просчетов.
- Начало войны, на мой взгляд, это чистый его промах. Он к этому времени хернёй Зудилоговской и Турацоковской про мировую революцию брендить уже перестал. – Берупен усмехнулся, вспоминая об этом. - И, глядя, как Ардония из руин последовательно поднимается и восстанавливает своё реноме, Суля наш Готалеру даже завидовать начал. И всё искал возможности с Западным Юростаном, с Бринксией и Фрунксией, сговориться клещи с двух сторон Ардонии устроить. Но после первой-то войны, той, что в начале века, у них прививка на мирное существование была сделана прочно и надолго. Бояться они войны стали. А Готалер нашел продуктивную идею – объединение раздробленного по Сальверскому миру ардонского народа. И по частям все это вокруг Ардонии откусывал и откусывал. Объединял и объединял. И когда он к Поланте уже примеряться начал, то у нашего от зависти «в заду дыханье спёрнуло», и он резко поменял политику, перенаправив её на совместные усилия с Готалером против Юростана. Погнали мы в Ардонию эшелоны с сырьём. А они нам химию и машиностроение открыли.
Ложемет, внимательно слушавший речь Председателя, переспросил:
- Но ведь после войны пропаганда долбила, что это был вынужденный ход, что он старался оттянуть начало войны, якобы.
- Да ни хера он не старался. Кто старается, тот добивается! А его цель была такая, чтобы стравить западный Юростан с Ардонией, а когда они изнемогут в боях, то мы всех их раком и поставим! Он же и промышленность на это развернул и нацелил. И агрессаивность у него резко возросла. Он уже даже интересам Готалера угрожать начал. И с нефтью. И с проливами. И тот решил такого не допустить. И вмазал по нашей неговности. Но коллективизация-то нашему народу яйца подрезала. Он и пуглив стал, как овца, и втайне зол на начальство. Поэтому Готалеру и удалось первым же ударом Лавянию в пух и прах разнести. А перед этим поставил раком Фрунксию, и Бринсксии он вломил с авиацией по первое число. – Берупен, перегнувшись через стол, размахивал от возмущения обеими руками. – А у нас с Сулей одних пленных два с полтиной миллиона, и убитых немеряно. И оружие все по долам и весям разбросано. И позиции мы после первого же залпа противника бросаем и драпаем. Суля весь в соплях сидит и не знает, что делать. Я понимаю так, что трудно ему было, он же из своего кабинета на улицу выходить боялся. Он жизни не знал ни у нас внутри, ни у них, снаружи. И попробуй принять хоть одно решение в таких условиях. А он их принимать был вынужден, и с каждым первые два года войны в ж*пе оказывался. И пока я свои пулеметы за спиной у отступащих не выставил, и стрелять не приказал, так бы он этим овечьим стадом и командовал бы, не видя и не понимая, как и куда оно движется.
- Но как же он так просчитался с ардонским нападением? Ты это можешь чем-то, кроме его инсульта и давления, объяснить? Я ведь по статистике донесе-ний разведки того времени видел, что количество ежемесячных предупреж-дений о войне, начавшихся в декабре 1940 года с цифры одиннадцать в месяц к июню 1941 выросло до трёх за день. Нормальный человек должен бы был напрячься и забеспокоиться. А он что делал? Ты мне, Бурипен, можешь это чем-то объяснить. – поинтересовался Ложемет.
