Вовчик взял в руки консервный нож, привычным движением проделал два симметричных отверстия в крышке банки и, приложившись к одному из них, сделал большой глоток. Несмотря на то, что незадолго до этого он довольно плотно поужинал, отказывать себе в этом маленьком удовольствии не хотелось. Тем более, что сегодняшняя вечерняя трапеза была несколько омрачена странными манерами нового вестового, накрывавшего столы в кают-компании подводной лодки. Поднося Вовчику тарелку, тот как-то неловко держался за её края, прижимая большими пальцами сверху, и борщ в такт его движениям то и дело облизывал их. Нельзя сказать, чтобы они отличались какой-то особой чистотой.
– Что же ты, братец, неаккуратно так тарелку держишь. Эдак можешь и обжечься, – поморщившись, иронично посетовал офицер.
– Да ничего, товарищ лейтенант, он не горячий, – искренне, без тени сомнения в правильности его реакции на замечание офицера отреагировал вестовой. Для вчерашнего трюмного, обычно имеющего дело с обслуживанием магистралей забортной воды и продувкой гальюнов, обстановка в кают-компании с царящими в ней порядками была непривычной. Оказался он здесь случайно. По распоряжению помощника командира сюда его направили временно исполнять обязанности штатного вестового, внезапно слёгшего с какой-то хворью.
От борща Вовчик отказался.
Он уже не мог припомнить, с каких пор у него появилось пристрастие к концентрированному молоку, но вот уже вторую автономку подряд он брал с собой пару упаковок этого довольно странного и сомнительного для людей непосвящённых лакомства. И ладно бы, с сахаром. А то ведь просто концентрат. Но у каждого свои вкусовые пристрастия, порой труднообъяснимые – то ли в детстве малыша лишали чего-то вкусного или недодавали ему сладкого, и он, страдающий от неосознанного комплекса, уже повзрослев, страстно вожделеет недоданного ему в детстве, то ли его организм, всё ещё продолжая расти, испытывает дефицит в том каком-то микроэлементе, делающим неполноценным процесс метаболизма.
Нельзя сказать, что автономный паёк подводника скуден или низкокалориен – его ассортимент научно обоснован и подкреплён натурными испытаниями на добровольцах с различным социальным статусом и семейным положением. При его разработке защищена не одна диссертация по диетологии, и даже ходят слухи, что полученные рекомендации распространяются на нормы питания не только подводников, но и буровиков-нефтяников, а с некоторыми оговорками – даже космонавтов.
Здесь речь, скорее всего, идёт о присутствующем в рационе подводников алкоголе – медики считают, что красное вино способствует выведению из организма радионуклидов, имеющих место при службе на объектах с ядерной энергетикой. Хотя космонавтам это тоже вряд ли повредило бы – радиация там тоже имеется, и не менее вредоносная.
А вот не учитывают эти рекомендации, пожалуй, единственное обстоятельство – вынужденное ограничение физической активности в условиях замкнутого пространства. Как следствие, мало кто из подводников по возвращении из дальнего похода избегает участи основательно прибавить в весе – хорошее питание и малоподвижный образ жизни делают своё дело.
В среде моряков даже бытует расхожая шутка о том, что в компании офицеров подводника, вернувшегося их похода, легче распознать со спины – его выдают щёки, предательски выступающие за габариты ушей. Учитывая это, некоторые рационализаторы из числа старослужащих и вовсе предлагают верхний рубочный люк на лодке делать съёмным или резиновым для удобства извлечения из неё экипажа, вернувшегося из автономки.
Кстати, идея вовлекать моряков, особенно срочников, в рационализаторскую работу далеко не лишена смысла – колесо вряд ли кто из них изобретёт, но в борьбе со сном на вахте это вполне себе неплохое подспорье. Потому как обильный стол и хроническое недосыпание к дрёме весьма располагают. К тому же у вовлечённого в изобретательство мысли «матчастью» заняты, а не витают в поисках неуловимого смысла невесть чего. Поэтому в автономке замполит это дело организует и возглавляет, регулярно награждая победителей грамотами. А вот судьба этих «рацух» – и это понятно – довольно печальна. По приходу в базу они без всякого рассмотрения уничтожаются, причём с соблюдением всех мер предосторожности. Техника-то особо секретная, не дай бог на глаза супостату попадётся.
