М.А.Бродский
«Мастер и Маргарита» - Антибиблия XX века?
(«Русская словесность» 2001, № 5, С. 23-30)
Оценка романа М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» как «евангельской истории, увиденной глазами Сатаны»[19,268], произведения «богохульного» и «кощунственного»[6,55]имеет сегодня немало сторонников. И надо признать, что основания для этого несомненно есть, ведь булгаковский Сатана вызывает у нас явную симпатию, а Христос, Сын человеческий скорее жалость, чем поклонение.
Однако вряд ли кто решится предположить, будто М.А.Булгаков, знаток библейской истории и сам, по воспоминаниям близких, человек верующий, собрался полемизировать со Священным Писанием в духе популярных в 30-е годы «богоборцев» типа Демьяна Бедного или Емельяна Ярославского.
Правомернее, на наш взгляд, было бы рассматривать роман как попытку с помощью великой и общеизвестной книги книг еще раз задуматься над вечными проблемами соотношения в этом мире добра и зла, насилия и милосердия, личной свободы и государственной власти.
Следовательно, степень «богохульности» романа будет заключаться в том, насколько по-христиански решаются там поставленные проблемы, насколько облик и взгляды бродячего философа Иешуа Га-Ноцри соответствуют христианскому учению, наконец, кто такой Воланд и, главное, в чем секрет его обаяния?
Чтобы ответить на эти вопросы нам необходимо будет соотнести роман М.А.Булгакова с Библией, вечной книгой книг, и тем временем, когда он создавался. Начнем с начала. Патриаршие пруды. Встреча Берлиоза и Бездомного с Воландом:
- Но, позвольте вас спросить, - после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, - как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?
- Увы! - с сожалением ответил Берлиоз, - ни одно из этих доказательств ничего не стоит... Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.
- Браво! - вскричал иностранец, - браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над собою, соорудил собственное шестое доказательство!
-… Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! - совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич
- Иван! - сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг»(1,15).
Так за что же «старика Иммануила» следовало бы отправить «года на три на Соловки»?
1. Простой ответ: за то, что он доказывал то, что доказывать не полагалось - что Бог есть.
2. Здесь может быть заложена более глубокая мысль. По Канту логические доказательства бытия Божия действительно ничего не доказывают, ибо человеческий разум слишком ограничен, чтобы осмыслить существование Высшего Разума. Зато есть так называемый «категорический императив» (то самое шестое доказательство!) - нравственное повеление человеку Свыше относиться к себе и окружающим как к цели, а не средству осуществления даже самых благородных общечеловеческих идей. Самоценна, утверждал Кант, не идея, а личность. Как такие мысли могли восприниматься в «эпоху развернутого строительства коммунизма» - понятно. Так что классовое чутье Ивана не подвело. Канта действительно следовало бы отправить кой-куда вслед за многими.
3. В приведенном отрывке М.А.Булгаков исторически точно отразил две позиции, два отношения к философскому и, шире, вообще к мировому духовному наследию, доминировавшие в советском обществе тех лет. Это, во-первых, позиция М. Берлиоза, идеологического работника, для которого классическая немецкая философия - всего лишь достойный фундамент, над которым возвышается подлинно научная философия - марксизм-ленинизм. Во-вторых, позиция И. Бездомного, «простого советского человека», которому все в этой жизни уже ясно, и потому у него ксенофобия на «шибко грамотных». И вот, что интересно: столкнувшись с непонятным явлением, оба они используют один и тот же «зашоренный» метод познания: не исследуют само явление (нечистую силу!), а подставляют к нему уже известные «клише»: иностранец? шпион? историк? А Воланд им говорит: «Я - историк... Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!»(1,19) - явная авторская издевка.
4. Кроме того, М.А.Булгаков таким образом устанавливает «правила игры» (экспозицию), по которым мы должны воспринимать роман: «зашоренный» читатель, подобный Берлиозу или Бездомному, его, конечно же, не примет и не поймет.