- Это, брат, проще пареной репы, с моей точки зрения. История была такая. Один из моих замов отправил младшего брата резидентом в Линбер. Парень, надо сказать, невеликого был ума, «но, как не порадеть родному человечку». Порадели, понадеявшись на то, что агентура там сильная, и посол на все четыре копыта подкованный. И был там в это время акредитованный журналюга из Балтии. Проныра достаточно отпетый, брат которого работал на Ардонию против нас в самой Балтии. Два сапога – пара. Мы в Линбере взяли за ж*пу этого самого Линберера, такая у него была оригинальная фамилия, и, пообещав ему месячный в 750 баксов оклад, потребовали всю добываемую информацию нести сначала нам в резидентуру. Иначе брату его там, в Балтии, каюк. Власть там в это время уже пролавянская установилась. Линберер, обосравшись, наш договор подписал. Но, придя домой, посидел, подумал и обосрался ещё раз. Поймают ведь ардоны на горячем, головы не сносить. И он помчался поутру сдаваться к Миллерту, в госполитполицию. Какая-никакая, но защита от коварных лавянян. А тот его очень участливо выслушал, за наход-чивость похвалил и, пообещав уже 1000 баксов, к нашим 750, велел сначала все материалы для лавян показывать ему, Миллерту. И дело у всех нас завертелось. Мюллерт с Линберером составляли донесения. Младший брат из Ардонии слал эти донесения старшему брату в Лавянию, а тот, в обход всех и вся, тащил их самому Суливану. А поскольку это была чистая деза, то она правителю нравилась, ибо надеждам его и чаяниям соответствовала полностью. У Готалера в разведке потомственные работали ухари, которые дело своё знали. А у нас резидентом сидел там, мало того, что дурачок, так ещё и пьяница. Он со своим агентом, Линберером этим Балтийским, нажрался как-то до поросячьего визга, и ляпнул ему в порядке поощрения за отличную работу, что информация из их рук идет прямо на самый высший стол, понимаешь к кому? А наутро, когда наш резидюша ещё не проспался сперепою, Либеберер был уже у Миллерта с докладом о том, как они высоко доплевывают со своей лажей. А тот тут же помчался через свое начальство докладывать напрямую самому фюреру Готалеру, который был, вопреки нашей карикатуристской пропаганде, не отпетым психом и дураком, а очень даже сообразительным человеком. И он-то и переключил игру с Суливаном прямо на себя. И опаснейшая деза шла по этому каналу прямо со стола на стол, из Имперской канцелярии в нашу Цитадель. Но самое страшное было в том, что Суливан, мудило, этому каналу доверял. У него был ещё один армейский разведывательный штаб, который проводил анализ готовности ардонской армии к войне в условиях заснеженной Лавянии в зимний период. Сами они у в Финскии ****ьники и яйца пообмараживали, поэтому знали, о чем говорили. И они докладывали Суливану, что ни зимнего топлива для танков и самолетов, ни зимней смазки для стрелкового оружия, ни овечьих тулупов в войсках Готалера и в помине нет. А как без этого воевать, ни они сами в штабах своих, ни Суливан вместе с ними, себе этого представить не могли. А Готалер решил, что он Сулю, обманув, как дурака, на все четыре кулака, просто поставит раком за пять летне-осенних месяцев. И Суля наш купился задешево на эти и всякие другие понты Готалера, как дешёвый фраер. Тот свою дезу очень правдоподобно нашему индюку подсовывал. Что он, Готалер, мол его политикой недоволен. Хочет ультимативно потребовать всё это привести в порядок, допущенное ранее хамство отыграть обратно. А ещё дать гарантии на участие в высадке на Бринкские острова. И ещё какие-то дополнительные экономические требования в Балтии и Охландии у Готалера были. А наш придурок от всего этого отмахивался, как от назойливой мухи, договоримся мол, как два вора в одной тюряге. Вот тебе и вся сказка, Ложемет! Куда, кстати, радиоуши наши, на хрен, пропали. Ну-ка, кликни. Пусть пожрать что-нибудь простенькое закажет.
_ * _
Когда майор откатил коляску в спальню и вернулся, то он ещё раз обошел всю комнату с неонкой и проводами в руках. На этот раз свечения не наблюда-лось ни в одном конце комнаты.
- Вы тут побудьте некоторое время, поговорите о делах наших скорбных, а мне нужно разобраться с вашей колясочкой, Волизан. – отчетливым и громким голосом проговорил майор и вышел.