Вовчик сделал ещё пару глотков и поставил банку на столик рядом со своей койкой. Сняв с крючка ПДУ-шку – портативное дыхательное устройство, он закрепил её на поясе и уже направился было к выходу из каюты, как, бросив взгляд на столик, передумал и вернулся. Словно повинуясь какому-то импульсу, родившемуся в потаённых уголках его сознания, он вытащил из нагрудного кармана чернильную ручку с золотым пером – подарок его невесты по случаю выпуска из училища – и, отвинтив колпачок, стал выдавливать её содержимое в отверстие банки. В какой-то момент он почувствовал лёгкое угрызение совести, живо представив себя на месте "счастливчика", дегустирующего этот коктейль. Он невольно поёжился и застыл в сомнениях, правильно ли он поступает. Но внутренний голос, явно принадлежащий инициатору этого поступка, продолжал убеждать его в полной невинности затеи. Отбросив колебания, он полностью опустошил ручку и спрятал её в карман. Моё добро – как хочу, так им и распоряжаюсь.
С некоторых пор Вовчик стал смутно догадываться, что кто-то скрытно проявляет интерес к его любимому напитку. Вот и накануне, вернувшись в каюту, он взял початую перед заступлением на вахту и оставленную на столе банку и ощутил, что она существенно потеряла в весе. Не могло же молоко, обладающее к тому же повышенной консистенцией, так радикально улетучиться за каких-то четыре с небольшим часа! Приставать с расспросами к соседям было как-то неловко, да и дело-то было копеечное. Взять, примеру, живущего вместе с ним в каюте командира гидроакустической группы капитан-лейтенанта Губина.
Человек непосредственный и прямой, с душой нараспашку, большой любитель женского пола – он не любил юлить, и по просьбе друзей всегда с увлечением и в подробностях рассказывал о своих амурных приключениях: благо, семьёй он ещё не был обременён и слухов не опасался. Этот, пожалуй, не стал бы, хотя кто ж его знает. Недаром говорят: чужая душа – потёмки. Но кто тогда? Каюты на лодке по обычаю не запирались, и доступ туда никак не ограничивался – таково было непреложное морское правило. Исключение делалось только для командования. Так что зайти сюда мог любой, даже матрос-срочник. И, хотя и говорят, что экипаж - семья, даже в семье посягательство на личное имущество особо не поощряется. К тому же, сам факт такого посягательства вызывал у него определённую брезгливость. Допивать молоко неизвестно за кем не хотелось.
Заступающая на вахту смена уже построилась для инструктажа. Вовчик занял своё место в широком проходе ракетного отсека и слегка опёрся спиной о пусковую шахту. Теплоизоляционная зашивка на её поверхности тут же приобрела температуру его тела и приятно грела – в отсеке было довольно прохладно. Мысль о том, что буквально в полуметре от него притаилась грозное оружие, способное стереть с лица земли половину Калифорнии, уж давно не занимала его. Да и компоненты ракетного топлива, сами по себе, в случае разгерметизации топливных баков изделия Д9Р, а бывало и такое, ничего хорошего здоровью не сулили. Ко всему-то человек привыкает. Он как-то слышал от корабельного доктора, что некоторые сотрудники медучреждений не гнушаются хранить молоко даже в прозекторской – там всегда прохладно.
Усталым голосом помощник командира, проводящий инструктаж заступающей смены, отчитывал опоздавших и доводил последние распоряжения командира. Особое внимание он обращал на противопожарную безопасность.
– В последние две недели плавания всем надо проявлять особую бдительность. Накапливается усталость, в сознание закрадываются мысли о скором возвращении домой и предстоящем отпуске. Ощущение опасности притупляется, а она всегда рядом. – До Вовчика дошёл смысл сказанного, и он непроизвольно отодвинулся от стенки шахты. Помощник продолжал:
– Статистика свидетельствует о повышенной аварийности именно в этот период. Мичман Хрычкин, где ваш ПДУ? Ещё раз увижу – неделя без берега по возвращении. Всем всё ясно? Равняйсь! Смирно! По защите интересов Родины на боевую вахту заступить!