Далее. В том же диалоге Воланда со всезнающим М.А.Берлиозом отразилась весьма острая в те годы дискуссия о достоверности евангельских текстов и, в частности, историчности Иисуса Христа. «- Имейте в виду, что Иисус существовал.
- Видите ли, профессор, - принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, - мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
- А не надо никаких точек зрения! - ответил странный профессор, - просто он существовал, и больше ничего.
- Но требуется же какое-нибудь доказательство... - начал Берлиоз.
- И доказательств никаких не требуется... Все просто: в белом плаще...»
[1,19], и так далее.
А в каких случаях доказательств не требуется? Пожалуй, только в двух: когда речь идет о вере, в том числе религиозной, или о художественном «угадывании» (как Пушкин «угадывал» Пугачева или Л.Толстой Кутузова).
Вопроса религиозной веры Булгаков в романе не касается или, лучше сказать, оставляет открытым: в «библейских» главах (особенно это заметно в сравнении с другими, «московскими» главами) о чудесах говорится как бы вскользь, неопределенно (Иешуа, например, вылечивает Пилата словами, обычными для любого гипнотизера - подробнее об этом см.[31,294 и др.]), а о Воскресении Христовом не сказано вообще ничего, хотя оно и не опровергается. Что же касается художественного «угадывания», то в конце романа есть одна, как нам кажется, заслуживающая внимания подсказка: «Тот, кого так жаждет видеть выдуманный вами герой, -говорит Воланд Мастеру, - которого вы сами только что отпустили (то есть Понтий Пилат - авт.), прочел ваш роман (то есть Иешуа Га-Ноцри - авт)»[1,308].
Следовательно, Понтий Пилат - «выдуманный» герой «угаданных» событий (такое возможно, но только в художественном творчестве, например, в исторических романах), тогда как Иешуа - герой романа и его прототип, существующий как бы вовне и даже участвующий в судьбе так точно «угадавшего» его мысли и внешний облик автора. Обратим внимание: судьбу литературного героя, Пилата, как и положено, решает художник. Правда, сам этот художник (Мастер), как и все его персонажи, тоже является героем, но уже другого романа. А значит и применительно к булгаковскому «Мастеру и Маргарите» тоже «доказательств никаких не требуется». Ибо каждый художник вправе излагать собственные суждения. Даже по поводу канонизированных текстов и событий. Например, евангельских.
Откроем вторую главу романа («Понтий Пилат»[1,20]) и сравним ее с соответствующими главами Священного Писания (Мф.27;Ин.18-19;Лк.23;Мк.15).
Нетрудно заметить, что масса исторических терминов, разбросанных в тексте, таких, например, как «прокуратор», «кентурия», «ала», «легион» и других, описание дворца Ирода Великого от «мозаичного пола у фонтана» до «запахов кожи и конвоя», смысл вопроса Пилата: «Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?» (имеется в виду правитель Галилеи, тетрарх или, что одно и тоже, четвертовластник Ирод Антипа, сын Ирода Великого) и многое другое - все это никак не противоречит Евангелию, а лишь детализирует его.
Несовпадения начинаются с описания участников библейских событий и, прежде всего, самого Христа. Здесь Булгаков откровенно отходит от Евангелия, причем делает это постепенно: сначала мы узнаем имя и прозвище арестованного - Иешуа Га-Ноцри, что у подготовленного читателя возражений еще не вызывает: так именовали Иисуса Христа в иудейских книгах. Но указание на возраст «человека лет двадцати семи» и другие его «анкетные данные» (родных не помнит, отец вроде бы сириец и т.п.) уже явно расходятся с первоисточником. А его слова «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время, и все из-за того, что он (Левий Матвей - авт.) неверно записывает за мной»[1,23],окончательно устанавливают «правила игры»: излагается «подлинная» история евангельских событий, тем более, «что ничего из того, что написано в Евангелиях, - как утверждает их «свидетель» Воланд,- не происходило на самом деле»[1,39].
Что здесь, полемика со Священным писанием? Скорее известный художественный прием, с помощью которого автор помогает читателю заново взглянуть на события, давно и хорошо известные, как бы предупреждая его: это новый рассказ, где возможны новые сюжетные повороты и новые оценки. Но насколько это касается Иешуа Га-Ноц-ри? Как вообще соотносится булгаковский герой с евангельским Иисусом Христом?