- Что это он такое выделывает? – заинтересовался Правитель, которого Луготан явно обходил вниманием после инцидента с рапортом об отставке.
- Я тоже не очень понимаю эти манцы, но ему чем-то не нравится моя коляска. – изобразив лицом сильнейшее расстройство чувств, заключил Волизан.
- Надо же! Коляска? – изумился Суливан. - И что он с ней собирается делать?
- Поживем, увидим!
- Если только так. – и Правитель принялся набивать трубку. Закончив это серьёзное занятие, он закурил и застыл в неподвижной, расслабленной и благостной позе с полуприкрыми глазами.
Логутан появился в комнате минут через двадцать с просветленным и радостным выражением лица.
- Нашел я их долбаный приемник. Оказывается, они вмонтировали его в одну из крепежных трубок вашей коляски, Волизан. Поперечная трубка, та что над подушкой, за спиной, сзади.
- А как ты понял, что искать нужно именно там.
- Мне на днях рассказали о свечении неоновых ламп в сверхвысокочастотном радиополе, и я решил поискать радиожучки в нашем окружении по-новому. И, как видите, нашел. С нас бутылка автору этой идеи.
- Хорошо. Неонка? Радиополе? Но в коляске-то ты как все это нащупал? – Волизан чувствовал себя виноватым.
- Очень просто. Все трубки в конструкции были холодными, металлическими, а лишь эта ощущалась на прикосновение иначе. Оказалось, что она текстолитовая. То есть радиопроницаемая. А там излучение гетеродина в приемнике-передатчике фонит здорово. Давайте-ка вспоминать будем, когда они могли это сделать?
- Вот это да! Вот это проходимцы! Но ей, Богу! Ничего путного мне в голову не приходит. Во всяком случае сразу. – Волизан в отчаянии буквально хватался за голову.
- А мне припомнилось, как вас обоих вкатили в эту комнату с черными мешками на голове. Именно тогда они и могли сделать с ней ровно то, что им захотелось. Ведь вы ничего не видели, и не смогли бы ничем серьёзным им помешать. Хотя теперь это уже не главное. – мысли Луготана перескакивали с одного на другое и сейчас они остановились на последствиях обнаруженной прослушки. – Важнее мне представляется то, что мы теперь будем настороже. Но может быть и такое, что у Комитета все ваши кадровые дела уже много лет, как были на контроле. И все, что говорилось в вашей служебной комнате в рекрут-управлении Цитадели, они прослушивали ещё с тех пор.
Правитель и Волизан, потрясенные, напряженно смотрели друг на друга. В какой-то момент у озадаченного Суливана выкристаллизовалась мысль, и он поинтересовался:
- А когда ты себе эту коляску заказывал. Как ты её получал и откуда?
- Погоди, Суло-царь. – Волизан прижал сжатый кулак к губам. - Я, помнится, заказывал её перед войной через Летущана. Он тогда Министром Внешней торговли был и отвечал за расширение контактов с Готалером. Мы в то время налаживали торговые отношения с Ардонией, и в ответ на наши ресурсные поставки – нефть, зерно, металлы, они открыли свою машиностроительную и химическую промышленность. И мне привезли коляску с Дарсельдорфского велозавода. По спецзаказу. Там внизу под сидением до сих пор их вензель торговый красуется. С орлом и свастикой.
- Хрен с ней, с Ардонией! – вмешался в разговор Правитель. - Была и сплыла! Но ведь майор всё время каким-то прибором проверял наличие излучения вокруг нас. Значит излучение коляски его прибор не ощущал? Так получается? Что вы на это скажете, Луготан?
- Мне тоже это непонятно. Но видимо повлияло очень большое различие в диапазонах частот, если это радиоволны. Правда, возможны и какие-то другие физические свойства и эффекты. – вздохнул майор. - К сожалению, мы в нашем теперешнем состоянии разобраться с этим уже не сможем. Придется просто вам иметь это в виду, когда вы будете разговаривать между собой.