Вовчик направился в "центральный". Центральный пост лодки находился в третьем отсеке, где было сосредоточено управление практически всеми жизненно важными системами корабля. Здесь же находилось и его рабочее место. Сев в кресло у пульта управления боевой информационной управляющей системы, прибора «сто один», он стал принимать обстановку у подсменного, его коллеги по электронно-вычислительной группе. Тот кивнул на экран прибора, по которому перемещалась пара наборов цифр - цели с обозначением их типа и параметров движения, - и сунул ему повязку дежурного.
Обе цели, согласно утверждённой командиром классификации, были исключительно гражданскими судами. Ещё бы! Обнаружение шума винтов военного корабля было чуть ли не чрезвычайным происшествием и требовало принятия экстренных мер. А звук турбин чужой подводной лодки – своих в районе быть не должно – мог подчас трактоваться, как срыв выполнения боевой задачи. Это означало бы, что наша лодка обнаружена, и что необходимо срочно осуществлять, отрыв от слежения: искусно маневрировать, снижая или увеличивая скорость, изменять глубину, а, оторвавшись, уходить на новый, резервный маршрут патрулирования. Для этого следовало слать экстренное РДО – радиодонесение в штаб флота, и ждать непредвиденных, мало хорошего сулящих указаний и инструкций. Ведь штаб, в свою очередь, должен оперативно перекраивать планы использования сил и средств, менять маршруты развёртывания лодок и районов боевого патрулирования. А кто виноват? Конечно, тот, кто не обеспечил достаточную скрытность своего плавания. Ему и «благодарность» соответствующая по возвращении причитается. Поэтому при любом намёке на звук турбин командир тут же приказывает:
– Акустик, шум в "центральный"! – и после недолгой, сосредоточенной паузы, как правило, выносит вердикт: – Классификацию цели как «транспортное судно» утверждаю!
Что самое любопытное, Вовчик узнал об всём этом, ещё не успев сдать зачёт на самостоятельное управление своим заведованием.
Едва прибыв в экипаж в компании таких же, как и он, молодых лейтенантов, он тут же получил команду от старпома написать рапорт о предоставлении служебного жилья с обоснованием его крайней необходимости. Под необходимостью, как правило, понималось наличие у офицера семьи и детей. Далеко не каждый молодой лейтенант располагал такими роскошными аргументами.
Все вновь прибывшие были пока холостяками. Поэтому получить в плохо оборудованном для цивильной жизни гарнизонном посёлке шанс проживания, пусть даже в коммуналке, в компании такого же, как и ты, счастливчика, было бы большой удачей. Неужели вот так сразу выделят служебное жильё!? Даже не верилось. Но слова старпома вселяли надежду. Лейтенанты с радостью схватились за ручки и принялись упражняться в аргументации, усердно выводя слова.
Закончив работу, они положили свои творения на стол. Старпом бегло, почти не вчитываясь, скользнул глазами по рапортам, выбрал один из них, положил его перед собой, а остальные отложил в сторону.
– Значит так. Жилья пока не предвидится, но мы будем иметь ввиду ваши насущные, как я вижу, потребности. Я передам эти бумаги замполиту – это теперь его забота. Все свободны, можете идти. А лейтенанта, – он сделал секундную паузу, взглянув на лежащий перед ним рапорт, – лейтенанта Пугачёва прошу задержаться.
Неужели повезло – ёкнуло в груди у Вовчика. Слабый аргумент у него всё же имелся.
– Значит так, Владимир Иванович. – Старпом придал своему лицу торжественный вид. – Тебе выпала почётная и вместе с тем ответственная задача. – Повисла многозначительная пауза. – Наш боевой экипаж позавчера вернулся из автономки, и необходимо срочно представить в штаб все отчётные материалы о походе. Наиболее важный документ из всего этого – ЖУС. Слыхал о таком?
Вовчик неуверенно пожал плечами, но до него уже начинала доходить истинная подоплека того, во что он вляпался по своей наивности.
– Журнал учёта событий, – пояснил старпом. Но это уже было не столь важно. – Им и займешься.