Первое, что бросается в глаза, - это то, что Иешуа никак не проявляет своего мессианского предназначения, тем более не обосновывает своей божественной сущности, тогда как Иисус уточняет, например, в разговоре с фарисеями (Мф.22,41-46) : Он не просто Мессия, Помазанник Божий,Он - Сын Божий, Господь.
Существенным отличием булгаковского героя от Иисуса Христа является и то, что Иисус не избегает конфликтов. «Суть и тон его речей, - считает С.С. Аверинцев, - исключительны: слушающий должен либо «уверовать», либо стать врагом... Отсюда неизбежность трагического конца»[3,493].
А Иешуа Га-Ноцри? Можем ли мы представить его, скажем, разгоняющим торгующих из храма? Нет. Его слова и поступки совершенно лишены агрессивности. Он - человек, проповедующий Любовь, в то время, как Иисус - Мессия, утверждающий Истину.
Уточним: нетерпимость Христа проявляется лишь в вопросах веры. В отношениях же между людьми Он учит:»...не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»(Мф.5,39). Апостол Павел так уточняет эти слова: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром»,(Римл.11,21), то есть борись со злом, но при этом не преумножай его сам.
В романе «Мастер и Маргарита» Булгаков дает нам свое толкование непростой заповеди Иисуса Христа. Можем ли мы сказать, что слова апостола Павла применимы к Иешуа Га-Ноцри, булгаковскому Христу? Безусловно, потому что всей своей жизнью он доказывает удивительную привлекательность добра. Оно уязвимо, но не презираемо, возможно, и оттого, что трудно презирать тех, кто, не зная тебя, верит в твою изначальную доброту, расположен к тебе, независимо ни от чего. Мы не можем упрекнуть его в бездействии: он ищет встреч с людьми, готов говорить с каждым. Но он совершенно беззащитен перед жестокостью, цинизмом, предательством, потому что сам абсолютно добр, а добро, по Булгакову, не может быть «с кулаками» ни в каком случае.
Вряд ли такая позиция может быть общепризнанной, но вправе ли мы утверждать, что она противоречит духу Нагорной проповеди Иисуса Христа? На этот принципиальный вопрос М.А.Булгаков, вслед за Л.Н. Толстым, дает, как мы считаем, однозначно отрицательный ответ. И основания к тому есть достаточно серьезные.
Спросим себя: можно ли в нашей реальной жизни противостоять злу, не допуская насилия? Нет, и чисто моральной победой удовлетворятся немногие. Проблема, однако, в том, что как только добро, кроме милосердия, бескорыстия и прочих «ненасильственных» достоинств, становится еще и «с кулаками», то есть начинает давать сдачи, получает право на конфликт, оно тотчас же открывает лазейку для всякого рода оправданий в большом и малом. А там, где есть оправдание, покаяния уже не требуется, и совесть спит спокойно. Но может ли называть себя христианином человек не совестливый, избегающий покаяния?
Вот почему, на наш взгляд, в романе «Мастер и Маргарита» добро и насилие - разные понятия, никак не соприкасающиеся. Насилие - это из другой, «теневой» стороны человеческой жизни. Обратим внимание: неконфликтного Иешуа Га-Ноцри ожидает та же участь, что и «конфликтного» Иисуса Христа. Почему? Кому может мешать абсолютно добрый человек? Не исключено, что здесь М.А.Булгаков подсказывает нам: распятие Христа - вовсе не следствие Его нетерпимости, как можно предположить, читая Евангелие. Дело в чем-то другом, более существенном. В чем же?
Если не касаться религиозной стороны вопроса, причина гибели героя «Мастера и Маргариты», как и его Прообраза, нам видится в их отношении к власти, а, точнее, к тому жизненному укладу, который эта власть олицетворяет и поддерживает.