- А тебе? Тебе, что? Не придется? – подозрительно прищурился Суливан.
- Я через две недели выхожу в отставку вчистую, Правитель. – вытянулся по струнке Луготан.
- А ты не думаешь, что я могу отказать в ответ на твою докладную. – Суливан вытянул руку с трубкой в сторону листа бумаги, оставленного им на столе.
- Не думаю. – твердо ответил майор.
- И почему же это, ты не думаешь? Думать тебе, товарищ майор, по должности положено, ответственно и непрерывно. – нараспев произнёс Великий Вождь.
- В поступившей утренней почте находится распоряжение Президиума Прави-тельства об упразднении службы охраны и обслуживания объекта номер один, в том числе и звенаТ, командиром которого я являюсь. Поэтому наша с вами игра в доклады и решения о моей отставке носит чисто умозрительный характер. Я мог бы развернуться и уйти, даже не написав своего заявления.
- И почему же ты, майор, до сих пор этого ещё не сделал. – с любопытством поинтересовался Суливан.
- Почему не сделал до сих пор? – Луготан смотрел Правителю в глаза. – Да потому, что, Вам, вероятно, известно, что в нашей десятке вы имеете лаконич-ную подпольную кличку «БАТЯ». Мы все сироты, поэтому имеем к этому слову некоторое специальное отношение в душе. И это пока единственное, что заставляет меня остаться возле вас, Правитель, ещё две ближайшие недели.
Правитель задумался. Посмотрел в сторону Волизана, кивнул ему головой и развел руками:
- Что скажешь Воли-друг?
- А ничего. Круг жизни понемногу сужается. А мы с тобой, Суло-царь, часто своими выходками этот процесс ускоряем.
- Как же это мы его с тобой ускоряем, Воли-друг? – Правитель напряженно ждал ответа.
- Как ускоряем? Да очень просто. В инструкциях для наших нелегалов, как, впрочем, и во всех дурно написанных детективах, есть требование не садиться в первое подошедшее такси. Второе такси также желательно пропустить. И только на третьем уже можно ехать, но оглядываясь назад. Я не уверен, что уже нет каких-то других инструкции по этой части, но считаю, что принцип, в этом заложенный, всякий мудрый человек должен распространить на процедуру высказывания своих мыслей. Ты понимаешь, о чем я говорю, Суло-царь? – Волизан, наклонив голову, смотрел на Правителя Суливана.
- Понимаю. Что же тут непонятного. И принимаю, разумеется, тоже. Но пойми и ты, что мне просто невыносимо трудно преодолеть в себе эту многолетнюю привычку принимать мгновенные решения и высказывать суждения с ними связанные. Видимо, пришло время перестраиваться на другие пути и рельсы? Платить, как говорится, приходится по старым счетам за неискоренимые привычки и принципы. – Правитель потянулся к листу с заявлением Луготана, взял свой любимый красно-синий карандаш, и написал поперек листа: «Просьбу майора Луготана удовлетворить.» И расписался, широко и размаши-сто. А потом протянул бумагу просителю.
- С этой минуты вы свободны, майор.
И когда тот, взяв в руки бумагу, в каком-то внутреннем порыве потянулся к Правителю, чтобы что-то сказать, Суливан почти выкрикнул:
- Я сказал, свободен! Можете идти!
После того, как майор уже закрыл за собою дверь, Волизан, закрыл лицо руками, и они у него задрожали. А Правитель тяжело поднялся и подошел к другу, похлопав рукой его по плечу, пыхнул трубкой и, отстраненно глядя на дверь хрипло выговорил:
- Это не ему отставка, это мне старому дураку наказание. Но всё кончается. Век живи, век учись, однако в наши годы учеба, она уже не в прок. Ты согласен, Воли-друг.
- Нет. Не согласен.
- А почему ты со мной опять не согласен?
