Компрадор Василий Евсеевич

          
     Иван Филиппович спал всегда очень чутко, а в больших летах, в которых он уже находился, почивал вообще в полглаза. Так что скрип панцирной сетки кровати соседа по больничной палате заставил его тут же очнуться от полусонного забытья.  Выпростав голову из-под одеяла, – спал, укутавшись с головой: на улице была зима, а топили в больнице плохо – заметил в изголовье соседа синевато-зелёный свет. Тот что-то читал, иногда невнятно произнося какие-то фразы вслух.

     Ивана Филипповича поместили в четырёхместную палату, в которой он сейчас находился, накануне, ближе к вечеру. Он ещё не успел справиться, как зовут его пока ещё единственного соседа. Впрочем, не очень-то и спешил с этим, поскольку был человеком необщительным, даже замкнутым, как, судя по всему, и его визави, не проявивший к новому постояльцу никакого любопытства.
 
     Утром Иван Филиппович, не дождавшись инициативы с противоположной стороны, попытался как-то загладить свою невежливость. Представился первым – не в молчанку же всё время играть! Правда, честно говоря, очень уж хотелось удовлетворить мучавшее любопытство по поводу ночного бдения соседа. Узнал, что зовут того Василий Евсеевич. Это был высокий 80-летний старик с гривой седых волос и благородными чертами лица, на котором  лежала печать какой-то невысказанности и усталости. Усталости не физической, а внутренней. Что мучило его, можно было лишь предполагать. Скорее всего, как уже позже решил Иван Филиппович, ожидание неминуемой кончины.

      В больницу тот попал по поводу такого же недуга, что и у него, но куда в более острой форме. Его излечение предполагало только хирургическое вмешательство. Но в операции Василию Евсеевичу врачи отказали из-за боязни, что тот в силу запущенности болезни и своего почтенного возраста может отдать богу душу прямо на операционном столе. Потому теперь он собирался выписываться из больницы, вынужденно ставя себя в положение заложника судьбы и случая – сколько они ему ещё отпустят?!

     Слово за слово, Иван Филиппович узнал и причину ночных бдений Василия Евсеевича, которые продолжались также в последующие три ночи, что провёл тот в одной палате с ним до своей выписки из больницы. Выяснилось, что по ночам он читал Бунина. – Во-первых, ночью прочитанное, – поделился своим опытом Василий Евсеевич, – застревает в мозгах лучше, чем днём, когда запущенный с утра шумовой пресс больничной жизни выдавливает из головы любую нужную или стоящую мысль, которую, чтобы тут же не забыть, приходится «брать на карандаш». Во-вторых, чтобы не беспокоить Вас, пользуюсь, читая, подсветкой дисплея своего айфона.

     Пояснил также, почему читает именно Бунина. Мол, пытается постичь «умение описывать природу», овладеть его «техникой пейзажных зарисовок», а лучшего в этом плане, чем у него, он не встречал. Отвечая на вопрос, для чего, собственно, это нужно, Василий Евсеевич сказал, что пишет прозаические вещи, которые иногда печатает достаточно известное издание. Рассказал, что на склоне лет нашёл себя именно в этом занятии. Пишет прозу в разных её жанрах, якобы всерьёз не помышляя о своём признании как серьёзного автора. - Занимаюсь этим, - сказал он, - для душевного равновесия и отдохновения. Но мысль о литературной известности где-то подспудно в нём, судя по всему, всё же жила. Это было видно по тому, как он оживился, когда стал говорить о том, что последняя из его повестей была отмечена владельцами издания как лучшее произведение среди вещей прочих авторов. Это обстоятельство, видимо, возбудило в нём лелеявшуюся втуне надежду, что он в изящной словесности всё же не рядовая величина. Когда рассказывал о признании своего творения, было видно, как его лицо озаряет мечтательная улыбка. О чём тот мечтал в этот миг, догадаться Ивану Филипповичу было несложно. Разумеется, не сомневался он, о своём манящем литературном будущем. Но сколько этого будущего у него осталось?!

     Иван Филиппович поспешил выяснить причину неожиданного поворота в литературной судьбе соседа – благо под рукой был выход во всемирную паутину. Быть может, он в соседях с новым самобытным автором, имя которого однажды будет повторять вся Россия, а то и вовсе со вторым Буниным?! Сначала прочитал сам рассказ – он не понравился своей сухостью и излишней историчностью.
Обстоятельства же неожиданного литературного признания показались Ивану Филипповичу вполне определёнными. Хозяином издания, где печатался сосед, была некая неправительственная организация, а точнее – «иностранный агент». Таким определением власти стали награждать структуры, находящиеся на зарубежном иждивении. Ивану Филипповичу, считавшему себя большим патриотом своей страны, этого было вполне достаточно, чтобы понять причину успеха соседа.

     Издание, как он это теперь представлял, выискивало на местном литературном поле в угоду своим спонсорам с зарубежной пропиской любой росток, способный будучи взлелеянным служить далее одной цели – чернить прошлое и настоящее всего русского. А рассказ Василия Евсеевича вполне подходил для этой задачи. Он был о трагическом событии в одном из южных городов, где народ, доведённый до отчаяния своим бедственным положением, однажды пошёл на власть, жестоко расправившуюся с ним. – Зарубежных спонсоров привлекли, скорее всего, не художественные достоинства творчества соседа, а осуждение им советского прошлого, – заключил Иван Филиппович.

     Убеждать в этом, видимо, всерьёз уверовавшего в свой литературный талант Василия Евсеевича ему показалось бесполезным. Так что у него пропало всякое желание для продолжения общения с ним. – Куда комфортнее, когда не надо никого ни в чём убеждать, – промелькнула в его голове часто посещавшая его в минуты любого идейного противостояния мысль. Всё оставшееся время до выписки Василия Евсеевича из больницы они провели в молчании.

     Про себя Иван Филиппович дал Василию Евсеевичу определение - компрадор. Это было слово, осевшее в его памяти со школьной скамьи как бранное определение предательства интересов своей страны. А потом он поймал себя на совестливой мысли о том, что и сам тоже не без грешка. Однажды работал в немецкой компании, продвигал её интересы. Вспомнился недвусмысленно заданный ему как-то вопрос знакомого: - Вы и, правда, работали на немцев?! – спросил тот, сделав ударение на словах о немцах. – А, собственно, кому нужна моя совестливость!? – подумал он. - Сегодня готова продавать и себя, и страну не только мыслящая, но и посконная Россия. – Тут, наверное, всеобщее предательство!

      С выписавшимся из больницы Василием Евсеевичем он простился сухо. Тот был в рубашке чёрного цвета с красной окантовкой по вороту, в чёрных брюках и чёрных ботинках. Этот наряд был похож на траурное одеяние. – По случаю чьей кончины? – мелькнуло ассоциативно в голове Ивана Филипповича. Через два месяца Василия Евсеевича не стало.

25 ноября 2019 года