Общеизвестно, что Христос постоянно разделял «кесарево» и «богово». Тем не менее именно земная власть, светская (наместник Рима) и церковная (Синедрион), приговаривают Его к смерти за земные(!) преступления: Пилат осуждает Христа как государственного преступника, якобы претендующего на царский престол, хотя сам в этом сомневается; Синедрион - как лжепророка, богохульно называющего себя Сыном Божиим, хотя, как уточняет Евангелие, на самом деле первосвященники желали ему смерти «из зависти»(Мф.27,18) и, конечно, из опасения, как бы новое мессианское движение не вызвало недовольства, а то и репрессий со стороны Рима. В этом смысл слов первосвященника Каиафы: «... лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин.11,50).
А Иешуа Га-Ноцри противостоит власти, претендует на нее? Нет, конечно, Правда, он оценивает ее прилюдно как «насилие над людьми» и даже уверен, что когда-нибудь ее, власти, может и не быть вовсе. Но такая оценка (не противоречащая, кстати, ни христианскому, ни марксистскому учению) сама по себе, если задуматься, не так уж опасна: когда еще это будет, чтоб люди могли совсем обходиться без насилия?
Тем не менее именно слова о «невечности» существующей власти становятся формальным поводом (не причиной, а именно поводом, как и с Иисусом Христом!) его гибели.
В чем же истинная причина? Чем на самом деле не устраивают власть Иисус Назарянин и Иешуа Га-Ноцри? Тем, что они внутренне свободны и живут по законам любви к людям - законам, не свойственным и невозможным для власти, причем, не римской или какой-то другой, а Власти вообще, как таковой. Ведь, если мы живем по принципу «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф.7,12), власть кого-то третьего нам просто не нужна. Если мы и так добры и предупредительны друг к другу, нам не за чем отдавать кому-то часть своей свободы «для поддержания порядка». Другое дело, когда мы ждем от ближнего своего чего-то недоброго, коварного и сами непрочь «сыграть на опережение».
В романе М.А.Булгакова Иешуа Га-Ноцри не просто свободный человек. Он излучает свободу, он самостоятелен в своих суждениях, искренен в выражении своих чувств так, как может быть искренен только абсолютно чистый и добрый человек. Даже перед лицом смертельной опасности он замечает Пилату: «Правду говорить легко и приятно»[1,28], хотя никто его об этом не просит. Пилату правда как раз и не нужна. В этом эпизоде отчетливо видно, насколько они, Иешуа и Пилат, - антиподы. Ведь трусость (не чувство страха, а трусость как поступок) является, наверное, самым бесспорным проявлением внутренней несвободы.
«Христу нет места на земле»[17,194], - писал А.М. Горький. И история Иешуа Га-Ноцри, как и история князя Мышкина из «Идиота» Ф.М. Достоевского и других похожих литературных героев, лишь иллюстрирует эту мысль. Однако отсюда вовсе не следует, что христианская идея о всеобщей любви несовместима с реальной жизнью. Речь идет о пробуждении и сохранении в людях потребности следовать Главной заповеди Иисуса Христа о любви к ближнему, как к самому себе (Мк.12,28-31;Мф.22,35-40;Лк.10,25-28), о стремлении каждого человека быть сегодня чище, отзывчивей, добрее, чем вчера.
Итак, мы вправе утверждать, что образ Иешуа Га-Ноцри во многом близок к распространенному на рубеже 19-20 веков толкованию Иисуса Христа прежде всего как идеального человека. М.А.Булгаков, по нашему мнению, не противопоставляет своего героя Христу, а как бы «конкретизирует» евангельскую историю (как он ее понимает), помогая нам лучше ее осмыслить. Скажем, его Христос лишен ореола божественного величия, и тем не менее он вызывает уважение и любовь - такова притягательная сила его личности и суждений. Иешуа далек от любых проявлений насилия, потому что иначе его доброта и чистота не были бы абсолютны. Ведь он не Бог, говорящий: «Я есмь истина»(Ин.14,6), но он праведник, к которому, как к идеалу, не достижимому, но желанному, стремится каждый человек. Наконец, его смерть на кресте выглядит в романе не случайной, а вполне закономерной: он слишком добр, слишком свободен, чтобы жить в нашем греховном мире. А значит ему «нет места на земле». Как и его Прообразу.