- А потому, что ты вовсе не одинок, Правитель, в среде людей, страдающих антигудемизмом. Болезнь тысячелетняя, многовековая, как история народов. Мне даже иногда кажется, что гудимы сами предписали себе эту эпитимью своей Книгой, насыщенной глубокой идеей богоизбранности. И уже одним этим навлекли на себя повышенное внимание, а порою злобу и зависть всех окружащих. А зависть – это тяжелое и изнуряющее душу чувство, иссушающее сердце. Остальное уже зависело и зависит от странностей людского сознания. Кто-то умеет считать до трех, когда думает, кто-то только до двух. А у кого-то, по разным, разумеется, причинам, мыслительно-говорительная система постоена по прямоточной схеме. Так, как у тебя, Суло-царь. А как самое интересное твоё человеческое свойство хочу отметить бесконечную выдерж-ку и расчетливость во всех других областях. А вот здесь, с нами, с гудимами, шестеренки терпения у тебя быстро, вернее почти сразу, начинают крошиться.
- Так сколько же лет ты, находясь около меня, терпишь эти мои выходки.
- Да уже лет пятьдесят. Но у меня на это есть внутреннее оправдание. Моё присутствие, хоть иногда, хоть в чем-то сдерживает тебя от резких выбросов эмоций и крайних суждений. Но главное, конечно, не в этом. Я люблю тебя, Суло, я горжусь и восхищась тобой, как братом-близнецом. И как всякий близнец я привязан к тебе душой навеки, хотя порою твои поступки мне нена-вистны. Но я себя окорачиваю, считая так, что это всё – твоя жизнь, ты в ней живешь и действуешь, а я служу только помощником или, скажем, сторонним наблюдателем. И мои суждения – это только внешние, сторонние оценки, фиксирующие некоторые исторические факты, но на саму историю не влияющие. Да и беззащитен я перед всем людским миром. Вот даже сейчас, если ты не прикатишь мне из спальни мою коляску, я буду вынужден до второго пришествия ждать кого-то из обслуги или охраны, кто поможет мне в этом.
- Понятно, Воли-друг. – Правитель, сделавший уже третий круг по Приемной, свернул в спальный комплекс и прикатил оттуда Волизану его транспортное средство. После того, как он помог Волизану перебрался в него, Суливан нарочито громко спросил:
- Ну, что? Бурипен, как обычно задерживается со звонком.
- А ты уже что-то решил тут, пока я дремал у себя в спальне. – Волизан подмигнул другу.
- Да, главным образом, решил я, что решать-то тут нечего, в том смысле, что всё за нас с тобой уже решено, и пора сдаваться на милость победителя. Или застрелиться с досады. Но у нас с тобой буквально вчера-позавчера были совершенно иные творческие планы. И это останавливает меня на полпути к такому сокраментально-радикальному решению. Короче, нужно выпускать из ж*пы пар и стравливать высокое давление в голове. Попросим мы с тобой Бурипена прислать за нами какие-то колёса, и поедем решать с ним, как нам жить дальше. Ничего другое меня уже не интересует.
- Но ведь так мы обрекаем себя на полную подчинённость, на состояние говна в проруби.
- А ты, как думал? Что ты сейчас в каком-то другом состоянии пребываешь? – Суливан мастерски изобразил на лице изумление словами друга.
- Но за полвека я привык к другому, Суло-царь. – простонал Волизан.
- Отвыкай, Воли-друг. Что я тебе могу ответить? Проигрывать тоже надо уметь с достоинством! А те триумфальные полвека, о которых ты заскучал, они были и прошли! Они закончились!
- Чем закончились? – оторопело переспросил Волизан.
- Да, ничем, мне кажется. Говном в проруби! Во всяком случае для нас с тобой.
- Так что же с нами будет, Правитель?
- А ничего! Жить будем недолго, но счастливо. И навряд ли умрем в один день.
На коммутаторном столе мощно затрезвонил прямой телефон Комитета Защиты Революции.