В течение нескольких последующих дней, включая выходные, он каллиграфическим почерком, как того требовал старпом, усердно заполнял этот ЖУС, перенося в него записи из вахтенного и других журналов. Подробно вписывая в разлинованные страницы журнала замысловатые, несущие скрытый смысл названия радиодонесений, координаты пройденных контрольных точек и типы зафиксированных контактов, он с завистью провожал взглядом сослуживцев, покидающих лодку по окончании рабочего дня, и сетовал на своё простодушие. Вместе с тем, он узнал и много нового для себя, и, в частности, понял, что за обнаруженным шумом турбин кроется много неприятностей. Дважды в донесениях акустика ему попадались сомнительные акустические контакты, и каждый раз старпом конфиденциально распоряжался удалить их из первичных документов и никак не упоминать о них в ЖУСе.
С жильём так тогда и не выгорело, хотя заявление в ЗАГС Вовчик подал перед убытием на Северный флот, и его невеста уже с нетерпением ждала краткосрочного отпуска своего избранника, подыскивая свадебное платье и готовя приглашения друзьям. Узнав об этом, даже старшие товарищи стали иногда называть его Владимиром Ивановичем, хотя на отчество он ещё толком не заработал. А вот обращение «Вовчик» прилипло к нему основательно после одного забавного происшествия, случившегося через месяц после зачисления его в экипаж.
Во время стоянки лодки в базе каждые несколько дней кто-то из экипажа откомандировывался за почтой. И так случилось, что по вине недотёпы-письмоносца как-то раз часть писем выпала из его сумки и промокла. Одному из них досталось больше всех – от фамилии адресата на конверте сохранилась только первая буква, похожая на «П», а из адреса отправителя можно было разобрать лишь название города. Вся остальная поверхность конверта была покрыта совокупностью нечитаемых пятен с синеватыми разводами – текст был написан чернилами.
Письмо передали офицерам – ни у кого из моряков и мичманов в Ленинграде родственников и знакомых не имелось. Поскольку старослужащим письма приходили на домашние адреса, замполит собрал молодёжь в кают-компании и предложил для определения адресата распечатать письмо и зачитать его начало или конец. Возражений не поступило. Зам вскрыл конверт.
– Здравствуй, мой дорогой Вовчик, – начал он и замер, переведя взгляд на офицеров. Дальше продолжать необходимости не было. Пугачёв вскочил и рванулся к нему, протягивая руку.
– Это, кажется, моё.
Он быстро пробежал глазами первые строки письма и спрятал его в нагрудный карман кителя. Кают-компания тут же оживилась, на лицах офицеров появились улыбки. С тех пор он и стал Вовчиком.
Вахта шла своим размеренным, неспешным чередом. Акустический горизонт был чист, цели исчезли с экрана, покинув его пределы, и новые не появлялись. В «центральном» царила деловая, рутинная обстановка, сопровождаемая периодическими докладами вахтенных из отсеков об отсутствии замечаний. От вынужденного безделья Вовчик принялся читать "буквари" - так в офицерской среде здесь называли руководящие документы. Время побежало несколько быстрее. Приближалась полночь, а с ней и момент заступления новой смены. Собачья вахта, как выражаются моряки. С нулей до четырёх утра, когда мозг упорно отказывается бодрствовать, а время тянется нестерпимо медленно.
Вовчик не заметил, как постепенно мысли его от чтения сухих, казённых инструкций перетекли в иное русло. Прав, ох прав был помощник командира! Он уже явственно представлял, как они с Маринкой садятся в скорый «Ленинград – Севастополь» и несутся навстречу запаху морского бриза (он даже ощутил привкус йодной ноты, источаемый выброшенными на берег водорослями) и созерцанию лазурного прибоя с вершины Фиолента. И ждать всего этого осталось не так уж долго – вернуться только из морей, сдать «железо», и…
Через несколько минут в "центральный" зашла новая вахта, но его сменщика серди личного состава смены не было.
– Пугачёв, ты пока остаёшься на посту, – словно читая его мысли, обратился к нему вахтенный офицер.
– А что случилось?