Ну а кто же, по Булгакову «правит бал» на этой земле? Кто «князь мира сего»? Эпиграф романа адресует нас к Мефистофелю из «Фауста» Гете:
... так кто ж ты, наконец?
- Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.[1,10]
Следовательно, булгаковский Воланд - это Мефистофель. А Мефистофель - это Сатана, не случайно же его диалог с Создателем («Пролог на небесах» - [13,47-49])почти полностью совпадает с аналогичным местом в ветхозаветной Книге Иова (Иов 1,9-12).
Однако все здесь не так просто, как кажется на первый взгляд. Сатана (от греч. «противодействующий», «противник») или дьявол (от греч. «клеветник») предстает как в Ветхом, так и в Новом Завете, во-первых, как «начальник злых духов, враг Божий и искуситель и губитель душ человеческих»[24], как скептик и циник, подстрекатель и наушник, обвинитель рода человеческого пред Высшим Судией.
Во-вторых, что для нас особенно важно, и в Библии и в «Фаусте» Гете Сатана (Мефистофель) хотя и противостоит Богу, но «не на равных основаниях, не как божество или антибожество зла, но как падшее творение бога и мятежный подданный его державы, который только и может, что обращать против бога силу, полученную от него же и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению божьего замысла - «творить добро, желая людям зла»[4,412].
Но подходит ли такое понимание Сатаны к булгаковскому Воланду? Вряд ли. Более того, если обратиться к ранним редакциям романа, то хорошо видно, как Булгаков постепенно, но уверенно отходит именно от такого толкования образа Сатаны в сторону дуалистических ересей, признававших равенство добра и зла в мире, издавна существовавших в истории христианства (например, у гностиков) и нашедших отражение в «Божественной комедии» Данте Алигьери [подробнее см., в частности, 11,80-83].
Причину такого отступления мы видим только в одном: Булгаков отдаляет Воланда от Мефистофеля (Сатаны) в поисках более точного осмысления природы добра и зла, и их соотношения между собой в реальной земной жизни.
«Каждое ведомство должно заниматься своими делами»[1,229]- объясняет Воланд Маргарите распределение обязанностей в этом мире. Есть «ведомство» Иешуа Га-Ноцри, и есть «ведомство» его, Воланда. А соотношение их между собой вполне соответствует Евангелию и вековой христианской традиции: Воланд (Сатана в понимании М.А.Булгакова) - это «князь мира сего» (Ин.12,31 и др.), тогда как Иешуа Га-Ноцри (Иисус Христос в понимании М.А.Булгакова) может повторить вслед за своим библейским Прообразом: «Царство Мое не от мира сего» (Ин.18.36).
«Мир сей» - это его, Воланда, территория. Там живут грешные люди и неизбежно насилие, там он всемогущ, потому что всевластен над теневой стороной нашей жизни. И противостоит он Иешуа, как противостоит земная Власть чистому неземному свету Абсолютного Добра, как противостоит в самом человеке «свет» нравственного совершенства и «тень» житейского «реализма».
Обратим внимание: ни Воланд, ни его свита не творят зла между людьми. Главная «часть той силы» зла исходит от самого человека, способного предавать, лгать, убивать себе подобных. Кто из героев романа может искренне сказать о себе, что его заставили сделать то, чего он сам не хотел («бес попутал» и т.п.)? Степа Лиходеев? Никанор Иванович Босой? Женщины, пришедшие в Варьете? Никто. Это их выбор.
И еще: Воланд никогда не совершает, но и не мешает совершать милосердные поступки. Милосердие тоже творят люди, не лишенные света в своих душах (Маргарита, Мастер).
В этом контексте особое значение приобретает вопрос: почему Воланд вызывает у нас симпатию? Потому, что нам симпатична «теневая», греховная сторона нашей жизни? Нет. Потому, что мы уважаем силу, испытываем рабский восторг перед тем, кто может по своему желанию опозорить кого угодно, напугать, а то и убить? Тоже нет. Во всяком случае ни Маргарита, ни Мастер ничего подобного не испытывают.
Секрет обаяния Воланда - в его мудрости и справедливости. Он не занимается искоренением зла (что и невозможно, ибо зло вечно в этом мире), но и не поощряет его и даже вершит праведный суд над человеческими пороками. Он покровительствует Таланту и Любви. Словом, булгаковский Сатана предстает перед нами не столько «исчадием ада», сколько идеальным земным правителем.
Есть, правда, в романе эпизод, вызывающий по отношению к Воланду более сложные чувства, - это несоизмеримо жестокое наказание М.А.Берлиоза. Когда мы читаем, как Маргарита увидела голову Берлиоза «с выбитыми передними зубами»[1,220], увидела, «содрогнувшись..., живые, полные мысли и страдания глаза»[1,221], мы не с Воландом. Здесь он у нас симпатий не вызывает. Потому что в данном случае он использует свое могущество для безжалостной расправы над своим идейным (всего лишь!) противником, никого, кстати, не убившем и не предавшем. Пусть Воланд прав, говоря, что «каждому будет дано по его вере»[1,221], пусть «материалистическая вера» Берлиоза действительно заслужила «небытия», но, согласимся, уход его мог бы быть менее мучительным.
Какой вывод можно сделать из сказанного? Например, такой: Воланд представляет собой дьявольскую силу, то есть силу, лишенную милосердия, и потому его привлекательность,(как и многих земных правителей) обязательно имеет свои границы. Согласимся, что все это нам напоминает не столько богословские рассуждения о свойствах нечистой силы, сколько оценку-обращение к реальным властителям мира сего. Например, к И.В.Сталину, которого многие исследователи называют в числе прообразов «князя тьмы» и которого М.А.Булгаков, судя по воспоминаниям близких, желал видеть среди читателей своего романа.
Не здесь ли заключена разгадка необычного образа «князя тьмы»? Как известно, отношения между Булгаковым и Сталиным были довольно своеобразными, во многом напоминающие, как заметила М.О. Чудакова, отношения Петруши Гринева к Емельяну Пугачеву, ("очарован" – вот точное слово, придуманное Цветаевой), с тем только отличием, что «благодетель» -«кровопийца» на этот раз победил окончательно. А самому писателю после позорного запрета пьесы «Батум» было брошено «будто Гриневу от Пугачева в переписанной навыворот «Капитанской дочке» обвинение в неискренности, а значит - продажности, в приспособленчестве. И возразить было не только некому, но и нечего»[28,12].
На самом же деле все обстояло намного сложней. Тогда, в 30-е годы, многие интеллектуалы и у нас в стране и за рубежом видели в Сталине, реальную силу, способную противостоять внешним и внутренним угрозам. Да и «личное персональное отношение к власти повело... к зачарованности властителем и Булгакова, и Пастернака»[28,12]...- список можно легко продолжить другими не менее достойными именами.
А Воланд в романе тоже обладает реальной силой и пользуется ею мудро и справедливо, хотя и не обладает такими не свойственными ему христианскими достоинствами, как сострадание или потребность в нравственной чистоте. Таким образом, мы вправе предположить, что в романе «Мастер и Маргарита» Воланд олицетворяет собой идеальную Власть (как неизбежное зло), а Иешуа Га-Ноцри - идеального Человека, Личность (как недостижимое благо, добро). Можно ли в этом случае говорить о романе «Мастер и Маргарита» как «богохульном» и «кощунственном»? Здесь многое будет зависеть от восприятия читателем Священного Писания. Но чего там точно нет, - это возвеличивания сатанинского начала в мире и человеке и унижения облика Иисуса Христа.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Булгаков М.А. Избранное: Роман «Мастер и Маргарита» и другие.- М.: Худож. литература, 1980.- 400 с.
2. Библия. Книга Священного Писания Ветхого и Нового Завета в русском переводе с приложениями. 4-е изд. - Брюссель: Жизнь с Богом, 1985.- 2535 с.