– Что-то вид Губина мне на построении не понравился. Я его освободил от вахты и отправил в лазарет. Пусть доктор разбирается.
Вот же чёрт, с досадой подумал Вовчика. Совсем не кстати. Спать хотелось просто зверски.
Вскоре из «каштана» последовала команда «Подвахтенным от мест отойти», и в «центральном» снова наступило затишье. Вовчика стало клонить ко сну – «собака», как-никак. Он снова открыл "букварь" на той странице, которую покинул час назад, и через пять минут его мысли опять вернулись в проторенную ранее романтическую колею. Из этого состояния его вернул к действительности резкий голос из «каштана»:
– Сто первый – акустик. Слева тридцать одиночная цель. Ориентировочная – дистанция пятьдесят кабельтовых. Характер шума – напоминает турбину.
А улетающий вдаль самолёт он тебе не напоминает – откликнулся на это мысленно Вовчик. Тоже, наверное, об отпуске задумался. А кто потом журнал править будет? Пушкин или Пугачёв? Он недобро ухмыльнулся.
Отработанными движениями он ввёл данные в БИУС, развернулся к планшету и стал наблюдать подсветку цели с введёнными параметрами, медленно перемещающуюся по экрану, одновременно сравнивая её с данными, поступающим от акустического комплекса. Судя по изменению пеленга и уровня шума, либо скорость цели была сравнительно небольшой, либо дистанция до неё существенно превышала указанную вахтенным акустиком. Скорее, последнее, но тогда это, точно, было вовсе не гражданское судно. Сон сняло, как рукой. Он стал произвольно изменять параметры цели, пытаясь удержать её на нужном пеленге.
За этим занятием Вовчик не заметил, как в "центральном" появился командир, которого уже известили о загадочной цели.
– Доложите обстановку.
– Слева тридцать пять одиночная цель, по характеру шума, предположительно, турбина, – отчеканил Пугачёв, окончательно пришедший в себя.
– Шум в центральный, – рявкнул командир в гарнитуру «каштана».
Через несколько секунд отсек наполнился монотонным звуком с характерным для турбины подвыванием. Судя по частоте модуляций шума скорость вращения винта была довольно приличной.
– Губин в лазарете, товарищ командир.
– Что за чушь! Какой, в жопу, лазарет! Доктора ко мне!
Через несколько минут в Центральный неловко протиснулся начмед.
– Что там с Губиным?
– Похоже, отравился, товарищ командир. Промыл ему желудок, лежит под капельницей. Вся ротовая полость посинела. Да и цвет его мочи мне не нравится. Температура, давление в норме, но пусть уж лучше отлежится. У меня это первый подобный случай в практике.
– Что он ел, хоть?
– Да то, что все остальные, я первым делом его тщательно опросил. Ничего необычного. Правда…
– Что, мать твою, правда?
– Говорит, что глотнул концентрированного молока немного перед вахтой.
– Какого, к чёрту, молока? У нас его в рационе нет.
– Утверждает, что Пугачёвского.
Командир свирепо развернулся к Вовчику. Тот втянул голову в плечи.
– Откуда молоко, лейтенант?
– Из военторга.
– Из военМорга, мать вашу! От военторга до военморга один шаг! Молока ему, видите ли, не хватает. Детский сад, штаны в горошек! Вам что, автономного пайка мало?!
– Никак нет, товарищ командир!
Вовчик стоял, втянув голову в плечи, и часто моргал.
– Значит так, действуем по обстановке. – Командир резко повернулся в сторону боцмана. – Турбине – вперёд девяносто. Погружаться на глубину двести метров с дифферентом три градуса на нос. Курс – от цели, – он уточнил направление.
Лодка дрогнула, слегка напряглась, отозвавшись на увеличение оборотов турбины, и медленно стала проваливаться вниз. Боцман время от времени выкрикивал глубину. В отсеках слышалось характерное поскрипывание металла.
Наконец, погружение закончилось, обороты винта упали. Последовала команда «Осмотреться в отсеках». Акустик сообщил о полной потере контакта. Цель исчезла и с дисплея прибора.