3. Аверинцев С.С. Иисус Христос // Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 т.- М.: Сов. энциклопедия, 1987. - Т. 1. С.490-504.
4. Аверинцев С.С. Сатана // Там же Т. 2. С.412-414.
5. Аверинцев С.С. Черт // Там же Т. 2. С. 625.
6. Ардов М. Прочтение романа // Столица. 1992. N 42.- С. 55-57.
7. Барков А. О чем говорят парадоксы // Литературное обозрение. 1991. N 5. С. 66-68.
8. Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. Кн. для учащихся ст. классов.- М.: Просвещение, 1991.- 208 с.
9. Боборыкин В.Г. Рецензия на методическую статью А.К.Киселева «Роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» в 10-м классе»// Литература в школе. 1991. N 1. С. 107-108.
10. Булгаков М.А. Правительству СССР // Мастер и Маргарита: Роман.- М.: Олимп; Издательство АСТ, 1996.- С. 497-500.
11. Бэлза И.Ф. Партитуры Михаила Булгакова // Вопросы литературы. 1991. N 5. С. 55-83.
12. Вулис А.З. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита».- М.: Худож. литература, 1991.- 222 с.
13. Гете И.Ф. Фауст. Трагедия. Пер. с нем. Н.Холодковского.- М.: Дет.лит., 1983.- 367 с. (Шк. б-ка)
14. Горелов Д. Булгаков, милый мой Булгаков... // Сегодня. 1996. 25 мая. С. 10.
15. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч. в двенадцати томах.- М.: Изд-во «Правда», 1982.- Т. 11
16. Ермолинский С.А. Из записей разных лет // Воспоминания о М.Булгакове: Сб.- М.: Сов. писатель, 1988. С. 428-482.
17. Иванова Е. Загадочный финал «Двенадцати» // Москва. 1991. N 8 С. 194.
18. Карсалова Е.В. Совесть, истина, человечность...(Роман М.А.Булгакова «Мастер и Маргарита» в выпускном классе) // Лите-ратура в школе. 1994. N 1. С. 72-79
19. Лакшин В.Я. Булгаков и Солженицын: К постановке проблемы // Лакшин В.Я. Берега культуры: Сборник статей.- М.: МИРОС, 1994. С. 263-269
20. Лакшин В.Я. О доме и бездомье (Александр Блок и Михаил Булгаков). Там же. С. 252- 262.
21. Маргулев А. «Товарищ Дант» и «бывший регент» // Литературное обозрение. 1991. N 5. С. 70-74.
22. Мень А.В. Сын человеческий. - 4-е изд. - М.: Вита, 1991. - 336 с.
23. «Непрочитанный Булгаков» // Москва. 1991. N 5. С. 187-201.
24. Никифор, архимандрит. Сатана // Иллюстрированная полная популярная Библейская энциклопедия. - М.: Типография А.И.Снегиревой, 1891. - Репринтное издание. - М.: Терра, 1990. С. 627.
25. Паршин Л.К. чертовщина в Американском посольстве или 13 загадок Михаила Булгакова. - М.: Изд-во «Книжная палата», 1991. - 208 с.
26. Соколов Б.В. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»: Очерки творческой истории. - М.: Наука, 1991. - 175 с. - (Сер. «Литературоведение и языкознание»).
27. Токарев С.А. Дьявол // Мифы народов мира. Т7 1. С. 416.
28. Чудакова М.О. Булгаков, Сталин и Пугачев. «Таинственная связь» между властителем и жертвой // Русская мысль. 1995. N 4077. С. 11-12.
29. Чудакова М.О. Михаил Булгаков: эпоха и судьба художника // Булгаков М.А. Избранное. - М.: Просвещение, 1991. С. 337-383.
30. Чудакова М.О. О мемуарах и мемуаристах // Воспоминания о М.Булгакове. - М.: Сов. писатель, 1988. С. 483-524.
31. Эткинд А.М. Эрос невозможного: Развитие психоанализа в России. - М.: Гнозис; Прогресс-Комплекс, 1994. - 376 с.