Через час экипажу согласно плану на поход предстоял сеанс связи и уточнение своего места. Прозвучал сигнал тревоги, и лодка стала всплывать на заданную глубину. Но командир лично решил убедиться в отсутствии надводных целей, осмотреться в перископ и для надёжности пройтись по поверхности воды лучом радиолокатора. Но сделать задуманного ему не удалось.
Как только выдвижные антенны показались над поверхностью, радиометрист сообщил о приближающемся противолодочном самолёте, грозы подводников. Тут же загугукал ревун, и прозвучала команда «Срочное погружение». Что произошло дальше, Вовчик помнит с трудом. В момент опускания выдвижных через их шахты в «центральный» внезапно обрушились потоки воды – видно, не успела отработать автоматика закрытия крышек. Хлынувшая вода успела наделать немало переполоха, хотя её поступление быстро прекратилось. Попадание воды в лодку всегда чревато возгоранием. Короткое замыкание электропроводки солёной водой – явление, довольно типичное. Как того требовала инструкция для подобных случаев, тут же последовала команда: «Аварийная тревога, задраить отсечные переборки, приготовиться к включению в ИДА».
– Ничего себе, «угостил» товарища молочком! – в состоянии шока от ощущения нереальности происходящего прошептал Вовчик. Он судорожно пытался отыскать рядом с собой индивидуальный дыхательный аппарат, в то время как перед ним мысленно проносились все перипетии этой ночи. Аппарата по странному стечению обстоятельств на штатном месте не оказалось, и он стал нащупывать руками застёжку ПДУ-шки, чтобы в случае необходимости воспользоваться хотя бы ею. Но этого, к счастью, не потребовалось, поскольку через минуту посту-пила команда на отмену тревоги.
Сменившись с вахты, он опрометью кинулся в свою каюту. Губин уже лежал в койке и мирно посапывал. Злополучная банка молока всё ещё стояла на столе и тускло отсвечивала серебристой поверхностью донышка: рядом с отверстием в нём предательски синела засохшая капля молока. Вовчик вытащил из тумбочки последнюю пару банок концентрата и распихал их по карманам. Прихватив со стола початую банку с остатками злополучной чернильной смеси, он осторожно, словно боясь расплескать её содержимое, подошёл к двери и выглянул в коридор. Там, к счастью, никого не было.
Добравшись до гальюна, он тщательно закрыл дверь, вытащил нож и с остервенением проделал несколько отверстий в целых банках. Вылив их содержимое и остатки "молочного коктейля" в унитаз, он нажал рычаг слива. Вода с шумом смыла двухцветную палитру – добротные отечественные чернила плохо смешивались с густым молоком и отчаянно цеплялись за стенки унитаза, словно противились встрече с морской пучиной. Он схватил ёршик довершил устранение "вещдоков". Пустые банки он смял ногой и бесформенные лепёшки засунул в стоящий рядом с унитазом завязанный ДУК-овский мешок, который уже был приготовлен для отстрела за борт через устройство дистанционного удаления контейнеров. Удовлетворённый проделанным, он перевёл дух, вернулся в каюту и без сил рухнул в койку. Напряжение этой ночи, наконец, оставило его.
Губин по-прежнему безмятежно спал. Вовчик закрыл глаза, но сон, почему-то, никак не шёл. Немного поворочавшись, он вскочил и снова бросился к гальюну. Мысль о том, что лежащий на столе консервный нож мог поведать о кознях своего хозяина, не давала покоя его воспалённому воображению, и он решил избавиться и от этого свидетеля.
Подходя к гальюну, он увидел, что вахтенный «трюмный» уже отстрелил заполненный мешок за борт и теперь готовился непосредственно к продувке гальюна. Вовчик остановился рядом и, как заворожённый, стал наблюдать за его манипуляциями, словно опасаясь осечки. Матрос недоумённо взглянул на него и снова повернулся к продувочным клапанам. Создав достаточное избыточное давление в сливном баке, он деловито открыл наружный вентиль. Послышался хлопок, и содержимое бака с клокотанием и рокотом и покинуло прочный корпус.
Что такое «выстрел в молоко» Вовчик знал не понаслышке. А вот свидетелем «выстрела молоком» он оказался первый раз. И, скорее всего, он же был и последним.